Нестор Махно: я несу смерть

25 сентября 1919 года в здании московского комитета партии в Леонтьевском переулке, дом 18, шло большое совещание. С докладом выступал кандидат в члены политбюро ЦК и редактор газеты «Правда» Николай Иванович Бухарин, в ту пору главный партийный идеолог. Ждали и Владимира Ильича Ленина. Но он не пришел — на свое счастье.

Около девяти вечера раздался взрыв — в окно бросили бомбу. Бухарин был ранен, как и еще полсотни человек — в основном московские партийные работники. Были и убитые. Развалы разбирали всю ночь, вытаскивали тела убитых и раненых.

Среди жертв могли быть Александра Михайловна Коллонтай, первая в нашей стране женщина-министр, и Инесса Федоровна Арманд, которая так нравилась Ленину и которая возглавила отдел ЦК партии по работе среди женщин.

«Пережили большую встряску со взрывом на Леонтьевском переулке, — вспоминала Александра Михайловна. — Совершенная случайность, что я избежала гибели. Мы с Инессой Арманд за полчаса до бомбы ушли из зала: спешили в ЦК, где нас ждала Надежда Константиновна Крупская. А мы сидели близ дверей, где взорвалась бомба».

Ответственность за теракт взяли на себя анархисты. Они наказывали большевиков за предательство идеалов революции. Двоих боевиков, которые бросили мощную бомбу, застрелили на месте, прямо в Леонтьевском переулке. Семеро анархистов предпочли самоубийство — подорвали себя, когда их окружили чекисты. Еще восьмерых арестовали и расстреляли. Чекисты искали и методично уничтожали анархистов, хотя еще недавно большевики и анархисты были союзниками.

Скажем, прекратить работу Учредительного собрания, которое в январе 1918 года собралось в Петрограде в Таврическом дворце, поручили отряду моряков под командованием анархиста Анатолия Григорьевича Викторского (Железняка). Он и разогнал депутатов-говорунов по приказу балтийского матроса Петра Дыбенко.

А брат Павла Дыбенко — Федор Дыбенко сам был «анархистом-коммунистом». В Гражданскую войну командовал 42-й стрелковой дивизией. Один из его полков отступил.

Дыбенко прибыл туда на бронепоезде «Истребитель» и в гневе приказал расстрелять за отступление каждого одиннадцатого. Но бойцы не позволили ему устроить расстрел и убили его самого.

После Октября семнадцатого года анархисты пришли в новые органы управления, создаваемые советской властью. Трудились в аппарате Наркомата иностранных дел, служили в органах госбезопасности, стали профессиональными чекистами.

Надо разделить анархистов на идейных, у которых была программа, и на тех, кто просто наслаждался революционной вольницей. Для идейных анархистов революция — это процесс. Они считали, что недостаточно взять власть. Революция сама по себе не уничтожает пресс давящей человека государственной машины. Главное для анархистов — сознательный отказ подчиняться властям и законам, причем любым властям и законам. Все очень просто: «Если людей можно заставить подчиняться хорошему закону, то их можно заставить подчиняться и плохому закону».

Анархисты считали необходимым создавать децентрализованные коллективы — без вождя и лидера, где у всех равный голос. Свобода — привычка, ее надо вырабатывать. Анархизм — это еще и борьба с мещанством, тупостью, рутиной и мертвечиной в искусстве во имя революционной переделки жизни. Анархизм был рожден стремлением освободиться от давящего государственного аппарата.

Вождя анархистов князя Петра Алексеевича Кропоткина поразил разговор с Лениным в 1918 году: «Я упрекал его, что он за покушение на него допустил убить две с половиной тысячи невинных людей. Но оказалось, что это не произвело на него никакого впечатления. Я понял, что убеждать этого человека в чем бы то ни было совершенно напрасно!»

