По ком звонит колокол

По ком звонит колокол

Итак, всякий сотрудник спецслужб без колебаний и сомнений убежден в том, что деятельность его корпорации — служение государству и обществу в самом возвышенном понимании этого слова. Для множеств бывших, нынешних и будущих сотрудников так оно и есть: с этим устремлялись в эту сферу человеческой жизнедеятельности, с этим и работали, то есть служили. По крайней мере, как полагали сами. И это очень хорошо: по-настоящему, в любом социуме тем больше людей, искренне устремленных службе Отечеству, чем больше реальных примеров самоотверженного служебного подвига явили им их предшественники и современники.

Однако всегда имело место отклоняющееся поведение сотрудников, которое не меняет содержания и направления работы спецслужбы: ветви деревьев мечутся на сильном ветру, но остаются на стволе и продолжают участвовать в метаболизме дерева.

Любые виды использования служебного положения сотрудниками и руководителями спецслужб имеют ту же природу, что и повсеместно распространенные во всех иных видах служебных иерархий вроде «употребления» водителей казенной машины на обслуживание интересов тещи, детей, всей семьи, на развоз иногда подпивших коллег, иногда — любимых женщин и т.п. Только немногие из служебного люда не имеют возможности в чем-то употребить в свою пользу служебное положение — разве что оператор ядерного реактора, в то время как директор АЭС уже в состоянии корыстно манипулировать финансами и многими другими имеющимися у организаций ресурсами.

Разница лишь в том, что высокие руководители могут оказывать более значимые и впечатляющие услуги важным политикам, банкирам, иным коллегам, нежели их подчиненные, начальники в регионах своим местным вождям.

Предполагать, что в каких-то государствах нет такой практики, либо что это можно легко избыть, может только человек с вполне детским легкомыслием, для которого в мире проблем нет вообще.

Не всякая «отклоняющаяся» деятельность в практике спецслужб, их подразделений или отдельных сотрудников — противоречит, вредит интересам государства, общества. Если, к примеру, спецслужба помогает разрешить серьезную проблему российскому банку, корпорации в их внешнеэкономической или инвестиционной деятельности на внутреннем рынке, пусть даже если договоренность об этом была достигнута по личным каналам, а не по указанию кого-то из правительственных руководителей, то такое «отклонение», бесспорно, во благо страны и никак не противоречит вектору целей спецслужбы.

Нет противоречия и в некоторых аспектах «крышевания» бизнеса против криминальных набегов, либо «законных» проверок фискальных органов при одном условии: за это не берется мзда или ценные услуги многомиллионной стоимости, а дело ограничивается дружеской беседой за бутылкой коньяка.

Не вредит государству и обществу обмен личными услугами сотрудников при устройстве своих детей в школы, институты, на лечение, в более приличное учреждение на работу и т.п. — любые нормальные родители делали и всегда будут делать это. Тем более что дети в семьях сотрудников спецслужб, по крайней мере, не хуже иных прочих образованы и воспитаны: военный служивый люд в роли родителей — не скопище братков, обретающихся по ресторанам и казино.

Некоторое участие и помощь в избирательных кампаниях на стороне действующих губернаторов, мэров, с которыми сложились нормальные рабочие отношения — уж и вовсе не во вред государевым интересам: за уголовников или откровенных негодяев (негодяи в меру — явление среди политиков нормальное и неустранимое) спецслужбы стараться не будут. Делать это позволительно и по чисто человеческим понятиям и вполне по деловым соображениям: от добра добра не ищут — наладилось взаимодействие с администрацией региона — надо стремиться это состояние закрепить для обоюдной пользы дела. Оказал руководитель услуги службе, в бытоустройстве сотрудников, других рабочих вопросах — отплати ему добром, даже если рискуешь навлечь опалу и гонения грядущего победителя на очередных губернаторских выборах. По человечески это понятно, правильно, в целом хорошо, в определенной мере служит стабилизации кадровой политики.

