Упущенное

Может, виновато снотворное, которое я принял всего-то несколькими часами ранее, или же сказалось ожидание в хвосте на вход в аэропорт Кеннеди, где я в течение пятидесяти минут наблюдал, как персонал «ДжетБлю» вознаграждает прочих путешественников за опоздание тем, что проводит в начало очереди, но с моей головой творилось что-то странное. Времени было шесть с четвертью, я стоял у стойки буфета и старательно опустошал внешний битком набитый карман своего рюкзака, пытаясь отыскать двадцать пять центов в дополнение к тем шести долларам, которые уже заплатил бариста за маффин и эспрессо. Мне казалось невероятно важным дать точную сумму – шесть с четвертью – хоть я и понимал: то, что мне это кажется важным, по меньшей мере странно.

И лишь после того, как я нашел-таки четвертак и сложил вещи обратно в карман рюкзака, я вспомнил, что нужно попросить у бариста чек; девушка к тому времени обслуживала следующего покупателя, молодого латиноамериканца. Я осознавал, что самое разумное – не записывать кофе с маффином в расходы, но теперь мне казалось невероятно важным получить этот чек. Я попросил бариста хотя бы выписать чек от руки, и латиноамериканец предложил мне свой. Я тепло его поблагодарил и отплатил ему за доброту тем, что ушел с его чемоданом.

Через десять минут, проверив электронную почту и просмотрев счет футбольных матчей, я опустил глаза и увидел стоявший у моих ног чемодан. Я недавно купил новый чемоданчик на колесиках «Викторинокс» шириной 52 см, а стоявший передо мной баул казался до странности огромным. К тому же это был не «Викторинокс».

Я со всех ног кинулся обратно к буфету и выяснил, что там никто сумку не забывал. Вспомнив, что так и не повесил на чемодан бирку с именем и адресом, и вообразив последствия своей ошибки – молодой латиноамериканец уже сел в самолет с моим багажом! Багажом без каких бы то ни было опознавательных знаков внутри и снаружи! – я оббежал несколько выходов на посадку и в конце концов очутился у информационной стойки. И обнаружил там молодого латиноамериканца, который общался с представительницей «ДжетБлю». Он был счастлив заполучить обратно свой баул. Но моего чемоданчика у него не оказалось.

– Давайте сперва сами попробуем его найти, а потом уж вызовем охрану, – предложила сотрудница авиакомпании. – Быть может, этот господин нечаянно увез куда-нибудь ваш чемодан и там его оставил.

Мне это показалось маловероятным. Наверняка чемодан мой уже увели, причем намеренно; интересно, подумал я, обойдусь ли я в поездке содержимым рюкзака. Я тащился по вестибюлю следом за сотрудницей «ДжетБлю», разглядывая чемодан за чемоданом, прикрепленные к своим законным владельцам, и чувствовал себя орнитологом-любителем, кому на глаза попадаются все возможные виды птиц, кроме того, который он отчаялся отыскать. Но потом мы подошли к следующему буфету, с худшей выпечкой, и я вспомнил, что стоял возле него и, борясь с туманом в голове, пытался сообразить, какой из маффинов отвечает моим требованиям. Возле маффинов, предоставленный самому себе и не замеченный никем из охраны за те двадцать минут, что он тут простоял, обнаружился мой чемоданчик.

Цель моей поездки была проста: за те семь дней, которыми я располагал, увидеть все эндемичные виды птиц на двух островах, одном Большом и одном Малом Антильском. Эндемичные островные виды (то есть такие, которые нигде больше не водятся) представляют особенный интерес для орнитологов-любителей, которые ведут списки встреченных птиц. Если на каком-то из островов мы так и не нашли те или иные виды, скорее всего, мы их больше никогда и не увидим, потому что, во-первых, на свете полным-полно других мест, где стоит побывать, прежде чем вернуться на этот остров, а во-вторых, многим эндемичным видам Карибского бассейна угрожает исчезновение, так что отыскать их будет все труднее и труднее. Имей я в запасе недели две, мог бы с полным основанием рассчитывать найти все двадцать восемь эндемичных видов Ямайки и четыре – Сент-Люсии. Но у меня была всего неделя, так что оставалось лишь положиться на удачу.

