По правобережью Дона

По правобережью Дона

По Верхнему Дону весна началась как будто и рано. На 5 апреля колхозы Вешенского района, в частности левобережная сторона, по песчаным землям, рано обнажившимся от снега, обсеменили 115 га зяби. Но неожиданно с севера подул холодный «московский» ветер, наволочью покрылось небо, запорошил поздний снег, и бригады, выехавшие было на поля и раскинувшие станы, потянулись обратно в хутора. Пятидневка дала ничтожный прирост в 69 га по району. Из Лебяжинского колхоза, раньше всех выехавшего в поле, после первых же заморозков стали наведываться на пашню, заботливо разгребали рыхлую, притрушенную снегом землю, доставали набухшее, пустившее росток зерно, опасаясь, не прихватил ли мороз. Но двухдневные заморозки сменились оттепелью, дождями, земля отмякла, и зерно не пострадало. Следующая пятидневка дает по району резкий прирост: засеяно уже 2450 га. В сев частично включилось и правобережье района.

В прошлом году в ряде колхозов волынили, по нескольку дней не выезжали на работу, а вспухшая, алчущая обсеменения земля сохла, одевалась черствой коркой и осенью жестоко мстила недородом за несвоевременный посев.

В прошлом году в Черновском колхозе, где почти не осталось после гражданской войны мужчин, казачки, начавшие волынку, на уговоры секретаря окружкома бесстыдно ругались, орали, вводили в великий стыд секретаря-краснознаменца и бывшего комиссара одной из дивизий Первой Конной.

— У нас казаков нет! С нами спать некому, а ты приехал нас уговаривать сеять. Оставайся с нами, тогда и сеять поедем!

И указывали на неполадки в устройстве молодого колхоза.

— Как казак — так либо бригадир, либо десятник. Они, кобели, воткнут за уши карандаши и ходят начальниками, а бабы и плугатари, и погонычи, и кашевары! Не желаем таких порядков! Советская власть не так диктует!

Но в этом году у всех упорное желание работать, большое хозяйственное рвение. Показательны в этом отношении цифры: первая пятидневка массового сева в прошлом году дала 5307 гектаров, в этом году — 25 520 гектаров.

Причем необходимо иметь в виду, что в районе в прошлом году было значительно больше рабочего скота. И несмотря на это, район засевает в первую пятидневку чуть ли не в пять раз больше.

* * *

В последних числах апреля вдвоем с заврайзо Вешенского района тов. Шевченко выезжаем на правую сторону Дона. На перевале в степи, за хутором Чукаринским, бригада Базковской МТС. Три «кейса» стоят на пашне. Возле стана толпа молодых ребят. Позванивает балалайка, настроение самое праздничное. Шевченко на ходу спрыгивает с автомобиля.

— Почему не работаете? Где бригадир?

Подходит бригадир, малость смущенный.

— Семена кончились, поехали в хутор.

А до хутора пять километров. Из-за того, что вовремя не успели обеспечить сеялку семенами, простаивают тракторы, бездельничают люди. К вечеру приезжаем в зерносовхоз № 8. В зерносовхозе прорыв: не успели обеспечить участки семенным зерном. Часть зерна находится на полпути от станции, в пятидесяти километрах от главного участка. Идет переброска зерна тракторами, в то время как подошла пора бороновать зябь, земля перестраивается, дорог каждый час. Зерносовхозцев отчасти выручает то обстоятельство, что к пяти «катерпиллерам» из партии, полученной зимой, недоданы прицепки. Механическая мастерская зерносовхоза не в состоянии сделать прицепок, и тракторы используются на переброске зерна. Зерносовхоз № 8, как единственная в районе МТС, не является ведущим. Колхозы района на своем тягле за зиму перевезли для зерносовхоза около полумиллиона пудов груза, рассчитывая на поддержку в дни весенней посевной, но из разговора с заместителем директора зерносовхоза с совершенной очевидностью выясняется, что в севе колосовых на помощь зерносовхоза рассчитывать ни в коем случае нельзя. Зерносовхоз сам не в состоянии будет к 1 мая (крайний срок сева колосовых) выполнить свой план, и если поможет району, то только в севе пропашных.[2]

