Ирина Стрелкова • Русское образование и русская культура (Наш современник N4 2003)

Ирина СТРЕЛКОВА

РУССКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ

И РУССКАЯ КУЛЬТУРА

После всех победных заявлений, что в российском государственном бюджете приоритет принадлежит образованию, правительство представило в Государственную думу проект бюджета на 2003 год, в котором эта приоритетность не подтвердилась. Более того, запланировано снижение темпов роста расходов на образование. Поясню: в бюджете на 2001 год было запланировано поднять эти расходы в сравнении с 2000 годом на 43 процента, в бюджете на 2002 год темп роста составлял 47 процентов, а в 2003 году правительство запланировало лишь 22 процента.

По каким статьям пойдет снижение? Правительство решило притормозить обновление материально-технической базы учебных учреждений, повышение зарплаты, поддержку научных исследований в вузах и даже расходы на детское питание. Причем по детским порциям расчеты скрупулезные: расходы на питание в общеобразовательной школе можно снизить на 14,3 процента, а ребятам из профессиональных училищ — на 17,2 процента. Когда я увидела эти цифры в заключении по бюджету, составленном в думском Комитете по образованию и науке, мне вспомнилось, как в Белоруссии президент Лука­шенко узнал, что в детских исправительных колониях нормы питания ниже, чем в военных училищах, и распорядился поднять нормы в колониях на уровень кадетских — у мальчишек-ровесников потребности в еде одинаковые.

Минувшей осенью, когда Дума обсуждала бюджет, образовательное сообщество добивалось хотя бы налоговых льгот для системы образования. Ведь за минувший год учебники подорожали на 20—30 процентов, из денег, заработанных самими школами и вузами, на налоги уходят 78 копеек с рубля. Учителей встревожила перспектива введения новой системы оплаты их труда: в России 11 700 муниципалитетов получат право устанавливать свою шкалу учительской зарплаты. Но какие ставки они могут установить, если у многих муниципалитетов вообще нет средств? В связи с этим вспоминали, с чего начала в США комиссия по образованию во главе с космонавтом Джоном Гленном. С непозволительно низкой учительской зарплаты. И в США на федеральном уровне сразу же предоставили для учителей дополнительно 5 мил­лиар­дов долларов. В этом случае можно только восхититься американской привычкой все переводить на доллары.

В России думский Комитет по образованию и науке просил увеличить финансирование сферы образования на 15 миллиардов рублей. Конечно, существует театр думских дебатов — на финише образованию что-то добавили, но не все, о чем просил Комитет. Казалось бы, правительству следует обращаться поуважительней с образованием, которое неусыпно опекает президент, выслушивая просьбы учителей и награждая победителей школьных олимпиад. Правительство обязано было считаться с решением Госсовета под председательством В. В. Путина — Госсовет рекомендовал улучшить финанси­рование образования. Однако правительство Касьянова действовало даже с каким-то демонстративным вызовом. Хотя и не исключено, что финансисты специально припасли резерв для президента. К нему обратятся за помощью, и он поможет. В декабре 2002 года в Москве собрался 7-й съезд Российского союза ректоров. И речь на нем шла о реальной для России угрозе: “образо­вание, которое мы можем потерять”. На съезде выступил В. В. Путин, потом подавал реплики из президиума и вообще обещал помочь. “Реформа образования не должна ставить целью уменьшение нагрузки на бюджет” — его слова.

Начало учебного 2002/03 года получилось тревожным. Прошел слух, что снимают надбавку у сельских учителей — 25 процентов надбавки к зарплате сельские учителя получили сразу после войны, когда надо было восстанав­ливать из руин страну. Возникла реальная угроза, что снимут с финансиро­вания детские спортивные школы. С началом занятий ребята из сельской глубинки на себе испытали, что означает реструктуризация . В России число малокомплектных школ сократилось на полторы тысячи, но далеко не везде появились автобусы для школьников. Из Курской области сообщали, что пеший путь к знаниям, который школьнику приходится преодолевать каждый день, кое-где составил до десяти километров, причем в этот путь его отправ­ляют из дома с наказом: в грузовик, если пригласят, садись, а в джип — упаси Бог! Нынче не ломоносовские времена: и по глубинке раскатывают бандиты.

Трудно сказать, какая часть пожеланий президента, высказанных на съезде Российского союза ректоров, будет выполнена правительством. Но, к сожалению, хорошо известно, что далеко не все его пожелания исполняются. Поэтому, чтобы знать, каковы на самом деле перспективы нашего образо­вания, надо не только выслушивать заявления и призывы сверху, но и обращать внимание, о чем толкует обслуга власти, распираемая от гордости за свою осведомленность.

Процитирую один из интернетовских образовательных сайтов. Редактор сайта хочет знать, что же все-таки подразумевается под заявлением реформа­торов: школа должна отвечать требованиям постиндустриального общества . Свой вопрос редактор задал А. А. Пинскому. Я этого энергичного деятеля тоже знаю, он входит в Российский общественный совет по развитию образования (РОСРО). Пинский разъяснил редактору сайта, что в постиндуст­риальном обществе большая часть населения занята не в сфере произ­водства, а в сфере обслуживания, — зачем этой части знать про “амфотерные гидроксиды”, “районирование по Баранскому” и т. п. Редактор задал еще один вопрос: “Как же нам при таком образовании восстановить промыш­ленность, да еще на более высоком технологическом уровне?”. И получил ответ: “А зачем? Как ни старайся, все равно мы не будем конкуренто­способны, и следует исходить из международного разделения труда”.

Государственная политика и русская культура

У нас, как только заходит речь о культуре, сразу же возникает вопрос о телевидении. Если судить о состоянии русской культуры по тому, что показывают все каналы ТВ, то дела обстоят катастрофически. Однако сами деятели ТВ устами Познера в одном из телешоу Швыдкого четко сформули­ровали, что электронные СМИ вовсе не обязаны заниматься культурой. Телевидение, как пояснил Познер, это — бизнес. И если продолжить обозначенную им тему бизнеса, то ТВ — дело такое же дикое, грязное и криминальное, как и весь сегодняшний российский бизнес. Между тем везде считается, что при любой свободе слова государственная политика все-таки способна воздействовать на общий культурный уровень СМИ. Поэтому уровень российского ТВ — мерило российской государственной политики.

