Комментарии

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Комментарии

1.

Парнис А., Тименчик Р. Программы «Бродячей собаки» // Памятники культуры: Новые открытия: Ежегодник. 1983. М., 1985. С. 160–257 (в дальнейшем – БС); Конечный А.М., Мордерер В.Я., Парнис А.Е., Тименчик Р.Д. Литературно-художественное кабаре «Привал комедиантов» // Там же: Ежегодник. 1988. М., 1989. С. 96–154 (в дальнейшем – ПК); Тихвинская Л. Кабаре и театры миниатюр в России. 1908–1917. М., 1995. С. 86–134; Могилянский М.М. Кабаре «Бродячая собака» / Публ. А. Сергеева // Минувшее: Исторический альманах. [Вып.] 12. М.; СПб., 1993. С. 168–188; Могилянский Н. О «Бродячей собаке» // Воспоминания о Серебряном веке / Сост., авт. пред. и комм. В. Крейд. М., 1993. С. 444–447; Высотская О. Мои воспоминания / Публ. и прим. Ю. Галаниной и О.Фельдмана // Театр. 1994. № 4. С. 86–88, 99; Пяст Вл. Встречи. М., 1997. С. 164–182, 356–379.

2.

«В зеркальном стекле я видел свое отражение: съехавший на затылок цилиндр, вытянутое лицо, тяжелые веки. Остальное мне нетрудно было бы мысленно дополнить: двойной капуль, белила на лбу и румяна на щеках – еженощная маска завсегдатая подвала, уже уничтожаемая рассветом… Перед моими слипающимися глазами чредою сменялись, наплывая друг на друга, кусок судейкинской росписи, парчовый, мехом отороченный, Лилин шугай, тангирующая пара, сутулая фигура Кульбина… нет, средневекового жонглера Кульбиниуса, собирающегося подбросить в воздух две преждевременно облысевших головы. Нет, это не лысины, а руки, лежащие на коленях, и на меня смотрит в упор не лобастый Николай Иванович, а пожилой рабочий в коротком полушубке. В глубине запавших орбит – темное пламя ненависти. Мне становится не по себе. Я выхожу из вагона, унося на всю жизнь бремя этого взора» (Лившиц Б.К. Полутораглазый стрелец. Стихотворения. Переводы. Воспоминания. Л., 1989. С. 529).

3.

Впрочем, ранее уже было описание в романе Ю.Л. Слезкина: «Хваленый кабачок этот устроен был где-то в подвале и внешним своим обликом напоминал монмартрские кабачки, но далеко не так был оживлен, как они. Под низкими его сводами, ярко расписанными, можно было увидеть несколько молодых писателей, художников и актеров с неизменными их спутницами. Собственно, спутницы эти были занимательнее своих знаменитых кавалеров, потому что в них еще все было плохо скрытая игра, в их платьях, прическах, манере говорить чувствовалось желание изображать собою что-то, и это заставляло их жить лихорадочной жизнью и часто, делая их смешными, вызывало любопытство. Здесь не было легкого непрерывающегося говора Монмартра, естественно оживленных лиц, определенно усвоенных кричащих костюмов и движений. Здесь был все тот же болотный Петроград, желающий во что бы то ни стало походить на Париж. И потому все – разговоры, лица, улыбки, самые стены казались нарочитыми, подчеркнутыми, мгновениями застывали, как напряженная натура перед глазами художника, и вновь оживали, меняя маски. Когда Ольга со своими спутниками входила в низенький зал из тесной передней и расписывалась в какой-то книге, – всем известный актер рассказывал на эстраде смешной анекдот, а публика сдержанно смеялась. Но донельзя натянутые нервы Ольги заставляли ее особенно остро воспринимать окружающее. Ей сразу же почудилось, что все эти люди делают вид, что им весело, и у нее безнадежно сжалось сердце. <…> Певец Левитов переходил от одной группы к другой. Раису упрашивали петь, и уже кто-то брал аккорды. Высоко держа над головами поднос со стаканами, лакей разносил чай. Невидный никому режиссер расставлял на сцене марионеток, и все было почти так, как в настоящем кабаре» (Русская мысль. 1914. № 5. Отд. 1. С. 148; Слезкин Ю. Ольга Орг. Роман. Берлин, 1922. С. 121–123; напомним, что три страницы (уж не эти ли?) из слезкинского романа Гумилев в 1915 г. счел возможным включить в проект «Антологии современной прозы» (Гумилев Н. Письма о русской поэзии. М., 1990. С. 270). Как и ряд других «собачников», разнесенных в годы Гражданской войны по разным российским городам, Ю. Слезкин, видимо, пытался создать кабаре в Чернигове в 1918 г. – во всяком случае, это должен был делать автобиографический герой его ненаписанного «романа с ключом» писатель Тислинов (Слезкин Ю. Конспект романа о Чернигове (РГАЛИ. Ф. 1384. Оп. 2. Ед. хр. 32).

4.

Кузмин М. Плавающие-путешествующие. Романы, повести, рассказ. М., 2000. С. 236–237. «Зацветают весной (ах, не надо! не надо!)…» – стихотворение Тэффи. «Никому не известная полная дама» – возможно, камешек в огород часто выступавшей в «Собаке» певицы, актрисы театра «Кривое зеркало» Астры (Азры) Семеновны Абрамян (1884–1934). Она считалась одной из лучших исполнительниц роли Вампуки, невесты африканской, и «с большой серьезностью исполняла самые несерьезные номера» (Рафалович В. Весна театральная. Л., 1971. С. 36). См. ее портрет работы киевского поэта и художника Г. Кирсты: Театр и искусство. 1916. № 50. С. 1015; ср. шарж Ре-Ми (Сатирикон. 1909. № 45. С. 10).

5.

Соседка мейерхольдовской труппы в Териоки в 1912 г., почти сплошь состоявшей из записных «собачников», Вера Владимировна Алперс (1892–1982) записывала в дневник 17 июня 1912 г. о том, что «Белка» после гибели Н.Н. Сапунова рассказала, что покойный художник был ею увлечен. «Ее утешает товарищ Сапунова, художник Пронин, симпатичный человек на вид. Но вообще у них у всех довольно странные отношения друг к другу. Белка обнимает этого Пронина, кладет ему голову на плечо. Мне все это странно» (РНБ. Ф. 1201. № 79. Тетрадь № 2). «Белка» – Елена Аветовна Назарбекян (1893–1941), впоследствии – жена поэта Григория Санникова.