Петр Кропоткин умер от воспаления легких 8 февраля 1921 года в Дмитрове, где жил после революции. Бесстрашная революционерка Мина Львовна Свирская рассказывала, как после похорон поехала в Плехановский институт, где вспоминали вождя анархистов.

Аудитория была переполнена. Многие желали выступить. Присутствовал и нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский. Как член правительства он дал слово, что все могут говорить свободно и никто не пострадает. Но сразу же после собрания двое ораторов были арестованы. Возмущенная Свирская в час ночи дозвонилась Луначарскому.

— Будьте спокойны, — заверил ее нарком, — вы не успеете доехать до дома, как они будут освобождены.

Прошло несколько дней, но чекисты никого не отпустили. Упорная Свирская пришла к Луначарскому в Кремль. Узнав, что его вмешательство не возымело действия, он весь съежился, как от удара, и пробормотал:

— Ну, что я могу поделать.

Мина Свирская ушла. Она вскоре сама угодила за решетку. За свою принципиальность и бескомпромиссность провела в заключении двадцать пять лет.

Взрыв в Леонтьевском переулке имел последствия не только для анархистов. Тогда погибли двенадцать партийных работников. Среди них самым заметным был секретарь столичного горкома Владимир Михайлович Загорский, соратник Свердлова и близкий к Ленину человек.

Смерть Загорского, на которого Ленин опирался, была для него большой и невосполнимой потерей.

В большевистском руководстве развернулась скрытая борьба за власть. Сталин, который не был в эмиграции в отличие от Ленина и других, оказался своим для массы, которая поспешила присоединиться к правящей партии. Старые большевики почувствовали себя неуютно.

Сохранилось любопытнейшее письмо Владимира Ильича, адресованное Григорию Львовичу Шкловскому, члену партии с 1898 года. Они вместе были в эмиграции, сблизились, Ленин ему доверял. И Шкловскому в июне 1921 года пожаловался на то, что новое поколение партийцев не очень к нему прислушивается:

«Тут интрига сложная. Используют, что умерли Свердлов, Загорский и другие. Есть и предубеждение, и упорная оппозиция, и сугубое недоверие ко мне… Это мне крайне больно. Но это факт… „Новые“ пришли, стариков не знают. Рекомендуешь — не доверяют. Повторяешь рекомендацию — усугубляется недоверие, рождается упорство: „А мы не хотим!!!“ Ничего не остается: сначала, боем, завоевать новую молодежь на свою сторону».

Ленин сетовал на то, что к нему не прислушиваются! Новые члены партии были недовольны Лениным, им не нравилась его кадровая политика. Владимир Ильич на всех крупных должностях держал тех, кого он хорошо знал. Старая гвардия составляла всего два процента численности партии, но занимала почти все руководящие посты. Молодые аппаратчики толкались в предбаннике, а хотели сесть за стол и принять участие в дележе власти. Ленин нарушил два основных правила: аппарат должен смертельно бояться хозяина, но и что-то получать от него.

В результате партийная молодежь досталась Сталину, который дал им то, в чем отказывал Ленин. Сталин возмущенно говорил, что «старики» мешают новым кадрам продвигаться, и ловко натравливал новых членов партии на своих политических соперников, на оппозицию, которая была представлена старыми партийцами еще с подпольным стажем. Это был один из главных его лозунгов — обновление руководства партии за счет партийного молодняка. Высшие должности отдавал людям, которые своим восхождением были обязаны не собственным заслугам, а воле Сталина. Они его за это боготворили.

Сталин ненавидел идейных анархистов как людей, которые принципиально не признавали власти государства и вождя. Сталин когда-то написал работу «Анархизм или социализм?». Он писал: «Краеугольный камень анархизма — личность, освобождение которой, по его мнению, является главным условием освобождения массы. Краеугольным же камнем марксизма является масса, освобождение которой, по его мнению, является главным условием освобождения личности».