В поле, в нескольких километрах от участка, работают по бороньбе новые «катерпиллеры». Я долго с почтительным изумлением смотрел на работу этой мощной машины. Шестидесятисильный гусеничный трактор волочил за собой длинный ряд борон. Я смерил расстояние, охватываемое боронами, — оказалось двадцать семь шагов. С удивительной легкостью, без малейшего напряжения тянул он два ряда борон. Мотор стучал отчетливо и строго, как предельно здоровое сердце, а сзади, на бурых комьях зяби, поскрипывая и мелко дрожа, метались бороны, не привыкшие к шаговитому ходу гусеничного гиганта. И я вспомнил, как в прошлом году на этой же, извеку непаханной целине появились впервые совхозские «джондиры», как поползли они по кочковатой степи, выворачивая лемехами гнезда ковыля и железнокрепкой тимурки. Было радостно глядеть на борьбу машины с землей, до этого попираемой только копытами косячных кобылиц, отгуливающихся на отводе. И становилось страшно за машину, когда, нарвавшись на клеклую, столетиями уплотненную землю, трактор глухо и злобно рычал и, будучи не в силах разодрать лемехами плугов слежавшуюся грудину степи, становился как лошадь на дыбы; рев мотора достигал все большего напряжения и звучал непотаенной и ярой угрозой. Казалось, что опутанная жилистой сеткой травяных корневищ земля не пустит дальше плуга. Но еще какой-то толчок напряжения, и трактор медленно опускался, туго двигался вперед, и на сторону, как сраженные насмерть, тихо отваливались серебристо-глянцевитые пласты земли, кровоточа белой кровью перерезанных корневищ ковыля и разнотравья.

Теперь — на перекрест — до еле видимых в сумерках степных увалов степь лежала, побежденная человеком. В сумерках чуть заметно дымилась бархатисто-черная зябь. Земля покорно ждала обсеменения. И всюду по ней красными звездами рассыпаны огни машин; ухо отовсюду ловит стук моторов, живой и бодрящий.

* * *

Основным недостатком в работе совхоза, несмотря на все старания энергичного и толкового директора тов. Пара, является неумение организовать труд по-настоящему. Зерно необходимо было завезти зимой до весенней распутицы, когда дороги становятся непроездными. Участки должны были обеспечить себя всем необходимым до начала сева. На самом же деле на ряде участков, отдаленных от мастерской расстоянием в несколько десятков километров, зачастую не имеется самого необходимого. Единственный механик сидит на участке, а у тракториста, работающего где-нибудь в поле, нет под руками даже французского ключа. Малейшая неполадка в моторе, — нечем отвинтить гайку, — надо бросать трактор и пешком идти на участки. Кстати, трактористы очень жалуются на плохое качество баббита. Через два-три дня приходится подтягивать подшипники. Общая нехватка запасных частей. Зерносовхоз № 8 у Зернотреста на положении пасынка. Пустяковое дело — серебра для магнето нет; для этого надо специально выделять человека, и тот мечется по хуторам в поисках десятка серебряных рублей. Но бывает и так, что люди, оглушенные и издерганные мелкими неполадками, теряются, не умеют найти выхода. Характерный пример: Базковская МТС некоторое время не могла наладить ночной пахоты из-за отсутствия фонарей. Имевшиеся у них были неудачно сделаны заводом (слишком высоко подняты сетки, отчего огонь в фонаре при движении гас). Казалось бы, дело простое: взять в том же колхозе старые фонари на поле, взамен их отдать новые, так как в конюшне, например, и в этих огонь бы не гас. Вместо этого мтэсовцы «увяли»; нет фонарей, не в темноте же работать!

* * *

Из зерносовхоза с рассветом выезжаем в Нижне-Яблоновский сельсовет. Неподалеку от хутора в степи, как скирды, раскиданы станы бригад. Местами пашут мягкую землю. Председатель сельсовета Шевцов в посевном штабе. Вместе с ним едем во вторую бригаду. Ладная и неплохая работа. По плану одиннадцатирядная сеялка за день должна засевать 4,5 гектара, бригада, соревнуясь с другой бригадой, засевает 6 и 6 1 /4.