Реконструкция «богемного духа» определенной эпохи – задача не тривиальная. Люди 1910-х его улавливали с полуслова. См., например: «Однажды нас зазвал к себе Пронин, открывший в Москве поздний вариант “Бродячей собаки”. На тахте у него развалились две девицы. Они тотчас пристали к Мандельштаму, но только я успела пристроиться на тахте рядом с ними, как была насильно уведена. Мандельштам почуял богемный дух и бежал, а рядом с нами семенил Пронин и просил остаться: сейчас будет кофе – еще одну минутку» (Мандельштам Н. Вторая книга. М., 1990. С. 104). Ср.: «Если они интересные девушки, они принимают совсем иной облик. Носят не платья, а какие-то перехваченные шнуром полуантичные хламиды. Считают бриллианты и сапфиры на руках “ужасной безвкусицей” и признают только жемчуга и аквамарины на шее. Парикмахер их целомудренному сознанию представляется чем-то вульгарным и грешным. Их волосы никогда не причесаны, а всегда только небрежно подколоты, чаще всего улитками на ушах. Двигаются они всегда пластично, слегка под Дункан, а говорят вопросительно напевно, под современную читку стихов. Премьерам так же определенно предпочитают генеральные репетиции, как кроватям – широкие турецкие диваны своих комнат, на которых они по вечерам в центре своего артистического кружка без конца философствуют о любви. Интересуются они очень многим, почти всем, но прежде всего дионисизмом Ницше, интуитивизмом Бергсона и системою Далькроза. Однако они редко только интересуются, они всегда и от чего-нибудь “без ума”: чаще всего от Коммиссаржевской, Скрябина или Блока» (Степун Ф. Случайные заметки (Из записной книжки 1910 г.) // Дни. 1923. 8 апреля). В 1920-х режиссер Василий Сахновский описывал тип девушек, из которых рекрутируются современные актрисы (просто одеваются, любят природу, ходят к теософам, летом – Феодосия и Коктебель): «Такая изящная, умненькая. В комнате на стенах шали, на столиках русские набойковые платки, томик стихов Гумилева и Анны Ахматовой, в цветном стаканчике цветы, в углу четки и металлическое распятие с лампадкой» (Сахновский В.Г. Театральное скитальчество. М., 1926. С. 41. Верстка невышедшей книги – Архив МХАТ).

6.

Ср., например, и эпизод из воспоминаний Веры Гартевельд, познакомившейся в «Бродячей собаке» с Георгием Ивановым: «Он был среднего роста, скорее тщедушный, с волосами, подстриженной челкой, которая покрывала лоб. Комната, где он жил, была как у девушки: постель покрывали белые кружева, туалетный столик украшал флакон одеколона и т. п. Все это я увидела, когда как-то раз зашла к нему за сборником стихов, который он мне давно обещал. <…> Мой первый и единственный визит к нему домой происходил так: он сразу прошел к туалетному столику, начал переставлять бывшие там флаконы и сказал между прочим: “Вот это – одеколон Кузмина”. Поскольку я ничего не ответила, а на лице у меня ясно было написано, что его одеколоны меня не интересуют, он, помедлив, произнес: “А Вы не слышали, чтобы обо мне говорили, что я ‘такой’?..” Я довольно холодно ответила: “Нет, ничего подобного не слышала”. Получив книгу, я через несколько минут с благодарностью откланялась» (Терехина В. Коломбина десятых годов // LiteraruS – Литературное слово (Хельсинки). 2004. № 6. С. 19).

7.

«Пронин прятал в диванах [революционную] литературу» (Записные книжки Анны Ахматовой (1958–1966) / Сост. и подгот. текста К.Н. Суворовой; вступ. ст. Э.Г. Герштейн; научн. консультирование, вводные заметки к записным книжкам, указатели В.А. Черных. М.; Torino, 1966. С. 556).

8.

Ср. письмо завсегдатая «Бродячей собаки» Леонида Каннегисера Н.К. Цыбульскому в Баку от 17 декабря 1917 г.: «У вас резня и у нас резня. Словом, если приедете, ничего не потеряете. А что здесь было! Петровская мадера, наполеоновский коньяк, екатеринино шампанское – все это потоками текло по улицам, затопляло Фонтанку и Мойку, люди бросались на землю и, подставив губы, пили с мостовой драгоценную жидкость! А Вы прозевали! Чувствую, что Вы от досады грызете ногти. <…> Конечно, мне недостает “голубого света” и пр., но я помирился сейчас хотя бы и на “зеленом змие”» (Шенталинский В. Поэт-террорист // Звезда. 2008. № 1. С. 95–96).

9.

Вехин [Ховин В.Р.]. Обрывки воспоминаний // Наш огонек (Рига). 1924. № 11. С. 15. Критик Виктор Романович Ховин (1891–1944?), по слову Игорь-Северянина, «кто, поэзясь, на красноречье тороват», намеревался после закрытия «Собаки» взять инициативу в свои руки. Это намерение комментировал Федор Сологуб: «Le roi est mort, vive le roi! “Бродячая собака” прекратила свое существование, но уже издательство футуристов “Очарованный странник” обещает открыть с осени на берегах Невы “богемский кабачок”. Так напечатано в “Весеннем альманахе”, этом “Правительственном Вестнике” футуристов. “Богемский кабачок”, конечно, не совсем то, что “кабачок боге мы», но ясно, что беспомощные в слове молодые люди хотели сказать именно это. С мая приступают к работам по устройству кабачка. Предполагаются диспуты, доклады и театральные постановки. Лейся кровь, страдай человечество, плачьте, матери и жены, падите кровавые звезды с неба – они будут свистеть в свои дудки и придумывать костюмы пестрее арлекинских» (Ф.К.Сологуб о футуристах // Биржевые ведомости. 1915. 23 апреля (утр. вып.).

О жене В.Р. Ховина Ольге Михайловне Вороновской, эпизодически выступавшей в критике (например, она рецензировала «Четки» Ахматовой в альманахе «Очарованный странник», издававшемся В.Р. Ховиным), как завсегдатае «Бродячей собаки» и кассирше магазина «Книжный угол» см. в заметке И.Я. Рабиновича (Творчество (Харьков). 1919. № 4. С. 37).

10.

Ср. например, рассказ о молодой жене известного в Петербурге медика, приват-доцента А.И. Бердникова, исполнительнице характерных танцев: «К сожалению, она сделалась вскоре постоянной посетительницей ночного кабака “Бродячая собака”, где собиралась литературная богема. Эта среда имела на нее дурное влияние. Там она часто выступала в своих танцах» (Каменский С. Век минувший. Париж, 1958. С. 140; Сергей Владиславович Каменский (1883–1969) – петербургский адвокат). Ср. в цитируемом ниже очерке Пяста «Богема»: «Три раза в неделю, к 12 часам, съезжались туда из театров, с концертов, лекций, из трактиров и кабинетов, – не “кабинетов в кавычках”, а из самых настоящих, ученых, домашних, своих кабинетов, люди, занимавшие почтенные должности и занимавшиеся отнюдь не “полупочтенными” профессиями: доценты медицинской академии и университета, адвокаты, инженеры, члены Государственной Думы, журналисты…»

11.