9 °Cталину, его соратникам, сторонникам и последователям не нравилось, что идеи свободы от государственного аппарата и государственного угнетения вдохновляли пылкие сердца идейных анархистов, готовых до конца стоять за свои идеалы. Советскую власть преследовал страх перед крестьянскими восстаниями, идеологами которых были анархисты, восстаниями, гасить которые так же трудно, как тушить загоревшийся торф: только залили пожар в одном месте, огонь полыхнул в другом!..

Страх перед анархией перерос в страх перед свободой и свободомыслием. Тем более что для страны символом анархизма стал Махно.

Знаменитый анархист и предводитель крестьянского повстанческого движения Нестор Иванович Махно родился 26 октября 1888 года в Гуляйпольской волости Верхнеднепровского уезда Екатеринославской губернии.

Первое убийство он совершил совсем молодым. На суде хладнокровно выслушал приговор: смертная казнь. Заболел туберкулезом и вряд ли собирался жить долго. Храбр был до безумия.

Восхищенно рассказывали, что он преспокойно разгуливал под пулями, как другие гуляют под дождем.

Не терял голову в бою. Но пьянел от первой рюмки. Учился всего четыре года. Зато был прирожденным оратором и артистом. Но если задавали неожиданный вопрос, а он не знал, что ответить, то глотал слова и заикался. Оттого в принципе предпочитал объясняться языком оружия. Отступление и поражение его не пугали. Невероятно энергичный, он поднимался вновь и вновь и упорно продолжал свое дело.

Человек, от которого зависела судьба юга России, не производил впечатления крупного политического лидера или большого военачальника. С виду был неказист:

«С землисто-желтым, нечисто выбритым лицом, с впалыми щеками, с черными волосами, падающими длинными прядями на плечи, в суконной черной пиджачной паре и высоких сапогах — он напоминал переодетого монастырского служку, добровольно заморившего себя постом».

Внешность обманчива. Нестора Ивановича выдавали глаза:

«Небольшие, темно-карие глаза, не меняющие выражения ни при редкой улыбке, ни при отдаче самых жесточайших приказаний, глаза, как бы все знающие и раз навсегда покончившие со всеми сомнениями, — вызывают безотчетное содрогание у каждого, кому приходилось с ним встречаться, и придают совсем иной характер его внешности и тщедушной фигуре».

Под внешней холодностью кипели страсти, которые он скрывал. Но бешеные эмоции все равно рвались на волю! Выросший без отца юный Махно начинал еще при царизме в Гуляйпольской группе Вольного союза анархистов-хлеборобов. И сразу проявил склонность к насилию. Послужной список для совсем еще молодого человека внушительный: убийства, налеты, экспроприации. Судил его в Екатеринославе военно-окружной суд в 1910 году.

Смертный приговор по малолетству заменили каторгой. Махно недолго посидел в Екатеринославе, потом его перевели в Москву, в Бутырки.

Тюрьма стала для него университетом. Он считал абсолютным злом любое государство и любые партии. Ему нравились только, как он говорил, «простые труженики, не вкусившие еще городского политического яда». Иначе говоря, он желал быть единственным политиком. Махно освободила революция в марте 1917 года. Он вернулся в родные места. Создал вооруженный отряд и объявил себя комиссаром Гуляйпольского района.

На Украине Гражданская война была особенно жестокой и кровопролитной. Ни одна политическая сила не могла объединить столь разнородное сообщество. Слабая власть постоянно менялась. И сама по себе вызывала отвращение.

Махно обещал защитить крестьянина от любой власти и от возвращения помещиков, желавших вернуть и землю, и разграбленное имущество. В центре Гуляйполя Нестор Иванович держал речь перед крестьянами:

— Я — революционер Махно. Я со своим отрядом несу смерть палачам свободы трудового народа Украины.

И когда он произносил эти слова, люди падали на колени в ужасе и восхищении. Крестьяне кричали:

— Отныне ты наш батько, и мы умрем вместе с тобою. Веди нас против врага!

