Глава 4 Общественное мнение

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 4

Общественное мнение

Мы все время что-то ощущаем, но по недоразумению путаем чувство с мышлением. Из этой мешанины мы извлекаем нечто, что почитаем благом. Имя этому благу – общественное мнение.

Марк Твен

Долгое время изобретателем выпрямителя волос считали Эрику Фельдман. Так, во всяком случае, утверждает мировой авторитет под названием «Википедия», чего было вполне достаточно для большинства из нас. Это утверждение принялось кочевать по интернету и до сих пор остается истиной, опубликованной на нескольких сетевых сайтах и в одной книге. К сожалению, Эрика (хотя вполне возможно, что это реальная личность) не изобретала выпрямитель волос. 15 сентября 2009 года «Википедия» была вынуждена добавить сведения о Фельдман к длинному списку своих ляпов. Конечно, это не роковая ошибка, а банальное заблуждение.

Четыре года спустя я отправил на wiki.answers.com (самый крупный сайт вопросов и ответов) запрос, кто такая Эрика Фельдман. Сайт перенаправил меня на другой сайт – «Ответы по существу», работающий по принципу краудсорсинга, как и сама «Википедия». На этом сайте я узнал следующее: во-первых, Эрика Фельдман здравствует и поныне (из чего можно было заключить, что она живет на свете больше 140 лет), а во-вторых, что она изобрела выпрямитель волос. Меня заодно познакомили с прической этой Фельдман – зачесанные назад длинные волосы с одной прядкой, спадающей на лоб. На этой же странице помещалось несколько рекламных сообщений, касающихся ухода за волосами. Массовому наваждению оказались подвержены даже алгоритмы, которые должны были предложить мне рекламу парикмахерских услуг. Эти алгоритмы были увязаны с поиском «Эрика Фельдман».

При всех своих достоинствах (никто не станет отрицать огромную пользу «энциклопедии, которую может редактировать каждый», как называет себя «Википедия») за время бурной и демократичной деятельности эта энциклопедия допустила немало одиозных ошибок. Однажды сайт сообщил, что английский композитор Ронни Хазлхерст написал хит для поп-группы S Club 7 (решительно утверждаю: он никогда не сочинял для этой группы). Текст продержался всего десять дней, но другие информационные службы успели распространить этот «факт» в некрологах, посвященных памяти умершего Хазлхерста. Отсюда сведения попали дальше, были кем-то процитированы, и даже те, кто понимает, что «Википедия» – это третьесортный источник, стали носителями неправды, ссылаясь при этом на достоверную информацию. (В свою очередь, «Википедия» могла бы сослаться на источник, который сама процитировала, чтобы оправдаться за невольную ложь.)

Та же «Википедия» распространила сведения о принцессе Сигава по имени Туатафа Хори, подробностях битвы при Экзахамероне, Сейлор Тодстул (смесь Сейлор Мун и Супер Марио) и множестве других событий и людей, происходивших и существовавших только на страницах сего уважаемого источника. Один из самых долговечных ляпов – статья о некоем Гае Флавии Антонине, которого более восьми лет «Википедия» называла подлинным убийцей Юлия Цезаря. Есть также ляпы с ляпами: например, весной 2008 года в течение месяца в «Википедии» продержалась статья о том, что Маргарет Тэтчер – это вымышленный персонаж.

Все это неудивительно, если учесть огромный объем «Википедии» (в одной только англоязычной версии тридцать два миллиона страниц). Конечно, впечатляют и тридцать два толстенных тома последнего печатного издания «Британской энциклопедии» (2010), но это пустяки по сравнению с «Вики». Если напечатать «Википедию» в том же формате, что и «Британскую энциклопедию», то получится две тысячи томов (без иллюстраций). В такой громаде (неважно, в сетевом или печатном виде) едва ли удастся избежать ошибок.

Теперь о падении авторитетов. Когда Клифтон Фэдимен, литературный лев середины прошлого века и член редакционного совета «Британской энциклопедии», в 1990?х понял, что интернет уничтожит Британнику, этот восьмидесятилетний старик сказал: «Я думаю, надо просто смириться с тем, что скоро власть захватят умы менее образованные, нежели наши». Если отбросить элитарность стиля, то можно сказать, что Фэдимен повторил Томаса Элиота, написавшего в 1934 году: «Где то знание, какое мы потеряли в море информации? Где значимый сигнал, потонувший в шуме? За исторически короткий период мы скатились от республики ученых XVIII века – сообщества интеллектуалов, общавшихся только между собой и игнорировавших широкие массы, – до сообщества, которое можно с полным правом назвать “толпой ученых”».

Не знаю, было ли это чрезвычайно резкой реакцией со стороны Фэдимена на новую ситуацию (как мы можем проверить его утверждение?), но, когда мы обращаемся к «Википедии» как к источнику проверки фактов, остается только удивляться нашей слепой вере в достоверность этой энциклопедии, лишенной традиционного авторитета. Главная проблема здесь не в человеческих ошибках – от них не свободна и «Британника». Опасность «Википедии» в ее сильной стороне – демократичности. Там, где все версии равноправны, а мнение специалистов становится маргинальным, верх могут одержать корпоративные и политизированные интересы.

