Барон Врангель сменяет Деникина

29 марта 1920 года в Москве в Большом театре открылся! Х съезд партии. В отчетном докладе Ленин говорил:

— Гражданская война была войной против всемирного капитала, и этот капитал распадался сам собою в драке, пожирал себя, тогда как мы выходили более закаленными, более сильными в стране умирающего от голода, от сыпного тифа пролетариата.

Зал откликнулся аплодисментами.

Красная армия точно брала верх.

В первых числах марта 1920 года фронт белых на Кубани фактически развалился.

Командование не знало, что делать. Отступать по черноморскому побережью на Туапсе? Отойти в Крым, который оборонял 3-й корпус генерал-лейтенанта Якова Александровича Слащева?

— Общей разрухи не избег и Крым, который за последний год надевал разные маски, — говорил генерал Деникин в Севастополе. — Но маскарад окончен — маски сняты. Одевшись наконец в русский трехцветный национальный флаг, Крым его больше не снимет. Поднимаю бокал за процветание Крыма!..

Яков Слащев происходил из военной семьи, воевал всю Первую мировую, дослужился до полковника, не был обижен наградами. После революции ушел с воинской службы, но в январе 1918 года приехал в Новочеркасск, к генералу Алексееву, который формировал Добровольческую армию. Сначала стал начальником штаба в казачьем отряде, которым командовал полковник Шкуро.

В апреле 1919 года Слащева произвели в генерал-майоры. В ноябре он принял под командование 3-й армейский корпус.

Он был многократно ранен, страдал от непрекращавшейся боли и, спасаясь от мук, приучился к кокаину. Он был самодуром, но пользовался популярностью в армии. Отказался от традиционной военной формы. Публицист и философ Петр Струве, входивший в состав крымского правительства при Врангеле, нашел, что генерал напоминает графа Потемкина: так же обворожителен и полон причуд. Струве недоуменно поинтересовался у барона Врангеля, какая на Слащеве форма.

Врангель рассмеялся:

— Он сам ее для себя придумал.

Яков Александрович Слащев не носил погон, считал, что Добровольческая армия недостойна императорских знаков различия.

— Почему? — при случае поинтересовался Деникин.

Слащев ответил:

— Добрармия живет грабежом, не следует позорить наши старые погоны грабежами и насилиями.

Его корпус тоже отличился по части грабежей и пьянства.

Сухой закон был введен в Российской империи с началом Первой мировой войны — императорским указом от 18 июля 1914 года. Временное правительство 27 марта 1917 года подтвердило запрет на «продажу для питьевого употребления крепких напитков и спиртосодержащих веществ».

Но в Гражданскую войну на юге России вино продавалось свободно. Помимо шустовского коньяка пили политуру, кишмишевку, самогонку, вообще все, что попадалось под руку.

Недостатка в спиртном не ощущалось. На Кубани сами делали вино. Запасы вина в Крыму к началу 1920 года достигли ста тысяч ведер (ведро — 12,6 литра).

Алкоголем — единственный доступный в ту пору транквилизатор — снимали стресс от атак, глушили тоску, поднимали настроение. А то и просто спивались.

Говорят, казачий генерал Андрей Шкуро на вопрос, что он станет делать после взятия Москвы, ответил:

— Три дня попьянствую, повешу, кого надо, и пулю в лоб… А для чего мы живем? За такие минуты удовольствия я всегда готов жизнь отдать.

Генерал Владимир Май-Маевский подписал приказ, в котором констатировал бедственное положение с дисциплиной в войсках:

«Опьянение иногда доходит до такого состояния, что воинские чины не отдают себе отчета в своих поступках и открывают стрельбу из револьверов, врываются в кафе с бранными словами, оскорбляют публику, катаются по городу на извозчиках в непристойных позах с пением песен и вообще ведут себя несоответственно своему званию».

Сам Май-Маевский был тяжелым алкоголиком, с трудом выходил из запоев. Так что его приказы не вернули личный состав к трезвому образу жизни.

Деникин, строгий к себе и другим, запретил продажу спирта и водки. Не помогло. 15 ноября 1919 года председатель Особого совещания генерал Лукомский обратился к начальнику штаба главнокомандующего генералу Романовскому:

«Дорогой Иван Павлович!

Нужно ускорить приказ о прекращении безобразий в тылу:

1. Запретить во всех ресторанах продажу спиртных напитков, не исключая и виноградного вина.

2. Запретить торговлю в ресторанах после 12 часов ночи, как в общем зале, так и в кабинетах.

3. За пьянство — сажать офицеров под арест, а если производят скандалы, то разжаловать в рядовые».