«Крестьяне и отважные крестьянки, — описывал эту картину Махно, — выскакивали из своих дворов с вилами, лопатами, топорами, ружьями и беспощадно убивали панически убегавших солдат австрийской армии, гетманских стражников, кулаков».

«Во мне поднималось что-то непонятное, страшное», — вспоминал Махно.

Он приказывал:

— Убейте этих собак! Никому и никакой пощады с сего дня!

И торопил:

— Не возитесь долго!

В честь знатного земляка здесь поставили тачанку, есть и небольшой (частный!) памятник Нестору Ивановичу. А что представляло собой тогда Гуляйполе? Население: двадцать — тридцать тысяч человек. Несколько школ. И вот любопытная деталь: еще до революции Гуляйполе выступило против столыпинского закрепления земли в частную собственность. Покупать землю здесь не хотели.

Нестор Иванович вернулся домой с обещанием раздать землю. Бесплатно и по справедливости. Он повел крестьян разорять помещичьи усадьбы, богатые хутора и процветающие хозяйства немцев-колонистов, которых в тех местах было немало. Забирали все, что хотели, — скот, инвентарь. Остальное сжигали.

Махно хотел, чтобы владельцы мельниц и маслобоен отказались от своего имущества в общую пользу. А сельская беднота требовала взорвать их и сжечь. В чем смысл уничтожения чужой собственности? А это и есть затаенная мечта тех, кто не переносит чужого успеха: пусть все превратится в пепел, лишь бы больше никто на этом свете не обогащался!

В Гуляйполе был коммерческий банк. Нестор Иванович постановил перечислить деньги на революционные цели. Пришел в банк, предъявил подписанное им же постановление.

Руководители банка посмотрели на него. И выдали деньги.

Махно оседлал восстание деревни против города. Крестьянское самосознание строилось на уверенности в том, что между деревней и городом — непроходимая пропасть. Городские жители — паразиты. А государство — само по себе зло. Идеал — это вольная жизнь, в которой вообще нет места начальству.

«Население требовало немедленного похода на город, чтобы разогнать засевших там ненужных, вредных для дела правителей», — вспоминал Нестор Иванович.

Он дал выход накопившемуся в деревне напряжению. И внутридеревенская вражда, усилившаяся в Гражданскую войну, превратилась в готовность перебить всех и каждого.

— Месть тем, кто рвет и топчет жизнь социально замученного, политическим насилием изуродованного и духовно порабощенного трудового народа! — призывал Махно. — Больше не будет пощады врагам трудящихся. Пощады не будет никому.

В конце 1918 года Махно сел со своим отрядом на поезд, идущий на Екатеринослав, и прибыл на вокзал, находившийся в центре города. Петлюровцы не ожидали его появления и стремительной атакой были выбиты из города. Махно выпустил заключенных из тюрем, и они уже все вместе занялись грабежом.

«Летом 1918 года я переехал в Екатеринослав, — вспоминал очевидец. — Здесь четырнадцать раз менялась власть. Взяв город, махновцы истребляли всех „буржуев“. Так продолжалось неделю. На восьмой день Екатеринослав был освобожден запорожскими стрельцами».

Город боялся Махно. Деревня встречала с восторгом, потому что он раздавал землю, обещал избавить от налогов и хлебопоставок. Он повсюду находил сторонников, которым по душе пришлись анархистские лозунги вольности и самоуправления. Крестьяне всей душой были за красных, когда оказывались под белыми. И за белых, когда приходили красные. А мечтали остаться вовсе без власти, которую страстно ненавидели саму по себе.

Крестьяне сопротивлялись всем, кто пытался забрать хлеб. Советская власть рассматривала деревню как огромное зернохранилище. Большевики разрушили нормальный товарооборот, хлеб, да и все остальное исчезли. В городах голодали.

