ПРЕЕМНИК ГЕЙДРИХА

Гитлер ценил честолюбивых соратников, для которых общественные интересы совпадали с личными. Именно к этой категории сотрудников принадлежал Эрнст Каль-тенбруннер, последний руководитель главного управления имперской безопасности (РСХА). Фанатичный последователь национал-социалистической идеологии и целеустремленный прагматик, умевший разбираться в хаосе Третьего рейха, он в короткий срок выдвинулся на один из самых важных постов в государстве.

Непоколебимая вера Кальтенбруннера в такие принципы национал-социализма, как «расовое единство», завоевание «жизненного пространства» и «государство, руководимое фюрером», вероятно, являлась следствием почти патологического страха, который испытывали многие представители среднего сословия «немецкой Австрии» в продолжение последних десятилетий существования монархии Габсбургов. Настойчивые требования других национальностей, входивших в Австро-Венгерскую империю, предоставить им равные права в управлении страной, получении должностей и образования, а также соперничество языков привели к тому, что немало австрийских немцев стремились к присоединению к Германской империи, мечтая о «Великогерманском рейхе», который должен был объединить всех граждан «немецкой расы». Опираясь на социал-дарвинистские теории неравенства и, как результат, вечной битвы между «расами», уже тогда проникнутые чувством своей «немецкости», ультра-националисты монархии Габсбургов были готовы покончить с «коновцами» (включая в это понятие полностью ассимилировавшихся евреев) и другими ненемецкими национальностями, «неполноценными» как с биологической, так и с культурной точки зрения. Те, кто выступал против таких устремлений, причислялись к смертельным врагам. В их число входили как католические круги, так и чересчур терпимые либералы и ортодоксальные маркси_г сты; как венгерские сепаратисты, славянофилы и панслависты, так и начавшие тут и там возникать сионисты.

До начала Первой мировой войны «великогерманский» шовинизм нигде не имел столько сторонников, как среди членов немецких студенческих корпораций в университетах. Всякое компромиссное решение считалось предательством «идеи». Жесткие нормы и установившиеся среди корпорантов обычаи (к примеру, дуэли и диспуты) усиливали специфический духовный настрой членов корпораций: жесткие требования, предъявляемые к себе самим и надменное, презрительное отношение к «неполноценным» людям считались добродетелями. С 1893 до 1898 гг. отец Эрнста был также активным членом немецкой шовинистической корпорации «Арминия» при университете Граца. Уже в то время это объединение не допускало в свои ряды евреев, принимало участие в антиславянских демонстрациях и поддерживало политику Георга фон Шенерера, предшественника Адольфа Гитлера.

Эрнст Кальтенбруннер родился 4 октября 1903 г. в семье получившего ученую степень адвоката в Риде (округ Инна). Детство и юность он провел в Раабе (Верхняя Австрия) и Линце, который в его семье называли «немецким городом». Отец его, полностью вписавшийся в местное общество, и по тогдашним меркам вполне состоятельный господин, был в то же время ярым поборником «аншлюса». Как в Раабе, так и в Линце он ограничивал свои контакты с местными евреями рамками профессиональной необходимости. Будучи убежденным антиклерикалом, он был взбешен, когда сын стал прислуживать на литургиях в школе. Однако тревога отца за сына, которого он считал подпавшим под сильное влияние церковников, оказалась беспочвенной. Уже учась в реальной гимназии Линца (1913–1921), Эрнст стал активным членом откровенно антиклерикальной организации учащихся «Гогенштауфен», а не просто «попутчиком».

