Елена Первушина Производственный роман XXI века

Через две точки можно провести прямую, которая рано или поздно во что-то упрется. Это я твердо помню со школьных времен. И сегодня я впервые попытаюсь использовать эту информацию на практике.

Я возьму в качестве точек два романа, написанных в последние годы прошлого века и попробую вычертить прямую, которая уйдет в будущее — в XXI век. Разумеется, речь может идти лишь об одной из миллиона линий возможного развития литературы (и большинство этих линий не прямые), но мне кажется, что лучше проследить хотя бы одну тенденцию и рассказать о ней, чем в очередной раз ограничиться общими словами.

Итак, приступим…

1.

Первый из этих текстов строго говоря не имеет отношения к фантастике. Это роман Кена Фоллета «Столпы Земли», написанный в 1989 году, вышедший на русском языке в издательстве «Махаон» в 2001 году. Объем романа лично меня настолько потряс, что я не удержусь и приведу его здесь: первый том — 18 печатных листов, второй том — 22 печатных листа и все это мелким шрифтом. Время действия — XII век, место действия — Англия. Сюжет — строительство собора в маленьком городке Кингсбридже.

Отношение общественного мнения к Средневековью — такая же историческая характеристика эпохи, как форма правления, форма собственности на землю, доступные виды транспорта или средства связи.

Непосредственные наследники Средневековья — люди эпохи Ренессанса — старательно открещивались от темного прошлого и приложили немало усилий для того, чтобы создать средним векам репутацию дикой и варварской эпохи — царства невежества и религиозного фанатизма.

Реабилитацию Средневековья начали романтики тремя столетиями позже. Упомяну только одну дату — в 1819 году вышел роман Вальтера Скотта «Айвенго», который еще на несколько веков вперед определил наши представления о Средневековье — как об эпохе гордых замков, прекрасных дам, храбрых рыцарей и возвышенных чувств. Заодно романтики «облагородили» и Возрождение, сделав однако существенную поправку — Средневековье было временем высокой духовности и чистоты помыслов, а люди Возрождения часто были поражены язвой цинизма и склонны были глумиться над всем святым.

Однако уже с конца XIX века раздались голоса реалистов, остудивших горячие головы. И вновь в общественном мнении стал воскресать образ «грязного и темного Средневековья» — эпохи повальных эпидемий, голода, нищеты и бесправия. Такое мнение возникло не на пустом месте и все же оно, безусловно, страдало ужасной однобокостью и «одноглазостью». Людям, пожелавшим развенчать легенду о «прекрасном Средневековье», приходилось буквально смотреть одним глазом, чтобы не видеть очевидных вещей. Например, в средневековом романе «Фламенка» добрая половина действия происходит в бане, вернее даже в банях — роскошных термах, куда главная героиня наведывается ничуть не реже, чем в церковь. А законы, изданные в самые что ни на есть темные века Средневековья (закон лангобардского короля Ротара 643 года и закон Карла Великого от 787 года), строго предостерегают от «безумной» веры в вампиров и злокозненных колдунов. Человек, убивший женщину или мужчину, заподозрив их в вампиризме, считался, согласно этим законам, убийцей и сам подлежал смертной казни.

Одним словом, любому непредвзятому человеку вскоре становится ясно, что каждый из спорящих пытается увидеть в Средневековье нечто, что соответствует его желаниям и фантазиям, а реальная эпоха остается практически неузнанной и непознанной.

Попытку разрешить это противоречие сделала в 30-х годах прошлого века французская школа историков, сложившаяся вокруг журнала «Анналы экономической и социальной истории». Базовая идея выражена в самом названии — ключ к пониманию эпохи лежит не в изучении деяний правителей или произведений философов и художников, а в кропотливом исследовании хозяйственных документов эпохи — прослеживании медленных экономических и социальных процессов, формирующих лицо западной цивилизации. Тех, кого заинтересовал такой подход, отсылаю к великолепной книге одного из ведущих «анналистов» Жака Ле Гоффа — «Цивилизация средневекового Запада».

Мы же со спокойной совестью можем вернуться к роману, автор которого наверняка проштудировал анналистов.