Вернадский Г.В. Письмо к Н.В. Вернадской от 4 марта 1911 г. (ГАРФ. Ф. 1137. Оп. 1. Д. 366. Л. 189 об). Сообщено Г.Г. Суперфином.

12.

Варжапетян В. Исповедь антисемита // Ной: Армяно-еврейский вестник. 1994. № 8. С. 115.

13.

Записные книжки Анны Ахматовой. С. 392.

14.

См. о ретроспективистских стихах Н.Н. Врангеля (например: «И странно мне, что повесть давних лет / Мне смутным эхо сердце взволновала. / Что это, правда, жил я или нет – / В дней Александровых прекрасное начало»): Осповат А.Л., Тименчик Р.Д. «Печальну повесть сохранить…». М., 1987. С. 130–131.

15.

Евгений Павлович Студенцов (1890–1943) – ранее учился на юридическом факультете Петербургского университета. Исполнитель роли Звездича в «Маскараде» Мейерхольда. Умер в блокаду. «Очень к нему идут строки Михаила Кузмина:

Франты двадцатых годов,

Подражающие д’Орсэ и Брюммелю,

Вносящие в позу денди

Всю наивность молодой расы.

<….> Евгений Павлович сам выдумывает себе моду. Если не знать его лучше, можно было бы назвать его старомодным. Он ироничен, умен, остер. Не дай Бог попасть ему на язык» (Феона И. Не забытые встречи // Звезда. 1978. № 11. С. 172). Ср. о нем в послереволюционную эпоху: «Курчавый, с цветным бантиком, в старательно отглаженном пиджаке, схваченном в талии, в брюках бридж и высоких шнурованных ботинках темно-желтого цвета. Когда-то, лет 7–8 назад, он ездил в Париж и явился оттуда разодетый по последней моде. Удивлял всех широким клетчатым пальто и восьмигранным кепи с пуговкой» (Минчковский А. Повести о моем Ленинграде // Звезда. 1985. № 10. С. 100).

16.

См.: Тименчик Р. Тынянов и «литературная культура» 1910-х годов // Тыняновский сборник. Третьи Тыняновские чтения. Рига, 1988. С. 160–161; 79;. Тименчик Р. Русская поэзия начала XX в. и петербургские кабаре // Литературный процесс и развитие русской культуры XVII–XX вв. Таллин, 1985. С. 36–38.

17.

РНБ. Ф. 1120 (А.А. Кроленко). Копия письма к З. Милютиной от 28 февраля 1970 г. Сообщено В.Н. Сажиным.

18.

РГАЛИ. Ф. 1694 (А.В. Руманов). Оп. 2. Ед. хр. 5. Л. 16.

19.

Кин – по-видимому, Edmund Kean (1787–1833), великий английский трагик, персонаж драмы Александра Дюма-отца, откуда взят эпиграф к блоковскому «Балагану»: «Ну, старая кляча, пойдем ломать своего Шекспира! Кин»

20.

РГАЛИ. Ф. 2281. Оп. 1. Ед. хр. 275. Лл. 1–6. Экспромты датированы 13 января 1913 г. – в «Собаке» происходил вечер памяти Козьмы Пруткова. Возможно, «старуха» – участница этого вечера поэтесса Поликсена Сергеевна Соловьева (Allegro; 1867–1924). Юлия Леонидовна Сазонова (1887–1957) – критик, одна из создательниц кукольного театра в России. Посетителем «Собаки» был и ее брат, литературовед Алексей Леонидович Слонимский (1881–1964) – в плане его ненаписанного мемуарного повествования есть пункт «Предвоенная эпоха. “Бродячая собака”» (Слонимский А.Л. Воспоминания о литераторах конца 19-го и начала 20 века (РГАЛИ. Ф. 2281. Оп. 1. Ед. хр. 47. Л. 13)); Меррекюль – курортное место в Эстонии; дядя Ю.Л. Сазоновой – историк литературы Семен Афанасьевич Венгеров (1855–1920); его «дремучую, муравьиную бороду» вспоминал Мандельштам в «Шуме времени»; Елизавета Ивановна Тиме-Качалова (1888–1968) – актриса Александринского театра, обладательница «такого волнующего красивого тембра голоса, в котором и медь тимпанов, и золото, и бархат виолончели» (Пяст В. Актеры – поэты // Вечерние ведомости. 1918. 19 марта), заметная фигура в «Бродячей собаке» (БС. С. 188, 224).

21.

Bechhofer C.E. Letters from Russia // The New Age (London). 1915. January 28. P. 344. Карл Эрик Бехгофер (1894–1949) – английский журналист, переводчик русской литературы. Сам он подписывался «Э. Бехгефер» (см. его письмо к А.К. Лозина-Лозинскому от 10 июля 1915 г. (РГАЛИ. Ф. 293. Оп. 1. Ед. хр. 51)).

22.

Не все, однако, стихи могли быть «произвещены» даже при «развязанности цепей». Так, на вечере 19 декабря 1912 г. мемуаристу запомнился эпизод с М.А. Зенкевичем (за давностью лет он спутал его с В.И. Нарбутом), которому «кричали из публики: – “А Вы прочтите про турка, посаженного на кол“, на что поэт, почему-то очень волнуясь, отвечал: – “это стихотворение не для публичного чтения“)» (Могилянский М. Кабаре «Бродячая собака» // Минувшее: Исторический альманах. [Вып.] 12. С. 175). Это стихотворение незадолго перед тем появилось в журнале «Гиперборей», и за два дня до того посетители кабаре могли прочесть о нем в статье Бориса Садовского «Аполлон-сапожник» в «Русской молве»: «Что прежде всего выдает ремесленника? Отсутствие чувства меры. Г.Зенкевич с отвратительными подробностями описал посаженного на кол турку да еще имел смелость поставить эпиграф из Пушкина: “На кольях, скорчась, мертвецы оцепенелые чернеют”. Но у Пушкина к этому описанию не прибавлено ни слова, г-н же Зенкевич переложил в дубовые стихи страницу из учебника “Судебной медицины”, и от его “произведений” читателя тошнит». Не услышанное в «Собаке» стихотворение:

Средь нечистот голодная грызня

Собак паршивых. В сутолке базара,

Под пыльной, душною чадрою дня,

Над темной жилистою тушей – кара.

На лике бронзовом налеты тлена

Как бы легли. Два вылезших белка

Ворочались и, взбухнув, билась вена,

Как в паутине муха, у виска.