Деникин подписал этот приказ 18 ноября 1919 года. Торговлю запретили не с двенадцати, а с одиннадцати часов ночи. Устраивали облавы в ресторанах. Но через месяц с лишним пал Ростов, и уже было не до борьбы с алкоголизмом.

Красные неостановимо наступали. Белые части, потеряв надежду, отходили. 6 марта 1920 года на станции Крымская в штабном поезде своего корпуса генерал Кутепов провел совещание.

— При создавшейся почти безвыходной обстановке, — сказал он, — когда участники борьбы, главным образом офицеры Добровольческой армии, попали в трагическое положение, главнокомандующий считает своим главнейшим долгом принять меры к спасению всех, кто, не оглядываясь и не размышляя, шел за ним.

Голоса участников Военного совета разделились. Большинство отчаялось и считало, что все проиграно и надо спасаться: по побережью уходить в Грузию или в Персию. Мнение это особенно горячо поддерживал командир кавалерийского корпуса генерал-майор Иван Гаврилович Барбович.

Генерал Скоблин, командир Корниловской дивизии, настаивал: надо перебросить все боеспособные части в Крым и продолжить борьбу. В конечном счете это мнение взяло верх. На следующий день в штабе корпуса еще раз собрались старшие командиры. Они призвали идти в Крым. Гражданская война продолжилась.

Но тут британское правительство официально предложило Деникину прекратить боевые действия и оставить Крым, последнюю опору белой армии. В обмен на гарантии безопасности и помощь в эвакуации тех, кто не пожелает остаться в Советской России. Лондон окончательно потерял интерес к происходящему в России и прекратил помощь антибольшевистским силам.

Английская военная миссия покинула Севастополь.

Неудачи на фронте породили разочарование в войсках. Первым недоверие главнокомандующему выразил Врангель. Демонстративно подал прошение об отставке, уехал в Константинополь и написал Антону Ивановичу письмо, обвинив его в неспособности посмотреть правде в глаза.

«Деникин не умел овладевать сердцами людей, — считал Врангель. — Самим внешним обликом своим, мало красочным, обыденным, он напоминал среднего обывателя. У него не было всего того, что действует на толпу, зажигает сердца и овладевает душами… Он не находил в себе достаточных сил твердой и уверенной рукой вести по бурному политическому морю государственный корабль».

Врангель сам хотел сменить Деникина.

«Из писем из Екатеринодара и от приезжающих оттуда лиц я знал, что в ставке мною очень недовольны, — вспоминал Врангель. — Генерал Романовский громко обвинял меня в „оппозиции“ главному командованию. Не сомневаюсь, что значительную роль играли здесь секретные сводки и „информации наверх“ пресловутого Освага…

Осваг — отдел пропаганды — должен был противопоставить свою деятельность пропаганде большевиков. Громоздкое с огромными штатами учреждение Освага пребывало в Ростове. Оно стоило правительству бешеных денег и давало надежное убежище многочисленным уклоняющимся от выполнения своего воинского долга.

Была у Освага и другая, более темная сторона деятельности — так называемая „информация наверх“, составление секретных сводок, касающихся деятельности политических партий, организаций и отдельных лиц. Наиболее секретные сведения из этих сводок в числе двух экземпляров представлялись лишь председателю Особого совещания и самому главнокомандующему.

Еще в бытностью мою в Ростове мне попалась в руки одна из секретных информационных сводок. Отмечая благожелательное отношение ко мне местного населения, она упоминала вскользь, „что среди обывателей ходят слухи, что в ближайшее время генерал Врангель явится преемником генерала Деникина“. Я тогда же, показывая сводку генералу Юзефовичу, сказал ему, что фраза эта помещена неспроста, а несомненно с задней мыслью вселить в главнокомандующего предубеждение против ближайших помощников».

Осведомительное агентство при председателе Особого совещания при главкоме (Осваг) создавалось для антибольшевистской пропаганды. Кроме того, оно занималось контрразведкой.

Врангель был ненамного моложе Антона Ивановича, но динамичнее и темпераментнее. Петр Николаевич откровенно обсуждал отставку главкома с другими генералами. К нему присоединился и генерал Кутепов.

«В вагоне главнокомандующего познакомился с генералом Кутеповым, уезжавшим для принятия Добровольческого корпуса, — вспоминал Врангель. — Небольшого роста, плотный, коренастый, с черной густой бородкой и узкими, несколько монгольского типа глазами, генерал Кутепов производил впечатление крепкого и дельного человека».

