Глава 6. Всяческая суета

Натан Завельский был не совсем прав, когда пугал Ванечку теми страшными мерами, которыми грозит ИНЕБОЛ человеку, оттуда вырвавшемуся. Да, военное ведомство, да, секретные разработки, да, неограниченные возможности, но люди-то везде — люди. Со своими слабостями, причудами, привычками и так далее, и так далее. Вот и здесь не стал главврач выносить сор из избы, и даже рапорт директору подавать не стал, а понадеялся на собственные силы. Завотделения Семенова он, конечно, пустил под капельницу — отлеживаться от алкогольного отравления, — и поставил на пороге палаты стражу в лице врача-ординатора Дмитриенко, имевшего опыт армейской службы в конвойном взводе на севере Ленинградской области.

Собственные же силы, на которые понадеялся главный врач, были пущены на следующие действия. Первым делом он выяснил в институтской справочной, не было ли за время, прошедшее после волюнтаристской выходки Семена Семеновича и последовавшей за ней незаконной выписки пациента, каких-нибудь подозрительных телефонных звонков. Да, звонки были, доложили ему из справочной. Звонил какой-то мужчина, дважды, с промежутком минуты в три. Судя по разговору, выпивший, сперва спрашивал какую-то из сотрудниц, затем просил, чтобы его соединили с пациентом Чувырловым Альбертом Евгеньевичем. И на первую, и на вторую просьбу ему ответили строгим отказом, в соответствии с режимными правилами пункт 9 подпункт 4 и пункт 11 подпункт 7.

Далее через местную АТС был отслежен номер, откуда звонили, а по номеру получен и адрес. Староневский проспект, дом такой-то, квартира такая-то, второй двор между 1-й Советской и Староневским, угловая парадная, последний этаж, с лифтом. Мгновенно на квартиру Завельских, которые по данному адресу проживали, была послана якобы бригада ремонтников якобы на предмет изучения межсезонных протечек крыш. Якобы ремонтники, а на самом деле два институтских вохровца Моржов и Кикнадзе никого похожего на Вепсаревича в квартире не обнаружили, но телефон тем не менее поставлен был на прослушку — вдруг проклюнется исчезнувший Ванечка. И на подоконнике этажом ниже был посажен пенсионер-наблюдатель с мобильником и недельной подшивкой газеты «Не скучай», чтобы пенсионер не скучал.

Когда эти предварительные ходы были сделаны, главврач решил разобраться с сопалатником сбежавшего Вепсаревича Чувырловым Альбертом Евгеньевичем на предмет выяснения у последнего его родственных связей. Звонивший назвался братом, и этот якобы чувырловский брат точно знал о существовании на отделении телефона — не подозрительно ли? А также стоило выяснить про больную мать — имеется ли таковая у пациента, а если да, то больна ли она и какой болезнью конкретно. Последнее имело для главврача интерес научный, с поисками беглеца не связанный, ведь любая неопознанная наукой болезнь, обнаруженная даже случайным образом, сулила гранты и светлые перспективы в будущем.

Разговор с Чувырловым проходил слезливо и бурно. Да, мать у него была, но такая, прости боже, мамаша кого хочешь сделает из здорового инвалидом, сама же при этом делается лишь здоровее за счет выпитого чужого здоровья, в частности — здоровья его, единственного родного сына, доведенного такой вот мамашей до такого вот опасного состояния.

Короче, мать у пациента была здорова, а брата не было. Это окончательно убедило главного в правильности предпринятых действий по наблюдению за квартирой на Староневском. Звонил Вепсаревич, сомневаться в этом больше не приходилось. Но цель… цель… цель? Стоп. В первый раз он спрашивал про какую-то из сотрудниц. Ему ответили, что справки о сотрудниках не выдаются. Далее он пытается связаться с Чувырловым, представившись несуществующим братом. То есть коли не получилось в справочной, Вепсаревич пробует добиться информации от Чувырлова, своего соседа. Это значит, Чувырлов знает, о какой-такой сотруднице идет речь.