«Встретили Новый, 1918, год в Мертвом переулке, где и ночевали, — записал в дневнике один из москвичей. — Сейчас возвращался домой и на заборе прочел начертанную „народною“ рукой следующую надпись: „Что ни час, то совет. Что ни день, то декрет. А хлеба нет“».

Восстанавливать нормальную экономику, в которой крестьяне выращивали зерно для того, чтобы его продавать, большевики не собирались. «Мы не хотим делать крестьянский социализм», — сразу предупредил Ленин. Иначе говоря, покупка хлеба не предполагалась, только изъятие. Нестора Махно как крестьянского вождя большевики считали врагом и пытались уничтожить. Хотя он часто бывал полезен, поскольку еще больше большевиков ненавидел и белых, и самостийников, то есть сторонников независимости Украины.

В середине февраля 1919 года Махно совершил один из многих поворотов в своей бурной политической карьере и присоединился к большевикам, в тот момент нуждавшимся в любых союзниках, пусть самых ненадежных. Но иметь дело с Нестором Ивановичем было трудно и опасно. Слишком непредсказуем.

Начало 1919 года — время расцвета Махно. Он оседлал важные железнодорожные узлы и, по подсчетам историков, контролировал обширную территорию с населением в два миллиона человек. Немаленькое государство, которым управлял железной рукой. На здании повстанческого штаба висели лозунги: «Власть рождает паразитов! Да здравствует анархия!», «Мир хижинам — война дворцам!». Его людям нравилась такая жизнь — в алкогольном угаре.

Приятно горячила кровь и внезапно обретенная власть над людьми. Гуляйполе превратилось в одну из столиц разорванной Гражданской войной России. Не Махно ездил на переговоры, а к нему приезжали на поклон! 29 апреля 1919 года прибыл в Гуляйполе командующий Украинским фронтом Владимир Антонов-Овсеенко. Он считал, что благоразумнее иметь Нестора Ивановича в союзниках. Доказывал: если начать борьбу с Махно, то фронт вообще развалится и белой армии генерала Деникина откроется прямая дорога на Москву.

Позиция Махно стала критически важна, когда в мае 1919 года восстал против советской власти бывший штабс- капитан Николай Александрович Григорьев. Он возглавил повстанческое движение под лозунгами: «Украина для украинцев», «Вся власть Советам без коммунистов».

Под его началом оказалось двадцать тысяч штыков, пятьдесят орудий и шесть бронепоездов.

Войска бывшего штабс-капитана захватили на юге Украины несколько городов — Кременчуг, Черкассы, Херсон, Николаев.

Григорьев воспринимался большевиками как серьезная опасность. Опасались, что он объединится с Махно. Чтобы предупредить опасный для советской власти союз, в Гуляйполе приехал член политбюро Лев Борисович Каменев, один из самых близких к Ленину людей. Когда Ленин отсутствовал в Кремле, именно Каменев председательствовал на заседаниях правительства и политбюро. Лев Борисович хотел опередить Григорьева и первым предложил Махно объединить усилия. Он остался доволен переговорами.

Договариваться с Нестором Ивановичем, надо понимать, было весьма непросто. Академик Исаак Израилевич Минц, который в Гражданскую войну служил в Первой конной армии, рассказывал, как его командировали к Махно:

«Батька все время маневрировал. Он не хотел быть в союзе с Деникиным, так как его бойцы терпеть не могли старых офицеров, а еще больше боялись возвращения помещиков. Но не желал он и советской власти — не хотел порядка, сдачи хлеба государству, подчинения своих отрядов красным командирам».

Махно сказал:

— Давай сначала поснедаем. Какие переговоры на пустой желудок.

Сели за стол. Минцу налили кружку самогона. И Нестору Ивановичу — такую же кружку, но из другого жбана. Махно сказал:

— У нас такой обычай: чтобы переговоры были честными, надо выпить до дна.