Деникин уважал Кутепова. Критическое мнение Александра Павловича стало для него ударом. Но Антон Иванович не держался за пост главкома. 20 марта 1920 года написал генералу Абраму Михайловичу Драгомирову, который в Первую мировую командовал армией на Северном фронте, а в Гражданскую деятельно помогал Деникину:

«Три года Российской смуты я вел борьбу, отдавая ей все свои силы и неся власть как тяжкий крест, ниспосланный судьбой. Бог не благословил успехом войск, мною предводимых. И хотя вера в жизнеспособность армии и в ее историческое призвание не потеряна, но внутренняя связь между вождем и армией порвана. И я не в силах более вести ее. Предлагаю Военному совету избрать достойного, которому я передам преемственно власть и командование».

Деникин распорядился собрать в Севастополе 21 марта 1920 года Военный совет для избрания главнокомандующего. Моряки выдвинули Врангеля, который на британском миноносце срочно вернулся из Константинополя в Крым. Помимо Врангеля на место главкома претендовали генералы Слащев и Покровский.

Виктор Леонидович Покровский был военным летчиком. Прошел Первую мировую, командовал 12-м армейским авиационным отрядом. В январе 1918 года сформировал на Кубани боевой отряд. В марте влился в Добровольческую армию. Командовал Кубанской конной бригадой, 1-й Кубанской конной дивизией, 1-м конным корпусом. В декабре 1919 года принял Кавказскую армию.

Большинству армии нравился офицер старой императорской гвардии барон Врангель. Он окончил Горный институт и сдал офицерский экзамен при Николаевском кавалерийском училище, со временем окончил и Академию Генерального штаба. Службу начинал в лейб-гвардии Конном полку. Сражался с японцами, участвовал в Первой мировой, которую закончил командиром корпуса в звании генерал-майора.

«На генерале Врангеле была черная бурка, — вспоминал один из добровольцев. — Когда бурка распахивалась, под ней сверкали ордена. Тощий и высокий, он быстро шел вдоль строя. За ним вприпрыжку бежали представители французского командования, толстые и коротконогие.

Пытаясь не отстать от Врангеля, французы спотыкались, взбрасывая коленями полы голубых коротких шинелей».

Встречали его восторженно. Приехав в Ростов, который был временной столицей Юга России, Врангель решил сходить в театр. Взял ложу на втором ярусе и стал смотреть «Птички певчие».

«Исполнители и постановка были весьма посредственны, однако я давно не был в театре и рад был послушать музыку, — вспоминал Врангель. — В антракте разглядывал толпу, наполнявшую зал. Нарядные туалеты, дорогие меха и драгоценные камни вперемежку с блестящими погонами и аксельбантами военных придавали толпе праздничный, нарядный вид, заставляя забывать тяжелую обстановку смуты».

Однако досмотреть спектакль ему не удалось. Антракт кончился, в зале потушили огни, но занавес не поднимался. На авансцену вышел человек и обратился к публике:

— В то время как мы здесь веселимся, предаваясь сладостям жизни, там, на фронте, геройские наши войска борются за честь единой, великой и неделимой России. Стальной грудью прикрывают они нас от врага, обеспечивая мир и благоденствие населению… Мы обязаны им всем, этим героям и их славным вождям. Я предлагаю вам всем приветствовать одного из них, находящегося здесь, — героя Царицына, командующего Кавказской армией генерала Врангеля.

Яркий луч прожектора осветил генеральскую ложу, взвился занавес, оркестр заиграл туш, собранная на сцене труппа и публика аплодировали. Из театра Врангель пошел в гостиницу «Палас» поужинать. Но сделать это ему не удалось, потому что как только он вошел, зазвучали крики «ура», оркестр заиграл туш, и все встали. Врангель сел за единственный свободный столик, и сразу же к нему потянулись с бокалами чокаться. Знакомые, незнакомые расспрашивали о положении на фронте, поздравляли с победами — Врангель был невероятно популярен.

Александру Павловичу Кутепову принадлежало решающее слово на Военном совете. И он поддержал Врангеля.

22 марта 1920 года Деникин отдал последний приказ:

«Генерал-лейтенант барон Врангель назначается Главнокомандующим Вооруженными Силами Юга России. Всем, шедшим честно со мною в тяжелой борьбе, — низкий поклон.

Господи, дай победу армии и спаси Россию».

На том же британском миноносце, который доставил Врангеля, из Крыма вывезли Деникина и его близких. 5 апреля Деникин и его бывший начальник штаба Иван Павлович Романовский прибыли в Константинополь и направились в здание русского посольства.

Там скопилось огромное количество беженцев-офицеров, винивших в неудачах Белого движения Деникина и Романовского. Когда Романовский шел по коридору посольства, кто-то дважды выстрелил ему в спину из парабеллума.

Считается, что генерал-лейтенанта Романовского за «связи с масонами» убил сотрудник константинопольского отделения Освага поручик Мстислав Алексеевич Харузин. Он сам вскоре погиб при неизвестных обстоятельствах.