С 1921 по 1926 гг. Кальтенбруннер-младший учился на юридическом факультете университета Граца, где он установил такие же связи, как и его отец. В качестве активного члена студенческой корпорации «Арминия» он вместе с другими студентами организовал демонстрации ибойкот, направленный не только против студентов и про-фессоров-евреев, но и против католической легитимистской корпорации «Каролина», а также различных иностранных студенческих групп. Шовинистическое наследие предвоенного времени и связанные с ним «образы врагов» впоследствии почти не изменились, хотя обстоятельства, в которых теперь приходилось действовать «Арми-нии», стали иными. Проигранная война и революция в глазах многих из членов корпорации казались осуществлением мечты, к воплощению которой они стремились в течение полувека: коалиция клерикалов и марксистов, которая, казалось, господствовала в изувеченной стране, от которой осталась одна Австрия, делала неизбежным присоединение к Германии, чему препятствовали державы-победительницы. Кальтенбруннер и его друзья полагали, что кукловодами появившихся после развала АвстроВенгерской империи стран, а также правительств в Риме, Париже, Лондоне, Москве и Вашингтоне являются евреи, а не только западные державы, которые препятствуют объединению немцев с помощью мирных договоров, а также немыслимых репараций, тем самым подрывая национальную экономику и способствуя центробежным силам и «социальной напряженности» для того, чтобы еще больше ослабить Австрию и сделать совершенно невозможным укрепление немецкой Австрии. Особенное недоверие вызывали на этом фоне все меры венских чиновников, направленные на благо евреев огрызка, в который превратилась Австрия. Такие меры рассматривались перекрасившимися антисемитами, которые были таковыми в течение многих поколений, показателем предоставления — по их мнению, незаслуженно — национальному меньшинству все больших привилегий, которые воспринимались антисемитскими кругами как прямое «поощрение культурного угнетения» и «сексуального порабощения коренного населения». Многие десятилетия спустя Кальтенбруннер весьма гордился тем, что, будучи юным студентом, боролся с «чуждыми немецкой нации нравами и культурой» и «теми, кто их пропагандировал», и, несмотря на то, что был заклеймен как антисемит, продолжал настойчиво бороться с ними.

Как следствие, в 1930 г. Кальтенбруннер вступил в НСДАП, а в 1931 г. в СС. Экономические причины играли в его выборе лишь второстепенную роль. В 1929 г. кандидат в адвокаты вступил в «организацию самообороны» принца Стархемберга. После безуспешных переговоров Стархемберга с национал-социалистами, Муссолини и христианскими социалистами, Кальтенбруннер, разочарованный нерешительностью Стархемберга и смещением «организации самообороны» в фарватер клерикалов, в конечном счете проголосовал за НСДАП. Его вступление в СС — элитные формирования — находилось вполне в «антипролетарских» традициях студенческих корпораций.

Ни зигзагообразный курс партии, ни его отставка с должности статс-секретаря по вопросам безопасности не заставили изменить политические взгляды Кальтенбрун-нера, высшего руководителя СС и полиции Вены (1938–1943). Он достиг исполнения своих желаний 30 января 1943 г., когда Гиммлер назначил его преемником Гейдри-ха на посту руководителя созданного в 1939 г. Имперского управления безопасности, возглавившего гестапо, криминальную полицию и СД.

Как и прежде, его высшей целью был объединенный, однородный в расовом отношении рейх. При нем в качестве «врагов рейха» все так же преследовались евреи, славяне, коммунисты, социал-демократы, католические священники, центристы, масоны, профсоюзные деятели, «исследователи Библии» и другие лица, которые отвергали национал-социалистическую идеологию. В оккупированных областях обстановка была более сложной, и с продолжением войны приходилось мириться со все большими «отклонениями» от прежней генеральной линии НСДАП. В связи с военной обстановкой, в тактических целях в 1943–1944 гг. службе безопасности приходилось вступать в контакты с некоторыми представителями «недочеловеков».

При Кальтенбруннере РСХА была готова на уступки даже в «еврейском вопросе», над «окончательным разрешением» которого Кальтенбруннер работал даже усерднее, чем его вышестоящий начальник Генрих Гиммлер. Когда в феврале 1943 г. Кальтенбруннер предложил очистить Терезиенштадт, отправив 5000 старых и немощных евреев в Аушвиц, он получил отказ от рейхсфюрера СС[70]. В качестве юриста Кальтенбруннер всегда старался соблюдать формальные правовые нормы, даже когда речь шла о депортируемых или депортированных евреях. К примеру, хотя в 1943 г. министерство юстиции и МВД часть таких постановлений считала устаревшими, Кальтенбруннер настаивал на выполнении распоряжения, согласно которому имущество депортированных евреев после их смерти становилось достоянием государства. Иностранные евреи, оказавшиеся на немецкой территории, в правовом отношении считались местными, в результате чего обладателей иностранных паспортов можно было включить в программу уничтожения и т. д. После оккупации Венгрии в марте 1943 г., когда появилась возможность депортации венгерских евреев в Аушвиц, Кальтенбруннер лично отправился в Будапешт, чтобы обсудить с экспертами «по еврейским делам» нового правительства принципы их ареста и депортации. Он действовал не только благодаря появившейся возможности, но и на основании убеждения, что евреи являются самыми опасными врагами Германии, в чем он признался после войны, отвечая на вопросы Нюрнбергского трибунала, утверждая, что евреи не только являлись главными выразителями большевистского мышления, но и движущей силой всякой враждебной акции. Дело в том, что на востоке Европы евреи остались, по существу, единственными уцелевшими интеллектуалами, исключительными владельцами ремесленных предприятий «и вообще той прослойкой, которая располагала достаточным умом для того, чтобы обеспечить идеями соответствующего актера для воплощения их в жизнь»[71].

