КОНЕЦ ДЕТСТВА

Более двух лет разделяют две кинохроники Нарнии. Больше тысячи лет протекло по времени сказочной страны. Многое изменилось и в кадре, и за кадром.

Если в начале нового столетия какому-то книжному жанру грех жаловаться на невнимание большого кино, так это фэнтези. Особенно фэнтези для юного читателя. Но… неладно что-то в детском королевстве. Завоевавшие небывалую популярность экранизации книг Толкина и Роулинг дали коллегам по цеху волшебный билет в заэкранное пространство. И оказали медвежью услугу сформировав «прокрустово ложе» визуальных и постановочных решений. Теперь едва ли не во всякой очередной киноверсии детской фэнтези угадываются шаблоны «Властелина Колец» или серии о Гарри Поттере.

От соблазна удержался разве что Тим Бартон, благодаря сложившемуся авторскому стилю. В иных же случаях доходит до абсурда. Так, постановка «Восхода Тьмы» по произведениям Сьюзан Купер выглядит клоном похождений мальчика из Хогвартса, в то время как оригинал написан задолго до первой книги Роулинг. Инерция столь сильна, что у неподготовленного зрителя может сложиться впечатление, будто он смотрит воплощение одного большого межавторского цикла.

Вышедшая под занавес 2005 года картина «Хроники Нарнии: Лев, колдунья и волшебный шкаф» при всех достоинствах уже являла собой пример инерции. Упоительные пролеты камеры над новозеландскими пейзажами отсылали к творениям Джексона. Многоцветье волшебных рас будто эмигрировало из «Бесконечной истории». А дети-родственники, прежде чем попасть в Нарнию, успели подучиться магии, слетать в Небыляндию и пережить «33 несчастья».

Однако режиссер Эндрю Адамсон если и проигрывал более скорым предшественникам, то всего лишь по очкам. Не предложив визуальной новизны, он сконцентрировался на деталях. В чем и преуспел, будь то авианалет в прологе или надпись на корешке фолианта «Человек — это миф?» Кроме того, ленту Адамсона отличали два важных момента. Во-первых, она оказалась по-хорошему детской, лишенной мрачной готики или циничного «черного» юмора. Во-вторых, режиссер ненавязчиво и уважительно к первоисточнику сумел передать миссионерское послание Льюиса. Наиболее жесткая и драматичная сцена добровольной жертвы Аслана приемами воздействия на зрителя даже перекликалась с гибсоновскими «Страстями Христовыми».

Адамсон остался в режиссерском кресле фильма-продолжения «Хроники Нарнии: Принц Каспиан». Но возвращение в Нарнию далось труднее. Сюжет повести Льюиса, четвертой по внутренней хронологии, не линеен. Перенести его на экран близко к тексту не представлялось возможным. А юные актеры выросли значительно больше, чем требовалось по книге. Уильяму Мосли, «старшему из Певенси», исполнилось двадцать. Потому вместо тринадцатилетнего принца Каспиана на экране действует мужчина, сыгранный двадцатишестилетним театральным актером Беном Борисом (ранее появлялся в эпизоде «Звездной пыли»). Однако Адамсон сумел превратить внешние обстоятельства в творческий ход, привнеся еще и личные мотивы, о чем признался в интервью. Вторая часть «Хроник Нарнии» стала фильмом о взрослении. О расставании с детством. О неизбежности перемен. Все центральные герои так или иначе пытаются вернуть нечто утраченное, ту Нарнию, какой они ее помнят, о какой мечтают. Все терпят поражение в своих попытках. А правым, как всегда, оказывается Аслан: изменить можно только то, что будет.

Смена идейной составляющей, естественно, привела к иному видеоряду. «Лев, колдунья и волшебный шкаф» делали упор на сказочность происходящего, а «Принц Каспиан» — на героику. Реальность суровее сказки, а люди-враги, не верящие в магию, намного опаснее Белой Колдуньи. Отсюда большее количество батальных сцен (даже по сравнению с книгой) и темных, холодных цветов. Симпатичных говорящих зверей в кадре стало куда меньше, зато появились струйки крови. И даже дыхание Аслана не отменяет множества смертей от меча и арбалетного болта.

Растеряв детскую наивность первой серии, вторая часть уже не в силах противостоять чарам взрослых маркетинговых клише. В результате нарнийские ландшафты и эпические схватки почти копируют Средиземье, а в отношения подростков «вдруг» проникает любовная линия с обязательным поцелуем в финале. Хотя встречаются и остроумные аллюзии, вроде трех Мышкетеров с ухватками Кота-в-сапогах из «Шрека 2» того же Адамсона.

Прежняя солнечная Нарния появляется лишь раз в начале, когда дети впервые ступают на берег моря. Все проходит, даже детство в сказочной стране. Какой будет эта страна в третьем фильме, увидим через пару лет.

Аркадий ШУШПАНОВ