Нет особых противопоказаний действиям сотрудников и руководителей спецслужб по защите и развитию, к примеру, бизнеса членов семьи: было бы странным, если бы в меру возможностей муж не помогал решению проблем собственной супруги, работающей менеджером торговой фирмы. С другой стороны, чего стоил бы авторитет спецслужбы, если бы в обществе никто не поглядывал в ее сторону с некоторой опаской. Такая спецслужба свою социальную охранительную функцию вряд ли сумеет выполнить в соответствии с принципом бытовой социальной психологии: «Боится — значит уважает!».

Без всякого сомнения, сотрудники спецслужб в любой стране используют в меру свои личные связи с различными значимыми людьми общества для получения более качественных разнообразных услуг, предметов бытового использования, даже продуктов питания в обмен на поддержку со стороны сотрудников служб безопасности. В этом — ничего особо исключительного нет: в России, к примеру, новая генерация «демократических» политиков, жестоко и яростно критиковавших номенклатурную элиту СССР за ее грошовые привилегии не только сохранили все эти привилегий для себя, но в сотни раз повысили их стоимостное содержание, не забыв значительно расширить и их «ассортимент». И такое — обычная практика практически всех, занятых в сферах власти и управления с их бесчисленными нормами «довольствия» и ограничениями. Лишь бы все это не стало главной составляющей забот должностного лица. Подобный способ «конвертации» своего особого социального статуса в некоторую прибавку суммы потребляемых благ легко переносит любое общество — «нагрузка» обычно не превышает несколько процентов общего объема потребляемых социумом благ. Когда же размер «конвертируемой» прибавки, взимаемой с имущей части населения составляет десяток-другой процентов — реакция бывает иной: инициаторы начинают ассоциироваться с грабителями, вымогателями, рэкетирами с соответствующими аттестациями явления в общественном сознании.

Этого бывает достаточно, чтобы вменяемые руководители спецслужб, не дожидаясь укоров со стороны политиков, руководителей государства, предприняли соответствующие шаги в нужном направлении, чтобы привести разросшиеся неделовые отношения сотрудников к приемлемой социумом норме. А в государствах с «тоталитарным режимом», где общественности не удается подвергнуть спецслужбы публичной критике, схема противодействия «отклоняющемуся поведению» сотрудников проще и надежнее: с одной стороны постоянный внутриведомственный пригляд друг за другом и информирование руководителей о наиболее заметных злоупотреблениях служебным положением, с другой — пристрастное внимание со стороны других групп «номенклатурной элиты» за уровнем и качеством потребления «коллег». В случаях значительного постоянного превышения уровня установленных режимом «норм положенности», проблема переходит на политический уровень, где она пристально изучается и оценивается, после чего принимаются необходимые решения (кадровые, дисциплинарные) для возвращения ситуации ближе к традиционной норме. Что практически исполнить несложно — в любой отмобилизованной, четко работающей спецслужбе существует многоуровневый внутриведомственный контроль такого качества, которым не обладает ни одна другая государственная структура, включая правоохранительные органы.

Что же касаемо устойчивых мнений, что в спецслужбах применяют изуверские пытки к лицам, задержанным по подозрению в совершении тяжких преступлений, то статистически достоверных сведений нигде нет. А если и объективны публикации на эти темы, то реальность, скорее всего, такова, что органы внутренних дел, полицейские структуры, которые «работают» с контингентом, числом на 2-3 порядка больше, нежели спецслужбы, используют для скорого дознания внутрикамерных агентов — мордоворотов, практикуют жестокое насилие (и по необходимости, и по привычке) на порядок — другой чаще спецслужб. За исключением, как уже упоминалось, периодов мировых и иных войн, когда самая жестокая борьба велась с массовым применением самых изуверских методов пыток при проведении допросов спецслужбами.