Вводная такова: имеется монастырь Кингсбридж, постепенно впадающий в нищету и забвение. У монастыря молодой приор Филип, мечтающий построить в Кингсбридже достойное пристанище для Господа. А у приора есть план, включающий в себя три пункта:

1. Реорганизация доходов монастыря — арендная плата будет взиматься деньгами, а не продуктами, как раньше; отдельные принадлежащие монастырю земли будут специализироваться на производстве отдельных видов продовольствия.

2. Само монастырское хозяйство будет специализироваться на разведении овец и производстве шерсти.

3. Будет начато строительство нового собора, которое привлечет в монастырь большое количество рабочей силы, а позже — паломников, которые также смогут значительно пополнить монастырскую казну.

Второй «сюжетообразующий» герой романа — каменщик Том Строитель и его сыновья — создатели собора.

Героиня Алина — дочь графа, впавшего в королевскую немилость, вынуждена кормиться трудами собственных рук. Она начинает «свое дело» — скупает у стригалей шерсть, чтобы перепродать ее в Кингсбридже. Таким образом Алина становится бизнес-леди и соратницей приора Филипа.

Поскольку подробностями строительства 40 печатных листов не заполнишь, то спешу успокоить читателя — добрых 9/10 текста посвящены интригам, приключениям и запутанным любовным отношениям главных героев. Однако собор продолжает оставаться «каркасом» повествования или, если угодно, «осью мира», вокруг которой совершается действие романа.

Вальтеру Скотту, разумеется, ни такой сюжет, ни такие герои даже не снились. Зато Артур Хейли — автор «Аэропорта», «Отеля», «Колес» и других «капиталистических производственных романов» — принял бы их как родных. Однако парадокс в том, что реальные люди Средневековья, вероятно, также высоко оценили бы образ мыслей и действия Филипа, Тома и Алины. Кен Фоллет почти ничего не придумывает, не высасывает из пальца. Он строго следует средневековым анналам, иногда даже можно догадаться, какие именно тексты его вдохновляли.

Так, наверняка, он знаком со знаменитым отрывком из сочинения бургундского хрониста Рауля Глабера: «С наступлением третьего года, последовавшего за тысячным, почти все земли, но особенно Италия и Галлия, оказались свидетелями перестройки церковных зданий: хотя большая часть из них была хорошей постройки и в этом не нуждалась, настоящее соперничество толкало всякую христианскую общину к тому, чтобы обзавестись церковью более роскошной, чем у соседей. Мир как будто стряхивал с себя ветошь и повсюду облачался в новое белое платье церквей. В то время почти все епископальные, монастырские церкви, посвященные разным святым, даже маленькие деревенские часовни были перестроены верующими и стали еще краше».

И с комментарием Ле Гоффа к этому тексту:

«Широкое строительство, безусловно, сыграло важнейшую роль в прогрессе средневекового Запада в период между X и XIV вв. прежде всего за счет стимулирования экономики. Рост производства строительных материалов (камень, древесина, железо), появление технологий и изготовление орудий труда для этого производства, транспортировка и подъем камня и значительных тяжестей, наем рабочей силы, финансирование работ — все это сделало строительство (и не только соборов, но и бесчисленных церквей разных размеров, хозяйственных сооружений, мостов, риг, складов, а также жилых домов богачей, все чаще строившихся из камня) центром первой и почти единственной средневековой индустрии».

И действительно строительство собора является не только «градообразующим предприятием» Кингсбриджа, но и «сюжетообразующим пунктом» романа.

Так, у стен собора быстро вырастает рынок, чтобы рабочие могли покупать продукты и одежду, не отлучаясь далеко с места работы. Рынок разрастается и вот уже приор Филип решает проводить в Кингсбридже ежегодную ярмарку.

Соседский граф — разбойник и мародер — нападает на беззащитных жителей. Деревянный город сгорает в пожаре и строители собора начинают сооружать новый каменный город с регулярной планировкой, окруженный кольцом каменных стен. Городу нужна милиция — для защиты от захватчиков и наведения порядка, и командиром этой милиции становится брат Алины.