И при питье на сточную кору,

Наросшую из сукровицы, кала,

В разрыв кишок, в кровавую дыру,

Сочась вдоль по колу, вода стекала.

Два раза пел крикливый муэдзин

И медленно, как голова ребенка,

Все разрывая, лез осклизлый клин

И разрыхляла к сердцу путь воронка.

И, обернувшись к окнам падишаха,

Еще шепча невнятные слова,

Все ожидала буйного размаха

И свиста ятагана – голова.

Видимо, М.А.Зенкевич всю жизнь разделял стихи на произносимые и только письменные. Леонид Чертков вспоминал, как он на выступлении М.А. Зенкевича в 1950-х крикнул из зала: «Смерть лося!», но автор со смущением отказал в просьбе, не огласив дерзкую метафору любви охотничьей трубы и лосиного мужества:

Дыханье мощное в жерло трубы лилось,

Как будто медное влагалище взывало,

Иссохнув и изныв. Трехгодовалый,

Его услышавши, взметнулся сонный лось.

<…> …И петухам безглавым

Подобен в трепете, там возле задних ног

Дымился сев парной на трауре кровавом,

Как мускульный глухой отзыв на терпкий рог.

23.

Ср., например, такой эпизод: «Когда-то поэт Гумилев (расстрелянный в свое время в СССР), вернувшись в Петербург из Парижа, к моему удивлению говорил: «И что это говорят, что французы веселый народ? Их веселье наносное, они тоскуют». На мой вопрос, о чем же французы тоскуют, он отвечал: «О своих королях»» (Рындина Л. Письмо из Парижа // Наша страна (Буэнос-Айрес). 1949. 20 августа). Вполне возможно, что разговор происходил в «Бродячей собаке», где актриса Лидия Рындина в первый сезон была частой посетительницей. Она вспоминала: «… душно, накурено, но весело и приятно. Заранее приготовленной программы не было, но так как кабачок всегда наполнялся артистически-литературной братией, то программы налаживались сами собой. Иной раз программа была лучше, в другой – слабее. Всегда, однако, было интересно» (Рындина Л. Ушедшее // Мосты (Мюнхен). 1961. № 8. С. 312).

24.

К концу существования кабаре большинство из них молва связывала с именем Маяковского. Ср.: «Бродячую Собаку закрыли, да и в ней …хорошо, если Маяковский кого-нибудь побьет, а ну, как не побьет?» (Любяр Я. <Лозина-Лозинский А.К.> Спарафучил // Богема. 1915. № 3. С. 39).

25.

Из других набегающих мотивов – любовные томления великих мужчин и женщин за столиками. Из этой возможности соткался рассказ о необычайном происшествии, бывшем со знаменитыми поэтами в «Привале комедиантов», зафиксированный добросовестной в основном, как представляется, мемуаристкой, но в весьма преклонном возрасте. Татьяна Леонидовна Григорова-Рудыковская (1892–1981) окончила Высшие педагогические курсы, по окончании которых учительствовала более 40 лет. Была дружна с писательницей Еленой Афанасьевной Грековой (1875–1937). «Елена Афанасьевна выезжала со мной на различные литературные собрания, посещали мы артистические кафе, типа “Бродячей собаки”. Знакомила она меня со многими, но память не удержала их имен. Однажды приехали мы в какое-то литературное кафе – что ли. Помещалось оно в 1-м этаже углового дома на Марсовом поле, окна выходили на площадь и р. Мойку. Сидели за столиком вдвоем, а напротив нас, лицом к входной двери, столик занимала одинокая женская фигура, жгучая брюнетка с резко очерченными бровями, с трагическими глазами, гладкой прической “на пробор” в черном облегающем платье с небольшим декольте. Очень эффектная дама! Она вся горела беспокойством, и я невольно следила за ней глазами. Вдруг она как-то просветлела, засияла, подалась вперед, глаза стали огромными. Следя за направлением ее глаз, я обернулась назад. Откинув рукой красную бархатную портьеру, закрывавшую вход, в дверях стояла высокая фигура в ярко-желтой блузе, с гордо поднятой головой, увенчанной волной темных волос. Он медленно обвел своими выразительными глазами зал, опустил портьеру и шагнул назад. Так появился в кабаре Владимир Маяковский! Когда он исчез, я перевела взгляд на заинтересовавшую меня соседку. Перемена была разительная! Она потухла; сидела безвольная, совершенно белая, с опущенной головой. Кто это? – спросила я Грекову. – “Анна Ахматова”. Так, в этой мимолетной встрече, ярко проявилось ее личное отношение к Владимиру Маяковскому, которое она не в силах была скрыть» (Григорова Т. Время, события, люди – www.grigorov.ru/memory/vrema_sobytia_ludi.html).

26.

Карпов П. Пламень. Русский ковчег. Из глубины. М., 1991. С. 272–274. Много злобной отсебятины и в его псевдовоспоминаниях о «Привале комедиантов» (Там же. С. 315–317, 327), хотя там он, по крайней мере, мог бывать – одно из его писем к Ларисе Рейснер написано на бланке «Привала». Об одиозном характере этой книги см.: Азадовский К.М. Блок и П.И. Карпов // Александр Блок. Исследования и материалы. Л., 1991. С. 251–252. Стиховое единоборство – мотив, кажется, почти обязательный для топоса кабаре. Ср.: «Как-то в «Привале комедиантов» в присутствии Луначарского, Маяковского и многих других коммунистов и полукоммунистов, Блок читал стихи. Когда он кончил, на эстраде появился Маяковский и проревел по адресу Блока свое обращение к литературной братии, у которой будто бы

Из любви и соловьев постыдное варево,

А улица корчится безъязыкая»

(Оцуп Н. А.А. Блок (из личных воспоминаний // Сегодня. 1927. 14 августа).

27.

ИРЛИ. Ф. 474.№ 106. Л. 2. Адресат – актриса «Старинного театра», участница программ «Собаки» Анна Федоровна Гейнц (ум. в 1928). А. Мгебров писал о ней: «Я вспоминаю поэтичную, точно Гретхен, будущую испанскую танцовщицу в нашем театре, юную Гейнц, – недавно трагически погибшую (она утонула, спасая чужого ребенка)» (Мгебров А. Жизнь в театре. Т. 2. М.; Л., 1932. С. 36). В примечании критика Э. Старка к этим словам сказано: «После Старинного театра служила в Москве в “Летучей мыши” Балиева, где выделялась своим изяществом, грацией и темпераментным исполнением».

28.

См. статью «Рыцарь-несчастье».

29.

См. статью «Посмертные скандалы Гумилева».

30.

С.М. Городецкий спасал репутацию «Собаки» в известном эпизоде оскорбления К.Бальмонта («“Собакой” был избит»). См.: БС. С. 215.