До сих пор в российских СМИ повторяются «исторические» примеры легендарных садистов-сотрудников ВЧК, которые раздавливали пытаемым половые органы, вышибали мозговое вещество из черепов и т.п. Вероятнее всего, прототипы таких героев этих устойчивых мифов реально вполне могли быть: шла жестокая, кровавая гражданская война, где ни одна из воюющих сторон (а их было больше чем две) не соблюдала никаких правил ведения войны и массовая обоюдность жестокость стала нормой: контрразведки армий белых мало чем уступали методам работы ВЧК. Кроме того, первые годы в службу госбезопасности Советской России призывались люди по преимуществу по политическим взглядам с опытом партийной работы. Что привело к определенной концентрации в этой карательной структуре политкаторжан, партфункционеров множества национальностей, включая экзотические. Профессионального отбора по деловым показателям и личным качествам не было. Что и привело к появлению в рядах ВЧК людей с отклонениями от психической нормы. Спустя примерно полтора десятилетия практически все они были расстреляны собственными сотрудниками.

Спецслужбы и правоохранительные, полицейские структуры — не единственные, кого принято обвинять в жестоких пытках, убийствах подозреваемых в совершении преступлений. Есть ситуации похуже: в России, к примеру, только за истекшее десятилетие структуры разнообразной оргпреступности запытали, забили насмерть, расстреляли людей в сотни, если не в тысячи раз больше, нежели чем все спецслужбы и правоохранители вместе взятые. В мире подобная практика немногим отличается от того, что происходило и продолжает иметь место в нашей стране. В лучшую сторону здесь отличается разве что Япония, Германия, Англия да еще 2-3 «цивилизованных» страны. Сравнительной статистики подобного рода с достаточной достоверностью никто не ведет: людей в мире множество и становится все больше — не принято в нашей цивилизации стремится к снижению человеческих потерь. Ныне даже совсем наоборот — стараются как можно интенсивнее запустить алкогольно — наркотические деградационно-выморочные циклы. Что удается, как правило, с громадным успехом. Прежде всего, в странах западной цивилизации. И здесь «пальма первенства» принадлежит уже не организованной преступности: ежегодно в России даже по официальной статистике погибает от отравления ядовитым алкоголем, производимым ныне кем угодно, более 40 тысяч людей в год — больше, чем во всех преступлениях. Кроме этого, по мнению медиков, по той же причине обретают тяжелейшие заболевания еще 700-800 тысяч человек. Даже близко к этим цифрам не в состоянии ныне подойти никакая репрессивная практика спецслужб.

А ведь еще индустрия изготовления и сбыта наркотиков приносит такое же количество смертей и увечий, но только среди молодежи, которая, в свою очередь, до своей кончины успевает покуролесить и перебить изрядное число людей с целью добычи денег на дозу.

Пожалуй, даже больше, чем у правоохранителей, «вклад» в общее число смертей неестественного порядка у корпорации врачей из-за профессиональных ошибок, вреда от никудышного лечения. Здесь тоже спецслужбы со своими «зверствами» — только школяры. В сотни и тысячи раз больше людей гибнет в автокатастрофах, на пожарах, тонет, еще больше — вешается. Но пугаться люди по-прежнему предпочитают жертвам спецслужб. А еще больше — пугать других.

Тому есть вполне понятные причины: если во всех иных ситуациях человек становится жертвой по преимущественно случайному стечению трагических обстоятельств, то в случае со спецслужбами жертва выступает в роли дичи, которую осознанно выслеживают и преследуют. И самое существенное — «дичь» хорошо осознает происходящее. Что давит на психику постоянно, часто невыносимо, превращаясь для многих в пытку. В точном соответствии с давно известным законом социальной психологии: «Мысль о грядущем действии гнетет больше самого действия».

