V.
V.
Татьяна Зинягина уверена: без участия - или, по крайней мере, влияния Макарова здесь не обошлось.
- Знаете, как судья его допрашивал? «Вы были судимы? Какая статья? Двести шестая. А ранее вы были судимы? Сто двенадцатая. А ранее? Какая статья?» Вот так все четыре статьи перечислил. А потом к адвокату поворачивается: «Вы чувствуете? Все статьи с угнетением личности. И вот это, говорит, важно, а не то, что у нее не было спортивного костюма». Адвокат защиту построила на том, что у Ленки в интернате не было спортивного костюма, что ж, у нас тоже не было! Однако все мы выросли людьми!
В материалах допроса Елены указана ее мотивация: «В последнее время ей стало трудно воспитывать детей, у нее даже возникла мысль о том, чтобы отдать их в детский дом, останавливала мысль о том, что им там без нее будет плохо. Войдя в ванную, ей стало жалко детей, в голове у нее помутилось, возникла мысль, что им не надо мучиться. Она взяла старшего сына Романа рукой за горло…»
- Она - клятвопреступница! - взрывается Татьяна Дмитриевна. - Когда мы узнали, что Сашка бьет детей, было ясно уже, что опасность. И у нее было такое: смотрит на детей и вздыхает: ах, как жалко детей. Ах, как жалко! Мы ей сказали: ты это, не смей! Но мы-то думали, что она их бросит, как ее мать бросила в свое время. Но бросит, не убьет! Она нам всем, бабушке тоже, клятву дала: нет, я клянусь, с детьми ничего не случится, при нас вот при всех клятву дала! Не случится! Не случилось!
Татьяна Дмитриевна плачет.
Она вышла на побывку из онкологической клиники и мечется между сыном, тоже попавшим на операцию, и 80-летней матерью в Куюках, которая после гибели мальчиков совсем слегла, «обезножела», и надо поднимать ее, в деревне как жить без ног? Мальчиков похоронили там же, в деревне, забирала из морга и хоронила она, Денис не участвовал, а Сашу не позвали. Вся деревня пришла на похороны, и из соседней деревни тоже пришли, плакали все. И сейчас кто-то всегда кладет на могилки свежие цветы.