31.

Возможно, дополнительной зацепкой для экспромта послужило хлесткое, как всегда у этого критика, сравнение: «Жалко, что Иванов стал искать жемчужин не в недрах народной поэтической старины, а в складе книжной литературной залежи. Из мертвого вышло сладкое в библейской загадке Самсона. Из трупа льва вылетели медоносные пчелы. Вот образ, который мог бы символизировать плодоносность старинного народного искусства и который совершенно не применит к себе Иванов» (Измайлов А.А. Помрачение божков и новые кумиры. М., 1910. С. 75–76).

32.

Полный текст см.: Тименчик Р. «Записные книжки» Анны Ахматовой. Из «Именного указателя». I // Эткиндовские чтения. II–III. СПб, 2006. С. 243–248.

33.

Из воспоминаний актера и режиссера Григория Александровича Авлова (Шперлинга; 1885–1960), ждущих своей публикации.

34.

Могилянский Н. О «Бродячей собаке» // Звено. (Париж). 1925. 21 декабря.

35.

Ср. «…та, условно говоря, эстрада, где вершилось главное <… > кабаретное зрелище, располагалась не на эстраде. Главным и бесконечно соблазнительным зрелищем здесь были поэты, писатели, художники, актеры и так далее – вне своей профессиональной роли, в своей роли бытовой, постоянные и полноправные посетители кабаре, завсегдатаи с хозяйским статусом, сбор городской богемы. Это было их заведение, они здесь были своими. В кабаре ежевечерне длился непрерывный спектакль под названием кабаре <… > Люди искусства играли здесь самих себя в своей привычной богемной обстановке <…> Зрелище вполне заурядное для самой художественно-артистической среды и бесконечно экзотическое, романтически странное со стороны, для внебогемного бюргера или буржуа» (Петровский М. Ярмарка тщеславия, или Что есть кабаре // Московский наблюдатель. 1992. № 9. С. 14).

36.

По крайней мере, Ю.Г. Оксман, сообщая в 1964 г. о том, что начал писать воспоминания о Тынянове, фиксировал: «Вдруг стали всплывать <…> «Привал комедиантов»)» (Козинцев Г. Собр. соч. в 5 тт. Т. 5. Л., 1986. С. 482).

37.

Бутковская А. «Бродячая собака» // Возрождение. 1962. № 130. С. 26. Анна Ильинична Бутковская (1885-?) – пианистка и танцовщица, сестра Н.И. Бутковской, в эмиграции – владелица салона дамской одежды, автор книги о Г.И. Гурджиеве (Butkovsky-Hewitt, Anna. With Gurdjieff in St. Petersburg and Paris. With the assistance of Mary Cosh and Alicia Street. N.Y., 1978).

38.

Скетч намечался к «наполеоновскому вечеру» по случаю столетия Отечественной войны и уцелел в бумагах Н.В. Петрова (РГАЛИ. Ф. 2358. Оп. 1. Ед. хр. 184). Увы, далеко не весь стиховой театр «Собаки» сохранился. Так, в блокноте Ахматовой набросаны по памяти фрагменты из какой-то «собачьей пьесы:

Послали за лейб-медиком,

Лейб-медик тут как тут.

Игрушечным медведиком

Бежит придворный шут.

Ура, пошло лечение!

Настало облегчение.

При чем-то были колики с шикарной рифмой католики» (Ахматова А. Записные книжки. С. 557).

39.

Лазаревский Б.А. Дневник 1916–1917 (ОР ИРЛИ. Ф. 145. № 11. Л. 67). Борис Александрович Лазаревский (1871–1936) – беллетрист; на 18 ноября 1916 г. в «Привале» анонсировался вечер докладов группы «Сборники по теории поэтического языка»: Л.П. Якубинского, Е.Д. Поливанова, В.Б. Шкловского.

40.

Тиняков А. Треугольник. Вторая книга стихов. 1912–1921 гг. П., 1922. С. 6–9.

Звериные симпатии автора сближали его с В. Нарбутом, автором стихотворения о волке, и делали его близким всей мифологии подвала с ее тотемом, «родичем волка», как назвал его Хлебников в поэме «Жуть лесная». Здесь не место писать о многосоставности символа «собаки» в текстах, порожденных этим подвалом. Напомним только о памятной «собачникам» надписи «Cave canem» в «Сатириконе» при описании дома Тримальхиона: «…недалеко от каморки привратника, был нарисован на стене огромный цепной пес, а над ним большими прямоугольными буквами было написано: берегись собаки» (перевод Б.И. Ярхо, в кн.: Татий. Лонг. Петроний. Апулей. М., 1969. С. 249).

41.

Здесь, может быть, отсылка к стихотворению Михаила Зенкевича в сборнике «Дикая порфира»:

Корнями двух клыков и челюстей громадных

Оттиснув жидкий мозг в глубь плоской головы,

О махайродусы, владели сушей вы

В третичные века гигантских травоядных.

Б.Садовской, заведовавший литературным отделом журнала «Современник» в марте 1912 г., вероятно, стоял за отклонением восторженного, надо полагать, отзыва на «Дикую порфиру» для этого журнала, написанного В. Нарбутом, и сам написал весьма скептическую рецензию.

42.

БС. С. 207. О стихотворении Ахматовой «Да, я любила их, те сборища ночные…», навеянном памятью о «Собаке» и написанном александрийским стихом, см.: Тименчик Р. Автометаописание у Ахматовой // Russian Literature. 1975. № 10–11. C. 213–226.

43.

Выдержки из «Изгнания из рая» по памяти привел Георгий Иванов, назвав авторами Н. Гумилева и П. Потемкина. Финал, видимо, он запомнил так, как это выглядело в спектакле:

Станция желтым билетам,

Нету местов, нету местов

(подталкивая их в шею)

Нету местов!

(Сатирикон (Париж). 1931. № 12. С. 8).

Финал всю жизнь помнила наизусть и Ахматова (Записные книжки Анны Ахматовой. С. 557). П.Н. Лукницкий, беседовавший в 1920-х с посетителями «Бродячей собаки», зафиксировал, что в сочинении пьески участвовали еще О.Мандельштам, Вас. Гиппиус. С. Городецкий, М. Зенкевич.

44.

Бахтин В., Лурье А. Писатели Ленинграда: Биобиблиографический справочник. 1934–1981. Л., 1982. С. 251; ср. отзыв Б.М. Эйхенбаума в его дневнике 1946 г. о повести «Русь единая» (о Новгороде и Москве XV в.): «Очень скучная вещь», «…смущает историческая фальшь и упрощение» (Петербургский журнал. 1993. № 1–2. С. 183–184).

45.

Ср. воспоминания Б.Пронина (БС. С. 243).

46.