Есть и иные объяснения этого феномена: в ситуациях со спецслужбами жертвами становятся люди в известной мере значимые, с обширным набором социальных связей, что, естественно, вызывает изрядный общественный резонанс, появляются публикации, значительно переживающие иногда своих авторов и события, которые тиражируются на самый фантастический, произвольный манер в памяти последующих поколений. Если же политическая жертва спецслужб стала таковой в результате доносов, иных провокаций — ореол мученика, возникающий при этом, многократно усиливает эффект. Притом, что сколь-угодно многочисленные жертвы войны ли, голода ли, бунтов ли или организованной преступности среди обычного населения, у большинства из которых по смерти остается скромненький крестик с тире между датами, не привлекают к себе почти никакого внимания. Хотя по любым религиозным канонам социальный статус невинно убиенных значения никакого не имеет. Но оценки Судьбы и людей никогда не совпадали. А человеческие оценки, как и историческая память о них — во многом лживы, лукавы, корыстно измышлены, и только в своей незначительной части некоторым образом справедливы. Потому-то мифы — страшилки, как и страшные сказки, часто непроницаемой завесой густо окутывают реальные исторические события прошлого. Но, как и в судьбе иных людей бывают случаи сумасбродств, болезней, впаданий в загулы, запои, иные куражи, так и в «биографии» спецслужб возможны периоды, когда «отклонения» в их деятельности от прописанных функций превышает все допустимые, приемлемые нормы.

Как правило, это очень короткие периоды в сравнении с продолжительностью существования той или иной спецслужбы, но запоминаются они надолго и окрашивают в свои зловещие тона деятельность спецслужб даже в их относительно «мирные», спокойные периоды.

Так, НКВД в своем «первозданном» виде функционировал чуть более 15 лет. Впечатление же о его работе в той бурный период «классовых разборок» в стране победившей «диктатуры пролетариата», запечатленные в громадном объеме художественной, публицистической, мемуарной литературы, кинематографе свежи и спустя долгие десятилетия, совершенно затеняя поистине героическую борьбу сотрудников служб безопасности с бандитизмом, разгулом преступности военных и послевоенных лет.

Причем, периоды всех наиболее памятных отклонений в деятельности НКВД, ВЧК, ОГПУ тех лет всегда точно совпадали с «отклонениями в развитии» всего общества того времени, либо его наиболее влиятельных социальных групп.

И если в недавних девяностых годах появилась повальная практика «крышевания» сотрудников и руководителей правоохранительных органов, то не обошло это явление, естественно, и спецслужбы, традиционно связанные в своей деятельности со всеми правоохранительными структурами. Отдельные, наиболее «впечатляющие» эпизоды этого ненормального, «сопутствующего промысла» завершились уголовными делами, стали известны широкой общественности страны.

Всякий нормальный сотрудник спецслужбы (как и всякий работник правоохранительных органов) — а ненормальных в службы не берут — четко осознает, что его работа гарантирует при благоприятном стечении обстоятельств только ранний, в сравнении с другими категориями населения, выход на пенсию и размер пенсии, несколько превышающий среднюю величину. До этой финальной черты служебной жизни в виде «преимуществ» — разнообразные риски: от возможности вылететь со службы, до вероятности получить пулю от своих или чужих. И никаких при этом значимых денежных или имущественных накоплений для семьи, детей. Что порождает в душе практически каждого работника длящуюся, весьма изнурительную борьбу мотивов в границах между «служить беззаветно, не щадя жизни и здоровья Отечеству» и «не позабочусь о себе сейчас сам — сдохну нищим». Драматизм этого внутреннего выбора обретает самые различные, порой драматические варианты реальной действительности, которыми изобилуют самые остросюжетные политические детективы мирового кинематографа. Где сотрудники и руководители, сделавшие корыстный выбор, встречают самый беспощадный и сокрушительный отпор со стороны нормальных, достойно служащих, коллег. В реальной жизни, к сожалению, гораздо чаще все бывает как раз наоборот. Когда же в спецслужбе людей с лично-корыстной мотивацией становится хотя бы более 10 %, начинается развиваться настоящая патология в отклонении от всяческих норм в ее деятельности — происходит ее перерождение в нечто противостоящее государству и обществу.