Проблемы русской культуры в правительственных верхах давно не обсуждали. Не ставился на государственном уровне вопрос о культуре как факторе единства страны, как главной опоре для преодоления всех кризисов, охвативших Россию: экономического, политического, демографического, экологического... Верхи, судя по всему, не заинтересованы в подведении итогов: что же дала России официально заявленная смена цивилизационных ориентиров? А получили мы попытку фактически поставить под запрет слово “русский” и утвердить вместо него “россиянин” и “русскоязычный”. Заме­чательный анализ национальной политики нынешней власти проводит Александр Казинцев в статьях “Симулякр, или Стекольное царство”, напеча­танных в “Нашем современнике”. В этих статьях показано, какого размаха достигла борьба против “русского экстремизма”. Фактически о том же, но с максимальной осторожностью пишет доктор политических наук Татьяна Полоскова в статье “Россия и русские” с характерным подзаголовком: “Воспитание патриотизма нельзя отдавать на откуп экстремистам” (“Труд”. 31.08.2002). Доктора политологии тревожит “отсутствие реальной государст­венной политики по поддержке русского этноса, его языка и культуры в самой России”. Конечно, здесь возмущает понятие “этнос” в применении к русским, которых в России больше, чем англичан в Англии и французов во Франции. Но тем не менее: “Когда же перестанет быть хорошим тоном в негативном ключе освещать российскую историю и культивировать чуждые российскому народу нравственные ценности, выдавая их за плоды глобализации”.

О том же самом не раз говорил и Рамазан Абдулатипов. Власть предуп­реждена об опасности — перегибы (памятное слово здесь подходит) до добра не доведут. Ну и что?

Об истинном положении русской культуры в России — культуры, угодившей в опалу, — можно почерпнуть интересные сведения из социологических исследований. Например, опросы последних лет показали, что уже с середины 90-х годов стала меняться ценностная ориентация населения: от западни­ческих увлечений — к своему, русскому. Существуют, как везде и всегда, возрастные различия во вкусах и приоритетах, но они, по оценкам социологов, не приняли форму фронтального разрыва. Молодые люди до 30 лет более открыты западной культуре, но уже после 30 лет усиливается интерес к русской музыке, русскому искусству, а с 50 лет им отдается предпочтение. Конечно, здесь к социологическим показателям следует добавить, что интерес к Западу претерпел в России качественное изменение. Не “священные камни Европы”, как у Достоевского, не чтение взахлеб Ремарка и Фолкнера, как еще недавно. В теперешней России переводят и издают коммерческую литературу, а во Франции, в Институте славистики (!), обсуждают творчество Марининой.

Но примечательно, что, по данным социологов, в студенческой среде только чуть более одного процента респондентов считают эрудицию в области культуры чем-то лишним и бесполезным. Опрос проводился в одном из московских технических университетов. Большинство студентов ответили, что в наше время необходимо быть культурным человеком. Это не значит, что они на самом деле постоянно занимаются расширением своего культурного кругозора. Скорее, здесь выражена преемственность поколений, влияние сохранившегося в России культурного пространства. Но что-то могут значить и действия русского культурного сопротивления , становящегося все более популярным у студентов.

В технических вузах большинство составляют молодые люди из интелли­гентных семей с невысоким уровнем жизни. Где-нибудь в частном вузе, готовящем менеджеров по гостиничному бизнесу, социологи получили бы другие результаты. Но о разном отношении к культуре в разных слоях населения речь пойдет дальше. А в лучших технических вузах России, ставших универси­тетами, теперь дают студентам не только современное инженерное знание (действительно университетское, а не узкоспециальное), но и ввели предметы гуманитарного цикла. Не только юриспруденцию и экономику, но и русскую историю, философию, культурологию. Нашей высшей школе сегодня прихо­дится восполнять пробелы общеобразовательной школы, отстаивать традиции нашей национальной системы образования, согласно которым ее главнейшая задача — воспроизводство национальной культуры, а сегодняшней России угрожает воспроизводство культуры в сниженном качестве — и русской, и культуры других народов России, о чем и предупреждает Абдулатипов.

Позицию высшей школы в этом вопросе сформулировал в своем выступ­лении на VII съезде Российского союза ректоров президент Союза, ректор МГУ В. А. Садовничий: “Государственность, всесословность, фунда­менталь­ность — основы российского образования”. Про всесословность мы в России давно не слышали. Но для воспроизводства национальной культуры стало необходимым не только отстаивать качество образования. В МГУ открыли подготовительные курсы для пятисот молодых людей, которые придут из армии. В Екатеринбурге ректор Уральского университета В. Е. Третьяков назвал такие подготовительные курсы рабфаком — для выпускников сельских школ и ребят, отслуживших в армии. Глава Госкомитета по рыболовству Е. И. Наздратенко, как только удалось восстановить рыбзавод на острове Шикотан, сразу же добился, чтобы там открыли филиал Дальрыбвуза.

Вопреки всем стараниям власти, планы которой выболтал распираемый от гордости Пинский, в России все еще сохраняются “образовательные амбиции” (терминология реформаторов). В 2002 году 80 процентов выпускников средней школы подали заявления в вузы. Цифры по сельским школам ниже, но все-таки... В Рогнедино, Брянской области, из 44 выпускников больше половины поступили в вузы, остальные получают профессиональное образование в местном училище. В Пошехонье, Ярославской области, из 177 выпускников треть поступила в вузы, остальные учатся в ПТУ и колледжах.

По данным — не правительственным, а Института социально-экономи­ческих проблем РАН — в России за чертой бедности оказалось 42,6 миллиона. На что могут надеяться дети, живущие за чертой ? В советские годы финансовая поддержка на одного студента была у нас выше, чем в США. Теперь — ниже. В одной из школ Омска, находящейся на окраине, в рабочем поселке, где почти ни у кого нет работы, социологи задали школьникам вопрос: “Если бы ты нашел миллион, как бы ты им распорядился?”. Ребята написали и про покупку шикарной иномарки, и про заграничные путешествия, и про все прочее, что показывают по телевизору. Однако более половины подростков из обнищавшего рабочего поселка решили потратить миллион на то, чтобы доучиться в школе и поступить в вуз .

Еще один социологический опрос. Он был проведен в разных городах и составлен в форме перечисления разных человеческих качеств: “Какие из этих качеств вы хотите видеть в своих детях?” Оценки выстроились в таком порядке: образованность, воспитанность, доброта, честность ... Увы, в наше время чест­ность пострадала, но все же традиционные для русской семьи ценности оказы­ваются устойчивыми. И только 16 процентов высоко оценили деловитость .

