Эпилог

Пожалуй, если бы Константина Березина спросили, какие мгновения своей жизни он желал бы пережить вновь, — он не нашел бы, что ответить. Но без всякого колебания уверил бы любого: он ни за что не согласился бы вновь вернуться в один из тех дней, когда, засыпая, каждый раз надеялся увидеть во сне знакомую комнату и ее робкого постояльца. Увы, он спал без снов и наутро, разбитый и измученный виной, курил на кухне, садился за бумаги покойного дяди, рассеянно отвечал на телефонные звонки — и ждал, когда наступающий вечер хоть на несколько мгновений успокоит сердце промельком напрасной надежды.

Так прошел почти месяц. А потом Березин начал привыкать. Он уговаривал себя, что, возможно, Илье так будет лучше. И что ему, Березину, неплохо бы тоже забыть обо всем и окунуться в работу.

Видимо, с разрушением камер связь, принесшая ему и его новому другу столько приятных минут и ставшая причиной страданий, распалась. Возможно, последние оплавляющиеся под землей кристаллы еще позволили ему вернуться в прошлое и вытащить Илью из-под завала. Но на этом все.

Березин заставлял себя верить, что его друг здоров и счастлив в кругу близких. Пытался представить себе Илью сидящим за чаем с Натальей Михайловной и хлопочущую вокруг него квартирную хозяйку.

«На все воля Божья», — невесело подумал он, забираясь прямо в халате под одеяло. На улице похолодало, и в воздухе уже чувствовалось стылое дыхание осени. Березин поежился и, глядя в окно на блестящие от дождя ветки лип, подумал: как легко он, однако, привык к чуду, как просто принял саму возможность переходов во времени. Каким оказался доверчивым. Удивительно доверчивым. Что здесь, в будущем, что там, в прошлом — где он был Ильей Яковлевым, маленьким чиновником из комнатки с одним окном.

Стук дождя стих, сменившись едва слышным потрескиванием свечного нагара. Дохнуло теплом. Березин приоткрыл глаза — и тотчас вскочил с радостным вскриком. Возле постели, где он спал, на краешке кресла сидел Илья Александровичу весело смотрел на него.

Во внешности Ильи многое изменилось — стал он бледнее, черты лица заострились, а между бровями залегла едва заметная складка. Когда он протянул навстречу другу худые руки, стало заметно, что пальцы его дрожат. Он поспешно уронил ладони на колени.

Березин подскочил к нему и горячо обнял.

— Извини, Константин Петрович, что заставил тебя поволноваться обо мне, — прошептал, улыбаясь, Яковлев. — Совсем ты расчувствовался, а посланцам из грядущего сие едва ли пристало. Право, если бы знал я, голубчик, что ты будешь так убиваться, то ни за что не согласился бы на лекарства.

— Какие? — спросил Березин, замечая следы болезни на лице друга.

— Откуда мне знать, — отмахнулся Илья, — разве я доктор? Но поговаривали, что на мне испытывает Матвей Родионович какие-то впрыскивания по собственной новейшей методе. Помню лишь, от них становилось мне так покойно, все вокруг делалось безразличным, что вовсе мне не свойственно.

— Как я рад, Илья Александрович, как рад, — прошептал вполголоса Березин, вглядываясь в бледное, но живое знакомое лицо.

— Ну, батюшка, эка ты, — укоризненно покачал головой Илья. — Ведь у нас с тобой дело есть большой важности. Я давеча в лечебнице много передумал. Ведь покойный свет Яков Вилимович легок был на подъем, всю Россию-матушку изъездил, многие европейские земли посещал… Мог он и там какие-нибудь хрустальные комнаты оставить. И наше с тобой первейшее дело все тщательнейшим образом узнать…

Видимо, в это мгновение какое-то ночное насекомое неосторожно коснулось пламени свечи. Она вспыхнула, и тишина отозвалась мелодичным стеклянным звоном.