Особенно опасны периоды нестабильности, смуты, межвременья, переживаемого обществом, как это имеет место ныне в России, где возможности очень прибыльно поучаствовать в процессах передела собственности или рынков на стороне какой-то «семейной», криминальной структуры практически безграничны, а риски даже для карьеры — минимальны. Когда различные фрагменты денежной элиты, семейные кланы, политические кодлы вовлечены в длительную борьбу без особых перспектив на победу, они вынуждены искать союзников, прежде всего среди «силовиков» государства в обмен на вседозволенность и безнаказанность за все, что они будут творить. Состояние общества, когда ведомства, предназначенные в составе государственных органов обеспечивать правопорядок, сами творят множественные преступления, произвол, и есть состояние что ни на есть самой серьезной губительной смуты, с которой бороться некому: властвующая элита даже в случае появления такого желания бессильна совладать со своими псами правопорядка, а сами сторожа пребывают в бесконечной дикой погоне за добычей и в свалках при ее дележе. В этот «процесс» вместе со всеми правоохранителями оказались втянуты в определенной мере и сотрудники спецслужб. Эта проблема подобно воспалившемуся зубному нерву постоянной болью томит руководителей Федеральной службы безопасности России, побуждая вести постоянный поиск выхода из сложившейся ситуации не только для самой спецслужбы, но и для всей системы правоохранительных органов.

Недуг этот общенациональный: любые оппозиционные общественно-политические активисты, любые работники СМИ, обличающие ныне коррупцию, правовой произвол, казнокрадство, оказавшись в структурах власти и управления, поголовно начинают мздоимствовать, красть. Эта социальная патология пошла уже вглубь — социологические опросы среди молодежи показывают, что подавляющая ее часть внутренне готова к любым корыстным преступлениям во имя личного обогащения и преуспеяния. Так что соринки в глазу спецслужб — только мелкие щепки бревна, которое «мелким сором» забилось в око всей нации, ослепленной стремлением к наживе.

Но среди разнородных «щепочек» в государевых очах есть наиболее злая и опасная — опека и покровительство иноземным, инородческим предпринимателям и торговцам. Для правоохранителей этот вид «крышевания» самый выгодный: если российских предпринимателей надо еще убеждать платить за покровительство, выдавливать из них силой каждый лишний процент и почти каждый платеж, то инородцы сами сразу неистово ищут «крышу» покрепче и дают с готовностью наивысшую плату, без чего у них шансов состояться как торговцам или предпринимателям практически нет. В итоге местные «силовики» не только расчищают для них поле деятельности, но и придавливают, либо вовсе изничтожают множество российских деловых структур, «мешающих» их совместному с инородцами «бизнесу». Точно так же действуют в России ныне практически все зарубежные транснациональные корпорации и банки, с самого начала своей «благородной» инвестиционной деятельности заручаясь щедро оплаченной поддержкой кого-то из высших должностных лиц МВД, прокуратуры, спецслужб в столице и регионах.

Кроме того, многие «силовые» ведомства руками своих руководителей с большой личной прибылью «крышуют» практику строительных и иных корпораций, массово применяющих нелегальный труд мигрантов, полностью уклоняясь при этом от выплат в социальные фонды государства. Без того мощного, неодолимого ничем покровительства российских «правоохранителей» иноземному полукриминальному бизнесу в России было бы невозможно состояться, а с таким сопровождением — победное миграционное нашествие практически во всех сферах жизнедеятельности российского общества развивается сокрушительно. Вина российских спецслужб здесь не столько в том, что сами некоторым образом местами участвуют в этом, но прежде всего в том, что они не понудили высшее руководство страны к принятию необходимых охранительных политических решений.

В такой ситуации уклонение руководителей «зрячих» органов государства уже обернулось обществу невосполнимыми потерями, поставившими нацию перед реальной угрозой исторического поражения.