Пол-литровая кружка самогона крепостью градусов под восемьдесят валит с ног. Какие уж там переговоры!

— Правильно, — сказал Минц. — Но только у нас тоже есть обычай: чтобы все было честно, надо обменяться кружками.

Хозяин не нашелся, что ответить. Минц выпил свою кружку, взятую у Махно: чистая вода. А Нестор Иванович взял его кружку, выпил и промолвил:

— Пожалуй, надо отдохнуть. Переговоры начнем попозже.

10 мая 1919 года Лев Каменев телеграфировал Ленину: «Дорога на Екатеринослав, Знаменку, Киев отрезана бандами Григорьева. Григорьев, вчера отложивший свидание со мной в Знаменке, сегодня отказывается разговаривать. Он пытается сноситься с Махно. После личного свидания с Махно и посещения Гуляйполя, полагаю, что Махно не решится сейчас поддерживать Григорьева».

На свою голову Григорьев все-таки поехал к Махно. Нестор Иванович в союзниках не нуждался и распорядился убить бывшего штабс-капитана. Оставшиеся без вожака отряды Григорьева были разбиты.

Однако и Махно вскоре покинул красных. Он никому не желал подчиняться. Но ликвидировать его столь же легко, как Григорьева, не удалось. Махно воевал и против красных, и против Деникина — помешал успешному наступлению белых на Москву.

С гордостью говорил:

— Золотопогонники чуть было не вошли в Москву. Если бы не повстанцы, то над революционной Россией уже давно развевался бы трехцветный самодержавный флаг.

Нестор Иванович оказался прирожденным крестьянским вождем. Пулеметная тачанка вошла в историю как оружие Первой конной армии. В реальности это Нестор Иванович посадил своих бойцов на тачанки. Создал мобильную пехоту, которая успешно противостояла регулярным вооруженным силам — и белым, и красным.

Тачанка — это рессорные четырехместные дрожки. Махно реквизировал их у немецких колонистов. Вместе с хорошими лошадьми. На дрожки ставили пулеметы. Нестор Иванович с нескрываемым удовольствием вспоминал, как умело использовал этот вид оружия массового поражения.

— Гаврюша, возьми прицел! — приказывал Махно пулеметчику.

«Кучер поворачивал лошадей в нужном направлении, — вспоминал Нестор Иванович. — А Гаврюша словно присосался к пулемету. Я крикнул Гаврюше: „Бей!“ Пулемет „максим“ заговорил как бы с задержкой, но так метко, что ни один из нападавших, разорванных пулями, не устоял».

Махно назначил себя председателем Реввоенсовета Революционной повстанческой армии. И в октябре 1919 года вновь взял Екатеринослав. Причем опять-таки ловкостью.

Переодетые махновцы въехали в город на подводах, которые везли продовольствие на рынок.

И уже в городе неожиданно взялись за оружие.

«Осень была самой ужасной для Екатеринослава, — вспоминали горожане. — На город напали повстанцы Махно, начались грабежи и убийства. В руках махновцев город был неделю. Их вытеснила „дикая дивизия“, то есть конница с Кавказа. Говорят, она согласилась сражаться при условии, что город будет отдан на разграбление. Три дня они свирепствовали в городе. К концу третьего дня Махно снова стал наступать. Он держал Екатеринослав целый месяц».

Махно располагал немалыми силами: 28 тысяч штыков и сабель, 50 орудий, 200 пулеметов и еще бронепоезд, захваченный у белых. Москве пришлось опять налаживать с ним отношения.

Уговаривали отправить свои войска на польский фронт воевать против создателя независимой Польши Юзефа Пилсудского. Махно отказался. Тогда весной 1920 года Красная армия принялась его громить. «Большевики — мастера на измышление лжи и на всякие подлости против других», — злился Нестор Иванович.