При социологических исследованиях качества жизни, проводимых в малообеспеченных слоях населения, среди респондентов неизменно оказываются обнищавшие интеллигенты. В сегодняшней жизни их унижает — не в меньшей степени, чем другие лишения! — невозможность бывать в театре, покупать книги, выписывать журналы. Однако об этом же говорят и ответы респондентов, у которых образование не ахти какое и род занятий — физический труд. Но такой похожести может удивляться только иностранец. Мы в России о культурных запросах “простонародья” знали всегда. Особенно это относится к литературе, к чтению, к всесословности русского читателя. Социологические исследования качества жизни показывают критерии , какими его меряют в России — насколько у нас еще сохраняется воспитанное ХХ веком представление о культуре как о непременном условии человеческого достоинства, психологического комфорта, самоуважения.

Но если отбирается у десятков миллионов возможность бывать в театрах, на выставках, собирать домашние библиотеки и т. п., то должно бы что-то прирастать у верхних слоев — у 8 процентов богатых и 2 процентов очень богатых. Они-то могут купить все, чего душа пожелает, по-умному распоря­диться своими миллионами. Однако социологические исследования не обнаружили положительной динамики, верхние слои не затребовали наверх культуру.

Предметом исследования был взят досуг: что для опрашиваемого предпочтительней — развивающие формы досуга или развлекающие? Оказа­лось, что в социальном слое выше среднего только каждый четвертый предпо­читает развивающие формы досуга — тогда как в слое ниже среднего такие интересы у каждого третьего. Разница не очень большая, но все же... И вот что любопытно. Российские олигархи в прежней своей жизни принадлежали к образованному слою — младшие научные сотрудники, мечтавшие о защите диссертаций. Пусть и формально, однако они принадлежали к культурной среде, где постоянно происходит “диффузия знаний”, люди что-то интересное перенимают друг у друга: умные разговоры, умные “хобби”. Принадлежали, а теперь — выбыли . Механизмы происходивших превращений еще не иссле­дованы. Известна уголовная составляющая пути наверх, но не личностные метаморфозы, не психология их успеха, отнюдь не родственного класси­ческому первоначальному накоплению капиталов. Зато уж очень бросается в глаза объединяющая олигархов серость и безликость. Все они на одну колодку — не отличишь Абрамовича от Дерипаски. Березовского с его эскападами они и сами должны были по-родственному придушить.

Когда Немцова на короткий срок усадили в кресло вице-премьера, он первым делом стал принимать посетителей, положив ноги на стол. Очевидно, воображал себя при этом стопроцентным американцем. Но настоящий американец, например Билл Гейтс, отличается от Немцова, Чубайса и других не только тем, что заработал свои миллиарды законным путем. И не только тем, что он платит работникам своей фирмы положенную зарплату. Американ­ский миллиардер Билл Гейтс недавно объявил, что вовсе не намерен завещать своим детям все, что он сумел создать, начав с нуля. Большая часть его наслед­ства будет направлена на благо всей Америки. Этот поступок американского миллиардера отвечает американским традициям, американской культуре поведения. Билл Гейтс — явление национальное, как были явлением русской национальной культуры деяния наших деловых людей: Строгановых, Mоро­зовых, Третьяковых, Солдатенковых...

Что же касается российских олигархов, то они, безусловно, пребывают вне русской культуры, вне уникальной российской цивилизации, объединяю­щей многие народы. И дело не в пятом пункте, а в их способе мышления, в их жизненных ориентирах. Российские олигархи и вне западной культуры: политической, экономической социальной. В их деятельности начисто отсутствует созидательное начало, чувство ответственности — в этом одна из причин, почему с ними не хотят вести дела. От социализма ушли — в капитализм не попали. Межеумки. Из их среды не может выдвинуться государственный деятель российского масштаба уровня Столыпина или хотя бы Витте.

В качестве поясняющей параллели приведу известное высказывание академика А. М. Панченко. Он говорил, что Россия разделилась на два лагеря — на тех, кто выбрал своей идеей “права человека”, и на приверженцев “соборности”. По наблюдениям Панченко, среди приверженцев “соборности” оказалось больше крупных образованных личностей , чем у хлопочущих о “правах человека”. Но спросим себя: приходилось ли нам видеть в последние годы, как высшая власть России общается с крупными деятелями русской культуры? Иные отношения с “правозащитниками”. Казалось бы, из-за Чечни — лютые враги. Однако можно и Чечню использовать против русских, а не против тех, кому выгодна нестабильность на юге России. И конечно же, незаменимы “правозащитники” в совместной с властью борьбе против “русского фашиз­ма”. А какой гвалт они подняли, когда появилась программа по школьному курсу православной культуры, знание которой необходимо для жизни — и, конечно же, для того, чтобы лучше разбираться в отечественной истории, в литературе, в искусстве... Всего лишь программа! А какая “волна протеста”! Русским еще раз объяснили, в каком государстве они живут.

О том, что в нашем государстве образовался чудовищный разрыв между властью и народом , сегодня говорят даже либералы и центристы. Ими обна­ружен и разрыв между обществом и элитой . О русской культуре в этих кругах речи не ведут. А ведь даже им пора бы прийти в ужас. Любая встреча “деятелей искусства” с президентом, любой концерт на уровне “правительственного” демонстрируют культурные запросы власти — вплоть до появления на сцене скандального Бориса Моисеева. Очевидно, при таком постоянном и уже долгом общении со “звездами” коммерческого искусства происходила и происходит “диффузия знаний”, своего рода обмен опытом. У тусовки разработана своя система возведения любой бездари в гении. Но разве не то же самое делается сейчас и в политике? Кого-то можно назначить в вожди политической партии, кого-то приказано считать выдающимся экономистом.

Как мог оказаться на позиции главного экономиста России, берущегося вывести страну в светлое будущее, человек, не имеющий экономического образования (Греф закончил в Омске юрфак) и управленческого опыта? Однажды он появился на теледискуссии, и лукавый вузовский профессор обратился к нему с простейшим вопросом: “Аспирант Греф, не скажете ли...”, а он, бедный, и не знал, что ему просто не следует попадаться на глаза людям, поднаторевшим в определении знаний. За реформу ЖКХ ему тоже не следовало браться — тем более что он уже проваливал жилищную реформу в Петербурге. И не надо было самолично распоряжаться о продаже с аукциона 80 процентов рыболовных квот, что грозило разорением всей отрасли... В политике существует культура поведения, поступка: не справившийся с обязанностями сам подает в отставку. Или кого-то делают “козлом отпу­щения”, “сбрасывают боярина с крыльца”. Но в нынешних российских верхах за все годы подал в отставку только генерал-пограничник Николаев.