* * *

Джеймс Хейлмен – высокий раскованный человек в очках – один из тех, кто верит в миссию «Википедии». Сорок часов в неделю Джеймс работает врачом скорой помощи в маленьком городке, а затем еще сорок часов бесплатно редактирует и дополняет медицинские статьи в «Википедии». Хейлмен – один из восьмисот ее активных администраторов, безвозмездно работающих в разных точках земного шара. Он очень ревностно относится к своим добровольным обязанностям. Например, недавно он пять месяцев следил за дискуссией по поводу главной иллюстрации к статье «Беременность». Речь шла о том, как изобразить беременную женщину – обнаженной или одетой. (После голосования, в котором приняли участие сто пользователей, было принято решение показать женщину в одежде.)

Администратор – должность незаметная и незавидная. Когда выбирается название статьи (после запроса на право администрирования и обсуждения кандидатуры, напоминающего защиту диссертации), победившему пользователю в профиле присваивается значок «Википедии». Он представляет собой изображение уборщика с ведром и шваброй, чем подчеркивается тот факт, что администратор – это не третейский судья, а дворник, расчищающий путь к истине.

Несколько лет назад Хейлмен стал участником конфликта об истинной пользе от трансцендентальной медитации[50] (ТМ). Один коллега попросил Хейлмена проверить некоторые утверждения в материале на странице организации, пропагандирующей ТМ. Хейлмен убедился: в статье утверждалось, будто ТМ оказывает благотворное воздействие на здоровье. Перелопатив груду литературы, Хейлмен пришел к выводу, что ТМ не влияет на здоровье человека, и удалил неверный текст со страницы.

Однако вскоре удаленный отрывок оказался на прежнем месте. Дело в том, что Хейлмен считал трансцендентальную медитацию новой религией, а ее адепты полагали, будто они ученые. Они начали на «своей» странице цитировать выводы исследований, посвященных ТМ.

Споры в «Википедии» разрешаются народным голосованием. После определенного числа проверок и пикировок между противоборствующими сторонами наступает очередь голосования как части узаконенной процедуры. В споре Хейлмена с ТМ в голосовании было заинтересовано недостаточное число общих редакторов (то есть пользователей). Команда работавших со статьей о ТМ (около десяти человек) могла в силу своей численности выиграть любое голосование об окончательном варианте материала. Эти редакторы имели интересные ники – «РобкийПарень», «Оливка». Как полагает Хейлмен, этим они всячески подчеркивали свое смирение.

«На самом деле они всегда выглядят очень милыми, – сказал мне Хейлмен. – Они никогда не отчаиваются, всегда играют по правилам. Это просто добросовестные редакторы, которые упорно, год за годом проталкивают свою точку зрения в статью. Как все служители религии, они терпеливы и хорошо разбираются в человеческой психологии».

Хейлмен продолжал борьбу за свою версию истины, основанную на научном методе, стараясь обойти ловушки системы голосования, принятой в «Википедии». Хотя подавляющее большинство споров здесь регулируется голосованием, на этом сайте есть группа, представляющая собой высшую власть – арбитражный комитет. Придумал его Джимми Уэйлс через два года после учреждения сайта. В состав комитета вошли двенадцать человек (теперь их пятнадцать). Они решали затянувшиеся споры между редакторами. Хейлмен дважды представлял свое дело в эту высшую инстанцию, но безрезультатно.

«Арбитражный комитет, – утверждал Хейлмен, – разбирает только поведенческие, а не фактические нарушения». Короче говоря, веди себя хорошо – и ты выиграешь любой спор у любого зануды, отстаивающего никому не нужные факты.

В это я поверить не мог и обратился к одному из членов арбитражного комитета. Дэйв Крейвен, тридцатидвухлетний специалист по информационным технологиям с северо-востока Великобритании, подтвердил слова Хейлмена. «Это очень долгий и бюрократический процесс, – сказал Крейвен, – но ведь с самого начала в намерения комитета входил разбор этических конфликтов, а не решение вопросов о содержании статей… Эта философия очень проста, так как мы – это всего лишь двенадцать простых смертных, у которых недостаточно квалификации, чтобы судить обо всем, от медицины до религии. Мы можем говорить лишь об этичности поведения участников спора». Удивительно, но с каждым годом на рассмотрение арбитражного комитета поступает все меньше жалоб. В 2006 году таких случаев было 116, и с тех пор их число неуклонно снижается. В 2013 году арбитражный комитет разобрал всего 12 инцидентов.

Арбитражный комитет полон самых лучших намерений и хорошо справляется с отведенной ему задачей. Но формирование знаний в «Википедии» будет всегда зависеть от пристрастности сторон, каждая из которых будет тянуть одеяло на себя. Таким образом, уравнительный подход оказался ничем не лучше элитарного. «Это большая слабость “Википедии”, – жалуется Хейлмен. – Проявляя настойчивость, любая группа может извратить знание, которое наш сайт несет людям». Пока Хейлмен недоволен состоянием страницы, посвященной трансцендентальной медитации. Он утверждает: «Они взяли нас измором. Мне пришлось сдаться».

