«ФОРМУЛА ЖИЗНИ» ПРОФЕССОРА ДЖ. КИСТЯКОВСКОГО

«ФОРМУЛА ЖИЗНИ» ПРОФЕССОРА ДЖ. КИСТЯКОВСКОГО

Тупик улицы Хадсон в бостонском пригороде Кембридже чем–то живо напомнил типичный уголок старой московской окраины в начале лета. Утопающие в зелени кустов деревянные домики, лающая из подворотни собака, крадущиеся вдоль заборов кошки. И тишина. Только заборы не из досок, как у нас, а из тонких некрашеных колышков, и время от времени издалека тишину нарушал вой полицейской сирены, приглушенный гул уже совсем непохожего на наши города Большого Бостона.

Калитка напротив двухэтажного дома № 31 без скрипа открылась. Поднявшись по ступенькам крыльца, я позвонил в дверь и вскоре услышал голос человека, с которым так хотел встретиться.

— Вот и хорошо, что приехали, — сказал он, приглашая меня в дом. — А то думал, увидите не меня, а некролог о моей смерти…

Слово за слово, и разговор невольно перешел на темы, волновавшие нас обоих в первую очередь.

Мой новый американский знакомый, почетный профессор Гарвардского университета Джордж Кистяковский, делил всю пройденную им жизнь на четыре этапа. Первые двадцать лет считал ничем не примечательными, за исключением непосредственного знакомства с первой мировой войной (бои шли тогда на его родине — Украине, откуда семья Кистяковских еще до революции эмигрировала в Америку). Следующие двадцать лет были посвящены исключительно научной работе в области химии. С начала 40–х годов научную деятельность вытеснило участие в разработке новых видов оружия (на этом поприще, по его словам, он «достаточно преуспел»). Когда занятые в «проекте Манхэттен» ученые телеграфировали президенту Трумэну в Потсдам об успешном испытании атомной бомбы условной фразой «Рождение детей прошло удачно», среди тех, кто стоял у «колыбели» и оповещал своего президента об их появлении на свет, был и Джордж Кистяковский.

И наконец, новые двадцать лет — отчаянные попытки воспрепятствовать появлению все более устрашающих «детей», которые уже начинают выходить из–под контроля, угрожая жизни не только их создателей, но и всего живого. Отчаянные, ибо, по его же признанию, на этом поприще заметных успехов он не добился.

— Когда и как я пришел к такому нерадостному выводу? — переспрашивал он и медленно, обдумывая свое прошлое, продолжал рассказывать: — Я встал на нынешние позиции почти четверть века назад. Не скрою, искренне был уверен, особенно после второй мировой войны, что Советский Союз стремится к завоеванию мирового господства. С конца 50–х работал советником президента США по науке, присутствовал на всех заседаниях Совета национальной безопасности и, как догадываетесь, в военных вопросах был весьма осведомлен. Но именно тогда начал осознавать, что растущий арсенал ядерного оружия превращается из средства защиты в бедствие, ибо обладающие им военные все еще живут в прошлом веке. Для них война — продолжение дипломатии другими средствами, у них нет желания задуматься над тем, что речь идет уже о ядерной войне, иными словами, о всеобщем самоубийстве.

Я имел возможность работать при президенте Эйзенхауэре, быть его близким другом. В откровенных беседах со мной он признавал огромную опасность милитаризации страны, а уходя с поста, официально заявил о растущем влиянии военно–промышленного комплекса на политику, а главное — на мышление американцев. Затем пришел Кеннеди. Однако тот, мне показалось, не был заинтересован в контроле над ядерным оружием, как и сменивший его Джонсон. Все это вместе заставило меня уйти с правительственной службы и добиваться своих целей уже не из Вашингтона.

— Предостережение Эйзенхауэра о влиянии военно–промышленного комплекса сделано более двадцати лет назад, — напоминал я, — но что изменилось с тех пор? И сейчас, например, кое–кто из членов администрации без всяких оговорок утверждает: Америка не только может вести ядерную войну, но и выжить и даже выиграть ее.