— Как с кормами? — спрашиваю у Шевцова. Тот неприязненно косится на Шевченко и заговорщически шепчет:

— Уговори ты Шевченко, чтоб не наседал на нас! Требует помочь кормом наполовцам, а откуда его наберешь? Самим лишь бы на неделю хватило.

— А не прибедниваешься ты?

И Шевцов не выдерживает: левый глаз его лукаво щурится.

— Дадим… У нас, браток, еще сено есть, ни один черт в районе не знает! — и, увидя, что Шевченко прислушивается, круто переводит разговор: — Вчера захожу к одному единоличнику, а он саботирует, гад. Семена не засыпал и дома сидит. «Будешь сеять?» — спрашиваю. «Нечем». — «Отдай колхозу быков на время, а то ведь пропадет земля». — «Нет, не дам». Пошли на баз, он вилы ухватил и ко мне, запороть хочет, а у меня в руке и хворостины нет…

— Быков-то взял? — спрашиваю я.

Шевцов молчит, щурится, потом нехотя отвечает:

— Взял.

— Как же?

— Пропаганду в него пустил. Насилу уломал. Другие единоличники услыхали — поехали. А то такую петрушку разводили: «Не будем сеять, картошкой проживем». Под кулацкую удочку некоторые подпали. Кулак ведь не дремлет, всячески старается сорвать сев.

Шевченко соскакивает с автомобиля, идет за сеялкой, по пахоте. Он открывает ящик и щупает зерно, осматривает сошники. Шевченко — с детства у земли. В гражданскую войну был комиссаром в одной из ворошиловских частей. Из Донбасса на Морозовскую, Царицын. Сыпняк. Ранения.

После войны окончил агрономический институт, вновь вернулся к земле, чтобы взять ее в большевистскую работу. В нем целехонькой сохранилась ворошиловская закалка: он расчетлив, напорист, строг к себе и людям, умеет, когда надо, наступить на горло. Броским солдатским шагом идет он по лану, мнет в горсти землю, расспрашивает у бригадира о том, как кормят быков и дают ли норму концентрированных.

— Грубых кормов давайте, сразу на зеленку нельзя! — доплескивает ветер его крик. — А сколько на гектар по этой земле высеваешь? А боронуете во сколько следов?

Я вижу, как подымает он руку и грозит пальцем:

— Из-ви-няюсь! В три следа надо! Да поперек, а не вдоль!

На обратном пути он расковыривает ногой бычий помет, всматривается. На мой взгляд, посмеиваясь, отвечает:

— Проверял, ячменные зерна есть — значит, дают. А то вот в Малаховском ухитрились по разу в день худобу кормить, и зерно воловники разворовывают. Из-ви-няюсь! Это же вредители, сукины сыны! А в Каргинской быки легли, так вместо них шестерых племенных бугаев запрягли, пусть, дескать, коровы без приплода. Ну, Шевцов, наполовцам соломы ты дай!

— Товарищ Шевченко, с дорогой душой бы!

— Тебе что, дороги интересы одного Яблонского колхоза? Извиняюсь, дашь, без разговоров!

Солнце поднялось в полдуба, когда мы выехали в Наполовский колхоз. Там особенно неблагополучно с кормами. Прошлогодние крыши раскрыты и уже потравлены скотом. До Наполовского километров тридцать пять летним шляхом. Выезжаем на гребень. Сзади за «фордом» ветер торопливо сучит пыль. Шевченко вздыхает:

— Земля сохнет…

По степи, по обочинам дорог часто попадаются стрепета. Самцы с черным ожерельем на шее взлетывают от шума машины, и долго виднеется серебристый на солнце отлив стремительно взмахивающих крыльев. Степная птица вытеснена с территории зерносовхоза и начинает гнездиться по безлюдным буграм. Неподалеку от хутора, возле самой дороги, из старюки-травы поднимается самец дудак. Эта — обычно сторожкая и строгая птица — удивленно и настороженно смотрит на надвигающуюся машину, подпускает ее на двадцать саженей и только тогда трогается, с поразительной легкостью и грацией неся свое полуторапудовое тело. Дудак — ядреный старый усач, — он по-весеннему в брачно-нарядном оперенье. Косясь на нас, он зыбко покачивается на коротких могучих ногах, раздувает желтоватый с белесым подбоем хвост и вдруг тяжело отталкивается от земли, летит. И как же незабываемо красив и могуч саженный размах его величественных крыльев, как тяжек и медлителен редкий их взмах!