Штейнберг А. Друзья моих ранних лет (1911–1928). Париж, 1991. С. 76–77.

47.

Ср. запись Мейерхольда о предполагавшемся у него (и не состоявшемся) собрании 11 декабря 1911 г.: «Ракитин, К.Петер, Чиж [В.А. Подгорный], Пронин» (РГАЛИ. Ф. 998. Оп. 1. Ед. хр. 781. Л. 101 об.).

48.

Ракитин Ю. Письмо в редакцию // Обозрение театров. 1911. 2 ноября. См.: Галанина Ю. Юрий Ракитин в России (1905–1917) // Лица: Биографический альманах. СПб., 2004. [Вып.] 10. С. 92–94.

49.

Автопортрет В.Ф. Крушинского (тушь) сохранился в бумагах В.Э.Мейерхольда (РГАЛИ. Ф. 998. Оп. 1. Ед. хр. 1804). О непостоянном, часто неприязненном отношении Мейерхольда к «Собаке» см.: БС. С. 169–170. Тем не менее он стоял у самых истоков затеи, еще за три года до создания подвала. После ликвидации кабаре «Лукоморье» Мейерхольд писал В.А. Подгорному 12 декабря 1908 г.: «…группа, прежде именовавшаяся «Лукоморье», пришлет в «Слово» письмо в редакцию о том, что продолжать свою деятельность в стенах Театрального клуба она не считает возможным. Группа будет, однако, продолжать свои спектакли в своем собственном помещении, каковое уже найдено. <…> Группа образует «Общество Интимного театра»» (ГЦТМ им. Бахрушина. Ф. 212. № 141). 21 января 1909 г. В.А. Подгорный сообщал А.П. Зонову: «Пронин затеял «интимный театр». «Общество интимного театра» уже утверждено властями. По идее очень занимательно, но ничего пока не клеится, происходят расколы. Не успел приехать в Москву, как получил от Пронина приглашение «быть директором интимного театра», чтобы «поднять дух и водворить порядок». Я согласился быть директором в течение 3-х первых недель поста. Мечтали о тебе как о режиссере. Ты бы написал Пронину: он вышлет тебе Устав» (РНБ. Ф. 371. № 122).

50.

Ср.: «Кто знает, может быть и Сара Бернар, если была бы жива, заглянула бы сюда, без гроба или с гробом, с которым разъезжала на гастроли – ходил такой слух, – и соблазнилась бы сама продекламировать отрывок из “Орленка” [Э. Ростана], или, усевшись на диване, прислушалась бы к чтению элегии еще не признанного поэта… или к голосам Андрея Белого, Кузмина, Гумилева, Анны Ахматовой; она бы знала, о чем они говорят, – слава Богу, тайный священный язык между людьми искусства существует» (Бутковская А. «Бродячая собака» // Возрождение. 1962. № 130. С.27).

51.

Ср.: «Среди посетителей “Бродячей собаки” бывали все светила литературно-артистического мира – Александр Блок, Анна Ахматова, Н. Волохова, Макс Волошин, гр. Зубов – отдавший свой дворец – черного мрамора – под институт Искусства, Федор Сологуб….» (Дейкарханова Т.Н., Н. Евреинов // Новое русское слово (Нью-Йорк). 1953. 18 октября).

52.

Ср.: «Там царили художники Сапунов и Судейкин, поэты – Александр Блок, Гумилев, П.Потемкин и Анна Ахматова. Там был весь цвет молодых музыкантов, писателей, поэтов и актеров, примыкавших к левой школе в искусстве. Там встречались и талантливые петербургские архитекторы, журналисты и адвокаты. <…> … Нередко Борис Георгиевич <Романов> приходил к заднему столику, который стоял в тени, за аркой. Там заседала “Собачья аристократия”. Собачьи мудрецы: бывший директор императорских театров кн. С.М.Волконский, историки искусства барон Н.Н. Врангель и граф Вале[нтин] Зубов. К ним подсаживались режиссеры: всегда блестящий Н.Н. Евреинов и острый К.М. Миклашевский. Этот столик привлекал и Собачьих умников – В.Ходасевича, Георгия Иванова и других молодых работников пера. Когда нам удавалось ускользнуть из сферы деятельности Бориса Пронина, который был душой Собаки, энтузиастом и организатором экспромтных выступлений, мы тоже, т. е. Бобиш и я, садились к ним, слушали и учились» (Мещерский Б.А. Памяти Бориса Георгиевича Романова // Новое русское слово. (Нью-Йорк). 1957. 15 февраля); Борис Алексеевич Мещерский (1889–1957) – художник; ср. о нем в гимне «Бродячей собаки» М.Кузмина – «И художники не зверски пишут стены и камин, / тут и Белкин, и Мещерский, и кубический Кульбин», он упоминается в письме Гумилева к Ахматовой из Парижа 1917 г.: «Здесь сейчас <…> Мещерский (помнишь, бывал у Судейкиных)» (Гумилев Н. Сочинения в трех томах. Т. 3. М., 1991. С. 246). См. о нем также воспоминания Людмилы Миклашевской: «К.М. [Миклашевский] разыскал в Париже нескольких своих лицейских товарищей. Один из них, князь Мещерский, иногда заходил к нам в отель. Было в нем нечто плутоватое, он нигде не работал, считал себя художником, так как в прошлом в своем имении много писал маслом, но в Париже он ни разу не выставлялся. Бродил по кафе и кипел ненавистью к Советской России» (Миклашевская-Айзенгард Л., Катерли Н. Чему свидетели мы были. Женские судьбы. XX век / Вступ. ст. Я. А. Гордина. СПб, 2007. С. 193); мемуаристка неточна: Б.А. Мещерский выставлялся в парижских салонах, а в 1929 г. у него была персональная выставка, и предисловие к его каталогу написал Морис Дени; о хореографе Б.Г.Романове (1891–1957) в «Собаке» см.: БС. С. 183, 200, 202–203, 211. Ср. также: «Крошечная, из теса наскоро сколоченная эстрада твоя посвящена была музам. На ней читали свои еще не напечатанные стихи Блок, Гумилев, Мандельштам. На ней Карсавина танцевала» (Шайкевич А. Петербургская богема. Из книги «Мост вздохов через Неву» // Орион. Париж. 1947. № 1. С. 136). «Блок приходил в подвал очень редко» (Шкловский В. Поиски оптимизма. М., 1931. С.81).