— Процесс милитаризации, вы действительно правы, продолжается. Ныне в Вашингтоне совершенно фантастически раздувают военный бюджет, принимают решения о производстве все более совершенных видов оружия, не задумываясь о последствиях ядерной войны для всей человеческой цивилизации. Утверждения же наших политиков о возможности выжить и победить, на мой взгляд, отражают одновременно и безумство, и сознательное дезинформирование людей. Ядерная война не пощадит ни центры военного командования, ни ракеты, ни города, никого. Это будет тотальная разрушительная катастрофа для всей природы Земли.

— Наверное, одним из следствий понимания этого и усиливающейся гонки вооружений в целом явилась и растущая поляризация в научных кругах США, — поинтересовался я. — С одной стороны — ученые, объединенные в такие организации, как «Врачи за социальную ответственность», «Союз обеспокоенных ученых», возглавляемый вами «Совет за жизнеспособный мир», то есть представляющие себе опасность дальнейшей ядерной гонки, понимающие, что нельзя предотвратить назревающую катастрофу с помощью наращивания военного потенциала, ибо это и есть путь к катастрофе. По другую сторону если не баррикад, то во всяком случае стены стоят те, кто продолжает участвовать в разработках все более разрушительных средств массового уничтожения.

— Надо отметить, такая поляризация давала о себе знать еще в 50–х годах. Потерявшие веру оставляли работу на Пентагон, даже несмотря на чувствительные материальные потери. Однако многие занятые в военных областях ученые и сейчас убеждены, что делают нужное для Америки дело. Есть и такие, а их очень много, кто научную деятельность в гражданских областях сочетает с «подработкой» по выполнению заказов правительства и военных лабораторий, думая, что занимается лишь обычными исследованиями. Мышление такого рода ученых особенно трудно изменить, ибо они разуверились вообще в человеческой способности что–либо улучшить в этом мире.

— Возможно, покажется упрощением, но думается, что все люди сегодня так или иначе разделились на приверженцев одной из двух формул. Первая была в ходу еще со времен древних римлян: «Хочешь мира — готовься к войне». Вторая: «Хочешь мира, борись за мир». Первая, хотя и дискредитировала себя в ходе столетий истории человечества, все еще пользуется спросом. Вторая стала еще более императивной в связи с появлением ядерного оружии, кардинально изменившего представление о масштабах и последствиях самой войны. Ее начинают разделять не только обладающие научными фактами и знаниями ученые, но и все явственнее поддерживают миллионы американцев, участвующих сегодня в общенациональной кампании за замораживание ядерного оружия. Решающее слово, может быть, за этими людьми и не в последнюю очередь за учеными, главным оружием которых в борьбе против угрозы ядерной катастрофы являются их знания? Положение не совсем безнадежно, не так ли?

— Милитаристы и правые — вот те, кто придерживается у нас первой формулы. Чтобы выжить, как они считают, надо иметь более мощную военную машину, чем у потенциального противника. Они требуют все больше, хотя рост военного потенциала уже, по существу, бессмыслен и ничего не меняет. Мы же являемся сторонниками второй формулы, считая, что в ядерной войне победителей не будет, а разрушения окажутся катастрофическими для жизни на Земле. Наше кредо — предотвратить войну можно, лишь остановив ядерную гонку и повернув ее вспять активными действиями. Когда я говорю «мы», я имею в виду в первую очередь себя, возглавляемый мною «Совет за жизнеспособный мир», миллионы людей, участвующих в движении за мир.

Положение, конечно, не безнадежно. Оно могло быть безнадежным, если бы не существовало массового антиядерного движения. Без такой мощной оппозиции опасность войны была бы гораздо более реальной. Не осмеливаюсь утверждать, что катастрофа в таком случае уже произошла бы, ибо делать подобного рода предсказания крайне трудно, но объективные условия тогда были бы значительно благоприятнее для начала войны. Сейчас же у нас в стране складывается совершенно беспрецедентная оппозиция, миллионы и миллионы американцев подписываются под воззванием за замораживание ядерного оружия. Трудно рассчитывать, что это движение сразу заставит администрацию коренным образом изменить свой курс, но игнорировать такую оппозицию очень трудно. И что еще вселяет в меня надежду на то, что мир будет сохранен, — позиция Советского Союза. Мне не придется увидеть этот триумф, но я в него верю.