Качество своей политической культуры власть неосторожно демонстрирует в слишком частых за последнее время победных речах о новых достижениях. В числе побед был и неплохой урожай 2002 года, хотя и не перекрывший по цифрам все прежние удачливые годы. У Мельникова-Печерского можно прочитать в очерках, чем бывает опасен для крестьянина урожайный год. Российские верхи пыжились, будто и “мы пахали”, но ничего не сделали, чтобы поддержать село экономическими мерами, тоже давно известными.

Как большой успех нам преподнесли повышение МРОТ (минимального размера оплаты труда) до 450 рублей — с обещанием дать к октябрю 2003 года 650. Однако эти “победные” 450 — лишь четвертая часть установ­лен­ного властью прожиточного минимума, причем сам этот минимум настолько минимален, что еле превышает 60 долларов (в США граница бедности — 1500 долларов). Власть установила, что в перечне расходов более двух третей отводятся элементарно на пропитание. И еще немного дается на одежду, обувь: один костюм на три года, зимние ботинки — на пять лет. В театр пойти будет не в чем. Впрочем, и расходы на культуру в минимуме не предусмот­рены. Мужчине трудоспособного возраста полагается одна тетрадка и две авторучки в год. Все!

В России государственная политика в области культуры, безусловно, нарушает права человека по двум статьям “Всеобщей декларации прав человека”. По ст. 26 — о праве на “полное развитие человеческой личности” и по ст. 27 — о праве “участвовать в культурной жизни общества, наслаждаться искусством, участвовать в научном прогрессе и пользоваться его благами”. Как все понимают, чтобы человек мог “развиваться” и “участвовать”, необходимы соответствующие условия. А много ли у нас осталось заводских и фабричных клубов? Много ли у нас бесплатных дней в музеях? Во Франции французы защищены от засилья американского кино, чистота французского языка защищена специальным законом. А у нас? За последние годы “правозащитники” на Западе и в России, специализирующиеся на свободе слова и на Чечне, всех допекли разговорами о “Декларации прав человека”. Вот только ни разу не были ими упомянуты ст. 26 и ст. 27 — о праве русского человека, любого человека, живущего в России, на русскую культуру.

Менялы

В октябре 2002 года в Думе были проведены парламентские слушания по “Проекту федерального компонента государственного образовательного стандарта общего образования”. Проще говоря, на парламентских слушаниях обсудили предлагаемое сокращение школьных программ по всем основным предметам. Участникам слушаний вручили по две средней толщины книги (триста страниц в каждой) — итог трудов Временного научного коллектива “Образовательный стандарт”. В придачу раздали брошюру с анализом отзывов на этот проект, полученных от участников уже проведенных ранее обсуждений. Оказывается, было проведено 493 обсуждений и экспертиз. Итоги блестящие — 85 процентов поддерживают “цели стандарта, его струк­туру, концептуальные и методологические основы”. Увы, анализ был проведен самими разработчиками нового стандарта — “Временным научным коллективом” при участии “информационно-аналитической группы”, созданной в Минис­терст­ве образования.

85 процентов — “за”! В этой статье уже говорилось о пристрастии верхов к победным реляциям. Когда через два месяца, в декабре 2002 года, на парламентских слушаниях обсуждали итоги эксперимента по ЕГЭ, Единому государственному экзамену, заместитель министра образования В. А. Болотов сообщил, что успехи превзошли все ожидания, а представительница Якутии сообщила, что благодаря ЕГЭ в этой республике достигли рекордного числа студентов — 331 студент на 10 тысяч населения (обязательным считается 170 на 10 тысяч).

Процитирую, что писал о такого рода исследованиях народного одобрения Валерий Сендеров в статье с горестным заголовком “Просуществует ли российское образование до 2004 года” (“Новый мир”, 2002, № 4). “Где, когда и какой народ поддержал хоть одну реформу?” — спрашивал автор горестной статьи. Сендерова не назовешь приверженцем советской власти, он один их тех, кому не нужно сочинять свое диссидентство. Очевидно, они-то понимают, что снижение качества образования блокирует будущие источники свободомыслия . Все-таки думать их научила прежняя школа. Сендеров в этой статье отказывается верить, что реформаторы образования имели самые благородные намерения, но у них по неопытности не получилось. “Надвигающуюся реформу обычно называют непродуманной. Но главная беда не в уникальной халтурности предлагаемых нам решений, учебников и разработок: реформа глубоко продумана в главном существе своем”. И далее Сендеров поясняет, что в основу положен “трогательный евро-американский принцип”: у нас все хорошо и правильно, а то, что хорошо для нас, тем более великолепно для всего остального мира.

На парламентских слушаниях в октябре 2002 года проект нового стандарта образования был подвергнут критике прежде всего за поспешность, с какой его проталкивают. До того, как переучивать школьников, надо провести перепод­готовку учителей. И какие там 85 процентов поддержки! По общему мнению, “Временный научный коллектив” не сделал главного — не избавил школьников от перегрузок. Убрали имевшиеся в программах сложности и ввели на их место новые усложнения — причем в нарушение правил педагогики, что в школе можно вводить только апробированные понятия. Новый стандарт образования назвали неприемлемым из-за сокращения программ по литературе, истории, математике — такое сокращение ведет к утрате основ русского образования: фундаментальности и гуманитарности. По мнению депутата Думы О. Н. Смолина, у новых программ — “идеологи­ческий флюс” в сторону западничества и правых политических идей и взглядов. “Новый стандарт направлен на понижение” — оценка ректора МГУ В. А. Садовничего. “Проект нельзя принять даже за основу”, — сказал в своем выступлении на слушаниях вице-президент Российской академии наук В. В. Козлов.

Мне приходилось и раньше бывать на парламентских слушаниях. Ауди­тория каждый раз складывается в зависимости от цены вопроса. В октябре 2002 года защищать школу пришли ученые с мировыми именами. Как выяснилось, именно с Академией наук не сочли нужным проконсультироваться разработчики нового стандарта. Самым эмоциональ­ным было выступление академика В. И. Арнольда, председательствовавший на слушаниях “яблоч­ник” А. В. Шишлов даже призывал ученого к вежливости по отношению к разработчикам, а зал требовал продлить регламент. У меня записаны выска­зы­вания Арнольда: “Вздорный проект стандартов”, “Беспрецедентное снижение образования”, “План подготовки рабов”, “Американизация обу­чения”. Математик с мировым именем заступился и за русскую литературу — назвал “мракобесным мероприятием” изучение Пушкина всего лишь по “Памятнику” и двум-трем произведениям по выбору учителя.