Одним словом, чем больше будет слияния устремлений личного состава и руководителей спецслужб с бизнесом и политикой, чем повсеместней неразборчивость в природе происхождения денег, с которыми они вступают в содружество, тем ярче проявляется в их отношениях с коррумпированной бюрократией совершенно неуместная и несвойственная спецслужбам вообще «политкорректность», тем хуже и хуже государству, обществу, нации. В то время как незначительные отклонения бытового характера в поведении сотрудников спецслужб, сколь бы массовыми они ни были, только укрепляют социум, сглаживая остроту традиционно свойственных любому обществу межличностных конфликтов.

Весьма часто колокола общественного мнения подымают печальный или радостный перезвон в связи с деятельностью спецслужб, вполне невпопад: если, к примеру, спецслужбы начинают истово гоняться за недорослями — националистами с бритыми головами, «прогрессивная общественность» активно радуется. Но печали по поводу ущербных социальных процессов, стимулирующих появление «бритоголовых» при этом — никаких. А то, что рассаженные по тюремным нарам слабосоображающие молодые «наци» потом выйдут на волю мощным кадровым резервом разнообразной оргпреступности, общественность не тревожит никак — это проблема будущих представителей «совести нации».

Нынешние великие печали российских электронных и печатных СМИ по поводу участия «силовиков» в переделе собственности в своей подоплеке и безадресны и часто своекорыстны: государственная собственность СССР во многом попала в руки оборотистых дельцов, которые организовали действующий и поныне интенсивный процесс вывоза практически всего капитала из России. Вина спецслужб только в том, что они не остановили этого разрушительного явления (капитал должен работать на 9/10 в собственной стране).

То, что они сейчас начали эту работу (судя по крикам) — явление нужное, давно назревшее. Если и надо бдить здесь общественности, то только за тем, чтобы изводить ненадлежащих собственников. Да еще за тем, чтоб спецслужбы заставили порвать правоохранительных чинов их неделовые связи с собственниками — инородцами — главными организаторами «утечки» национальных капиталов, не создавая им практически преимуществ перед отечественными предпринимателями.

Часто колокольные рыдания тревожными волнами накрывают страну по поводу засилья выходцев спецслужб в структурах государственной власти и управления: и некомпетентны, мол, и тупо-прямолинейны, и лукаво-коварны и т.п. Слов нет, подобные качества у «выходцев» вполне могут иметь место, но, скорее всего, в гораздо меньшем числе и уровне, чем среднестатистически это присутствует у всех остальных «выходцев» из элитарных и прочих групп. Основания для этого заключения вполне очевидны: уже изначально в спецслужбы ведется самый серьезный отбор лучшего, что есть в социуме, затем с ними реализуется одна из лучших программ профессиональной подготовки, едва ли уступающая лучшим образовательным центрам мира. Сам же опыт работы в спецслужбах настолько насыщен, необычен и разнообразен, что только способствует умению работать в сложных государственных системах, ничем не уступая опыту работы менеджмента крупных корпораций, банков, столичных государственных учреждений.

Хотя ударяющих в набат по этому поводу тоже понять можно: у вполне реальных претендентов с богатейшими столичными социальными связями поддержки отнимают заманчивые карьерные перспективы. Традиционные же искатели министерских и равных им должностей, кроме чрезмерной склонности к семейственности, клановости и коррупции, ничем особенным ни в какую лучшую сторону, как правило, не отличаются. Разве что способностями избегать всяческой ответственности за упущения и корыстные злоупотребления, да критически низким, если вообще не нулевым, уровнем стремлений к служению, напрочь подавляемому (даже если он хоть чем-то выражен) неутолимой жаждой личного обогащения и преуспеяния. К сожалению, тревожный набат ныне в адрес спецслужб стараниями людей малосведущих, либо вообще искаженно воспринимающих действительность, изрядно запутывает и без того сильно дезориентированное общественное мнение. В других странах — тоже немногим лучше.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.