Его люди призывали красноармейцев переходить на их сторону, распространяли свои листовки: «Если тебя твои комиссары гонят на нас, не стреляй, а присылай своих делегатов и узнавай, кто мы. А мы боремся за вольную жизнь без насильников-комиссаров и чекистов.

Бросайте винтовки и переходите в братские объятия махновцев».

Подавить махновцев поручили председателю ВЧК Дзержинскому. Выяснилось, что противостоять на поле боя вооруженному и умелому противнику — не то, что руководить арестами безоружных людей. Повстанцы при подходе частей Красной армии прятали оружие и притворялись мирными крестьянами. Когда красноармейцы уходили, опять брались за оружие.

Феликс Эдмундович жаловался на нервное и физическое переутомление. Заботливые врачи предписали ему курс лечения. 26 июня 1920 года председатель ВЧК отчитывался перед Лениным из Харькова:

«Дорогой Владимир Ильич!

Спешу ответить, что я не на даче, но усиленно лечусь водолечением. Врачи нашли только нервное переутомление, а все остальное в полном порядке, в том числе и легкие. С Махно мне не везет. С ним можно было скоро расправиться, имея конницу. У меня ее не было. Только теперь удается мне сколотить полк из эскадронов, которые удалось выклянчить. Надеюсь через неделю пустить этот полк в действие».

Но тут Махно опять понадобился — противостоять барону Врангелю. Вести переговоры с большевиками о совместных действиях против белой армии Нестор Махно поручил бывшему чекисту Дмитрию Попову, который прославился тем, что 6 июля 1918 года, когда левые эсеры восстали против сепаратного мира с немцами, арестовал самого Дзержинского.

Нестору Ивановичу обещали:

«Первое. Немедленное освобождение и прекращение преследований всех махновцев и анархистов, за исключением вооруженно выступающих против советского правительства.

Второе. Полнейшая свобода агитации и пропаганды, как устно, так и печатно, махновцами и анархистами своих идей без призыва к насильственному ниспровержению советского правительства».

Махно лелеял идею самостоятельной крестьянской республики. Рассчитывал, что после победы над белыми советское правительство позволит ему провести на Украине социальный эксперимент: создать автономию на основах политического и экономического самоуправления. Наивный человек. После победы над белыми он станет следующей целью.

Революционная повстанческая армия Украины присоединилась к красным. Она подчинялась командующему Южным фронтом Фрунзе, но сохраняла самостоятельность. Председатель Реввоенсовета Республики Троцкий, который как убежденный государственник анархистов не любил, предупреждал:

«Мы можем только приветствовать тот факт, что махновцы хотят отныне бороться не против нас, а вместе с нами против Врангеля. Но рабочий класс Украины не может допустить, чтобы отдельные отряды то сражались в наших рядах, то наносили удар нам в спину. Рабоче-крестьянская Красная армия говорит: „Кто не со мной, тот против меня, а кто со мною, тот становится в мои ряды и не покидает их до конца“».

Нестор Махно, раздраженный разговорами о том, что он будто бы раскаялся и признал советскую власть, ответил большевикам через газету «Путь свободы».

«Как мы понимаем мирное соглашение? Никакого идейного контакта и сотрудничества с советской властью или ее признания не могло и не может быть. Мы всегда были и будем идейными непримиримыми врагами партии коммунистов-большевиков. Мы никогда не признавали никакую власть. Не следует спутывать, злостно или по непониманию, военный контакт, являющийся следствием грозящей революции опасности, с признанием советской власти, чего не могло быть и не будет».

Позиции были непримиримы, компромисс — невозможен. Решающее столкновение — только вопрос времени. В ночь на 8 ноября 1920 года кавалеристы Махно, которые именовались Крымской группой войск Революционной повстанческой армии, под командованием Семена Никитича Каретника форсировали Сиваш и обошли перекопский вал.