С такой же жесткостью и беспощадностью Кальтен-бруннер разбирался с другими противниками национал-социализма. 5 ноября 1942 г. РСХА издала распоряжение, согласно которому преступления, совершенные гражданами Польши и Советской России, отныне находились в компетенции не органов юстиции, а полиции, на том основании, что «враждебные немецкой нации и неполноценные в расовом отношении лица» представляют особую опасность для немецкого народа[72]. В своем распоряжении от 30 июня 1943 г. Кальтенбруннер разъяснил, что при рассмотрении органами государственной полиции такого рода преступлений следует иметь в виду, что поляки и советские русские в силу одного лишь своего Присутствия на территории, принадлежащей немцам, представляют опасность для «немецкого порядка», поэтому речь идет «не столько о том», чтобы определить кару за совершенные ими преступления, сколько о том, чтобы предотвратить «дальнейшую угрозу» «немецкому порядку»[73].

Кальтенбруннер проявил плохое понимание немецких национал-консервативных противников национал-социалистического режима не столько потому, что людей такого типа, по его мнению, хорошо изучил по собственному опыту, сколько потому, что он обижался на них за то, что, несмотря на их «расовую пригодность», к национал-социалистам они не примкнули. Кальтенбруннер считал их, в известной степени, предателями немецкой народности и национал-социалистической «идеи». Для него национал-социализм был «вечной религией» его собственного народа. По этой причине зачастую замкнутый шеф РСХА не скрывал своего разочарования, доходившего до патологической ненависти по отношению к офицерам, которые, несмотря на то, что присягали фюреру, уклонялись от выполнения некоторых пунктов национал-социалистического режима. Участников Сопротивления из окружения Канариса он преследовал до самой смерти, не только по долгу службы, но и из чиновничьего рвения. Он с интересом наблюдал за следствием, связанным с покушением на Гитлера 20 июля 1944 г. Он не только воспользовался случаем указать Гитлеру на многочисленные и отчасти давно известные службе СД недостатки и неполадки в работе руководящего аппарата партии[74], но и настойчиво предупреждал фюрера об опасности возникновения известного рода «реакционных» ячеек, прежде всего, в офицерском корпусе. В одном из очередных докладов, составленных в октябре 1944 г. относительно якобы аполитичного поведения ряда «профессиональных военных», шеф РСХА дошел до того, что стал утверждать, будто бы определенная часть офицерства «совершенно» не чувствует себя преданной национал-социалистическому государству и его фюреру и исполняет присягу Адольфу Гитлеру не в большей мере, чем она делала это по отно* шению к президенту Эберту[75].

Озлобленность Кальтенбруннера по отношению к немецким «реакционерам» проявлялась даже во время Нюрнбергского процесса. Кальтенбруннер, которого защищал адвокат-католик, поневоле признавший вину подзащитного, яростно набросился на защитника организации СС, утверждая, будто бы обвиняемые и их «соратники» пытались воздвигнуть «плотину, преграждающую путь наводнению, идущему с Востока», «кровью и живыми телами». В результате им это не удалось. «Мы оказались чересчур мягки. Нас подвели такие люди, как вы»[76]. Похоже, в конце своей жизни Кальтенбруннер был действительно убежден, что при проведении чисток действовал недостаточно решительно и последовательно. Своих детей он убеждал в том, что было «столько предательства и подлости», что теперь даже самые бестолковые смеют говорить о каком-то «вырождении» национал-социализма. В действительности были отдельные люди, совершавшие ошибки, но не нашлось «никого, кто направил бы их на верный путь».