Вообще-то я не суеверен, однако же мне показалось, что я существенно истощил счет в банке кармы, отыскав потерявшийся в аэропорту чемодан; вдобавок я держусь того предрассудка, что если давать щедрые чаевые таксистам и гостиничному персоналу, то в поисках птиц мне обязательно повезет. Поэтому, замешкавшись и не оставив чаевых таксисту, доставившему меня из аэропорта Кингстона в горы Блу-Маунтинс, я расценил это как очередной дурной знак.

Хозяйка пансиона, в котором я остановился, Сьюзи Бербери, забрала меня на джипе и отвезла по ужасной дороге к себе на кофейную ферму. До недавнего времени восемьдесят процентов кофе, который выращивают на Ямайке в районе Блу-Маунтинс, экспортировали в Японию, но после аварии на Фукусиме спрос на кофе резко сократился. Местные же производители кофе покупают у фермеров лишь половину от того, что прежде продавали японцам – или платят полцены. Так что теперь Сьюзи с мужем зарабатывают на туристах, причем орнитологи-любители составляют целую треть их гостей: желание полюбоваться карибскими эндемиками не так переменчиво, как рынок кофе.

Сьюзи накормила меня кишем, напоила лимонадом из красного щавеля и отправила искать птиц. Представительница первого эндемичного вида, ямайская сахарная танагра, попалась мне у самой фермы, возле дороги, – красивая серо-синяя птица с оранжевым пятнышком на шейке; я полюбовался на нее в бинокль, но радость находки, бесспорно, была обусловлена игрой в цифры, которой я увлекся: один эндемичный вид увидел, осталось еще двадцать семь. Впоследствии мне не раз попадались сахарные танагры, но для меня они уже мало что значили: я ведь искал не их. Разумеется, приятно прогуливаться там, где полным-полно самых разных птиц. Ты словно переносишься в прошлое, когда природа была в большей степени нетронутой, не раздробленной, не истощенной: птицы – самый наглядный показатель здоровья экосистемы. Увлечение орнитологией приятно и полезно еще и тем, что приводит тебя в такие уголки, куда большинство туристов никогда не заглянет. Это туризм иного рода, в котором вуайеризм уроженца страны первого мира оправдывает навязчивое стремление включить тот или иной вид в список – и сам оправдывается этим стремлением.

Если нанять гида-орнитолога из местных, как сделал я, вы познакомитесь с людьми, которые, к счастью, не разделяют безразличного или откровенно-враждебного отношения своих соотечественников к природе. Гида, сопровождавшего меня в первое утро, звали Линдон Джонсон («Второе имя у меня не на букву „Б“»[17], пояснил он), тридцатипятилетнего сотрудника Департамента лесного хозяйства Ямайки. Выехали мы затемно (поскольку дороги там, как правило, скверные) и забрались высоко в горы, где уцелевшие участки естественного леса перемежаются кофейными фермами и прочими промыслами. За считаные часы Линдон Джонсон нашел мне двенадцать эндемиков. Был среди них и ямайский желтобрюхий тиранн – дивное название, под стать оперению, – и ямайский тоди, яркий зелено-золотисто-красный красавчик, которого здесь называют «раста-птицей», и маленький пестрый лесной певун в черно-белой габардиновой жилетке. Ямайские леса кишат его близкими родственниками: здесь водятся десятки самых разных, куда более ярких североамериканских перелетных птиц, чье присутствие превращает приверженность лесного певуна к одному-единственному острову в болезненное, совершенно необъяснимое пристрастие – ведь прочие-то улетают за тысячи миль, а в тропиках лишь зимуют.