Следом выступил ректор Высшей школы экономики Я. И. Кузьминов. Он призывал не только к общественной работе над новым стандартом образования, но и, ни много ни мало, к тому, чтобы “обсуждать альтернативу с учениками”. В Ушинские у нас теперь назначают — как Грефа в Столыпины. Кто мне объяснит, почему руководящая и направляющая роль в реформировании российской системы образования досталась именно Кузьминову? В педагогике все новые идеи рождались непосредственно в самой школе, из опыта работы с детьми. Однако у нас в России в процессе демократизации не стало слышно о выдающихся учителях, таких как В. Шаталов, С. Лысенкова, М. Щетинин. Хотя у нас в образовании и сегодня есть крупные личности, есть движение “Русская школа”, но сверху их “в упор не видят”, как выражалась шолоховская Дарья. Михаила Петровича Щетинина, создавшего в селе Текос Краснодарского края сельский лицей с уникальной программой образования и воспитания, “не видят”. Щетинин так сформулировал свои цели: работать “на народ, на вечные ценности семьи, рода, природы... Дети пришли, чтобы продолжать род...” В его лицее школьники получают все возможности для саморазвития, это школа XXI века — настоящая, а не выдуманная в кабинетах.

Но, конечно, для реформаторов предпочтительней “обсуждать альтерна­тиву с учениками”, чем обращаться за советом к Щетинину. Они умудрились создать новый Институт содержания образования (директор Б. Л. Рудник) не при Российской академии образования (РАО), не при педагогическом универ­ситете, а почему-то при Высшей школе экономики. Где-то там же базируется “Временный научный коллектив”, руководители которого позволяют себе печатно употреблять такие выражения, как “посконный опыт РАО” (статья Э. Д. Днепрова и А. Г. Аркадьева в сборнике “Каким должен быть образова­тельный стандарт”, изданном Институтом содержания образования).

Э. Д. Днепров — один из редакторов изданного в двух книгах проекта нового стандарта образования. В 1990—1992 годах Днепров был министром образования. В историю педагогики он войдет как автор образовательного проекта изменения менталитета нации посредством школьной реформы . Гуманным этот проект никак не назовешь — фактически проектировался экс­пери­мент над детьми, переустройство унаследованных ребенком отношений с окружающим миром. Андрей Воронцов порадовался, что благодаря протестам общественности из министерства образования были удалены такие деятели, как Днепров и Асмолов (“Консультанты с копытами”. “Наш современник”, 2002, № 11). Однако удаление было неполное. Асмолов, прославившийся нетерпимостью к другому мнению, тут же был приглашен в качестве разработчика программы по всеобщей толерантности. Днепров — один из руководителей “Временного научного коллектива”.

В брошюре “Образовательный стандарт в контексте обновления содер­жания образования” Днепров пишет о катастрофической отсталости школы от жизни. И приводит в качестве главного аргумента, что каждое десятилетие информация удваивается, поэтому содержание школьного образования тоже должно постоянно меняться, новые сведения правомерно вытесняют устаревшие. То есть вводим новый предмет — информатику и соответственно сокращаем арифметику. Этим и возмущался академик Арнольд, приводя в пример, как в США отказались от арифметики: дети у них не могут разделить 111 на 3 без компьютера.

У Днепрова предмет негодования другой — школьники из России провалились на международных исследованиях “по поводу практической ориентации знаний”. Но такие международные исследования всегда проводятся на основе требований “евро-американских”. И, безусловно, одна из главных целей — глобализация образования, управление из единого центра. Преимущества нашей системы образования всем известны — ребята из России завоевывают первые места на международных олимпиадах по математике, физике, химии. По информатике — тоже. А по “практической ориентации” — провал. Днепров цитирует министра образования Филиппова: “Мы были поражены, что наши дети оказались в хвосте”. Могу признаться, что и я, бывая на международных детских встречах, каждый раз поражалась: у них ребята держатся с апломбом, а наши — стеснительны. Но что поделаешь — так их воспитывают и дома, и в школе. В этой статье выше приведен результат социологического опроса, когда деловая хватка оказалась не в числе главных достоинств. Не заказать ли опрос: “Что вам нравится больше: “практическая ориентация” Немцова или ум и знания Глазьева?”.

Но для Днепрова международные исследования детской практичности — высший суд, где определяют качество образования. Он спрашивает: “Может ли устраивать общество такое образование?”. И взывает к правительству: “Увеличивать финансовую поддержку образования можно только при условии, что образование начнет меняться”.

Меняться ... Эти менялы не знают слов улучшать, совершенствовать . Только поменять и переделать. Да, мне известно, что менялами называют специа­листов, некогда изгнанных из храма вместе с торговцами. Где деньги, там и менялы. Но ведь и вся деятельность реформаторов образования напрямую связана с долларами, которые Всемирный банк ссужает России на образо­вание — под проценты и при условии, что доллары пойдут не на строительство школ, не на учебники и учебные пособия, а только на проекты замен и перемен в русском образовании. Каждый очередной займ распределяется между научными центрами и всевозможными фондами, которыми обросла сфера образования. За постоянными получателями западных грантов уже закре­пилось прозвище “дети капитана Гранта”. Деньги Всемирного банка поступают и в Высшую школу экономики. О Национальном фонде подготовки кадров (НФПК) я первый раз услышала, когда на смену провалившимся соросовским учебникам по русской истории появились учебники того же направления и содержания, но уже под грифом Федерального экспертного совета, созданного при министерстве образования. Мне объяснили, что появлению учебников “нового поколения” предшествовали конкурсы — и к этим конкурсам имеет самое прямое отношение сказочно богатый НФПК, именно через него идут займы Всемирного банка. Теперь эти учебники “нового поколения” с их “новыми ценностями и смыслами” не рекомендует давать школьникам само министерство, но уже не вернешь 19,7 миллиона долларов, полученных на “Реформу учебного книгоиздания”.

Приходится констатировать, что в наше время нельзя доверять ни конкур­сам, ни экспертным анализам, согласно которым любой реформаторский проект получает всенародную поддержку. Уже и анекдот появился о двух мнениях: одно — оплаченное, другое — неоплаченное и, значит, не стоит внимания. Когда подводили итоги эксперимента по ЕГЭ, то отделам образования на местах, успешно проведшим тестирование, оставили в награду завезенное туда дорогое оборудование. А у тех, кто не представил победных итогов, оборудование забрали. Менялы : вы нам — отзыв, мы вам — компьютеры.