Впрочем, в ту пору подозревали, что убийца — кто-то из дроздовцев, поклонников Михаила Гордеевича Дроздовского. К тому времени генерал уже год, как покоился в могиле. Он умер от заражения крови, но подчиненные считали, что любимого генерала отравили, и грешили на Романовского.

Иван Павлович Романовский родился в Луганске, как, кстати, и Ворошилов, будущий нарком обороны. Сын офицера, в юности выбрал военную карьеру. Окончил 2-й Московский кадетский корпус, Константиновское артиллерийское училище и Академию Генерального штаба. К концу Первой мировой войны занял пост первого генерал-квартирмейстера Ставки Верховного главнокомандующего. Сейчас бы его называли начальником оперативного управления.

С первого дня Белого движения он был рядом с Деникиным. Антон Иванович произвел его в генерал-лейтенанты и сделал начальником штаба главнокомандующего войсками Юга России.

Деникин считал, что именно Романовский должен сменить его на посту командующего. Но в войсках он не пользовался популярностью.

«Характер Романовского достаточно известен, — писал один из дроздовцев, — злобный, завистливый, честолюбивый, не гнушавшийся средствами для поддержания своей власти и влияния».

Поклонники Дроздовского не сомневались, что любимого генерала убили.

«Легкое пулевое ранение, — вспоминали очевидцы, — потребовало почему-то восьми операций. Два месяца тянулось заражение крови, поговаривали о тифе, о систематическом медленном отравлении, во всяком случае, почему произошло заражение крови — осталось загадкой, таинственной и необъяснимой».

В своем кругу офицеры прямо называли виновником смерти Дроздовского начальника штаба Романовского. Между генералами действительно возник конфликт. На политической почве.

Генерал Дроздовский был сторонником восстановления монархии, а Романовский считал, что нельзя выдвигать этот лозунг, поскольку многие добровольцы возвращения царя на престол не хотели. И офицеры-монархисты его возненавидели.

«Разные слухи ходили о его смерти, — писал генерал Туркул, который после Дроздовского принял его дивизию. — Его рана была легкая, не опасная. Вначале не было никаких признаков заражения. Обнаружилось заражение после того, как в Екатеринодаре Дроздовского стал лечить один врач, потом скрывшийся. Но верно и то, что тогда в Екатеринодаре, говорят, почти не было антисептических средств, даже йода».

Дроздовский умер от заражения крови, потому что антибиотиков еще не существовало. Но офицеры-дроздовцы жаждали мести за смерть любимого генерала. Они были озлоблены и ослеплены ненавистью ко всему окружающему. Генерал Романовский не был виновен в том, что ему приписывали. Но в Гражданскую убивали не чужих — чужих в этой войне не было! — убивали только своих.

Антон Иванович Деникин, потрясенный смертью боевого товарища, уехал в Англию. Но там не задержался. В начале апреля 1920 года британский министр иностранных дел лорд Керзон отправил советскому коллеге Георгию Чичерину ноту с предложением прекратить Гражданскую войну. Там, в частности, говорилось:

«Я употребил все свое влияние на генерала Деникина, чтоб уговорить его бросить борьбу, обещав ему, что, если он поступит так, я употреблю все усилия, обеспечив неприкосновенность всех его соратников, а также населения Крыма. Генерал Деникин в конце концов последовал этому совету и покинул Россию, передав командование генералу Врангелю».

Деникин возмутился словами британского министра и ответил письмом в «Таймс»: он отверг предложение британского военного представителя о перемирии с Красной армией потому, что считает необходимым вести вооруженную борьбу с большевиками до полного их поражения. А его уход в отставку не имеет никакого отношения к лорду Керзону.

Антон Иванович перебрался из Англии в Бельгию. Он остался без копейки, но отказался брать деньги, лежавшие на счетах России в заграничных банках. Конечно, мысль, что семья может очутиться в нищете, угнетала его. Не в пример многим другим Антон Иванович не скопил себе состояния, когда был у власти. Он пришел к власти с пустым карманом и таким же бедняком расстался с ней.

Жила семья очень просто, Антон Иванович сам топил печку и убирал дом. Два года провели в Бельгии, но жизнь была дорогой, переехали в Венгрию. Жил в городе Шопроне в загородной гостинице, потом в Будапеште и, наконец, устроились неподалеку от Балатона.

За три года он написал пятитомный труд «Очерки русской смуты», читать которые интересно и по сей день. Влиятельные люди в русской эмиграции позаботились о том, чтобы ему заплатили хороший гонорар. Весной 1926 года Деникины перебрались во Францию и обосновались в пригороде Парижа.