Неподалеку от дороги Линдон также услышал голос одного из самых неуловимых ямайских эндемиков, ящеричной кукушки, и мы долго вглядывались в густую чащу в надежде хоть мельком увидеть птицу. Погода стояла прекрасная, нежаркая, и тишину нарушал лишь шум грузовиков со сборщиками плодов кофейного дерева. Зреющие ягоды краснели ниже на склонах с проложенными для горных велосипедов тропами, которым местный предприниматель дал названия типа «Шило в жопе». Когда стало ясно, что кукушка совершенно не стремится попасться нам на глаза, мы перебрались в другой лес, поближе к ферме Лайм-Три, и у меня появилось дурное предчувствие, что кукушку мы так и не увидим. Это как в футболе: когда игра идет на время и в самом начале ты пропустил гол, то потом весь матч будешь из-за этого переживать, – вот так и пропущенные в самом начале основные эндемики не дают покоя.

К двум часам дня, когда солнце уже припекало так сильно, что птицы попрятались, я успел увидать восемнадцать эндемиков – так много, что даже принялся перебирать их в уме, привязывая к месту, где увидел. Мой приятель Тодд Ньюберри, автор книги «Завзятый орнитолог» (The Ardent Birder), убежден, что вносить в список следует лишь запомнившиеся виды: если в списке попадется птица, с которой не связано никакого воспоминания, ее нужно вычеркнуть. Я-то не настолько категоричен (если в моем списке из поездки по Эквадору указано, что я видел краснобрюхую танагру, значит, я ее точно видел, Бог мне свидетель), но все же, как и Тодд, считаю, что наблюдение за птицами следует воспринимать как возможность получше узнать место, куда приехал, а не просто упражнение «сделай пометку в списке». Цифры здесь важны ровно настолько, насколько вообще важен счет в любой игре, – как некая абстрактная цель, дабы подстегнуть себя заняться делом, подчас сопряженным с неудобствами: проснуться в половину пятого утра, стоять как вкопанный, пока ноги не заболят, отбиваться от клещей и комаров – словом, терпеть все то, на что без четкой цели сроду не согласишься.

Я полагал, что шансы на победу у меня велики: оставалось еще целых три дня и всего-то десять эндемиков. Но раньше времени почивать на лаврах – большая ошибка. Следующее утро выдалось прекрасным, нежарким, и при всем этом за первые пять часов поисков мы с Линдоном не нашли в лесах Блу-Маунтинс ни одного нового эндемика. И лишь в одиннадцать Линдон каким-то чудом углядел черного ямайского бекарда в густой листве, где, как мне казалось, вообще не было птиц. А чуть поодаль заметил в переплетении лиан и эпифитов еще одну черную птицу. И хотя разглядеть ее целиком мне так и не удалось, однако отдельные части я рассмотрел неплохо и уверил себя, что видел ямайского кассика, редчайший островной эндемик. Водится он только в глухих естественных лесах, которые ныне встречаются едва ли не реже самого кассика. Мне было его жаль, и все-таки я порадовался – эгоистично, как орнитолог-любитель, – что включил в список самый редкий вид здешних птиц. Оставалось еще восемь из двадцати восьми – и всего один день.

В гостиничке на северо-восточной оконечности острова я поужинал со следующим гидом, Рикардо Миллером, чиновником местной государственной организации по охране птиц и президентом Национального клуба любителей птиц Ямайки. Рикардо симпатичный, смышленый, в очках. Рос в бедной семье, мечтал стать летчиком. Поступил в Объединенный кадетский корпус Ямайки, в пятнадцать лет получил одну из двух ежегодных стипендий на обучение летному делу (на одномоторной «Сессне-150»). Затем пытался поступить в училище ВВС: письменный экзамен сдал на отлично, а вот медкомиссию не прошел – сколиоз. План «Б» был пойти в математики, однако это показалось ему непрактичным, и Рикардо привел в действие план «В»: выучился на эколога.

– Мне всегда нравилось находиться на открытом воздухе, – пояснил он мне, – к тому же я видел, что пляжи застраивают отелями. А там, где я ребенком продирался сквозь буш, давным-давно нет никакого буша. Вот я и подумал, что такими темпами стране обязательно понадобятся экологи.

– А ваши родители не были против?

– Были, конечно. Они хотели, чтобы я стал врачом или еще кем-нибудь в этом роде.