— Эта, как ее, черненькая такая… ну, халат был на ней зеленый… — Чувырлов морщился, вспоминая ночь, когда они с Вепсаревичем начинали с водки, а заканчивали огуречным лосьоном. Водка и лосьон вспоминались четко, но вот девушка из памяти выпадала начисто. — Верочка… или Валечка… нет, не помню. Телефон еще хотел записать…

«Ульянова! Ульянова Маша! Ну, конечно, — сообразил главврач. — Дежурила в ту ночь Ульянова Маша, заменяла алкоголичку Алимову. Наверняка, она и есть та таинственная сотрудница, которой интересовался сбежавший».

Ульянова — Вепсаревич. Вепсаревич — Ульянова. Выяснить в отделе кадров, где Ульянова проживает. И срочно высылать бригаду ремонтников на предмет изучения межсезонных протечек крыш.

На бывшей чердачной площади Калерии Карловны волновались не меньше, чем в ИНЕБОЛе. За знакомым по ч. 1, гл. 3 столом не было ни изумрудной тархуновки, мечты Кольки из 30-й квартиры, ни засахаренных мух-пестрокрылок, ни заветного хозяйкиного графина. Лица у сидящих были насуплены, включая мелкую физиономию арахнида Карла с тройной гирляндой погасших глаз.

— Меня надо было в больницу ложить, а не этого мудилу Доцента. — Колька из 30-й квартиры поскреб ногтями трехсуточную щетину, покрывающую колючими островками подбородок и часть лица, отчего на беззащитного Карла полетели сухие крошки и волоконца кисловатого табака. Уворачиваясь от неприятных предметов, арахнид отскочил в сторону, Колька же продолжал с вызовом: — А то начитанного им подавай, ученого! Вот и получили — начитанного. Лежит там на всем готовеньком, жрет от пуза, медсестер, извиняюсь… лапает и имеет полтинник в день. Плюс аванс. Плюс премия, когда из больницы выйдет. Конечно, это ему не на мусорном отвале работать. Там он вкалывал в говне по колено через сутки по пятнадцать часов. А здесь лежи себе, отдыхай. И чего же не отдыхать-то, когда в день тебе идет по полтиннику. Плюс аванс. Плюс премия, когда из больницы выйдет…

— Все, заткнись! Задолбал со своим полтинником, — зыркнула на него Калерия. — Сейчас надо не о полтинниках думать, а о том, как опередить эту девку, которая вместо Шамбордая Лапшицкого из Сибири приехала…

— Грохнуть, и все дела! — подал реплику арахнид Карл. — Нет человека, нет проблемы.

— Проблема есть, — сурово возразила Калерия. — Как выйти на Вепсаревича и Чувырлова, вот проблема. Вахтер Дроныч ушел в запой. Семенов на звонки не отвечает, молчит. Антимонову из районной администрации выперли со службы за взятки, так что больше в лечебницу никого запихнуть нельзя. — Тяжелым взглядом она обвела присутствующих. — Короче, связь с ИНЕБОЛом пока потеряна. Я подчеркиваю — пока. — Она гневно посмотрела на арахнида. — А тут ты еще со своим «грохнем»… Может, эта сибирская визитерша единственный для нас шанс добраться до Вепсаревича. Грохнуть всегда успеется. Сперва нужно ее прощупать, может быть, попугать слегка. И все это нужно сделать оперативно.

— Прощупать можно, — ухмыльнулся Колька из 30-й квартиры. — Насчет прощупать это мы запросто. Помню, как-то с Глюкозой мы гражданочку одну в садике за гастрономом прощупывали…

— Так. Пошли разговорчики. — Калерия хлопнула по столу ладонью, обрывая отвлекшегося от темы Кольку. — Я тебе за что гонорар плачу, за работу или за болтовню? Вот и думай не о глупостях, а о деле. Карл, — она повернулась к Карлу, — ты однажды рассказывал про какого-то бородатого паука из Первого медицинского, который на красную паутину молится. Может, он еще не совсем умом тронулся, и стоит дать ему поручение нанести революционный визит к соседям?

— Дать-то можно, а толку с его умом? — отмахнулся Карл безнадежно. — Ходу ему до первых встреченных голубя или вороны. Хотя, в общем-то, почему не дать? Хуже от этого, во всяком случае, никому не будет.

— Насчет ума помолчал бы. Далеко ты со своим умом в прошлый раз дошел? До первой встреченной подошвы, и та в говне.