Серьезность, время, терпение. Вот направления возникновения ошибок в «Википедии». Главное – мягкое, но настойчивое смещение истины из одной реальности в другую. По мере того как этот огромный третьесортный источник информации все активнее используется для производства и распространения знаний, увеличивается и специфическая проблема «Википедии». И речь идет не о случайных ошибках или добросовестных заблуждениях и тем более не о грубом невежестве – такие откровенные ляпы легко выявляются и удаляются простым нажатием клавиши. Наибольшее беспокойство вызывают силы, которые переламывают старания энтузиастов вроде Хейлмена. У Coca-Cola есть в запасе неограниченное время. То же самое касается любой религии, кроме, конечно, тех, что проповедуют скорый конец света. Если борьба Хейлмена с искажениями на страничке, посвященной трансцендентальной медитации, разыгралась всего через несколько лет после изобретения «Википедии», то во что превратится эта система через пару столетий? (Дезинформация, то есть злонамеренный обман, намного опаснее и разрушительнее, чем простая ошибка.) Какие неуловимые изменения в понимание мира принесут будущим поколениям наши коллективные, укоренившиеся в умах предубеждения?

Один из тех предрассудков, о коих стоит побеспокоиться, – гендерный. Консенсус, которого «Википедии» удается достичь в спорных случаях, – это «мужской» консенсус. Согласно докладу, опубликованному самой компанией в 2011 году, 91 процент редакторов «Википедии» – мужчины. Ограничения, порождаемые такой ситуацией, могут стать очень серьезными. Таким образом, идея о сохранении истины как массового соглашения провоцирует очень серьезный вопрос: каких именно масс?

* * *

После того как мы с Хейлменом вышли из бара и он заторопился на самолет, я мысленно вернулся к Эрике Фельдман и ее незаслуженной славе.

Но кто же все-таки изобрел тепловой выпрямитель волос? Чей трон «захватила» Эрика? Wikipediocracy – сайт, анонсированный его создателями как место «критики, разбора ошибок и небрежностей “Википедии”», – бодро «проливает свет на самые темные закоулки “Википедии” и связанных с ней проектов, разбирает случаи злоупотреблений, а также структурные изъяны сайта». На этом сайте я узнал, что «настоящий изобретатель» утюжка для волос – мадам К. Уокер. Несколько других сайтов подтверждают эту информацию.

Кто-кто? Выясняется, что Уокер – это, скорее всего, реальный персонаж. Сара Бридлав (девичья фамилия Уокер) родилась в Луизиане незадолго до Рождества 1867 года в семье бывших рабов, но к концу жизни стала процветающим бизнесменом и известным филантропом. В юности Уокер работала прачкой, а потом, решив начать свое дело, разработала систему ухода за волосами специально для чернокожих женщин. «Чудесное средство для роста волос мадам Уокер» продавали «разносчики культуры ухода за волосами», которых обучали в «школах Уокер». Парикмахерская империя росла как на дрожжах, ее годовой доход постепенно достиг 200 тысяч долларов. Мадам Уокер умерла в Нью-Йорке весной 1919 года, будучи очень богатой женщиной.

Как это ни печально (хотя и вполне предсказуемо), дальнейшие изыскания показали: сведения об Уокер-изобретательнице тоже не соответствуют действительности (во всяком случае пока).

Стремясь использовать энергию энтузиастов и создать энциклопедию, в которой статьи о массовых убийствах в школах появляются одновременно с репортажем по телевизору, не упускаем ли мы что-то важное? Возможно, следует выдержать паузу или по крайней мере перевести дыхание, чтобы создать статью, исполненную мудрости. Не забыли ли мы напутствие поэта Райнера Рильке? «Вопрос надо пережить сразу. Возможно, потом, постепенно, незаметно для самих себя, в какой-то неблизкий день, вы набредете на верный ответ». Но у нас нет времени для отсутствия знания. Мы хотим знать сейчас. Переживание вопроса требует любви к уединению, но именно его нам не хватает.

* * *

Хватаясь за телефоны и планшеты, мы получаем в руки источник информации, за обладание которым любое правительство всего поколение назад отдало бы себя на заклание. И не это ли переживание повседневного информационного чуда заставляет нас всерьез думать, будто и нашим мнением стоит поделиться со всем миром? В конце концов, разве мы не так же умны, как все прочие в нашем окружении? Особенно если учесть, что все мы для обмена информацией пользуемся одной и той же связью Wi-Fi? И (рассуждая в том же духе) разве мое мнение не заслуживает фанфар?

* * *

По традиции, вынесение экспертных оценок – это улица с односторонним движением. Книга может расстроить читателя и даже привести его в ярость, но самое большее, что он может сделать, – это дрожащей рукой написать на полях: «Ложь!» Я и сам не раз это делал, испытывая ощущение полного бессилия. Здесь, помимо всего прочего, важна краткость ответа. Читатели могут иметь сколько угодно умных идей по поводу тем, обсуждаемых в никуда не годной книге, но они (читатели) не станут писать свою книгу, потому что, увы, ее никто не будет читать (тем более автор, не ведающий об очередном критике и с увлечением работающий над следующим отвратительным опусом). Теперь же этот автор не может избежать массовой критики. Выражаясь словами Дэвида Уайнбергера, специалиста по информационным технологиям, этот аморальный переход представляет собой движение…

…от профессионалов к непрофессионалам. От определенности к двусмысленности. От последовательности к беспорядочному объему. От непроницаемости авторитета к требованию тотальной прозрачности. От содержательного и познаваемого к взаимосвязанному и неуправляемому.