Одна из трудностей с охраной птиц на Ямайке заключается в отсутствии профильного образования. Некоторые НКО что-то в этом смысле делают, однако денег на то, чтобы познакомить основную массу школьников с природным наследием страны, все равно не хватает; герпетолог и орнитолог-любитель из университета, некогда приобщавший к орнитологии студентов вроде Рикардо, не так давно скончался. Поэтому птицами на Ямайке сейчас занимаются исключительно иностранцы, а тридцатилетний Рикардо – самый молодой активный член клуба любителей птиц.

Однако существуют и более серьезные проблемы с защитой окружающей среды на Ямайке – демографические, культурные, экономические.

– У меня такое чувство, что наше население растет не по дням, а по часам, – признался Рикардо. – А это значит, что экология неизбежно страдает. Я был уверен, что нас где-то два миллиона, но недавно узнал, что три. Как-то уж очень все быстро.

– Я слышал, что даже не три, а три с половиной миллиона, – ответил я.

– Вот видите! Не по дням, а по часам!

По словам Рикардо, ямайцы брезгуют живой природой.

– Терпеть не могут пресмыкающихся и прочих гадов, – сказал Рикардо. – Увидят змею – тут же забьют насмерть. Если случится заметить в доме геккона, они обливают его спреем от насекомых. А крокодилов считают людоедами. – Вдобавок Рикардо уверен, что недавний наплыв китайских дельцов изменил привычки ямайцев в худшую сторону. – Раньше на Ямайке крокодилов просто убивали, – пояснил он, – теперь же едят. Моя знакомая, биолог, изучала один водоемчик, который заполняется в прилив. Как-то раз пришла туда, смотрит – а там китаец с ножиком, подбирает с камней моллюсков и ест. Так она даже расплакалась: пришлось искать другой водоем.

Я обмолвился, что в тех государствах Южной Америки, где преобладает коренное население, природоохранная деятельность поставлена лучше, чем там, где большинство жителей – иммигранты, и Рикардо согласился, что Ямайка в этом смысле похожа на Чили.

– Ямайцев привезли сюда в качестве рабов, – сказал он. – И связь с природой они, похоже, утратили где-то на Среднем пути[18]. Любят легкую наживу. За пойманного попугая тебе не дадут и сотни американских долларов. Если же оставить его в лесу и привозить туристов на него посмотреть, выручишь гораздо больше. Но браконьеры этого не понимают: им проще срубить дерево, чтобы добраться до гнезда, что, разумеется, самым негативным образом сказывается на популяции попугаев, потому что те обитают в старых лесах с естественными гнездовьями. То же и с морскими черепахами: к чему убивать самку, которая приплыла, чтобы отложить сотни яиц? То же с омарами: зачем убивать икряную самку?

В обязанности Рикардо входит работа с местными охотниками, которым в конце лета разрешено добыть ограниченное количество голубей и горлиц четырех обитающих на острове видов. Обычно охотники – естественные помощники экологов, но и тут Ямайку преследуют призраки прошлого.

– Ямайцы относятся к охоте свысока, – пояснил Рикардо, – поскольку колонисты оставили нам охотничью культуру людей богатых, имеющих дорогое оружие; бедные же их ненавидели. Местные считают, что правительство поощряет охоту, при том что запрещает простым людям держать птиц в клетках – то есть опять-таки притесняет бедняков.

Лучший способ преодолеть экономические препятствия для охраны природы – экотуризм. Управление туризма активно продвигает Ямайку среди орнитологов-любителей, возит турагентства в ознакомительные поездки, однако для того, чтобы создать серьезную экотуристическую инфраструктуру, необходимы солидные средства, а без инфраструктуры экотуризм не принесет большой прибыли. Поэтому правительство продолжает настаивать на том, что нужно строить мегаотели по системе «все включено», поскольку те обеспечат работой не горстку, а сотни человек.

– Бо?льшую часть времени эти отели пустуют, – рассказал Рикардо, – и если открывается новый, значит, у старого дела пойдут хуже. Я так думаю, что разрешение на строительство новых гостиниц нужно выдавать, только если сто процентов старых сто процентов времени заняты на сто процентов.

Я спросил у Рикардо, ведет ли он список птиц.

– Веду, – смущенно улыбнулся он. – Не буду врать. У меня в нем где-то сто восемьдесят восемь видов.