Но ср. свидетельство В. Пяста: «Вот Блока – никак, никогда и ни за что хунд-директор залучить в «Собаку» не мог! И это несмотря на то, что лично к нему Блок относился очень дружелюбно и, помню, он, с безграничной чуткостью в годы своей юности и молодости разделявший людей так, что иных вовсе исключал из всякого общения с собою, твердо и решительно заявлял про хунд-директора, что он – «не неприличный человек». Блок все-таки оставался «дневным человеком»» (Пяст Вл. Встречи. С. 182). Да и сам Пронин в устных воспоминаниях в 1939 г. говорил, что не мог Блока «захороводить, он был страшно мрачен в этот период, хотя мы с ним были близки, и он меня помнил по театру Веры Федоровны [Коммиссаржевской] – в «Собаке» он бы чувствовал себя плохо, сидел у себя в квартире, был замкнут и меланхоличен» (БС. С. 168).

53.

Ср. воспоминания одного из конспираторов: «В феврале [1918] я встретился в кабаре “Бродячая собака”, что на Марсовом поле, с Филоненко.<…> Луначарский покровительствовал, и никто не придирался к хозяевам кабаре. Филоненко познакомил меня с Леонидом Акимовичем Каннегисером» (Нелидов Н. Убийство Урицкого // Русская мысль. (Париж). 1960. 18 августа).

54.

Козаков М. Пролетарский якобинец // Солдаты невидимых сражений. Рассказы о подвигах чекистов. М., 1968. С. 14–15.

55.

Козаков М. Чекисты. Пьеса в 4 актах, 8 картинах (На правах рукописи. Стеклографированное издание.) М., 1939. С. 29, 36–39, 46. Впоследствии линия разнообразного очернения пронинских кабаре продолжилась в «Русском лесе» Леонида Леонова, где был представлен «Привал комедиантов», в первой редакции названный «Бродячей собакой» (Знамя. 1953. № 12. С. 125), и его посетители Л. Андреев, А. Куприн и М. Арцыбашев на фоне сюжетов Бориса Григорьева, занавесок судейкинской работы и «картавцев поэта Кузьмина» <sic!>, что вызвало протест былой посетительницы «Собаки» Ольги Высотской: «Зачем теперь некоторые писатели (Л.Леонов), которые и не бывали в “Бродячей собаке”, говорят об этом артистическом обществе как о каком-то развратном кабаре с проститутками и переодетыми жандармами. Не было проституток, не было жандармов в штатском, не было лакеев во фраках. Это сплошное вранье» (Театр. 1994. № 4. С. 87). В эмигрантской беллетристике мы встретим, наоборот, ностальгически-умиленный образ «Собаки», где «появлялась и Анна Ахматова, любимая Полина поэтесса» (Йорк О. Река времен. Роман в четырех частях. Нью-Йорк, 1967. С. 290; автор – Ольга Всеволодовна Юркевич (1898–1976), дочь Всеволода Крестовского).

56.

Жданов Н., Шнейдерман И. Пьеса о первых днях ВЧК: «Чекисты» М.Козакова // Искусство и жизнь. 1939. № 1. С. 24. Правда, при сценическом воплощении эти эпизоды рецензенту не показались: «В постановке есть ряд недостатков (совершенно безвкусна, например, сцена в кабаре)» (Моров Ал. «Чекисты»: Пьеса М.Козакова в Московском театре Ленсовета // Правда. 1939. 31 января. С. 6).

57.

Лукницкий П.Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Т. I. 1924–1925. С. 295.

58.

Здесь не место перечислять все аналогии, – отметим мотив «А завтра детей закуют», адресованный как весточка заключенному Льву Гумилеву, у которого тот же эпиграф из Шекспира взят к программному стихотворению 1934 г. «Дар слов, неведомый уму…»: «I am fire and air. Shakespear < sic!>» (ГЛМ. Ф. 40. Оп. 1. № 19; с некоторыми мелкими разночтениями: Гумилев Л.Н. Дар слов мне был обещан от природы. Литературное наследие. Стихи. Драмы. Переводы. Проза. СПб., 2004.С. 31).

59.

Ахматова А. Поэма без героя. / Сост. Р.Д.Тименчика при участии В.Я. Мордерер. М., 1989. С. 80. С. 80. Ахматова тоже говорила это в пику установившейся совместными усилиями репутации. Ср., например: «Один пионер спросил меня: “Были ли прежде, в царское время, какие-нибудь съезды писателей?” Я ответил ему: “Были, конечно. Еще бы. <…> Например, в “Бродячую собаку”. <…> Так назывался ночной кабачок в подземельи, куда съезжались не только писатели, но художники, музыканты, актеры. Там все стены и потолки были расписаны разными чудищами, на эстраде танцевали, играли, пели, читали стихи, а в тесных подвальных залах сидели за столиками сплошь знаменитые люди и, конечно, пили водку… вино… и смертельно скучали. Один замечательный поэт того времени так и написал о “Бродячей собаке”:

Все мы бражники здесь и блудницы,

Как невесело вместе нам.

Пионер задумался, засмеялся, махнул рукой и убежал» (Чуковский К. Прежние съезды писателей//Литературная газета. 1934. 23 августа).

60.

БС. С. 202. Из посетителей «Собаки» масонами были (уже в Петербурге или стали позднее в эмиграции) Е.В. Аничков, Г.В. Адамович, А.М. Колюбакин. С.К. Маковский, М.М. Маргулиес, Е.А. Нагродская и В.А. Нагродский, В.И. Поль, а из людей, причастных к ее организационной стороне, – А.Я. Гальперн, М.В. Добужинский, Н.Н. Евреинов, Е.А. Зноско-Боровский, В.А. Маклаков, П.Н. Переверзев, П.П. Потемкин, Г.Д. Сидамон– Эристов, П.Е. Щеголев.

Упомянутый выше архитектор Георгий Давыдович Ротгольц, согласно списку Н.А. Митурича «Посещавшие вечера Худ. Об-ва Интимного театра – подвал «Бродячей собаки» в 1912–1915 годах», умер в 1920-х. Список, составленный архитектором Николаем Александровичем Митуричем (1891–1973), хранится в библиотеке Музея Анны Ахматовой. С ним меня любезно ознакомила Н.П. Пакшина. В нем среди прочих названы однокашники Н.А. Митурича по Петербургскому институту гражданских инженеров, «сотрудники по декору, плакатам, эстраде, костюму» А.И. Тягин и М. Штромберг, а также брат актера Николай Авелевич Мгебров, «военный инженер – всегдашний помощник в строительных работах и доставании стройматериалов».

61.

Первая публикация песенки В.Ф.Крушинского – по-видимому, в статье «Чествование Ю.М.Юрьева в кабаре «Бродячая собака»» (Петербургский листок. 1912. 19 янв.; подписано «Р-ов» – возможно, Вл. Рышков), затем – в анонимной заметке журнала «Огонек» (1912. № 5). См. также заметку Д.М. Цензора (подпись: «Дм») в журнале «Черное и белое» (1912. № 1. С. 13). Текст и ноты (музыка В.А. Шписа-Эшенбруха) – в кн.: Петров Н.В. Я буду режиссером. М., 1969. С. 100–101. Автор текста в нотах обозначен как «В.К.»; предположение об авторстве В.Г. Князева (БС. С. 145) было ошибочным. Окончание гимна:

На дворе метель, мороз.