Взаимосвязанное и неуправляемое. Это про нас. Как будто речь идет о группке первоклашек или о фаланге взбунтовавшихся воинов. В этой двойственной ипостаси мы сражаемся за новое понимание «ценного мнения», или, лучше сказать, «оцененного мнения».

Чрезмерное изобилие непросвещенных, двусмысленных мнений – это как раз то, что элита пыталась затоптать с момента появления коммуникационных технологий. Историк Джонатан Роуз говорит об этом прямо: «С тех пор как появилась письменность, грамотные классы все время пытались отстранить от нее непосвященных, отпугнув их непонятными языками». В Древней Месопотамии, пишет Роуз, писцы добавляли в конце глиняных табличек самодовольную приписку: «Пусть мудрые учат мудрых, чтобы ничего не понял невежда». Сегодняшние ученые ведут себя не так грубо, но сохраняют в своем общении узкоспециализированный жаргон. Поэтому у посторонних часто складывается впечатление, что они не понимают ученых не из-за нехватки ума, а от незнания их тарабарского языка. Можно, конечно, ухмыльнуться, когда таким образом похищают авторитет у абстрактной элиты. Но, как я понял, куда хуже, когда его похищают у нас.

* * *

В течение нескольких лет, не имея вначале никаких дипломов и сертификатов, я писал театральные обозрения для общенациональной канадской газеты Globe and Mail. Я посещал обычно три спектакля в неделю, изредка публикуя нелицеприятные отзывы, которые набрасывал в блокноте во время скучных представлений. Я чувствовал себя не последним театральным авторитетом, так как мое мнение, опубликованное в одной из самых популярных в стране газет, самим этим фактом возносилось на экспертный уровень. У меня никогда не было специального образования, и я не относил себя к театралам. Правда, я стремился учиться, был любознателен, и этого оказалось достаточно. Ведь именно специалисты способны убить интерес широкой публики к своему предмету благодаря излишней дотошности и узкопрофессиональному взгляду. Напротив, я был образцовым вдумчивым обывателем, получившим трибуну в Globe and Mail, откуда и озвучивал свое мнение. Это было забавно и подстегивало мое самолюбие.

Но потом по моим стопам пошли все. Когда это началось? Может быть, в 2008 году? Помню, как я читал отзывы о пьесе, которую я оценил, надеясь найти ссылку на мое мнение. Однако вместо этого я с изумлением наткнулся на восторженный отзыв какого-то местного блогера (как это было грубо – напечатать под этим бредом интернет-адрес вместо набранного курсивом названия газеты или радиостанции). Это меня встревожило – и в меньшей степени показалось неприятным, – потому что этот блогер не имел авторитета, на который могло опереться его мнение, и поэтому какова может быть ценность его рецензии? Кому какое дело, что этот пустозвон думает о пьесе? Моя наивность шла рука об руку с ханжеством. Не было никаких разумных причин ценить мой отзыв выше только потому, что он был напечатан в Globe. Это был сигнал о моем пошатнувшемся положении, на которое посягнул какой-то сетевой узурпатор.

Социальные сети подорвали монополию на мнение в мире театральных, выставочных и кинематографических рецензий, а также отзывов о ресторанах. Несмотря на то что Google и Facebook усиленно разыскивают данные, чтобы монополизировать некоторые отрасли знания (прежде всего выгодные для рекламодателей), мы видим отчетливый рост количества опубликованных в сети любительских суждений. Новые технологии «освобождают» голоса множества людей, несмотря на то что эти же технологии требуют стандартизации и контроля других видов информации.

Эта тенденция не нова. Например, в то время как самым знаменитым детищем новоизобретенного печатного станка стала Библия Гутенберга, он (печатный станок) позволил также (как пишет Элизабет Эйзенштейн),

печатать сочинения алхимиков, пророчества Сивиллы, сочинение Гораполлона об иероглифике и многие другие, кажущиеся авторитетными, а на самом деле мошеннические эзотерические писания, мешавшие подлинной науке тем, что они распространяли ложные знания.

Окутанное непроницаемой мглой средневековое мировоззрение стало в каком-то смысле более доступно грамотному обществу XVI века, чем его современникам. (Получила распространение и порнография. Кто-то, видимо, должен написать исследование о буме подобной литературы, произведенном изобретением Гутенберга.) Историки любят рассуждать о том, что печатный пресс открыл путь к чистому рационализму Просвещения (и это правда). Но машине все равно, что печатать, у станка не было предпочтений в отношении Ньютона и Вольтера. Машина с одинаковым равнодушием печатала ретроградные или «аморальные» писания и передовые или «благородные» творения.

* * *

В конце XIX века во многих газетах появился раздел «Письма читателей», позволивший читателям превращаться в писателей. «Разница между писателем и читателем, таким образом, находится в процессе утраты своей фундаментальности, – сокрушался литературный критик Уолтер Бенджамин. – Читатель в любую минуту готов стать писателем». Он также добавлял: «Литературный авторитет стал общей собственностью, и это вызывает содрогание».