Его твердое убеждение в неопровержимости «идеи», несмотря на внешние обстоятельства, помогло Кальтен-бруннеру сохранить выдержку до самой казни, состоявшейся 16 октября 1946 г. Обращаясь к своему защитнику, он однажды заметил, что «произнесенные сегодня слова» он воспринимает не так трагично. Во всяком случае, ему оставалось лишь мыслить категориями вечности и высказывать свои мысли[77]. Как и прежде, он твердо придерживался своих принципов. Он до конца был уверен, что лишь посредством национал-социализма, который считает «расу» «основной ценностью», в Германии можно преодолеть политические и религиозные противоречия. Иным способом подлинной общности людей достичь невозможно. Только национал-социализм смог бы повернуть вспять разрушительные процессы, начало которым положила Французская революция. Иначе будет невозможно обеспечить социальное самосознание и стремление к «лучшему обществу», которые преодолеют индивидуализм. Характерным для помешанности Кальтенбрун-нера было желание, чтобы его собственные дети были окружены такими друзьями, для которых национал-социализм воспринимался бы как «любовь к ближнему».

Само собой, для достижения политической власти политической «ортодоксальности» недостаточно. В бюрократической путанице системы, столь ловко приспособленной к потребностям диктатора, определенно требовалось немало ловкости, чтобы осуществление мер, считавшихся Гитлером важными, сочетать с собственной карьерой. Во время подъема по ступеням австрийских СС Кальтен-бруннер делал ставку на личную преданность Гиммлеру. Кроме того, он умел «предусмотрительно» указывать на извивы австрийской внутренней политики в соответствии с меняющимися интересами руководства СС. Благодаря руководителю австрийского Национал-социалистического крестьянского союза Рейнталлеру, с которым он сблизился в 1934 г. в «базовом лагере» Кайзерштейнбрух (близ Нойзидль-ам-Зее)[78], Кальтенбруннер довольно рано понял, что Дольфус и Шушниг будут свергнуты с помощью террора, пропагандистской кампании или путча. Ему показалось знаменательным постепенное ослабление государственного аппарата за счет наплыва «шибко националистов» наподобие Зейсс-Инкварта. Перед неудавшимся государственным переворотом 25 июля 1934 г., в котором Кальтенбруннер не участвовал, Рейнталлер нажал на все рычаги, действуя в среде сочувствующих нацистам представителей «национального» лагеря, для того чтобы добиться поблажек НСДАП, запрещенной в мае 1933 г., которая, естественно, действуя в нелегальных условиях, старалась «обработать» перспективные группы населения.

Вполне возможно, что именно Рейнталлер познакомил Кальтенбруннера с Гиммлером и Гейдрихом, а затем и с Дарре. Во всяком случае, благодаря Гейдриху Кальтенбруннер сблизился с «людьми из Каринтии», которые после июльского путча встали у ключевых позиций в партии (Райнер, Глобочник, Клаузенер)[79]. В качестве командира 37 штандарта СС (Линц) начиная с 1934 г., но, главным образом, в 1936–1937 гг. Кальтенбруннер использовал любую возможность, чтобы стать незаменимым для ведущих актеров спектакля. Опираясь на австрийские правительственные учреждения, поддерживаемый такими «националистами», как Зейсс-Инкварт и Глез-Орстено, которые считались доверенными лицами австрийского бундесканцлера, при восстановлении верхнеавстрийских СС он позаботился о том, чтобы, по возможности, отказаться от насильственных действий и не отклоняться от эволюционного курса политики аншлюса. Это сочеталось не только с новой политикой Гитлера относительно Австрии, что выразилось в договоре от 11 июля 1936 г., но и с соответствующими директивами Гиммлера. В определенной степени такие шаги были на руку и режиму Шушни-га, который слишком полагался на сохранение «спокойствия и порядка». Вопреки сопротивлению Йозефа Леопольда, гауляйтера Нижней Австрии, используя свои связи с Гиммлером и Гейдрихом, Кальтенбруннер постарался сделать приемлемым для Берлина Зейсс-Инкварта (которого Райнер и Глобочник попытались использовать в качестве марионетки вместо Шушнига). Когда эта тактика в 1937 г. принесла первый успех, рейхсфюрер СС приписал заслугу не одному только Кальтенбруннеру. Райнер и Глобочник были также вознаграждены за помощь Кальтенбруннеру, которого они щедро снабжали информацией о внутренних делах партии и в дальнейшем выступали перед берлинским властями в качестве экспертов по проблемам Австрии. Кальтенбруннер располагал рядом доверенных лиц в австрийском государственном аппарате и благодаря небольшой группе СД, находившейся в Вене, постоянно находился в курсе происходящего, вследствие чего ему было нетрудно получать от уполномоченного Гитлера по австрийским делам, группенфюрера Кепплера, подчас «ежедневно два раза в сутки через Зальцбург» самые свежие данные[80].