В Наполовском мы никого не находим ни в сельсовете, ни в правлении колхоза; все в поле. Едем километров за восемь в одну из бригад — люди полуднюют возле стана; от котла еще тянется жидкий пар. Быки кормятся у длинных, сбитых из шелевок яслей. Подхожу к быкам. Пар десять особенно истощенных лежат, не поднимая голов, остальные жадно хватают резаную солому, перетрушенную зерном. Возле будки толпа отдыхающих казаков. Хохот. Подхожу.

— Вот, товарищ, пишут все насчет одоления техники, — обращается ко мне белоусый немолодой казак. — Надысь был я в Боковской, там уполномоченный райкома из городских. Приезжает он на поля, колхозники волочат. Он увидал, что бык на ходу мочится, и бежит по пахоте, шумит погонычу: «Стой, такой-сякой вредитель! Арестую! Ты зачем быка гонишь, ежели он мочится?» А бычиной техники он не одолел, не знает, что бык — это не лошадь и что он, чертяка, по часу опорожняется. А погоныч и говорит: «Один начнет — останавливай, потом другой; а ежели у меня их в плуге будет четыре пары? Когда я буду пахать? Так круглые сутки и сиди возле них?» Животы порвали, а Кальман-уполномоченный не верит, пошел к агроному спрашивать…

— На сдельщину перешли? — спрашиваю я. Пожилой казак равнодушно пожимает плечами.

— Вроде перешли.

— А что такое сдельщина, объяснили?

Колхозники переглядываются, один неуверенно говорит:

— Ну, значится, кто больше работает, энтот больше и получит… Или как?

Точного представления о сути сдельщины никто — зачастую даже руководители колхозов — не имеет. Надо сказать, что политический уровень колхозного актива очень невысок. Секретарь калининской партячейки на незамысловатый вопрос председателя рика: «А какой кулак вреднее, который выступает против советской власти или тот, который обещается ей помогать?» — отвечал буквально следующее: «Тот кулак совсем невредный, какой говорит, что будет работать с нами. Его можно привлекать к совместной работе». Не мудрено поэтому, что в ряде колхозов ничего не знают о сдельщине и даже о тезисах Яковлева слыхом не слыхали… Слаба по району разъяснительная работа, и еще упорно держатся разговорчики об «уравниловке».

— Ну, а с соревнованием как? — продолжаю расспрашивать.

Пожилой казак сдвигает на лоб малахай, горестно машет рукой.

— Какое уж там соревнование! Половина скотины лежит… Задание — и то не выполняем… Стыдобушки не оберешься! Веришь, кусок хлеба в горле становится, как глянешь на быков! Уж кормим так аккуратно…

— Бабы по ночам в подолах быков зерном кормят, чтобы ни одна зернина зря не пропала, — вставляет другой. — Но ведь не тогда собак кормить, когда на охоту идтить, — а мы в акурат так и сработали. Всю зиму езда чертячья, а корм — одна солома. Вымотали быков, а теперь его хоть по уши напхай зерном, все одно — не потянет. Да вот гляди: как на них работать?

Быков криками и кнутами поднимают гнать на водопой. Первый бык, дойдя до пахоты, подгибает передние ноги и ложится.

— Цоб! Цоб, белоноздрый! Цоб, проклятый! — надрывно кричит молодая казачка, пиная быка остроносым чириком. К быку подходят трое парней; они орут и хлещут кнутами по звонким бычиным кострецам. Бык судорожно порывается встать и снова обессиленно роняет на борозду голову, круглым замученным глазом смотрит на небо. Парни за хвост с трудом поднимают быка; он несколько секунд качается, не решаясь сделать первый шаг, потом идет, и ноги у него волочатся как привязанные. Падает еще несколько быков. И опять около них шум, крики…

А до пруда два с половиной километра. Наполовцы упустили ближний пруд, не доглядели, как размыло плотину вешней нагорной водой, и теперь скот приходится гонять за два с половиной километра. Огромная потеря времени и дорогой энергии тягла и людей.