После того как я впервые увидел отзыв блогера, напечатанный вместе с откликами «профессиональных» критиков, плотину прорвало. Сегодня пресс-агентства регулярно выдают сайтам, которые люди ведут в одиночку, бесплатные билеты на представления в надежде получить взамен хвалебную рецензию. Театральные менеджеры, которые перед началом спектакля просят зрителей выключить мобильные телефоны, призывают их в антракте включить телефоны, чтобы поделиться впечатлениями в Twitter. Через пять лет после того, как я впервые отметил эту перемену, мы с другом объявили великолепным один фильм, которому пользователи интернета дали хорошие отзывы. Мы выбирали пиццерию в Сиэтле, ориентируясь на страницу Yelp, которую один доброхот показал нам на дисплее своего телефона (мы были поражены тем, что какой-то чудак в отеле попытался лично объяснить нам, где мы можем пообедать). По мере того как мои друзья все больше полагались на любительскую или алгоритмическую критику, они все охотнее становились критиками-любителями, пополняя базы данных Yelp и Amazon. Входя во вкус этого пополнения и подчинения океана информации (или во всяком случае взаимодействия с ним), каждый становится экспертом. Стоит ли волноваться по этому поводу?

* * *

Когда известный поборник элитаризма (и лауреат Пулитцеровской премии) Уильям Генри III написал свою самую знаменитую книгу In Defense of Elitism, стало ясно, что он очень недоволен тем, насколько похоже «главное настроение современной американской культуры на самовосхваление деревенских мужланов». Да, это жесткое и обидное высказывание. Временами текст (написанный в 1994 году, незадолго перед тем, как «деревенские мужланы» ради «самовосхваления» прибрали к рукам гений интернета) кажется невыносимо снобистским в своем стремлении отделить зерна от плевел. Но стоит вернуться к этому элитарному порыву во второй раз, так как текст высвечивает позицию (при отсутствии мнения или его скупом выражении), от которой мы отказываемся, выходя во всемирную сеть. Нам, кстати, нечасто напоминают об отсутствии мнения. Однако если вы верите, что одни мнения могут быть лучше других, то вы сами своего рода элитарист. Я помню, что в девятнадцать лет читал In Defense of Elitism с ощущением того, что совершаю постыдный поступок (так чувствовало себя предыдущее поколение при просмотре Playboy). Это был рубеж нового тысячелетия, мои университетские друзья придерживались левых убеждений и удивленно вскидывали брови, словно заставали меня за чтением бульварного романа. Однажды я сказал очень строгой девушке из нашей группы: «Тиковая мебель лучше сосновой». После этого она не разговаривала со мной неделю.

Интересно, что бы подумал обо мне бедный Уильям Генри III, если бы знал, какие фильмы я смотрю в сети, какую музыку предпочитаю? Вместо того чтобы прислушиваться к советам первоклассных критиков, я выбирал из предложений на Netflix, который ориентировался на меня как на человека, смотревшего «Блондинки в законе» (2001). (Банальность и случайность наших интересов и склонностей порой оказывают на нас весьма болезненное воздействие.) Это алгоритмически подобранные предложения подходящих фильмов для человека, которому понравились «Блондинки в законе». Таким образом, это собственное, хотя и компьютеризированное суждение самого этого человека – цифровая версия восклицания «О, это будет в твоем вкусе!» Часто меня буквально коробило от нарисованных Netflix моих кинематографических склонностей, которые он мне навязывал. (Мой друг по имени Дэвид жаловался, что Google AdSense «из-за моих предпочтений обходится со мной как с женщиной сорока трех лет».)

Можно предположить, что в будущем гораздо больше вещей станет подбираться согласно общественному консенсусу. При этом мы не будем осознавать, что выбор делается не нами, хотя и за нас. Ученый-компьютерщик (и первопроходец виртуальной реальности) Джайрон Ланье очень гневно отзывается об этой «невидимой руке» в книге Who Owns the Future?

Если критерий качества – это рыночная стоимость, то какого черта мы мучаемся и доказываем теоремы? Почему бы нам просто не поставить на голосование вопрос о том, верна теорема или нет? Чтобы обставить это дело наилучшим образом, давайте заставим голосовать всех без исключения, но особенно сотни миллионов людей, которые ничего не смыслят в математике. Это вас устроит?

Эта невидимая рука принимается за работу всякий раз, когда вы отправляете запрос в поисковую систему. Когда Google выбрасывает вам результаты поиска, его алгоритм (имитируя научную традицию) допускает, что наиболее авторитетна та работа, которую чаще всего цитируют. Google отдает предпочтение результатам поиска, связанным ссылками с наибольшим числом веб-страниц. Он выставляет в начало списка наиболее популярные из 142 миллионов ответов, например на запрос «веселье». В уже упоминавшейся книге «Пустышка. Что интернет делает с нашими мозгами» Николас Карр рассказывает интересную историю о том, куда может завести такой подход. Социолог Джеймс Эванс из Чикагского университета составил базу данных из тридцати четырех миллионов научных статей, опубликованных в журналах за период с 1945 по 2005 год, чтобы установить количество и разнообразие цитирования, использованного в этих статьях. Стала ли благом для науки публикация научных журналов в сети, а не на бумаге?

По мере того как основная масса публикаций начала появляться в электронных версиях, ученые стали цитировать меньше статей, чем раньше. Зато увеличилась частота цитирования более свежих источников. Увеличение объема доступной информации, утверждает Эванс, привело к «сужению горизонта науки и образования».

