Глава 10 Тоже люди

Глава 10

Тоже люди

Детство Глазьева

«Кем бы вы хотели быть в детстве? Была мечта?» — спрашиваю Сергея Глазьева. «С детства, — говорит, — мечтал приносить пользу своей Родине». Страшный ответ, по-моему. И бедная-бедная родина…

Сокамерники-учителя

В Борисе Кагарлицком подкупает беспафосность. Рассказывал мне о тюремном своем сидении — как о пикнике на обочине. «Было очень интересно сидеть с большими экономическими преступниками: они мне рассказали, как на самом деле устроена экономика СССР. Вот Гайдар с ними не сидел, и думал, что она устроена по тупому учебнику, и тупо ее сломал…». И в заключение: «Надо будет — еще посидим».

Сечь контекст

Когда-то заочно участвовал в ток-шоу Дарьи Донцовой. Мне звонят из Москвы, и я чего-то говорю. Звонок. Дарья Донцова. И я чего-то рассказываю про Мишеля Фуко, про «автора» и т. п.

Во дурак-то.

Лучше бы я какой-нибудь анекдот затравил. Спел. Сплясал. В эфире-то.

Но я не сек контекст, не сек ожидания. То есть я не выпендривался, говоря про «Фуко», я просто говорил, чего мне было интересно, ибо не совсем понятно (интересное обычно на грани знания и незнания).

А надо ли сечь контекст?

Подруга смотрит в «Апокрифе» Виктора Ерофеева и компанию.

— Чего он такой скучный? Это же, блин, урок литературы в девятом классе. Он такой глупый, да?

— Нет, — говорю. — Виктор Владимирович не глупый — он Дерриду может. И много чего еще. И Деррида его тоже читал. Просто формат такой.

— А ему не противно — быть глупее себя?

— А ты когда картошку чистишь — сильно умная? Не скучно?

…Эх. Секи контекст, не секи — все едино выглядишь идиотом.

Михаил Веллер и козы

Говорю писателю Михаилу Веллеру, что его философическая догадка — человечество рождено, чтобы завершить Вселенную Большую Взрывом — была и до него. У Эвальда Ильенкова в одной из ранних работ. «Космогоническая фантазия», кажется. «Разум не модус материи, но атрибут» — так это было у спинозиста-гегельянца Ильенкова. И дальше про Большой Взрыв. Разум порождается единой субстанцией с необходимостью в развитии материи, и материя порождается с необходимостью в развитии разума. Иначе он не атрибут, а всего-навсего жалкий модус.

Потом с Веллером говорили часа два, всю дорогу до Москвы. Он, помнится, благословлял меня на писательство. Я гнул за кладезь мировой философии.

«Простите, — говорю, — вот вы написали книжку с претензией на предельный смысл. Ну а как-то вынести в сообщество специалистов, послушать их — не пробовали?» — «Каких таких специалистов?» — «Ну есть же кафедры философии». И Веллер рассказал анекдот (прошу у него прошения — если мессидж предназначался мне одному).

«Приезжает поручик Ржевский на Кавказ. А как у вас с бабами? А никак, отвечают, у нас с бабами. Мы тут с козами. Ну поймал поручик козу. Дерет. Мимо идут офицеры — смеются. „Вы чего? Сами же говорили, что с козами“ — „Но не с такими же страшными!“».

К чему анекдот? К попытке пообщаться. «Говорил с докторами философии… Я, конечно, ожидал всякое… Но не таких же страшных!»

Примерно догадываюсь, что встретилось писателю Веллеру… А ведь он — идеальная аудитория. Умный, образованный, и главное — с интересом к тому, чего он не знает. В отличие от 90 % студенчества РФ, которому все в жизни понятно.

И такую аудиторию — довести до анекдота о козах.

Это же уметь надо.

Перо под ребро

Один местный писатель осерчал на местную редакцию. И загнал ей свое перо под ребро. Но тупо загнал. Описал, что это не редакция, а вертеп: пидарасы, лесбиянки, сатанисты, маньяк-убийца… Такая вот линия была в его книжке.

Почему — «тупо загнал»? Потому что это мало обидно. Надо было не приписывать грехи с фонаря, а раздуть присущие. Вот тогда — тебя найдут специально, чтобы плюнуть в лицо. Спать из-за тебя не будут, депрессию схватят, потом невроз. Со знакомыми поругаются. Вот это будет — сила слова.

