Глава третья Германские корни в творчестве Толкиена

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава третья

Германские корни в творчестве Толкиена

Мир Толкиена изобилует всевозможными заимствованиями. Это вовсе не удивительно, тем более если учесть, что «Мастер» обладал поистине энциклопедическими знаниями, в том числе в области языкознания. Но чтобы понять, откуда берет начало его мир и где корни его творчества, необходимо обратиться прежде всего к германским источникам. Для этого мы с вами воспользуемся своеобразным путеводителем — небезызвестной книгой Режи Буайе «Верования народов Северной Европы», опубликованной в 1970–х годах. Эти верования и лежат в основе мироздания Толкиена, в чем мы и убедимся. Впрочем, о том же говорил и сам Толкиен в 1941 году, когда, по воспоминаниям его биографа, он глубоко переживал, что началась война, которой суждено продлиться так долго:

«Англичанам, похоже, невдомек, что нашим врагам, немцам, присущи исконные добродетели (именно добродетели) — смирение и патриотизм, причем куда более ярко выраженные, нежели у нас самих. Лично я ненавижу жалкого, ничтожного Адольфа Гитлера, развязавшего эту войну, ибо он погубил, извратил и опорочил навеки благородный нордический дух и идеалы, исповедовавшиеся в лучшей европейской стране, которую я так любил и старался представить в самом выгодном свете».

В ссылке на «благородный нордический дух» явно ощущается влияние саг и северной мифологии, сказок братьев Гримм, «Песни о Нибелунгах» — словом, всей совокупности германо–скандинавских культурологическо–традиционных ценностей, восхищавших и вдохновлявших Толкиена, тем более что ничего подобного он не мог найти даже у тех же французов, за что и недолюбливал их как нацию. Эти самые ценности и были теми идеалами, которые отстаивали хоббиты и другие члены Братства Кольца: степенность, взыскательность, честь, верность, здравомыслие, трудолюбие и работоспособность. И все эти ценности, по ясному разумению Толкиена, были уничтожены Гитлером: он использовал их как щит в крестовом походе за идею магического социализма для безумцев. Гитлер будто нарочно вознамерился растоптать идеалы и символы, которые и до него осквернялись веками, если не тысячелетиями, и, в конце концов, оказались утерянными навсегда.

После Гитлера, после его бесславного поражения, стоившего жизни шестидесяти миллионам европейцев, чувства патриотизма, долга и чести обрели совсем иной смысл — отрицательный. И всякий, кто тщился возродить германистические идеалы в их истинном блеске, был обречен на неудачу, например, до войны, когда за лоском пышных средневековых шествий и атлетических парадов, в частности во время Берлинской олимпиады, скрывались ужасы концлагерей и «Хрустальных ночей». Поэтому всякий традиционалист признателен Толкиену за то, что он сумел возродить и возвысить истинные идеалы, поруганные самым одержимым из немцев. Толкиен предпринял свой крестовый поход — литературный во славу возрождения тысячелетнего наследия, едва не уничтоженного Гитлером и не сгоревшего в горниле Второй мировой войны; и вот оно обрело былое великолепие благодаря Господу и вере самих англичан. Но парадокс в том, что Толкиен и его верноподданные герои–реакционеры стали кумирами для читателей, родившихся в «упадническо» — потребительскую эпоху, не признававшую никаких авторитетов. Впрочем, такое случается не впервые — когда тлетворные идеалы соединяются с идеалами традиционными, вследствие чего ценность и значимость последних только возрастает.

Что касается войны против Саурона, живого воплощения злого духа, так похожего на Локи из скандинавских легенд, Толкиен однажды написал строки, навевающие мысли о борьбе Англии против Германии, борьбе, в общем–то, тщетной, потому что она привела к разрушению Европы и ее зависимости от двух экстраевропейских сверхдержав — Соединенных Штатов и Советского Союза:

«Война не закончилась (вернее, закончилась частично, хотя она практически нами проиграна). Думать иначе — явное заблуждение, потому что войны всегда оборачиваются поражением, к тому же они никогда не прекращаются, и малодушие тут ничего не значит».