«Гуглизация» знания – то есть облегчение поиска – создает великолепные возможности для отыскания нужной информации. Однако она не может заменить человеческую интуицию и творческие прорывы. Необходимо сохранить элемент случайности, некоторую степень рискованности чистого открытия в работе инструментов, которые наука использует для исследования мира. Высочайшее озарение может прийти неожиданно, во время чтения старинной иностранной книги или в ходе разговора с нейроанатомом в очереди на станции техобслуживания. Необходимый элемент научного исследования – напряженный поиск и неудачи, а не только алгоритмическая уверенность.

Помимо настоятельной потребности в случайных результатах и связях надо признать, что в науке некоторые вещи значительно превосходят житейскую мудрость толпы – иногда быстрота и количество должны, склонив голову, уступить дорогу теории и смыслу. Порой нам просто необходимо отдалиться от злобы массового мнения и прислушаться к голосам избранных. В прошлом сделать это было намного проще, чем сейчас. Никогда прежде мы не имели дела с таким огромным объемом информации и с такой пропастью людей, стремящихся ее извратить.

* * *

Я повинен в этих сдвигах не меньше, чем кто-либо другой. Просматривая аннотацию какой-нибудь книги на сайте Amazon.com, я не могу не заметить, что в списке бестселлеров она стоит на 390 452?м месте, а «Джози из Феникса» считает ее «настолько скучной, что ее можно, не читая, выбросить в помойку». На Amazon любой товар – от коробки печенья до детских игрушек для украшения лэптопа – сопровождается описанием рейтинга продаж и цитированием общественного мнения. Если предприятие слишком мало и не имеет собственного сайта, то единственный способ найти его адрес – это обратиться на сайт yelp.com. Это желтые страницы для людей, которые не имеют понятия о том, что такое желтые страницы.

Пользовательская база этого сайта впечатляет. Когда yelp.com был запущен (в 2004 году), его в течение месяца посещали в среднем 300 тысяч человек. Спустя несколько лет, в 2008 году, это число возросло до 15,7 миллиона, а в 2011?м – до 65,8 миллиона. Рост идет не линейно, а экспоненциально. В 2013 году yelp.com ежемесячно заманивал к себе 117 миллионов пользователей. Приверженцы сайта – «йелперы» – написали 47 миллионов отзывов о деятельности самых разнообразных предприятий (в основном ресторанов и магазинов), причем совершенно бесплатно. Ежедневно, каждую секунду пользователи yelp.com либо получают от сайта указания, куда обратиться по тому или иному поводу, либо связываются с нужными учреждениями через мобильное приложение сайта.

Эти отзывы на работу предприятий чаще всего скучны или бессмысленны, но нельзя отрицать пользу, которую они приносят учреждениям. Согласно исследованию, опубликованному в Economic Journal, когда рейтинг какого-либо ресторана в yelp.com достигает определенного уровня, число его постоянных клиентов начинает расти, несмотря на то что цены, качество блюд и обслуживания остаются прежними. Такая ситуация, естественно, провоцирует владельцев многих предприятий создавать и отправлять на сайт фальшивые отзывы, чтобы заполучить на свою сторону мнение публики или хотя бы содержимое ее кошельков. Самый наглядный признак значимости отзывов yelp.com – те страсти, которые иногда из-за них закипают. Владелица одного из ресторанов на знаменитом Байуродском рынке в Оттаве была обвинена в клевете и отправлена в тюрьму за то, что запустила в интернете кампанию травли человека, оставившего на yelp.com неблагоприятный отзыв о ее заведении.

Эта одержимость миром бессодержательной критики – местом непрофессионализма и самовосхваления, занимающим позицию, прежде принадлежавшую «элитной» критике, на которую мы полагались, – дала повод таким авторам, как Эндрю Кин (автор книги The Cult of the Amateur), смело заявить: «Сегодня интернет убивает нашу культуру». Мы получаем мнение толпы вместо точки зрения разумных людей, мы переживаем краудсорсинг культуры. Приведу в качестве примера проект сайта Unbound Publishing – образцовую демократизацию отбора тем для написания книг. Авторы представляют на суд пользователей темы, и народ решает, стоит ли финансировать написание книги. «Отныне судьба книг в ваших руках!» – восторгается сайт. Этот способ, конечно, подходит для написания и издания каких-нибудь новых порнографических «Сумерек»[51] (я снимаю шляпу перед изобретательностью потенциальных авторов). Но каков будет спектр работ, написанных в результате такого отбора, и какие книги будут забракованы?

Мы слишком далеко зашли в своей убежденности, будто обнародование наших голосов – это благо (хотя в общем смысле это верно). Сейчас пора умерить пыл и задать себе вопрос, не страдаем ли мы от избытка мнений.