В 2001 году Счетная палата опубликовала постановление о результатах проверки целевого использования средств займа МББР на “Инновационный проект развития образования” в НФПК. Сильное впечатление производят суммы, затраченные на формирование Федерального экспертного совета, хотя, казалось бы, формирование авторитетного и всеми уважаемого совета независимых экспертов — дело общественное и должно осуществляться на бескорыстных началах. Цифры привожу по журналу “Россия XXI” (Илья Смирнов. “Зачем крепостному фехтование”. 2002, № 2). Оказывается, в рамках подкомпонента “Повышение качества учебников” было заключено 8 контрактов на общую сумму 496 897,65 доллара США, из них оплачено 458 622,72 доллара. Чуть ли не дороже всего обошлась программа “Реоргани­зация Федерального экспертного совета” — 200 тысяч долларов. Устроили тендер для отбора организаций, которые будут консультировать исполнителей на первом этапе реорганизации Федерального экспертного совета. Тендер выиграл издательский дом “Вита-Пресс” (Москва) и получил 78 тысяч. Но затем результаты тендера пересмотрели и контракт на 100 тысяч заключили с ОАО “Корпорация Федоров”, которая находится в Самаре. Почему “Федоров”, какими педагогическими заслугами известен?

Проверка, проведенная Счетной палатой в НФПК, конечно, проясняет, почему Российскую академию наук не пригласили проконсультировать проект нового образовательного стандарта. Реформа образования облеплена со всех сторон “детьми капитана Гранта”, живущими по понятию, что неоплаченное мнение ничего не стоит. И есть все основания догадываться, что и для объявленного министром образования перехода с пятибалльной шкалы оценок на десять или сто баллов обязательно потребуются тендеры и консультации. Будущим русского образования занимаются на Западе — и там давно просчитали, что пока Всемирный банк ссужает доллары на образовательные проекты, не переведутся разработчики все новых и новых, перманентных перемен.

“Компьютерное поколение”

Мальчик из рассказа Валентина Распутина “Уроки французского” и девочка из рассказа “Нежданно-негаданно”...

Мальчику тоже пришлось в детстве несладко, но мы знаем, каким выросло его поколение. За девочку страшно, но с ее характером она не должна пропасть. У Распутина судьба ребенка, как судьба России, — читателям “Нашего современника” этого объяснять не надо, для русского читателя привычно сверять жизнь по литературе. Но продолжит ли читательские традиции новое поколение? Все чаще можно слышать, что у нас растет “компьютерное поколение”, не интересующееся литературой. Прежние поколения у нас были “книжными”: “Любите книгу — источник знания”. Русского читателя воспитывала школа, но сегодня политика власти в образовании направлена на то, чтобы русский народ сделался нечитающим , а литературе в России было отведено такое же место, какое она занимает в современной западной цивилизации — элитарное во всех смыслах. Характерно, что и на этом реформаторском направлении российская власть подбирает на Западе отбросы . В США в программе реформ в области образования одной из главных задач признано обучение детей чтению с малых лет: “Чтение — это основа образования, и оно должно быть основой реформ в сфере образования”; “Мы столкнулись с настоящим национальным кризисом. Мы все больше делимся на две нации. На тех, кто читает, и тех, кто не умеет читать. На тех, кто мечтает, и тех, кто не умеет мечтать”. Это сближение слов “читать” и “мечтать” неплохо звучит в стране, которая по горло насытилась компьютерами.

У нас в России власти уж никак не нужны мечтатели, она намеревалась вырастить быстрыми темпами ориентированное на Запад “поколение “пепси”, а получила — правда, тоже с Запада — “скинхедов”, “бритоголовых”. Это именно течение , а не движение со своей идеологией. “Скинхеды” — социаль­ный протест подростков с городских окраин. Власть не собирается пускать их бесплатно на стадионы, открывать для ребят технические кружки и худо­жест­венные студии. Мальчишек, под радостные клики “правозащитников”, силком загоняют в фашисты . И как бы в противовес власть создает “Идущих вместе”, чем и демонстрирует отсутствие талантливых личностей в прави­тельственной обслуге. Но любопытно, что проблемами чтения “Идущие...” все же занялись. Утопили в унитазе Владимира Сорокина и возвели на этот же пьедестал Бориса Васильева. Российские СМИ любят показывать картинки такого сорта. И непременно показывают молодую поросль из СПС, когда два десятка юнцов комплекции Гайдара торчат с плакатами на месте памятника Дзержинскому. Тем временем в России все еще существуют малочисленные пионерские организации, в Костромской области возродили тимуровское движение, с 1994 года действует зарегистрированное в министерстве юстиции Всероссийское общественно-политическое объеди­нение “В защиту детства” (ДЗД). Оно регулярно созывает конференции энтузиастов, работающих с детьми в пионерских отрядах, кружках и клубах, но про ДЗД российские СМИ никогда никакой информации не дают. И, очевидно, не только по политическим причинам. В российских СМИ вообще под запретом положи­тельная информация из сегодняшней детской жизни. А ведь есть что показать и о чем рассказать. В городе Галиче создали детское государство Рифляндию (“Романтики, Искатели, Фантазеры”), в Ханты-Мансийском округе есть детская Академия успеха, в Красноярске Сережа Блинков из 6-го “б” школы № 90 задержал бандита, в Переславле-Залесском открыли православную гимназию... Но всей России по телевидению показывают изо дня в день только беспризорных малолетних преступников и подростков с бутылками пива. Принято говорить о дурном влиянии ТВ на детей и подростков. Но прибавим к этому навязываемое всем взрослым негативное отношение к “современным детям”.

Дмитрий Галковский написал антиутопию “Друг Утят” (“Новый мир”, 2002, № 8) не для детей, но старшеклассники любят фантастику и, надеюсь, этот “сценарий фильма” прочитают, увидят в нем сегодняшнюю жизнь. В “Друге Утят” среди действующих лиц много подростков: сын уголовника Гаденыш, дауны Тяни-Толкай и Лена, студент-очкарик Бомбастик, девочка 14 лет по прозвищу Крысоскорпион. В “Друге Утят” идут игры по электронной почте, в которых участвуют человек по сорок — колонизируют планеты, развивают науки, воюют, выступая от имени космических рас, причем играющий должен для выживания не только уничтожать противников, но и предавать союзников. У Галковского на календаре 2101 год, от России остался только Московский куст и создано “общество добровольной дезинформации”. Отдельный человек все равно уже не может уследить за всеми мировыми событиями и поэтому пользуется персональным модератором, фильтрующим информацию по его заказу. В этом обществе уже не будет никаких идеологических систем — “коммунизма”, “либерализма”, “фашизма”. Впереди у человечества “великая анархическая революция”, движущая сила которой не масса, а “автономные личности”. И никаких сформулированных программ и учений, “движущие силы революции будут оформляться в нарочито издевательской пародийной форме, разрушающей саму форму легального выражения политических целей”.