Заключенные в скобки слова о войне, нареченной кем–то крестовым походом за демократию и практически проигранной, по мнению Хамфри Карпентера, означают, что Толкиен ставил себя выше схватки и не воспринимал Германию как прародину зла. Не Германия потерпела поражение, а мы с вами — европейцы–северяне–традиционалисты. Давайте хорошенько запомним приведенные выше слова Толкиена, прежде чем перейдем к северной мифологии, служившей ему неисчерпаемым источником вдохновения.

Итак, согласно северной мифологии в начале всех начал царит бесконечная пустота. Иначе говоря, в самом начале мир предстает в виде разверзшейся бездны — Гинуннгагап. И в этой бездне вершится извечная борьба льда и огня. А у Толкиена Вала Мелкор, восставший против Творца Эру, или Илуватара, играет со льдом и огнем. На севере лежит Нифльхейм, мир туманов и стужи, а на юге — Муспелльсхейм, мир света и огня. Боги сотворяют мир, начиная с подземного мира, полного геотермических парадоксов. Из ресниц великана Имира боги воздвигают стены и обносят ими землю — плоть Имира. Стены эти стали так называемым Мидгардом, что буквально означает «огражденная середина» и напоминает толкиеновское Средиземье и, в то же время, Валинор, жилище богов. Затем великаны возводят крепость богов Асгард. Надо отметить, что все боги из скандинавских сказаний смуглы, как и отрицательные герои Толкиена, — орки, или пришельцы с Востока.

Между тем сотворение мира продолжается: рождается луна — в виде мальчика по имени Мани. Солнце возникает в образе девочки по имени Соль. У эльфов Толкиена солнце тоже женского рода, а луна — мужского. Ветер в скандинавской мифологии предстает крылатым существом по имени Хресвельг — «Пожиратель мертвецов». Он напоминает нам зловещих назгулов из «Властелина Колец».

У Толкиена существует девять колец, а в скандинавской мифологии — девять миров. Мир света, мир тумана, мир великанов, мир асов и мир ванов, мир эльфов (Альвхейм), мир троллей, мир гномов и, наконец, мир людей. Самые таинственные из перечисленных существ—эльфы, или светлые альвы; они и у Толкиена играют далеко не последнюю роль. Иногда эльфы называются духами света, в отличие от гномов — духов тьмы. Будучи воздушными, легкими и светящимися, эльфы редко показываются на глаза людям и всякий раз стараются спрятаться — как у Толкиена. Чаще всего незримые, неосязаемые, обычно безмолвные, они окружены легендами и тайнами. Сила их непостижима, а власть крепка и основательна. Про гномов, или темных альвов, известно больше. Живут они под землей, в пещерах, и только и делают, что перебирают да пересчитывают свои сокровища. Толкиен упоминает про них в «Хоббите»: он восхваляет гномов, хранителей подземных сокровищ, равно как и царя их Балина. Первородные гномы, как и у Толкиена, работящи и сноровисты; Толкиен наделил их недюжинной силой и стойкостью, так что «им всякая ноша по плечу». Гномы могут перерождаться, превращаясь в злодеев, однако живут они вдали от мира людей и предпочитают с ними не встречаться.

В скандинавских верованиях, как и в мире Толкиена, существует священное дерево—знаменитый Иггдрасиль, ясень (или тис, в зависимости от традиции), соединяющий корнями разные миры. Под корнями его сокрыты три источника, и один из них, источник Мимира, дает разум и мудрость всякому, кто изопьет из него. А у Толкиена, по аналогии, есть два волшебных дерева — Тельперион и Лаурелин. Единство дерева и источника типично для мировой классической литературы: то и другое образуют «Дивное Место», священное, защищенное и благодатное. Иггдрасиль, по выражению Мирчи Элиаде, есть древо жизни и, вместе с тем, ось мира. В отличие от двух деревьев Толкиена, загубленных Мелкором, Иггдрасиль стерегут и орошают три норны.