«Уж при Кольке могла бы и не вспоминать». Карл обиженно прикусил педипальпу, краснея не лицом, по-людски, а по-паучьи — брюшком и задом.

— Так что этот вариант проработай, — продолжала Калерия. — А тебе… — посмотрела она на Кольку. — Ты возьмешь своих дружков-стеклотарщиков и будешь с ними опекать сибирячку.

— Опекать это пугать или щупать? — не усвоил задачу Колька.

— Опекать — это ходить за ней следом и наблюдать, с кем она встречается.

— Как же за ней ходить-то, когда ни я, ни кто из ребят ее в глаза ни разу не видели? Пойдешь, а потом окажется — не за той.

— Увидишь, и очень скоро. Сегодня она собирается наведаться к Ванечкиной мамаше. Когда она будет от нее выходить, пристроишься за ней следом. Важно выяснить, где эта сибирячка живет и не встречается ли она с кем-нибудь из институтского персонала.

— У него на лбу не написано, ну, у этого, с которым она встречается, что он работает в институте.

— Не написано, значит, спросишь. А не ответит, значит, спросишь еще раз. Твой Глюкоза с твоим Компотовым разве не знают, как с людьми разговаривать?

— Витя, что это, объясни, пожалуйста, ты же редактор книги. Вот, сейчас… — Николай Юрьевич, хозяин, директор и главный редактор «Фанты Мортале», вытащил из пачки листов один и прочитал подчеркнутую красным карандашом строчку: — «Пусть жизнь меня в землю втоптает». — Он поморщился и протянул листок собеседнику.

Тот взял его, повертел в руках, сощурил глаза, задумался.

— Да, — сказал он спустя мгновенье. — С грамотностью у Лыкова туговато. Но зато он берет образностью.

— Слушай, дорогой, мне не важно, образностью он берет или чем. Мне нужно, чтобы было по-русски. Чтобы перед читателем потом не краснеть.

— Хорошо, Николай Юрьевич, я исправлю. Ага, пусть будет «вминает». Нормально? По-моему, ничего. Вы как? — Собеседник господина директора торопливо написал на листке корректорский значок и замену. — Да, Николай Юрьевич, я тут вашего редактора встретил. Вепсаревича Ивана Васильевича, ну, который на «Библиотеке шедевров».

— Как? — не понял Николай Юрьевич. — Вепсаревича? Где? Когда? — Лоб его покрылся испариной. — Не может быть, ты ошибся. Вепсаревич в больнице.

— Честное слово, встретил. В одной компании вместе водку пили на Староневском.

— Ерунда какая-то. — Рука Николая Юрьевича уже давила на телефонные клавиши. — ИНЕБОЛ? Здравствуйте, это Воеводкин Николай Юрьевич. Да, издательство «Фанта Мортале». Как там наш Иван Васильевич? Живой, здоровый? Почему спрашиваю? Как это почему? Мы своих лучших сотрудников ни по будням, ни по праздникам не забываем. — Лицо его в продолжение разговора приобретало спокойный вид. Не занятая трубкой рука, до этого отбивавшая сумасшедшую барабанную дробь, теперь плавно перебирала пальцами, наигрывая «Прелюд» Шопена. — Пить надо меньше, — сказал он обалдевшему Вите, кладя на место телефонную трубку, — а то не только Вепсаревича, чертей зеленых в унитазе увидишь. Лежит себе Иван Васильевич в ИНЕБОЛе, как и лежал. И выписывать его оттуда пока что не собираются. Сволочи, — добавил он, вспомнив о горящем синим пламенем томе Марселя Пруста. — Гады, сволочи, рыбы, совы! Вот построю всем на зло стрехулёт и улечу от вас далеко-далеко, куда-нибудь на Магелланово облако. Раков буду ловить, землянику кушать. Или к Сашке Бабушкину пойду корректором в «Мир металла». И идите вы тогда со своими железными артефактами к негру в задницу.

Не мог знать Николай Юрьевич Воеводкин, что главврач Института неопознанных медициной болезней строго-настрого наказал своим подчиненным не открывать страшной тайны исчезновения Ивана Васильевича, дабы не позорить себя и вверенное ему лечебное учреждение.