Мне могут сказать, что такого “сложного писателя”, как Галковский, сегодня и взрослому прочесть не под силу, а я — о старшеклассниках. В России сегодня любимые писатели — Акунин и Маринина, — скажут мне. Но откуда это, собственно, известно? Издатели, рекламирующие свою продук­цию, подменяют читательский спрос — покупательским. Действительно, у нас сегодня расхватывают с лотков Акунина и Маринину — в не столь уж давние времена такие любители чтива охотились за “Делом пестрых”, однако на всякий случай заглядывали даже в “толстые журналы”, чтобы не осрамиться в кругу знакомых. А теперь — свобода. Даже на тусовках, созванных по случаю присуждения премий, не говорят о прочитанном, политиков не спрашивают: какую книгу вы сейчас читаете? Но литературные амбиции Акунина и Марининой поддерживает уж никак не молодой читатель. Он такой чепухой не интере­суется, потому что можно получить то же самое , но в современном исполнении — погоняться за монстром на компьютере.

Остается ли у “компьютерного поколения” время на современную литературу для детей и подростков — да и, вообще, есть ли она? В Москве издается журнал для подростков “Путеводная звезда”, каких прежде не было. Журнал публикует русскую и мировую классику детской литературы, а также остро современные повести и рассказы. “Гуманитарный образовательный журнал”, — как указано в титуле. И в каждом номере даются отзывы ребят о прочитанном — наверное, подростков привлекает возможность высказать свое мнение, прочитать, что думают его сверстники, послать свои стихи и увидеть их напечатанными. Здесь в прошлом году были опубликованы повесть “Никто” и роман “Сломанная кукла” Альберта Лиханова, известные читателям “Нашего современника”.

Серию книг для подростков начало было выпускать издательство “Детская литература”: Е. Мурашова “Барабашка — это я”, Ю. Коротков “Дикая любовь”, А. Трапезников “Мне ли бояться”... Современная жизнь, трудные вопросы. В этих книгах подростки работают по найму у кавказцев, обретают опыт военной службы... Но, увы, книги для подростков себя не окупали: мягкая обложка не нравится взрослому, выбирающему книгу в подарок, а у школьника и на такую денег нет. Выпустив девять книг, серию прикрыли, хотя именно на нее стали приходить живые читательские отклики. В сегодняшней России вообще невозможно печатание книг для детей, доступных по цене. Прави­тельство не собирается снизить налоги на издание учебников и детской художественной литературы. Можно не верить в искренность политиков США, когда там говорят о равных возможностях для всех детей читать и мечтать. Но в США все же приняты новые образовательные программы, в их числе и специальная программа по детскому чтению, и ею занимается супруга президента. И не в том дело, что она в прошлом библиотекарь и читала Достоевского. Это государственная обязанность, имидж власти. А у нас? Кто может припомнить хоть одно государственное распоряжение в поддержку детских издательств, детских журналов? Кто-нибудь видел по ТВ хоть одну передачу о детском чтении? Детям рассказывают с экрана о новых книгах, о детских литературных кружках? Школьники могут увидеть на телеэкране, как их сверстники обсуждают “Тихий Дон” или “Мастера и Маргариту”? Всеми средствами демократический агитпроп насаждает облик нечитающего народа. Они удавятся, но не покажут по телевидению подростка, у которого в руках не бутылка пива, а книга. Ну а в “Пресс-клубе”, где обсуждали проблемы воспи­тания детей, активно поучаствовала сотрудница порнографического журнала “Молоток”, издающегося специально для детей. Шикарная получилась реклама мерзостного издания, которое в любой стране давно бы оштрафовали и запретили.

А супруге президента США показали в Москве главную детскую библиотеку России — прекрасное здание, богатейший книжный фонд, в США таких детских библиотек нет, потому что создаются они годами. Здесь всегда полно ребят, проводятся литературные праздники и есть кружок юных поэтов. Эта респуб­ликанская библиотека — еще и методический центр для всех детских библиотек России. А у нас, при всей нашей нищете, сохранились детские библиотеки в областных городах, в районных центрах — прибавим и 50 тысяч работающих сельских библиотек и отдадим должное местным властям, не закрывшим свои библиотеки: несравнимый уровень культуры с правительственным!

Но вернемся к “компьютерному поколению”. С нашими русскими ребятами всегда не так просто. Невесть откуда и почему пошла волна увлечения поэ­зией. И будет неправильно делить сегодняшних подростков на тех, кто сидит у компьютеров, гоняясь на экране за монстрами, и на тех, кто пишет стихи. Наших ребят хватает на все. Когда Московская писательская организация объявила конкурс школьных поэтов “Подсолнушек”, принесли и прислали свои стихи сотни ребят. Выше я уже писала о стихотворных подборках в “Путеводной звезде”. По всей России писательские организации включают в издаваемые сборники и школьных поэтов. Читатели “Нашего современника”, конечно, заметили новых поэтов на страницах журнала. Сегодня еще никто не знает, чего нам ждать в будущем от “компьютерного поколения”. Но стихи-то они пишут — и это очень важный для России знак.

Так вот, как раз к тому времени, когда появилась возможность поразмыш­лять не только над тем, что читает новое поколение — и читает ли оно вообще? — но и обратить внимание на молодых писателей, представляющих это поко­ление: с чем они пришли? — Швыдкой устраивает телешоу “Русская литература умерла”. Собрались знакомые все лица, говорили печальные слова, а одна дама сказала: “Не надо винить читателя”, — спасибо и на этом. Но чего не было — это разговора о молодых и начинающих, о тех, кто уже печатается в толстых журналах — что значит: на видном месте. Однако почему же о них так и не упомянули? Да потому, что ожидали не таких, а других. И, конечно, не ожидали, что писатели, вышедшие из “компьютерного поколения”, окажутся такими русскими по мастерству, по общественной позиции.