Из скандинавской мифологии известно также о соперничестве между ванами (богами плодородия и хранителями богатств) и асами — между богами первого и второго поколений, хранителями высшей светской и высшей духовной власти. В результате противоборства верх одерживают асы. Впрочем, для нас с вами в этой истории интересна не столько победа асов, сколько их борьба. Дабы подорвать высокие нравственные устои асов и вызвать в них алчность и зависть, ваны засылают к ним злую колдунью Гулльвейг, что значит «сила золота». С ее помощью ваны надеются искусить и развратить асов. Подобная аналогия об отказе от накопленных богатств прослеживается, в частности, в «Сильмариллионе», а также во «Властелине Колец». Феанор души не чает в своих Сильмариллах; не может расстаться, по выражению из «Бхагавад-гиты»(28), с плодами своих деяний (сокровенным градом Гондолином) Тургон; Бильбо с Фродо и в большей степени Горлум оказываются во власти пагубных чар Кольца. Таким образом, чары ванов переносятся в мир Толкиена.

Верховным богом в скандинавской мифологии по праву считается Один, сопровождаемый везде и всюду парой воронов (эти же птицы играют не последнюю роль и во «Властелине Колец»). Одину известен тайный смысл рун (у Толкиена их сочиняет менестрель Тингола Даэрон). Он облачен в плащ–невидимку, которым укрывается и Лучиэнь, когда ей надо скрыться от Саурона и Моргота. Один разъезжает на восьминогом коне Слейпнире, на которогсмюхож Светозар, конь Гэндальфа (кстати говоря, имя Гандальв носил один из гномов в «Эдцах»). Кроме того, у Одина имеется золотое кольцо Драупнир. Оно символизирует плодородие земли и мудрость разума. Драупнир служит залогом изысканности ума и процветания земли. Восседая на поднебесном троне, Один взирает на мир одним–единственным глазом. У Толкиена он предстает в облике Илувтара, повелевающего всем и вся, и злого колдуна Саурона с его одним, но всевидящим оком.

Один имеет трех жен — столько же, сколько ликов у Земли, и первая из них — Фригг. Она олицетворяет величие, грозную силу и плодородие земли, возделываемой людьми. У Толкиена образ Фригг воплощен в Йаванне:

«Она — та, что приносит плоды. Она любит все, что произрастает на земле, и облекает все растущее в бесчисленные формы — от высоких дерев… до мхов… это статная женщина в зеленом… Эльдар величают ее Кементари — Королевой Земли».

Сильнейший из богов — Тор, никогда не разлучающийся со своим молотом Мьёлльниром. В «Сильмариллионе» Тор представлен в облике Тулкаса, которому предначертано сражаться, нередко безуспешно, со злодеем Мелкором. Другой прославленный бог зовется Бальдром. Он считается богом судьбы и юности, и женат он на смертной по имени Наина. А в пантеоне Толкиена майа Мелиан выходит замуж за эльфа Тингола. Бог Хеймдалль, по прозванию Светлейший из асов, напоминает толкиеновского Ульмо. Это бог–мореход, возникший из морской пучины. Он покровительствует знаниям и бодрствует днем и ночью, не ведая ни сна, ни покоя.

Самый же причудливый из богов в скандинавском пантеоне — конечно же, Локи. Он большой озорник и злопыхатель, повинный в крушении мира. У Толкиена он представлен под именем Мелкор, или Моргот, и, по словам Феанора, считается злейшим врагом мира. Локи, ко всему прочему, коварный искуситель, то и дело строящий козни другим асам, притом совершенно безнаказанно. И все потому, что он, как и Мелкор, наделен непостижимой злой силой, делающей его неуязвимым. В мире «Сильмариллиона» невозможно противостоять коварным силам зла, приближающим сумерки и гибель мира.