Бегемоты и Астароты

Спрашиваю Глеба Олеговича Павловского. Вот вы сказали, что оппозиция плохая, потому что она «непрозрачная», неизвестны ее потоки, контакты, спонсоры. Замечательно. Представим, что в один день стали абсолютно прозрачны — власть и эта оппозиция? Кому было бы хуже?

Отвечает с истерикой, обвинительно: а почему это я должен думать о прозрачности? Вы журналист? Это вы должны думать о прозрачности!

Второй вопрос: «путинское большинство» — это действительно соответствие образа каким-то глубинным инстинктам народа, или все-таки медийный феномен, следствие элитного консенсуса? Я правда не знаю, мне интересно… Отвечает: вы, кажется, хотите прочитать нам лекцию о политологии, и это очень забавно…

Понятно было, что не ответит — а хамить обязательно? Нельзя уклониться вежливо? Мне, может, только это и интересно: насколько вежливо, красиво и креативно Глеб Олегович прогонит туфту.

Рассказываю про эту историю весело. «Зацените! Кто еще тут может сказать, что у него к Павловскому личные счеты… Моськи мы не простые — нам слон хамил…».

Друг говорит: «Ты бы мог описать эту историю художественно? Мог бы. Если бы ты имел ЖЖ, я бы кинул ссылку своему френду Пархоменко, он бы на такое дело тоже кинул ссылку, и тысячи людей бы узнали, какая хреномуть льется из Глеба Олеговича».

Мне такая комбинация показалось излишне суетной. Вычурной и излишней. Тем более — кого бы я просвещал? Кто-то чего-то не знает? Тем более — Пархоменко. Называется: пошел к Астароту с доносом на Бегемота.

Магистр Толик

Снова тут встретил Абсолютного Алкоголика, и понял, что все, кого считал таковыми раньше — всего-навсего алкоколики-неудачники. Я же и вовсе третья ступень — еще начинающий, уже неудачник… А еще бывают просто крутые пьяницы, которых алкашами считают по незнанию термина. Так вот, мои алкоголики-неудачники то не пили, то хаживали в запой, выходили где-то на литр в день, через неделю теряли человеческий облик, потом как-то сползали с литра, либо их, бедных, снимали. А наш замечательный Абсолютный — назовем его, справедливости ради, Толик — не уходит, по видимости, ни в какой «штопор», а вполне нормально, с видимым комфортом всю эту братию заочно перепивает, пишет в год несколько книжек стихов, где-то берет деньги, сохраняет трезвость суждения, знание пары тысяч людей и текстов, обаяние и харизму. И в комнатах у него, в каждой, несколько бутылок бухла, открытого и закрытого, и он ходит по комнатам, и выходит гулять свою огромную собаку — больше него ростом. Почти ничего не ест. «А зачем? Все нужное мне я получаю из алкоголя». Если перестает пить, то ему, конечно, становится очень плохо, но он просто не перестает, без видимого токсикоза. Людям этого добрейшего человека показывать немного опасно. Ибо такой живой пример в пользу алкоголизма не каждый выдержит трактовать в статусе исключения.

…Однажды он ставил эксперимент. В суицидальном настроении, как признался. С девушкой одной дело было, а потом не было. И вот он слышал, что 8 бутылок водки — смертельная доза. Водка, решил, невкусно. Взял дешевого коньяка. 8 бутылок. Выпил вечерком 7 с половиной.

Наутро проснулся. «Бодренько так. С собакой погулял. Еще пару бутылок взял — на всякий случай». Сетовал, что ради чистоты эксперимента не допил восьмую, отрубился.

До этого пил примерно лет тридцать. Заглотил рекорд, когда его лига почти вся либо зашитая, либо закопанная. На полном серьезе собирается прожить еще кучу лет. Тренируется. Развлекается. Перед моим приходом отрубался прямо на коврике. Бутылки 2–3 у него еще оставалось… Назавтра мы взяли еще 3 бутылки водки и что-то еще. Наверное, вина.

В 1990-е годы он чуть не стал замминистром образования. Его привели к главе администрации президента, он сказал все, что думает, и не стал замминистром. Но Юмашев ему понравился. Волошин потом — не очень. «Юмашев был человечнее, а Волошин прям как чиновник». До знакомства с Медведевым, Сурковым и прочими дело не дошло, и ему не жалко.