– То есть примерно сто восемьдесят восемь.

Тут он со смехом рассказал, как в сентябре, прогуливаясь рано утром по берегу, обнаружил обессилевшую перелетную птицу. Улететь она не могла, и он сфотографировал ее мобильным телефоном. А потом, уже дома, с помощью друзей определил, что это сероголовый масковый певун.

– Так что, может, уже и сто восемьдесят девять, – подытожил Рикардо.

На следующее утро в половине шестого я вышел в фойе гостиницы, но Рикардо не обнаружил и решил было, что он оказался менее обязательным, чем я сперва подумал. Тут он выбежал из темноты на подъездную дорожку и сообщил, что слышал ямайскую совку, которая порхнула на дерево. Я бросился за фонариком. Мы посветили в листву, но так и не увидели характерное отражение луча в совиных глазах, однако потом птица взлетела, и, прежде чем скрылась, я успел ее рассмотреть в бинокль в свете фонарика, так что по размеру, светло-коричневому оперению и характерному совообразному облику определил, кто это был.

Мы направились на Экклсдаун-роуд, полоску асфальтированной дороги, которая вьется по лесистым предгорьям Джон-Кроу-Маунтинс. («Джон Кроу» – местное название грифа-индейки, сутулой краснолицей птицы с черным оперением; говорят, грифа прозвали так в честь священника по имени Джон, сутулого, с обгоревшим докрасна лицом, в длинной черной сутане, который некогда бродил по этим краям, надеясь обратить туземцев в христианство.) Между ливнями мы с Рикардо прошли несколько миль и видели два эндемичных ямайских вида попугая, три огромных каштановобрюхих пиайи, стайку ямайских воронов (которых здесь за характерный голос называют «вороны-бормотуны»), а на самой верхушке дерева мелькнули малиновые штанишки колибри – так называемой «колибри-манго».

Больше всего нам хотелось отыскать широкохохлого земляного голубя, скрытного наземного обитателя, которого ямайцы окрестили «горным ведьмаком». Этот вид, почти такой же редкий, как черные дрозды, находится под угрозой из-за уничтожения среды его обитания; кроме того, на этих голубей охотятся завезенные на остров мангусты. Наконец Рикардо услышал голубиный голос, а я мельком успел заметить, как птица порхнула над самой дорогой. Не успели мы прибыть на место, где только что пролетел голубь, как идиллическую тишину Экклсдаун-роуд нарушило появление автомобиля, одного из первых, которые попадались нам все утро; водитель несколько раз надавил на клаксон. С другой стороны показались двое мужчин – один с мощной цепной пилой, второй с канистрой бензина. И практически моментально в зарослях ниже по склону взвыла пила, а вскоре и затрещало падающее дерево. Возможно, широкохохлый земляной голубь нам все равно не попался бы на глаза, но этот случай наглядно продемонстрировал, как обстоят дела с охраной природы в бедной стране с плотным населением. Несмотря на то что земля, на которой мы находились, принадлежала государству, бо?льшую ее часть сдали в долгосрочную аренду частным лицам; у департамента лесного хозяйства просто не хватает ресурсов для сколь-нибудь успешной борьбы с незаконной вырубкой. Так что горные ведьмаки продолжают исчезать.

К тому времени, когда Рикардо уехал в Кингстон, в моем списке не хватало всего двух эндемиков: я упустил широкохохлого земляного голубя и ящеричной кукушки. На следующее утро я встал рано и снова отправился на Экклсдаун-роуд, но лил дождь, причем все сильнее и сильнее, так что ничего нового до отъезда в аэропорт я не увидел. Меня так и подмывало включить обеих птиц в список – в конце концов, я слышал крик кукушки и мельком видел голубя, – но, следуя правилам игры, я все же решил, что охватил все ямайские эндемики, кроме двух. Обычно в таких случаях утешают себя примерно так: «Ну что ж, зато будет повод вернуться на Ямайку», но я отдавал себе отчет, что в следующую поездку на Карибы выберу острова, где обитает больше видов, которые мне еще не попадались. Наблюдение за птицами привлекает еще и потому, что неудачи неизбежны: ведь всех птиц на планете увидеть невозможно; игры же, в которых обеспечена победа, не стоят внимания. Так что я, скорее всего, уже никогда не увижу ни широкохохлого земляного голубя, ни ящеричную кукушку.