Уполномоченный райпарткома, отойдя с нами, тихо говорит:

— Корму осталось на одну дачу. Ночью быки будут стоять голодные. Завтра не на чем работать. Товарищ Шевченко, дай хоть пять арб соломы!

Шевченко торопливо пишет в блокноте: «Председателю Нижне-Яблонского сельсовета тов. Шевцову. Приказываю в боевом порядке без промедления отпустить Больше-Наполовскому колхозу 4 арбы соломы».

Наполовцам необходимо помочь и концентрированными кормами. Надо ехать в район, чтобы перед райкомом поставить вопрос о выдаче наполовцам дополнительной нормы кормового зерна. Идем к машине. Молодой, коричневый от вешнего ветра парень шагает рядом со мной.

— Кончите в срок посев?

Парень смотрит на меня и улыбчиво и серьезно.

— Ты, товарищ, не сумневайся. Мы все насквозь понимаем, как хлеб нужен государству. Ну, может, чуток припозднимся, а посеем всё до зерна. Ляжут быки — сами в садилки впрягемся, а кончим… — И улыбается. — Осенью до морозов полубосые мы эту зябь пахали, сколько силов убито, да вдруг не засеять? Ну, нет!..

* * *

Краем отпущено было Вешенскому району три тысячи центнеров концентрированных кормов. Две тысячи четыреста из них были розданы колхозам еще зимой, а шестьсот центнеров оставлено про запас на глубинных пунктах. Районное руководство, вопреки настояниям Шевченко, не разверстало остаток по наиболее нуждающимся колхозам и не перебросило его заблаговременно. В районе проморгали с этим делом. А в разгар сева, когда ясно обозначился прорыв в кормах (например с Больше-Наполовским колхозом) и отсутствие кормов поставило сев под прямую и непосредственную угрозу, в районе всполошились: «Поезжайте, возьмите корма». Тому же Больше-Наполовскому колхозу для того, чтобы перебросить дополнительно выданные 70 центнеров с Боковского глубинного пункта, надо было оторвать от работы в самое горячее время двадцать пар лучших быков и отправить их на три дня. Какую же брешь в работе образовывает такая, мягко выражаясь, непредусмотрительность! Мало этого. Колундаевскому колхозу, находящемуся от Боковской на расстоянии семидесяти с лишним километров, для того, чтобы привезти зерно, надо проделать 150 километров, оторвать 30—35 пар наиболее сильных быков да вдобавок еще тратить время на переправу через Дон, отнимающую двое суток. Результаты: из посевного строя для переброски зерна будет выбыто по району немалое количество рабочих быков и людей на несколько драгоценнейших дней, а ведь все это можно было сделать зимой, не нанося такого ощутимого вреда севу.

* * *

Вешенский район по всем показателям — не из последних в крае. Но второй большевистский сев служит суровым уроком и для районного руководства и для колхоза. Район с малым запозданием окончит сев колосовых, но с пропашными, несомненно, выйдет заминка. Нужно будет огромное напряжение, мобилизация всех сил для того, чтобы и с пропашными покончить во-время.

Мы имеем предупреждение: в прошлом году в районе, несмотря на раннюю весну, сеяли пропашные до… июня, и пропашные погибли.

С 1254 га кукурузы было собрано только около 50 центнеров…

У ряда работников, и не только Вешенского района, намечаются такие настроения: «Колосовые важны, а пропашные когда кончим — тогда и ладно». После поездки по району, когда я обратил внимание одного члена бюро Вешенского райкома на огромную цифру погибших пропашных в прошлом году, он спокойненько заявил:

— Да, сеяли не во-время, добивали план. Но зато в этом году эти мягкие земли будет легко обрабатывать.

По таким крайне вредным, правооппортунистическим настроениям необходимо ударить со всей силой. Колхозы Вешенского района имеют все данные для того, чтобы закончить сев во-время! И они его закончат.

1931