Главный чертог Асгарда — Вальхалла, где Один встречает павших в бою воинов. Впрочем, о ней известно много, и повторяться здесь мы не станем. Зато у Толкиена ничего подобного нет. Однако у него есть диковинный лес Дориат, где все листья на деревьях блещут золотом, и этот лес сродни райским кущам «Сильмариллиона» и волшебным Лориэнским чащам.

Кодексом воинской чести ведает валькирия Сигрдрива — она дает воинам одиннадцать заветов, один из которых требует не нарушать клятв. В противном случае «клятвопреступник обречен на неимоверные страдания». Теперь понятно, почему сыновья Феанора были не в силах нарушить клятву, данную отцу, хотя тот их обездолил и ускорил гибель нолдор, восставших против Валар. Напомним в связи с этим, что Феанор попрекает Валар родством с Мелкором — родством наподобие того, что связывало Локи с асами. Силы зла и силы добра рождаются из единого источника.

Скандинавские боги, кроме того, пьют волшебный на-) питок — мед поэзии, подобный чудесному напитку онтов из Фангорна. Этот напиток замешан на крови древнего бога–посланца Квасира, убитого вероломными гномами, и меде священных пчел.

Боги могут превращаться в кого угодно. У Толкиена Валар сохраняют форму ради формы, если можно так выразиться. Но Мелкор набирает рост и вес, а Саурон преображается по собственному желанию. В «Хоббите» Беорн по желанию может превращаться в медведя. Один в скандинавской мифологии предстает то червем, то орлом, напоминая таким образом, Гваихира, который возносит Гэндальфа в поднебесье. Один сталкивается с великаном, тоже умеющим превращаться в хищную птицу. У Толкиена хищные птицы играют не менее важную роль, чем в скандинавской традиции. Однако судьба тяжким бременем легла на скандинавских богов, как, впрочем, и на обитателей Средиземья. Надо сказать, что у Толкиена Валар искони были недосягаемы для Злого Рока, тогда как на скандинавских богах то и дело отыгрывался злопыхатель Локи. Вызванные им сумерки предопределяют гибель богов, а у Толкиена Валар укрываются в своем Валинорском убежище, недосягаемом для небожественных существ.

В скандинавской традиции гибель богам предвещает вырвавшийся на волю волк Фенрир. Боги посадили это гигантское чудище на цепь; одному из них — Тюру оно успело откусить руку (у Толкиена такая же судьба постигла Берена, получившего поэтому прозвище Однорукий). Волк день ото дня становился все больше; разрастались у него клыки и когти. Фенрир был сыном Локи и колдуньи–великанши Ангрбоды. В «Сильмариллионе» он представлен сразу в виде двух чудовищ — Кархарота и Драуглуина, выкормышей Мелкора и Саурона; сразить обоих чудовищ удается только гончему псу Хуану Валинорскому, который, в конце концов, погибает.

Боги знали, что Фенриру уготовано погубить их. У Фенрира есть сестра по имени Хель — чудовищная великанша. Боги низвергают ее в Нифльхейм, мир туманов, и она становится хозяйкой царства мертвых, подобного Мордору или Утумно. Царство Хель обнесено стеной Эльвиднир. Чтобы попасть в Хельхейм, нужно перебраться через студеные реки, глубокие овраги и пропасти. Хель — хранительница мертвых, а врата в ее царство сторожит громадный пес Гарм, дикий и хищный, с окровавленной грудью, прикованный тяжелой цепью. От имени Хель, кстати, происходит английское слово Hell, что значит ад.

Был у Локи и колдуньи Ангрбоды еще один отпрыск гигантский змей Ёрмунганд, известный также под прозвищем «Змей Мидгарда». Ёрмунганд и впрямь огромен: он опоясывает землю своим телом, таясь на дне мирового океана. И как тут не вспомнить драконов Толкиена, к примеру, Смауга из «Хоббита» или Глаурунга из «Сильмариллиона»… Можно упомянуть и дракона Анкалагона, которого одолел Эарендил. Однако следует отметить, что Толкиен, обожавший море, никогда не населял его воды безобразными существами. Как и Бодлер, он считал, что свободный человек всегда будет любить море, где простирается царство Ульмо, друга эльфов и людей.