В аэропорту Сент-Люсии меня встретил пожарный на пенсии, Олсон Питер; по пути из Кастри в гостиницу под названием «Райский мир» на Атлантическом побережье острова он показал мне несколько пожарных депо. Памятуя об ошибке, совершенной на Ямайке, я вручил Питеру двадцать долларов чаевых и удивился, когда тот скривился, пряча их в карман. Хозяйка гостиницы, Лоррейн Ройалл, объяснила, что нужно было дать ему пятьдесят долларов, поскольку проезд из аэропорта до гостиницы не был заранее оплачен, как я решил по ямайскому опыту. Она пообещала, что потом вернет Питеру деньги, но я усмотрел в этом своем новом промахе недобрый знак.

Наутро я встретился с гидом по имени Мелвин, который материализовался из рассветных сумерек, точно джинн, в облаке конопляного дыма, пока я завтракал на заднем крыльце гостиницы. Мелвин был в резиновых сапогах, закатанных джинсах, длинной футболке в сеточку и вязаной шапке. От гостиницы Лоррейн он провел меня через банановую ферму к одиноко растущему азиатскому декоративному деревцу, pommier d’amour, усыпанному ярко-розовыми цветами и колибри. Стоя на толстом розовом ковре перед деревцем, я и без бинокля видел птиц. Затем мы с Мелвином поехали к основной дороге вдоль побережья и оставили машину у просеки в «сухом» лесу, который можно было назвать сухим лишь по сравнению с высокогорным дождевым. Мелвин приложил большой палец к губам, ритмично запищал, и ему тут же ответила парочка белогрудых пищуховых пересмешников. Они с любопытством понаблюдали за нами с ближайшего дерева, убедились, что мы не птицы, и скрылись из глаз. Пересмешники, как следует из названия, существа хитрые и энергичные, и мне было жаль, что они так быстро улетели.

Определение видов – категорий, на основе которых орнитологи и составляют свои списки, – предмет нескончаемых научных споров. Разделить мир птиц на виды с латинскими наименованиями – значит навязать до известной степени произвольную классификацию подвижной и невероятно сложной системе генов, гибридизации и эволюции. Многие карибские эндемики как две капли воды похожи на гораздо более распространенные материковые виды, и все же в островной изоляции они эволюционировали, а потому и голоса у них хоть чуть-чуть, да другие, а также оперение, строение и повадки. (Я бы, например, в жизни не отличил воронов с Ямайки от воронов за моим окном на Манхэттене.) Союз орнитологов вечно проверяет и перепроверяет официальную классификацию, смешивая разные виды в один или разделяя один вид на два или несколько новых. Из-за таких разделений порой возникает то, что любители птиц называют «диванными видами»: ты получаешь новую птицу в список, не вставая с дивана. Это как все время пересматривать определения филд-гола и тачдауна, меняя результаты уже сыгранных матчей.

Впрочем, белогрудый пищуховый пересмешник – вовсе не какой-то неопределенный вид. Его не перепутаешь ни с кем: темная спинка, ослепительно-белая грудка. Некогда эти птицы в изобилии водились и на Мартинике, и на Сент-Люсии, но с ухудшением условий обитания существенно сократилось и количество птиц. Сейчас их на Мартинике осталось от силы сотни две и что-то около тысячи на Сент-Люсии, на небольших участках сухого леса на Атлантическом побережье. Семь лет назад владельцы земельного надела площадью 554 акра, расположенного в самом сердце ареала обитания пересмешников, принялись расчищать землю под курортный комплекс с неудачным (как сочли бы пересмешники) названием «Le Paradis», то есть рай. Потом у застройщиков начались финансовые проблемы, однако к тому времени они уже отпугнули бо?льшую часть пересмешников, которые и без того находятся под угрозой исчезновения: успели сделать поле для гольфа и начали строить несколько огромных гостиниц. Разрушающиеся недострои, похожие на руины какой-то давней войны, по сей день видны с главной дороги: в них скапливается дождевая вода.