Благодаря жесткому руководству 37 штандартом СС и четкому соблюдению условий договора от 11 июля 1936 г. в январе 1937 г. Гиммлер назначил Кальтенбруннера руководителем всех частей СС Австрии, в то время как его предшественник, оберфюрер СС Карл Таус, получил приказ больше не возвращаться в Австрию. Выступая на Нюрнбергском процессе, Зейсс-Инкварт назвал Кальтенбруннера «полицейским 11 июля», имея в виду его роль гаранта упомянутого договора.

Позднейшим назначением на пост руководителя РСХА Кальтенбруннер был, по-видимому, обязан своей верности Гиммлеру, которого он почитал, как отца родного, но, главным образом, своим качествам образцового разведчика. Хотя Гейдрих старался отрешить Кальтенбруннера от проблем, связанных с венской полицией безопасности, Кальтенбруннер неизменно стоял на страже политических интересов СС и полиции относительно вермахта, партии и государства и активно способствовал слиянию СС и полиции, на котором настаивал Гиммлер, что не осталось незамеченным в Берлине[81]. Прежде всего следовало по-другому решить проблемы, доставшиеся ему в наследство от Гейдриха. Уже в октябре Гиммлер предложил направить Кальтенбруннера рейхскомиссаром Бельгии и Северной Франции. Почему после долгого колебания Кальтенбруннер отказался от выгодной должности, приходится только догадываться. Может быть, Гиммлер предпочел более слабого человека, поскольку он больше опасался таких соперников, как Штрекенбах, Небе или Мюллер? Почему он остановился не на испытанных знатоках восточных проблем, как Прюцман или Йекельн, а на энергичном, способном дипломате из Остмарка, который всю войну просидел в Вене и ни разу не побывал на Балканах — этой арене, излюбленной австрийскими стратегами и политиками, придерживавшимися принципа «разделяй и властвуй» — и не приобрел боевого опыта или опыта борьбы с партизанами? Какую роль сыграло в этой связи «образцовое» осущесГвление «окончательного решения» еврейского вопроса в кальтенбрунновс-ком Остмарке?

По-видимому, Кальтенбруннер считался абсолютно надежным последователем национал-социалистической идеологии и особенно преданным приверженцем Гиммлера. К примеру, при вступлении Кальтенбруннера в должность Гиммлер подчеркнул, что он всегда считал продолжительное пребывание в нелегальных условиях «хорошей школой», «особенно для руководителя Имперской службы безопасности»[82]. Правой рукой рейхсфюрера СС и начальника немецкой полиции должен был стать не пунктуальный «бравый чиновник», а гибкий, динамичный активист, «готовый к ответственным решениям» ветеран национал-социалистического движения, получивший достаточную подготовку для того, чтобы в каждом конкретном случае являться лидером, действующим в духе своих начальников, но не зависеть от инструкций и отговорок[83].

Как руководителю РСХА Кальтенбруннеру, по существу, приходилось лишь дописывать то, что начали другие, связанные с проблемами безопасности и криминальной полиции. Борьба с внутренними врагами была задачей СД, которая, по воле Гиммлера, должна была расширять свои полномочия. Противостоя ведомству иностранных дел Риббентропа, Кальтенбруннеру удалось в конечном счете организовать самостоятельный способ получения информации через VI управление (зарубежная разведка), в результате чего у Шелленберга появилась возможность активизировать свою деятельность в зарубежных странах. Расследование «неудач» управления зарубежной разведки абвера при ОКБ под управлением Канариса закончилось в 1944 г. передачей службы военной разведки Имперскому управлению безопасности.

Единственно, чем мог гордиться Кальтенбруннер во время Нюрнбергского процесса, это замечание Йодля, руководителя штаба управления вермахтом, что Кальтенбруннер свои обязанности исполнял лучше его предшественника Канариса, хотя последний был адмиралом и занимал свою должность в течение тридцати лет.