Итак, сумерки на богов наслал Локи. Поначалу «сны» бога Бальдра, по прозванию Светлый, испугали остальных богов. А в своих снах Бальдр видел, как ему грозит смертельная опасность. Дабы узнать судьбу Бальдра, Один расспрашивает вёльву, одну из провидиц из царства Хель. И та рассказывает ему, что Бальдр умрет от руки одного из своих собратьев, слепого бога Хёда, — тот ненароком убьет его прутом из омелы, единственного растения, против которого не был заговорен Бальдр. Но главным виновником его смерти боги признали Локи и обрушили на него свой гнев, в точности как Валар ополчились против Моргота во время войны Великого Гнева. Валар, напомним, сковали Моргота двойной цепью, как асы — Фенрира.

Сумерки богов ознаменовались началом страшной «великанской зимы» Фимбульветер. Но природный хаос был лишь прелюдией к куда более тяжким напастям, как и у Толкиена. Вспомним хотя бы Карадрасские снегопады, громы и молнии, кроившие небо над Мордором. Фимбульветер продолжалась долго — несколько лет кряду — и сопровождалась жестокими бурями, снегопадами и градом. Под стать стихии вели себя и люди: они ополчились друг против друга, отец пошел на сына, брат на брата. Тем временем волк Сколь проглотил Солнце, а другой волк, Хати, — Луну. На землю пришли тьма и стужа. Волк Фенрир сорвался с цепи Глейпнир, на которой он до того сидел на острове Лингви. С разверзшейся клыкастой пастью помчался он по земле, опустошая ее на ходу на пару с мировым змеем Ёрмунгандом, другим сыном злого Локи.

То же самое и в «Сильмариллионе»: Мелкор захватывает осажденный Ангбанд, воспользовавшись разгулом стихии. Мировая битва разгорается под покровом Сумерек богов, и богу Тору, как и Берену в «Сильмариллионе», грудь разрывает волк. В конце концов, Фенрир пожирает Одина, а Хеймдалль и Локи убивают друг друга. В живых больше не остается ни одного бога.

Сумерки богов знаменуют начало эры людей: подобно толкиеновским эльфам и Валар, скандинавские боги уступают место людям, разделившимся на три касты, — во главе со светлокожим военачальником Йарлом, напоминающим хоббита–беляка, вольным землепашцем Карлом и смуглым невольником Троллом (пришельцем с востока у Толкиена).

Толкиен, создавая свой мир, многое заимствовал из упомянутых выше скандинавских легенд. Впрочем, пользовался он, разумеется, и другими источниками. При чтении «Сильмариллиона», к примеру, обнаруживается сходство с библейским Бытием, хотя бы в стиле — довольно высокопарном и возвышенном. Сонм ангелов из христианской традиции предстает у Толкиена в образах Валар, будто хором исполняющих пролог к великой вагнеровской опере. Схватка их с Мелкором, неистовым, демоноподобным Валой, очень напоминает мятеж Люцифера против Господа. Можно было бы сослаться и на другие мифологии, например греко–римскую, чтобы истолковать и понять ту или иную страницу у Толкиена. Однако чаще всего у него встречается слово «Doom» — «Рок», синоним судьбы и всемогущего бога у тех же скандинавских народов, о чем напоминает нам и Режи Буайе: «У верховного бога тысячи имен, но зовется он судьбой». Судьбою предопределена и трагическая участь Феанора, его сыновей и нолдор, и это лишний раз подтверждает, что Ананке(29) столь же всевластна в толкиеновском мире, как и в мире древнегреческих богов. Это своего рода языческий Рок, однако ж он довольно органично вплетается и в христианскую логику, определяющую падение Адама — падение, последствия которого ощущаются всегда, особенно в конце какого–либо периода времени. И в этом случае древнескандинавский Рагнарёк(30) вполне соответствует индуистской Калиюге(31), железному веку у древних греков и ожиданию Мессии перед концом света, согласно ветхозаветной традиции.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.