— Можно ли оспаривать весомейший вклад, который могут внести люди вашей профессии и в международное сотрудничество ученых разных стран, в особенности Советского Союза и Соединенных Штатов?

— В важности такого сотрудничества я убедился на собственном опыте. С начала 60–х годов мне приходилось участвовать в Пагуошском движении ученых, встречаться со многими советскими коллегами и обсуждать с ними проблемы современности. Идею же Советского Союза о создании международного комитета авторитетных ученых трудно не поддержать, ибо сама история Пагуошского движения свидетельствует: чем выше и авторитетнее уровень участвующих в нем ученых, тем заметнее и их влияние.

— Не только в научных контактах, но и вообще в межгосударственных отношениях одной из самых ключевых является проблема взаимного доверия. Подчас с американской стороны можно слышать обвинения в адрес Советского Союза в том, что он якобы не выполняет своих договорных обязательств, нарушает положения Договора об ОСВ-1.

— Лично я не разделяю этих обвинений по одной простой причине: они не отвечают действительности. У меня была возможность тесных контактов с американским сопредседателем постоянной консультативной комиссии. Ни он, ни другие эксперты не подтвердили отхода от договорных обязательств со стороны Советского Союза, строго следовавшего духу и букве договора. А потому все обвинения носят надуманный, скорее всего намеренный характер. Отказ сената ратифицировать Договор об ОСВ, подписанный в 1979 году, я считаю трагической ошибкой, ибо контроль за его выполнением реально осуществим, а сам договор отвечал интересам обеих стран. В результате мы потеряли драгоценное время.

— Наверстать такую потерю действительно трудно. Не знаю, можно ли верить Белому дому, выступившему с идеей о переговорах по сокращению запасов стратегического ядерного оружия. Идея, как известно, не кардинально новая: Советский Союз предлагал и всегда был готов к переговорам для обсуждения действительно равноценных и взаимоприемлемых сокращений. Но то, что предложил Белый дом…

— То, что он предложил, а надо признать определенные внешние изменения в его тоне, по существу, рассчитано в лучшем случае на многие и многие годы переговоров, в худшем — на достижение односторонних выгод. В его предложениях фактически игнорируется вопрос о сокращении арсенала стратегических крылатых ракет и других не менее коварных систем оружия, о развертывании новой стратегической ракетной системы MX, производстве бомбардировщиков Б-1, подводных лодок «Трайдент-2» и других. Это как раз те виды оружия, которые ведут к продолжению гонки вооружений. Вот почему, я надеюсь, участников движения за замораживание ядерного оружия трудно будет ввести в заблуждение такими предложениями…

Поздний вечер. Собеседник выглядел уставшим — только что вернулся из поездки в Вашингтон, где выступал на антивоенной конференции. Сказывались годы, ведь он ровесник века. Не желая злоупотреблять гостеприимством, обратился к нему с последним вопросом — что он хотел бы передать советским людям.

— Я хочу попросить их всегда помнить: рядовые американцы тоже хотят мира, а миллионы из них сейчас участвуют в борьбе за предотвращение ядерной войны. Мне хочется еще раз подтвердить и свою уверенность в том, что эта борьба будет не бесплодной и растущее давление заставит администрацию изменить курс на бряцание оружием. Очень важно сегодня для всех нас поддержать эту борьбу, активно участвовать в ней, не дать возможности противникам ядерного разоружения нейтрализовать наши усилия. Лишь тогда мы преодолеем их сопротивление…

Расставаясь внизу у калитки, Джордж Кистяковский передал своим коллегам–ученым в Советском Союзе пожелание не складывать оружия в борьбе за мир.

Сегодня этого человека уже нет в живых. Но о знакомстве с ним я буду помнить долго.