* * *

За годы работы штатным критиком в разных газетах мне приходилось писать рецензии о картинах, операх, камерной музыке, балете, книгах и театральных постановках. От всех своих коллег (во время антрактов или на выходе из какого-нибудь независимого театра) я слышал практически одно и то же: проклятия в адрес нового порядка в критике. «Эти чертовы блогеры, – сказал мне один музыкальный критик за коктейлем, – лезут из всех щелей, соблазняют рекламодателей и выплескивают на сайты бессмысленный, отвратительно написанный вздор. Непонятно, зачем я до сих пор роюсь в литературе и беру интервью». Другой ветеран театральной критики был недоволен тем, что «всякий раз, когда наступает интернет», у него становится меньше работы. «Остается все меньше места для критических статей в газетах. Во всяком случае, оплачиваемых статей». Еще один критик просто заметил: «Боже, читаешь эти рецензии в интернете и видишь, что их авторы не умеют правильно расставлять запятые. Неужели всем безразлично, что они читают бред людей, не имеющих представления о грамматике?» Когда экспертами становятся все, настоящие специалисты исчезают.

Тем не менее есть способ использовать и профессиональных критиков – их можно внедрять в «народ». Такие сайты, как rottentomatoes.com[52] (его посещают ежемесячно десять миллионов человек), используют массу данных и критических статей для создания рейтингов фильмов. По причинам, которые мне не хочется называть, я однажды написал в Globe and Mail рецензию на неудачный фильм Уве Болла «Постал»[53], и сайт «Гнилые помидоры» с тех пор использует мою рецензию. (Естественно, я не получил за это ни цента.) Возможно, я выдам информацию, полезную для 124 рецензентов комедии Винса Вона «Кадры решают все»: их работа, спрессованная в кашу, стала основой 34 процентов отзывов «Помидоров». Интересно, как это отразилось на заработках критиков, деятельность которых стала подножным кормом для ловкого сайта? Кто, простите, станет читать платную рецензию, если ее уже превратили в праведный и, главное, бесплатный алгоритм? Наше поколение живет в эпоху угасания критики. Мы хотим знать, где нам лучше всего поесть и какой стоящий фильм посмотреть, но начинаем забывать: настоящая критика – всегда одинокое субъективное мнение на фоне тишины, а не шум бестолковых выкриков толпы. Невозможно вылепить из множества вкусов один усредненный. Однако в потоке рейтинговых систем и собирательных процентных ценностей, которые толкают нас к телевизионным шоу на сайте Netflix или к определенным песням на сайте iTunes, мы не замечаем потери менее напористой системы рекомендаций. А ведь прежде мы всегда полагались на нее – на индивидуальную критику и доверительные разговоры.

Как ни странно, я нашел сочувствие у Мэтта Этчити, главного редактора rottentomatoes.com. Я высказал ему свое мнение о суммировании мнений критиков: «В какой-то степени это проклятье и забвение самого смысла критики, так как лишает ее субъективности». Этчити ответил: «Этот вопрос так меня волнует, что я порой не могу спать по ночам». Я спросил, в чем он видит свою роль в критических спорах. Он пояснил, что его работа – собрать воедино самые ценные мнения в стране, чтобы сделать их доступными для миллионов читателей сайта. «Иногда я чувствую себя городским глашатаем, – сказал Этчити, – этаким герольдом». Возможно, им руководят самые благие намерения, но на сайте продолжается суммирование и опрощение критики.

Надо ли нам создать в критике своего рода вакуум, искусственное приглушение шума толпы, на фоне которого более отчетливо зазвучат голоса, высказывающие внятные личные мнения?

Возможно, следует потребовать больше подобного вакуума от таких компаний, как Songza, музыкальный сайт, предлагающий списки рекомендуемых произведений на основании мнений множества экспертов (или знаменитостей – от Джастина Бибера до бывшего мэра Нью-Йорка Майка Блумберга). Деятельность Songza основана на простом принципе: если на полках музыкальной «ярмарки» лежат 24 миллиона песен, то люди теряются от такого изобилия и выбирают несколько уже известных им вещей. При наличии доступа ко всему человечество вообще перестает что-либо искать. Работа Songza заключается в том, чтобы узнать у вас, что вы намерены делать под музыку (прогуляться по солнышку? лечь спать?), а потом в соответствии с вашим настроением предложит произведения, о существовании которых вы даже не подозревали. Каждый день сайт бывает занят семьдесят миллионов минут. Я разговаривал с сооснователем компании Элиасом Романом, двадцатидевятилетним вундеркиндом из Квинса, включенным в список Forbes 30 известнейших людей в возрасте до 30 лет. Признаюсь, я с большим облегчением выслушал его мысли относительно будущего музыки. «Некоторые вещи очень хорошо подходят для краудсорсинга, – сказал он, – но если вы хотите составить последовательный и внятный список музыкальных произведений, то придется сделать нечто большее, чем просто скомпоновать биты информации. Я хочу сказать, что эта работа полезна для формирования вкусов».

Формирование вкусов? Было очень странно слышать это словосочетание, зашкаливающее элитарностью, из уст новичка сетевого предпринимательства. «Мы очень хотим быть законодателями вкусов, – продолжал он. – Да, иногда наши алгоритмы предложат пользователю музыку, которую он уже выбирал в прошлом, но наша задача в том, чтобы продвигать и неизвестные пользователю песни, которые он, возможно, выбрал бы сам, если бы знал о них. В этом будет нечто приятное и одновременно неожиданное».

Настойчивость, с какой Роман говорил о формировании вкусов, характерна для большинства провайдеров контента, стремящихся лишь к одному – к потаканию желаниям пользователей. Эта тенденция должна еще пройти долгий путь, прежде чем сможет противостоять тому, что известный сетевой активист Элай Парийзер назвал «пузырем фильтров».