“Два старших брата (Пелевин и Сорокин) раскатисто похохатывали над беспомощным отцом Ноем (традиционная литература), но младшенький не желает смеяться. Грядет смена смеха. Грядет новый реализм”. И дальше: “Явь не будет замутнена, сгинет саранча, по-новому задышит дух прежней традиционной литературы”. Это — Сергей Шаргунов (“Отрицание траура”. “Новый мир”, 2001, № 12). Год рождения 1980-й, закончил МГУ. В 1991-м, наверное, учился в пятом классе, в 1993-м — в седьмом. “У всех людей есть свои детства, но наше поколение если и обращает внимание на минувшее детство, то с явным недоумением. А ведь никто за нас наше детство не полюбит. Сами должны вспомнить и оценить. Убого поколение, детством обделенное... Наше прекрасное, времен распада империи детство дождется своего поэта”, — это из повести “Ура!” (“Новый мир”, 2002, № 6). В этой повести герой-рассказчик мечтает спасти девочку Лену, которая днем клеит бумажные ярлыки на бутылки поддельного вина, а вечера проводит на танцах в клубе “Кактус”. Его ровесники гибнут от СПИДа, кого-то убили конкуренты, просто убили в подъезде. Ему есть за что ненавидеть “распаденцев”.

На Всероссийском совещании молодых авторов один из семинаров вел редактор журнала “Москва” Леонид Бородин. Кстати, это совещание было созвано под патронажем “толстых” журналов. Чем же привлекла Леонида Бородина повесть “Пока прыгает пробка” ученика 11-го класса из Смоленска Максима Свириденкова (“Москва”, 2001, № 11)? Герой-повествователь и его приятели — не беспризорники, не ребята, выпихнутые из школы в профтех­училище, а дети из благополучных, по нынешнему счету, семей, старающихся поддерживать приличное существование. Но десятиклассник Сергей Борисов может сравнить свое поколение разве что с тараканами на краю унитаза: “А может быть, кто-то придет и смоет”. Жизнь ему представляется беспросвет­ной: каждый день одни и те же стены, однообразные стычки, однообразные вечеринки с доступными девочками. Но было бы несправедливым упрекать Свириденкова в “чернухе”. Его повесть проникнута русской тоской по настоя­щей жизни, какой она может быть, должна быть.

Олег Павлов, хотя и постарше, своим жизненным опытом принадлежит к поколению “времен распада империи”. Он ушел в армию мальчишкой в конце 80-х, и уже в начале 90-х была опубликована “Казенная сказка” — первая из трех повестей об армии. В недавнем интервью Павлов говорил: “Это время угнетало ощущением безнадежности, отчаяния, абсурда. И я написал о человеке, который смог выстоять в этом времени. Капитан Хабаров — это, конечно, литературный герой. Но именно такие люди, по-моему, и были героями этого времени, их очень много было и в жизни, брошенных на произвол судьбы, но совершивших каждый свой подвиг, почему Россия и не сгинула в этом распаде, устояла”. И дальше: “Русская проза в основе своей — проза христианская... Наша литература, во всяком случае, в вершинных ее проявлениях говорила не о спасении этого мира, а о спасении души”. Здесь, конечно, у Павлова ответ на упреки с одной стороны и похвалы с другой за то, какой у него изображена армия. В журнале “Москва” он опубликовал статью, в которой определил положение русского читателя как “книжный голод” (“Книжный голод в России”. “Москва”, 2000, № 10): “Отечественная литература также требует, по-моему, бескорыстия от художников, ну а русская жизнь и люди — правды, соучастия. Русский человек не останется в долгу. Россия оплачивала за все это чистым золотом: любовью к своей литературе, новыми и новыми неповторимыми талантами”.

Когда Павлову присудили “Букера” за “Карагандинские девятины”, тусовка вознегодовала: как можно нашу премию отдавать тому, кто одновременно печатается в “Октябре”, “Москве” и газете “Завтра”! Конечно, должно было достаться и Шаргунову — он напечатал главы из повести “Ура!” в “Дне литературы”. Ему и досталось! Хотя пора бы понять, что уже начало восста­навливаться осознание единства русской литературы во всей ее много­сложности.

В декабре — выборы

Российским верхам пришлось временно отказаться от реформы жилищно-коммунального хозяйства (ЖКХ). В декабре 2003 года должны пройти выборы в Государственную думу, а потом — выборы президента. Власть вынуждена осторожничать. Конечно, напоследок они не удержались и умыкнули из государственной казны полтора (или около двух) миллиарда долларов на продаже доли в “Славнефти” своему человеку Абрамовичу. Но и повертелись вокруг реформы РАО ЕЭС по Чубайсу. Власть боится социальных взрывов. Ну а что собирается делать правительство с реформой образования, переименованной в модернизацию? Помнится, когда В. В. Путин первый раз добивался избрания в президенты, ездил по России, его на встречах с избирателями завалили вопросами: почему так перевирают историю в школьных учебниках? И Путин тогда поручил министру образования Филиппову разобраться с этими учебниками. Зато в декабре 2002 года, когда президент общался с народом по телевидению, среди заданных ему вопросов не оказалось ни одного о положении дел в нашей национальной системе образования. Кто-нибудь может поверить, что в числе полутора миллионов предварительно собранных вопросов к президенту не оказалось ни одного про реформу образования и что вообще в России никто не обеспокоен правительственным курсом на деинтеллектуализацию России? Но если вопросы, которые были заданы учителями и родителями, школьниками и студентами, в прямой эфир не пропустили, то по каким же причинам? Собираются и дальше разрушать русское образование, и дальше не считаться с “русским этносом”?

А вот это еще поглядим... По случаю выборов власть будет вынуждена считаться с русским культурным сопротивлением . И здесь надо уточнить, что защита национальной культуры — не только наше русское явление. Что-то очень близкое по духу происходит в Европейском сообществе. После того как там перешли на евро, упразднили границы, урезали суверенитеты и ввели единое планирование экономики, в Европе возникла проблема государство­образующих наций . Они-то уцелеют? Уже на саммите в Генуе в 2000 году проявилось стремление европейских государств защитить свои национальные интересы, свою национальную культуру. Выше уже приводился пример, как во Франции защищают французский язык, французское кино. Тем временем и в Германии вспомнили о своей Leibkultur — по смыслу это близко к русскому почвенничеству. Воспроизводство государствообразующей нации возможно только при условии сохранения своего родного языка и своей национальной системы образования.

В России культурное сопротивление — не партия и даже не общественное движение. Его никто не возглавляет, им никто не управляет, и оно развивается самопроизвольно, свободно, прислушиваясь к своим неформальным лидерам, привлекая к реальному общему делу самых разных людей. В русском культурном сопротивлении участвуют и представители других народов России, для которых защита культуры государствообразующего народа — непременное условие сохранения всех национальных культур, составляющих российскую цивилизацию. И конечно, у русского культурного сопротивления очень большая опора и в научных кругах, и в провинции, и в глубинке, и в крупных экономических центрах, и в армейской среде. Культурное сопротивление можно считать реальной политической силой, способной оказать влияние на исход выборов.