Нам какое дело,

Обогрел в подвале нос,

И в тепле все тело.

Нас тут палкою не бьют,

Блохи не грызут.

Лаем, воем псиный гимн

Нашему подвалу,

Морду кверху, к черту сплин,

Жизни до отвалу.

Лаем, воем псиный гимн,

К черту всякий сплин.

Ср. репортажное описание ночи первого сезона:

Атмосфера становится все напряженнее. Наконец, часов около трех утра артист балета талантливо протанцевал кек-уок и матчиш.

Аплодисменты. Опять долгая томительная пауза.

Кто-то садится за рояль. Ему жидко подпевают гимн «Бродячей собаки». Присутствующим раздаются листки с текстом. Вот он. <…> Пропели гимн. Снова жуткая напряженность. Мне вспоминается парижское кабаре Монмартра, где французы умеют так беззаветно, непосредственно веселиться, так заразительно-жизнерадостно хохотать иногда плоским, грубоватым остротам импровизаторов, иногда над их действительно меткими и злыми шутками, пародиями, политическими памфлетами и т. п. …

Вспомнилось, и до слез стало жаль скучных, немолодых петербуржцев, которые отчаянно, истерически хотят веселиться и не могут, не умеют.

«Бродячей собаке», конечно, нужно оплатить свой угол в подвале, отопить и осветить его, но лучше было бы, если бы она обошлась как-нибудь своими средствами и не впускала бы за высокую плату (1 рубль за вход) в свои стены хмурый, чужой ей по духу Петербург (Заречная С. [Кочановская С.А.] Письмо из Петербурга // Женское дело. 1912. № 11/12. С. 6; Софья Абрамовна Кочановская (1887–1967) – прозаик).

62.

«Отъявленные фармацевты» – цитата из стихотворения Игоря Северянина «Бродячая собака»:

1

Залай, Бродячая собака!

И ровно в полночь в твой подвал

И забулдыга, и гуляка

Бегут, как рыщущий шакал.

Богемой в папах узаконен,

Гостей встречает Борька Пронин,

Подвижен и неутомим.

(Друзья! вы все знакомы с ним!)

И рядом – пышущий, как тульский

С солидным прошлым самовар,

Распространяющий угар,

Известный женовраг Цибульский,

Глинтвейнодел и музыкант,

И, как тут принято, талант…

2

А кто же эти, с виду дети,

А по походкам – старички?

Их старший книжку издал «Сети».

А эти – альманах… «Сморчки!»

Глаза подведены кокотно,

Их лица смотрят алоротно,

И челки на округлых лбах

Внушают дамам полустрах…

О, сколько ласки и умилий

В глазах, смотрящих на своих…

От них я очищаю стих

И, избегая их фамилий,

Уж превращенных в имена,

Оставлю им их времена!..

3

Все это «цвет литературы»,

«Надежда» выцветших писак,

Готовых пригласить на туры

Поэзовальса этот «брак»,

Дабы помодничать прекрасным

Зло-недвусмысленным маразмом,

Себя их кровью обновить…

Но тут легко переборщить

И гнилокровьем заразиться…

Нет, в самом деле, черт возьми,

Какими полон свет «людьми!»

Я не могу не возмутиться

И поощрителям «сморчков»

Бросаю молнии зрачков!

4

«Они талантливы»… Допустим!

Но что – в таланте без души?

Бездушные не знают грусти,

А только скуку. Напиши

Поэзу, вызванную скукой, —

И гений мой тому порукой, —

Как тонки ни были б слова,

Она останется мертва.

Ни возмутит, ни зачарует

Скопец, развратник, женофоб.

И современца медный лоб

Теперь лишь сталь бича взволнует,

Да, сталь бича иль гений! Вот

Какой пошел теперь народ!

5

«Ну что же, разве это плохо?

Ведь требовательность нужна»…

Тут не сдержалась бы от вздоха

Моя знакомая княжна.

Однако ж, чем живет богема?

Какая новая поэма

Бездушье душ объединит?

Что мысли их воспламенит?

Чего хотят? о чем тоскуют?

Зачем сбираются сюда?

Да так… Куда ж идти? куда?

Посплетничают, потолкуют

И, от безделья отдохнув,

Зевают: «Скучно что-то, уф»…

6

Ничьей там не гнушались лепты,

И в кассу сыпали рубли

Отъявленные фармацевты,

Барзак мешавшие с Шабли!

Для виду возмущались ими,

Любезно спрашивая: «Имя

Как ваше в книгу записать?»

Спешили их облобызать,

А после говорили: «Странно,

Кто к нам пускает всякий сброд?..

Но сброд позатыкал им рот,

Зовя к столу на бутерброд…

Но все это уже туманно:

Собака околела, и

Ей околеть вы помогли!

(Северянин И. Собр. соч. Т. 2. М., 1995. С. 264–265). О категории «фармацевты» см.: Тэффи Н. Оборотни // Возрождение (Париж). 1931. 28 июня.

63.

Иван Александрович Фомин (1872–1936) – известный советский архитектор. По воспоминаниям Вас. Каменского, одно время камин был украшен «античными масками, лошадиным черепом» (Каменский В. Жизнь с Маяковским. М., 1940. С. 147)

64.

Даниил Маркович Кранц – выходец из заметной черниговской семьи (отец его, Марк Наумович, владелец библиотеки и книжного магазина, был кузеном Розы Люксембург). См. подробнее: Могилянский М.М. Повесть о днях моей жизни (РГАЛИ. Ф. 1267. Оп. 1. Ед. хр. 1).

65.

Ср. воспоминания этнографа, антрополога, видного деятеля кадетской партии Николая Михайловича Могилянского (1871–1933): «В один из ненастных вечеров осени 191… – точно не помню года, знаю лишь, что это было после 1910 года – ко мне вихрем ворвался мой земляк, которого я знал еще гимназистом в родном городе Чернигове, Борис Константинович Пронин, проще Борис Пронин, а для близких и просто Борис, как всегда розовый, с взъерошенными каштановыми кудрями, возбужденный, как всегда, с несвязной, прерывистой речью и оборванными фразами.

– Понимаешь! Гениальная идея! Все готово! Замечательно! Это будет замечательно! Только вот беда – надо денег! Ну, я думаю, у тебя найдется рублей двадцать пять. Тогда все будет в шляпе. Наверное! То есть это, я тебе говорю, будет замечательно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.