Когда я возвращался в Нью-Йорк, наш самолет пролетел над этим «парадизом», и я полюбовался полем для гольфа, зарастающим густым кустарником – отличное место для многих птиц, но не для пересмешников: им все-таки нужен лес. Признаться, застройщиков мне было ничуть не жаль. Капитан, обращаясь к пассажирам, все поминал с досадой «рай», который мы покидаем, а когда мы приземлились в Нью-Йорке, первым же делом сказал: «С возвращением в реальный мир». Я же подумал, что пилот все видит с точностью до наоборот. Даже во время сильнейшего финансового кризиса американцы купаются в сказочной роскоши, которая большинству обитателей Вест-Индии недоступна, и, несмотря на сильную политическую оппозицию, мы заботимся о том, чтобы наш собственный вымирающий вид если не процветал, то все-таки и не знал крайней нужды. Реальный же мир, с его нездоровым приростом численности населения и избытком объектов туристического комплекса, расположен гораздо южнее.

Гидом орнитологов-любителей Мелвин стал ради приработка: основное его занятие – поиск и изучение растений для департамента лесного хозяйства Сент-Люсии. Он держался очень любезно, с ловкостью обнаруживал птиц в густой листве и выманивал из укрытия, чтобы можно было их рассмотреть – мы полюбовались чудесной здешней славкой и многочисленными прочими эндемиками Малых Антильских островов, в том числе и серым пищуховым пересмешником, – однако гид частенько путался в названиях, поэтому я решил, что во второй день на Сент-Люсии будет неплохо поискать оставшиеся три эндемика с профессиональным орнитологом, которого посоветовала Лоррейн. Загвоздка в том, добавила она, что этот гид – адвентист седьмого дня и, поскольку сегодня суббота, не отвечает на ее сообщения; возможно, вообще откликнется только завтра.

Ближе к вечеру, когда стало попрохладнее, я отправился в парк Де Картье, чтобы отыскать еще эндемик-другой. Несколько дорог неожиданно обрывались из-за оползней после урагана Томас, я поехал искать объезд и окончательно сбился с пути, однако все-таки умудрился добраться до парка за сорок пять минут до заката. Помчался с биноклем по тропе, то и дело останавливаясь на просеках, чтобы присмотреться и прислушаться, однако в дождевом лесу, пусть и отменно сохранном, казалось, не было ни одной птицы. Наконец я вспомнил основное правило орнитолога-любителя: «Лучшие птицы – всегда у парковки», поспешил обратно к машине, заслышал крики попугаев, возвращавшихся в гнезда, – и, разумеется, в полутьме заметил на парковке пролетавшего сент-люсийского попугая, причем даже умудрился хорошенько его разглядеть.

На ужин я отправился в один из близлежащих ресторанчиков, где подавали крепкое спиртное, а не только пиво. За столиком на веранде обнаружился разговорчивый британец по имени Найджел, две молодые британки и, к моему удивлению, орнитолог-адвентист. Оказалось, что Найджел – продюсер фильмов о природе с канала Discovery и на следующий день адвентист ведет его смотреть на птиц. Найджел предложил мне пойти с ними, но мы с ним нацелились на разные виды, к тому же меня взяла досада, что адвентист не ответил на сообщения Лоррейн и не проводит субботу дома, как того требует его вера. Я сел за соседний стол и слушал, как Найджел пичкает девиц историями о виденных им чудесных птицах Малых Антильских островов. Адвентист подошел, извинился и объяснил: он-де думал, что я приеду только через неделю. Я ответил, мол, ничего страшного.

Когда я вернулся в «Райский мир», Лоррейн сообщила, что ей только что звонил адвентист.

– И сразу же заявил, что это не его вина. А чья еще-то? Я же ему прислала даты в сообщении, он их сам себе куда-то там переписал!

Я ответил: наверное, адвентист просто решил, что продюсер с Discovery Channel заплатит больше.

– Я об этом как-то не подумала, – призналась Лоррейн.