Махновцы отличились и еще раз. Вторая конная армия рапортовала: мы в Крыму! Радость оказалась преждевременной. Красных кавалеристов контратаковал конный корпус генерала Ивана Гавриловича Барбовича. Он окончил Первую мировую командиром 10-го Ингерманландского гусарского полка, георгиевским кавалером. Врангель произвел его в генерал-лейтенанты.

Момент был ответственный, вспоминал командующий Второй конной Филипп Миронов:

«Чтобы сломить упорство врага на перешейках между соленым озером Красное, Сивашем и озером Круглое, была брошена на тачанках Повстанческая армия Махно. Заметив быстро несущиеся сотни тачанок, поднявших огромные облака пыли у южной конечности соленого озера Красное, противник точно по команде прекратил бешеную трескотню пулеметов и винтовок. И начал быстрый отход».

Взятием Крыма сотрудничество с Махно закончилось. Нестора Ивановича терпели, пока он был нужен. Теперь антимахновские настроения взяли верх. Фрунзе разделался со своими союзниками-махновцами, хотя они выполнили все свои обязательства.

23 ноября 1920 года командование Южного фронта потребовало, чтобы Махно окончательно влился в Красную армию: «Немедленно приступить к превращению партизанских повстанческих частей в нормальные воинские соединения». Нестор Иванович отказался подчиниться. Его верного помощника командарма Повстанческой армии Семена Каретника, с которым только что вместе сокрушали Врангеля, вызвали в штаб Фрунзе, арестовали и расстреляли.

26 ноября Махно и его отряды были объявлены врагами революции. Командирам частей предписывалось разоружить махновцев, в случае сопротивления — уничтожить. Сокрушив самых сильных врагов, Красная армия занялась махновцами.

Повстанцы попали в окружение. Пехоту уничтожили полностью. Часть конницы под командованием Махно вырвалась из кольца. Много позже маршал Андрей Иванович Еременко, лежа в госпитале, записал в дневнике впечатления от только что уведенного фильма «Александр Пархоменко»:

«Показана глубокая зима во время последнего сражения, а на самом деле было очень тепло и грязно от дождей: в отдельные дни стоял густой туман, благодаря которому Пархоменко и попал под удар махновцев. Причем этот бой с махновцами в районе Зеленый Рог и Бузовка был весьма кровопролитный. С нашей стороны участвовало десять кавалерийских полков. Нашей 1-й кавалерийской бригадой было захвачено 160 станковых пулеметов с тачанками и карета самого „батьки“ Махно…

Ложь в том, что показано, как Махно отсиживался в лесу длительное время. Если бы Махно не две-три недели сидел на месте в лесу, а даже два-три дня, то и тогда он был бы окружен и уничтожен. В том-то и дело, что он непрерывно находился в движении, а это создавало трудности для борьбы с ним».

С остатками повстанческой армии Нестор Иванович пытался удержаться в родном Гуляйполе, но долго сопротивляться он не мог. 26 августа 1921 года, спасаясь от преследователей, перешел Днестр и сдался румынским властям.

Остаток жизни он провел в эмиграции — в скудости, болезнях и забвении. Через много лет после его смерти среди европейской молодежи обнаружилось множество поклонников Махно — их завораживал его бунтарский авангардизм. Нравилась его идея, что революция способна разгореться из одного-единственного очага вооруженной борьбы, который нужно вовремя разжечь. Идеи Махно вдохновляли пылкие сердца молодых идейных анархистов, готовых до конца стоять за свои идеалы. Поклонником Нестора Ивановича был знаменитый Даниэль Кон-Бендит, самая популярная фигура парижских баррикад времен студенческой революции 1968 года.

Один историк иронически заметил: это правда, что анархия — мать порядка. Если люди долгое время вынужденно живут в ситуации анархии, они сделают все, чтобы вернуть порядок. Так и произошло. Насмерть перепуганное анархией Гражданской войны, символом которой стал Нестор Иванович Махно, наше общество выбрало самый жесткий режим из всех возможных.