Вот как работает этот пузырь: с 2009 года Google предвосхищал те результаты поиска, которые посетитель сайта мог посчитать наиболее интересными. Затем система выдавала эти результаты после каждого запроса, постепенно сужая кругозор самого пользователя. В 2013 году Google объявил, что так же будет работать и сервис Google Maps, облегчая нахождение мест, которые, по мнению поисковика, вам нравятся (и затрудняя поиск мест, ранее вам неизвестных). Этому примеру последовал Facebook, выдавая подобным образом по запросу список активности ваших «друзей». В конце концов информация, с которой вы имеете дело, начнет казаться вам абсолютно персонифицированной, она будет подтверждать правильность ваших убеждений, предрассудков, верность жизненного опыта. Но такой подход тормозит личностное развитие. Персонификация – восхваление вашего вкуса, мнения – может оказаться смертельно опасной для настоящего обучения. Только в том случае, если поисковые сайты, подобно Songza, продолжат выдавать пользователям «неожиданный» контент, мы сможем избежать «пузыря фильтров». Высокая оценка тех редких экспертных оценок, которые пока появляются в сети, поможет сделать нас восприимчивыми к чему-то поистине новому, неизведанному и волнующему.

* * *

Неизбежный спутник девальвации профессионального экспертного мнения – это завышение оценки общественной точки зрения именно в награду за любительщину. Комментарии в сети буквально усеяны акронимом ИМХО, обозначающим совершенно безобидную, на первый взгляд, фразу (in my honest opinion – «по моему искреннему мнению», или in my humble opinion – «по моему скромному мнению»). Эта аббревиатура возникает, когда нужна индульгенция на безнаказанность публичного высказывания. «ИМХО, мексиканцы должны хорошо говорить по-английски, если они хотят работать в нашем ресторане». Не прикасайтесь ко мне! Это всего лишь мое мнение!

Я привык видеть в ИМХО предвестник глупости и чепухи. Акроним обычно предупреждает о том, что комментарий либо плохо обдуман, либо пропитан предрассудками, либо пустяковый. Это элемент той культуры публичных обсуждений, в которой «искреннее мнение» заслуживает публикации и усвоения не из-за своих достоинств, а лишь за «искренность». В своей чудесной книжке On Bullshit специалист по философии морали Гарри Франкфурт предлагает полезное уравнение, предсказывающее превращение обсуждения какого-либо вопроса в чушь:

Чушь неизбежна всякий раз, когда обстоятельства вынуждают человека говорить о том, чего он не понимает. Таким образом, чушь производят всегда, когда необходимость или возможность заставляют человека говорить о каком-то предмете, обсуждение которого требует знания фактов, неведомых говорящему.

Так не создаем ли мы сами машины по производству чепухи? Не становится ли ясно по содержанию более ста миллионов любительских описаний путешествий, заполняющих сайт Tripadvisor, что желание говорить публично практически всегда превосходит наши знания о предмете? Во всяком случае, приглашений к выплескиванию в сеть всякого бреда предостаточно.

Когда я начинаю тонуть в абсурде – своем и чужом, – я вдруг задумываюсь о том, каково было сидеть, скажем, году в тридцатом где-нибудь в нью-йоркском кафе, читая в New Yorker книжное обозрение Дороти Паркер. Интересно, какие ощущения вызывало такое чтение? Эти комментарии, состоявшие из сотен слов каждый, были и понятными, и внушающими понимание, в них не было ничего смешанного и избыточного. В них не было демократических претензий на «независимое мнение», в них звучал один, но значимый голос. «Независимое мнение» мисс Паркер было обычно немногословным. Она знала цену остроумию («как и изящному дамскому белью»), которое ценится именно за краткость. Рецензируя любимую ныне книгу Алана Милна «Винни-Пух и все-все-все», она не стала распространяться о ее достоинствах. Например, описав, как Винни и Пятачок пели в снегу, Дороти заявляет: «А в этом месте я растаяла и упустила развитие сюжета». И никто, слава богу, не откликнулся несусветной тарабарщиной… Искренность заметок Паркер тогда не глушилась десятками голосов, спешащих заполнить пространство глупыми комментариями.

Обзор был прочитан, журнал выброшен, и читателю предстояло самому решать, доверять ли мнению мисс Паркер. На этом все и заканчивалось. Изредка читатели писали в редакции (и эти письма публиковали, если они были осмысленны). Но чаще всего суждение критика было окончательным, и дискуссия велась только от него в сторону читателя. Какое это благо – помолчать, послушать и не спешить с возражениями. В этом есть безмятежность и налета благодати.

В нашей жизни всегда было немало абсурда. Однако никогда прежде не придавалось такого серьезного значения пустой болтовне, в которую выливаются зачастую публичные обсуждения. Раньше каждый мог ткнуть пальцем в известных болтунов (политиков и полубезумных пророков) и осуждающе покачать головой. Сегодня не на кого показывать пальцем, ибо все мы плывем в этом болоте. Когда диванному философу дают в руки мегафон, а толпа «независимых мнений» глушит одинокие голоса профессионалов, разве не приходит нам в голову, будто нести околесицу – это единственный способ общения с массами? Может быть, мы сумеем создать вакуум мнений, искоренить абсурд и выделить действительно лучшее?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.