Что же касается борьбы с партийной канцелярией за право предоставления партии информации внутри страны, а таже контроля за партийной дисциплиной, то здесь Кальтенбруннер добился меньшего успеха. Правда, Борман сумел оценить его детальные доклады о заговорщиках 20 июля 1944 г., однако, что касается сравнительно объективной текущей информации о положении дел, предоставленной III управлением (внутренняя разведка), руководимым Отто Олендорфом, то у Кальтенбруннера возникло много возражений, и не только тогда, когда СД распространила в провинции сведения о скандалах, связанных с коррупцией, и вопиющих ошибках в руководстве, совершенных зазнавшимися партийными боссами.

Кальтенбруннер тщетно боролся с расширением полномочий гауляйтеров, которые, к примеру, в качестве рейхскомиссаров по вопросам обороны должны были возложить на себя определенные полицейские функции, имея дело с «иностранными рабочими».

Открытых столкновений с партийной канцелярией руководитель РСХА старался избегать, тем более, что он мог рассчитывать на благосклонное отношение со стороны Бормана, когда требовался непосредственный контакт с Гитлером. Понятные затруднения, возникшие у Гиммлера в связи с принятием решительных мер в отношении Канариса, требовали подобного рода контактов. Рейхсфюрер СС не принадлежал к числу тех лиц, доставляющих неприятные известия, кого Гитлер охотно допускал к себе. Тем охотнее он снимал трубку, услышав «высочайший звонок», когда предстояло доложить о каких-то блестящих успехах, которые многие из его подчиненных находили не вполне честными. Некий неумеха, спекулировавший на инициативе своих подчиненных, который пытался приписать себе все успехи, а в случае провала думал лишь о том, на кого бы взвалить вину, вынужден был испытывать терпение наиболее доброжелательных подчиненных. Будучи ловким интриганом, Кальтенбрун-нер, естественно, знал средства и способы, с помощью которых можно освободиться от недоброжелательного начальника, не вызывая подозрения, что его вводят в заблуждение.

Как получилось, что Кальтенбруннер, являясь руководителем РСХА, не мог себе позволить то, что осуществлял подчиненный ему начальник VI управления Шел-ленберг, передававший важную информацию непосредственно в главную квартиру фюрера? С каких пор ему был запрещен доступ в «святая святых власти»?

Чтобы без посредничества Гиммлера передавать Гитлеру сведения, Кальтенбруннер прибегал к помощи Вальтера Гевеля, связного Риббентропа в главной квартире фюрера, а позднее собственного офицера связи Гиммлера Германа Фегеляйна. Само собой разумеется, после «освобождения» Муссолини в сентябре 1943 г. Кальтенбруннер не посмел сопровождать своего подчиненного Скор-цени, явившегося к Гитлеру с докладом. Но когда Скор-цени в присутствии Муссолини докладывал о проведении операции со всеми деталями, он сидел с ними за одним столом.

Однако более существенным было тесное сотрудничество с Борманом, которое у них возникло в начале лета 1943 г. Должно быть, именно Борману Кальтенбруннер был обязан тем, что его стали вызывать непосредственно к Гитлеру. По словам Шелленберга, дошло до того, что даже Гиммлер постоянно находился в страхе, главным образом, после того, как в 1944–1945 гг. рейхсфюрер провел «зондирование» (относительно переговоров с западными союзниками). Как нам представляется, однако вряд ли Кальтенбруннер скрывал от Гиммлера какие-то тайны, которые оправдали бы подобные спекуляции. Во всяком случае, как полагает Вильгельм Хеггль, ни о каком ухудшении доверительных отношений между Гиммлером и Кальтенбруннером не могло быть и речи[84].

Вне всякого сомнения, в 1944–1945 гг. Кальтенбруннер принадлежал к самым могущественным лицам в Третьем рейхе. Этого положения он достиг не только вследствие идеологической связи с фюрером и национал-социалистической идеей немецко-народного сообщества. Его восхождение по иерархической лестнице было также результатом его решительности и, прежде всего, способности понимать и воплощать в жизнь идеологические установки и намерения Гитлера, несмотря на сопротивление и бюрократические препоны. В этом смысле он был воплощением гитлеровского идеала национал-социалистического руководителя.