Два раза его лечили в алкоголической клинике друзья-олигархи. Последний раз его выгнали. «Вы больной, и вы всех заразите». Сказали ему, и выгнали из дорогой алкоголической клиники. Чтобы болел в другом месте. Правда, он пытался застелить кровать с медсестрой, медсестра проснулась, убежала. «Наверное, меня чем-то передознули, уж больно странные были глюки. Хотя приятные».

Ходит ли к нему белка на стрелку? Белка диктует, уверяет он. «Я стараюсь много не записывать, хотя мне видятся сразу куски текста… Что написал — издаю…».

Книги можно пощупать и почитать, некоторые есть у меня.

Метафоры

Мои любимые публицисты — Дмитрий Быков, Дмитрий Ольшанский, еще парочка — пишут о политике удивительно безответственно. Как будто там можно взять, попробовать, не получилось — попробовать еще раз (поэтому там, как в искусстве, должны канать красивые безумные идеи). У одного из них было про то, что Путин должен был в 2002 году сам пойти в «Норд-ост» пообщаться, а на Чечню направить ядерные ракеты, в логике «если что, умрем вместе». У другого про то, что прямая американская оккупация — «без прослойки в виде колониальной администрации и олигархата» — была бы для РФ большим благом.

Право слово, так нельзя.

Потом понял, как именно они пишут, и как именно я их читаю. Как одну сплошную метафору, отражающую не столь реальность и какие-то проекты о ней, сколь эмоциональную реакцию на реальность, как коррелят личного состояния, как данность определенного типа души — в социальной данности. И еще — они пишут о политике не с позиций политического мышления (там есть свои законы), но этики и эстетики. По сути, выходит рассказ о том, с позиций чего пишется: методология диктует контент. Речь как бы идет о политике, а она, по сути, о другом. О состоянии сознания в этой политике, что ли, причем не рефлектированного, но культурного.

Ну и ладушки. Контент — хороший вкус и порядочность, о приключениях которых, собственно, и пишется.

У большинства-то их — тю-тю. В «РЖ», допустим, образованный гоп излагает идеологию российского политического гопничества… Данилин, кажется, его фамилия. Редактор сайта Кремль. org. То есть он может быть образованным, да. Но антропотип его — гоп. И пишет примерно так, если перевести на простой язык: «мы, гопа, ненавидим сраных интеллигентов…». Меньшая беда, если бы идеологию государства излагали убийцы, воры и психопаты. Так не раз бывало в истории, как-то обходилось. Но чтобы гопники?

Количество и качество

Мераба Мамардашвили наверняка читало больше людей, чем Георгия Щедровицкого. Ну хотя бы в силу того, что Мераб Константинович пишет для простого интеллигента куда занятнее и художественней, чем Георгий Петрович… Но школа и ученики остались у второго. Хотя есть мнение, что это не столько школа, сколько особая мафия, приватизировавшая ботание по дискурсу. Но все равно. А у Мамардашвили — есть кто? Сенокосов, коего привозила в Красноярск его супруга, произвел впечатление, мягко говоря, грустное. Или Мамардашвили такой всеобщий философ, которому и не предусмотрено — конкретных учеников?

Дуэли в мечтах

Мечтаю — столкнуть бы их лбами, великих и замечательных. Именно мне — замечательных. Не абы кого абы с кем. А самых интересных, или самых талантливых, вот таких. Но разных, предельно разных. Политолога Сергея Кургиняна с ЖЖ-юзером по имени Астеррот, и добавить туда третьим тень Мишеля Фуко или Жиля Делеза, Галковского — с ЖЖ-юзером Лангобард, поэта Дмитрия Быкова — с каким-нибудь методологом, Сергея Переслегина — с каким-нибудь реалистом, марксистов (Кагарлицкий) — с националистами (Крылов), и т. д. Вынудить говорить про одно, и глаза в глаза. Я получил бы массу эмоций. Я стал бы по-другому смотреть на жизнь. Или устроить такую дуэль заочно, в своей голове. Но это сложно. Они же, как правило, полемизируют не друг с другом, а с какими-то идиотами.

г. Красноярск, 2006–2007 гг.