II

Крупная торгово-промышленная буржуазия не заинтересована в демократическом режиме. Наоборот, с сильной монархической властью ее связывают не только исторические воспоминания, но и заботы о будущем. То, что ей необходимо, это не политическая демократия, а либеральный гражданский режим. Свобода передвижения, относительная гласность, приблизительное равенство перед судом, контроль над финансовым хозяйством бюрократии – вот что нужно для того, чтоб товарный и денежный рынок чувствовал себя в равновесии. Лишь убедившись, что все это совершенно недостижимо без народного представительства, торгово-промышленная буржуазия стала конституционной и полуконституционной. Момент ее либерального «порыва» приходится на первые месяцы прошлого года, под прямым воздействием 9 января и дальнейших стачек.

Но уже в мае под влиянием непрерывной стачечной эпидемии, дезорганизующей торгово-промышленную жизнь, крупная буржуазия выдвигает в своей программе на первый план такие требования, которые должны обеспечить свободу и непрерывность капиталистической эксплуатации: «свобода труда», т.-е. неприкосновенность штрейкбрехерства, свобода от уплаты за время стачки, т.-е. сложение с себя даже и денежных издержек по революции и т. д. Манифест 17 октября не только удовлетворял все чаяния либерального капитала, но и превышал их. А между тем требования пролетариата становились все более и более «безмерными». Дальнейшее развитие революции стало означать не только непосредственную дезорганизацию хозяйства в настоящем, но и величайшие опасности в будущем. Перспектива финансовых потрясений, связанных с победой революции, пугает крупную буржуазию больше, чем финансовое хищничество бюрократии. Буржуазия становится резко консервативной, требует порядка во что бы то ни стало и в Москве поддерживает дубасовские неистовства над пролетариатом. Таким образом, класс, который принимал наименьшее участие в политической борьбе, чувствует себя наиболее «усталым» от нее.

Либерализм помещичьего землевладения у нас старее чисто капиталистического либерализма, но немногим стойче его. Идеи демократии были всегда бесконечно чужды земской оппозиции. Либеральные помещики считали себя представителями народных нужд, так как отстаивали интересы «деревни», вернее, интересы землевладения, против центральной бюрократии, которая на счет крестьянства поддерживала индустрию. Конституционный контроль над бюрократией должен был, по их замыслу, противодействовать грюндерству за государственный счет и вообще неумеренному протекционизму. Бюрократическим выскочкам и временщикам были бы противопоставлены влиятельные местные люди, которые сумели бы провести каналы между фиском и нуждами землевладения. Считая себя прирожденными выразителями крестьянских интересов, либеральные земцы никогда не думали о политической самодеятельности крестьянства и не ожидали ее. Тем менее – революционной самодеятельности. Если революционные выступления пролетариата подействовали ободряющим образом на золотушный земский либерализм, то аграрные волнения, наоборот, сразу отбросили земцев вправо. Расширение и углубление крестьянской борьбы за «землю и волю» окончательно убивает земский либерализм. Помещик становится не «кадетом», а «юнкером».[322]

Это неотвратимый процесс. Никакие ухищрения тактики, никакая изысканность политического «такта» не сможет его остановить. Класс торгово-промышленной прибыли, как и класс земельной ренты вполне готовы были бы стать партией государственного порядка… если б этот порядок был возможен. Но так как во время приливов революции все позиции захватываются социалистическими или либеральными партиями, а во время отливов – поле переходит к государственной власти, воплощающей беспощадную репрессию, то партия порядка пока совершенно лишена возможности собрать и построить свои ряды.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.