Я уверил ее, что вполне доволен Мелвином.

На следующее утро мы снова поехали в парк Де Картье, наткнулись там на адвентиста с Найджелом и согласились отправиться вместе с ними на поиски. Адвентист показался мне довольно милым и в птицах разбирался отлично; навьючивший же на себя телескоп и треногу Найджел доказал, что явно не дилетант и не случайный зевака, а настоящий заядлый орнитолог, влюбленный в птиц по уши. Я обмолвился Мелвину, что накануне вечером Найджел произвел на меня не самое благоприятное впечатление, когда пил и рисовался перед девицами. На это Мелвин сочувственно кивнул: «Это все от волнения». В телескоп Найджела мы самым превосходным образом разглядели сидевших на ветках сент-люсийских попугаев, обладавших лучшими отличительными чертами своего вида: общительностью, радужным оперением, роскошными узорами на голове и плечах, выразительными смышлеными глазами. Удовольствие, с которым Найджел за ними наблюдал, совершенно реабилитировало его в моем мнении.

Дождь усилился, и, как ни старались адвентист с Мелвином, им не удалось выманить птиц, которые явно не желали покидать укрытие. Я упустил и сент-люсийского цветного трупиала, и черного зяблика; мы с Мелвином вернулись на побережье. Там, в месте обитания пересмешников, Мелвин настойчивым писком выманил к нам самку черного зяблика. Тут мы услышали, что Найджел и адвентист с треском продираются сквозь кусты чуть выше по склону, вскарабкались по грязной тропинке к ним и увидели Найджела по грудь в траве – и это при том, что на Сент-Люсии, как меня не раз предупреждали, кишат ядовитые ямкоголовые гадюки. Найджел оглянулся через плечо и послал мне безумную улыбку – как родственной душе, адвентист же сообщил, что им пока так и не удалось хорошенько рассмотреть белогрудого пищухового пересмешника – только раз видели, и то мельком. Я умолчал, что мы с Мелвином накануне за какие-нибудь полминуты увидели аж двух.

Днем я снова попытался найти в парке Де Картье трупиала, но погода выдалась дождливая и туманная. К ночи я совершенно выбился из сил из-за тщетных поисков и из-за того, что каждое утро просыпался в пять часов, но все-таки дал себе слово назавтра встать затемно и попробовать еще раз. Однако утром мне не захотелось вылезать из-под одеяла. Главное в играх – не задумываться о причинах, по которым вы в них участвуете. В основе всего – зияющая пустота, ближайшая родственница небытия, притаившегося под поверхностью нашего хлопотливого существования. Два ямайских эндемика я уже упустил – какая разница, упущу ли я еще и сент-люсийский? Какая вообще разница, видел я тех птиц или нет?

За поздний подъем меня вознаградил ливень, продолжавшийся с восьми до девяти утра, – я все равно не увидел бы трупиала, вдобавок обрадовался случаю разобрать электронную почту. Однако, когда я отвечал на письма, вышло солнце. Я вдруг подумал, что до отъезда в аэропорт еще несколько часов и я успею увидеть немало птиц, так что в спешке собрал вещи и сорвался в сухой лес, который накануне показал мне Мелвин. Утренний дождь распугал всех птиц, и они только-только оживали. Как же я рад был их видеть! Я нашел новую птицу из списка – белобрюхую элению, которая якобы «широко распространена» на Сент-Люсии, но мне до сих пор не попадалась на глаза – однако с неменьшим удовольствием понаблюдал за уже знакомыми мухоловками и снегирями. Я встретил их впервые всего лишь два дня назад, но мне уже казалось, будто мы с ними старые друзья.

Дальше по побережью, неподалеку от маяка во Вье-Форе, я наблюдал за парой фрегатов, которые не то дрались, не то любезничали в воздухе, прямо у меня над головой. Я видел синее небо, синий океан, зеленые леса. Фаэтона, медленно кружившего над водой. Порхающих всюду колибри. Еще немного, и мне пора было ехать в аэропорт, но я медленно шел по дороге, все так же надеясь наверстать упущенное и отыскать сент-люсийского трупиала – все так же тщетно.