У Алины остаются излишки шерсти, она хочет производить сукно, и вот влюбленный в нее Джек, младший сын Тома Строителя, сооружает сукновальную машину на основе мельничного колеса. Последний эпизод может показаться натяжкой, фантазией автора — в самом деле возможен ли в «мрачном и невежественном» Средневековье технический прогресс? Однако недоумение снова развеивают средневековые хроники — все верно, все именно так и было.

Вот хроника XIII века из Клерво: «Один из рукавов (реки) Об, протекая через многочисленные Дестерские аббатства, снискал себе повсюду благословения за услуги, что он оказывает (обители). Река принимается здесь за трудную работу: и если не вся целиком, то по крайней мере она не остается праздной. Русло, излучины которого разрезают долину пополам, было прорыто не природой, но сноровкой монахов.

Река бурно устремляется в мельницу, где она сразу же принимается за дело, приводя в движение (колеса) для того, чтобы молоть тяжелыми жерновами пшеницу или трясти решето, которое отделяет муку от отрубей.

И вот уже в соседнем здании она наполняет котел (для варки пива) и отдается огню, который кипятит воду, дабы изготовить напиток для монахов, ежели паче чаяния виноградник ответил на заботу виноградаря дурным ответом бесплодия или же кровь грозди оказалась негодной и нужно заменить ее дочерью колоса. Но (и после этого) река не считает себя свободной. Ее зовут к себе стоящие подле мельницы сукновальни. Она уже была занята на мельнице приготовлением пищи для братьев: есть, стало быть, резон потребовать, чтобы она позаботилась и об их одежде. Она не спорит и ни от чего не отказывается. Она попеременно поднимает и опускает тяжелые бабы, или, если угодно, молоты, а еще лучше сказать, деревянные ноги (ибо это слово более точно выражает характер работы сукновалов), и сберегает сукновалам много сил. О, мой Бог! Какое утешение даруешь Ты своим бедным слугам, дабы их не угнетала великая печаль! Как облегчаешь Ты муки детей своих, пребывающих в раскаянии, и как избавляешь их от лишних тягот труда! Сколько бы лошадей надрывалось, сколько бы людей утомляли свои руки в работах, которые делает для нас без всякого труда с нашей стороны эта столь милостивая река.

Покинув сукновальню, она устремляется в дубильную мастерскую, где выказывает столь же живости, сколь и тщания, дабы изготовить материал, необходимый для обуви братьев. Потом она разделяется на множество мелких рукавов и посещает в своем услужливом течении различные заведения, проворно разыскивая те, что имеют в ней нужду. Идет ли речь о том, чтобы печь, просеивать, вращать, дробить, орошать, поднимать или молоть. Везде она предлагает свою помощь и никогда в ней не отказывает».

Поистине высокотехнологичное Средневековье!

Альфред, старший сын Тома, начинает строить купол собора, не рассчитав должным образом напряжение сводов, и купол рушится. На смену Альфреду приходит Джек, побывавший во Франции и научившийся строить готические своды. Таким образом Кингсбриджский собор становится материальным памятником смены романского зодчества готическим, то есть в широком смысле смены эпох — раннего Средневековья высоким.

«Стоя сейчас здесь, на крыше, он ясно представил себе, как все это будет выглядеть. Целый ряд крепких каменных колонн будет подниматься из стены бокового придела. От их верхушек к верхнему ярусу окон протянутся полуарки. Ну, может быть, придется украсить вершины колонн лепниной, подумал он; да, пожалуй, так будет лучше. Идея эта была совершенно новой по тем временам — использовать крупные усиливающие детали так, чтобы они были на виду, а не скрывались за каменной кладкой. Все это могло стать неотъемлемой чертой нового стиля в строительстве, и всем сразу становилось бы понятным, как держится здание. Чутье подсказывало Джеку, что он на правильном пути.

И чем больше размышлял он над своей задумкой, тем больше она нравилась ему. Он попробовал мысленно взглянуть на собор с западной стороны: полуарки, выстроенные в ряд, будут напоминать птиц, широко раскинувших крылья и готовых в любой момент взлететь. И не было никакой нужды делать их чересчур массивными. Главное — точно продумать форму, и они могут получиться легкими и изящными, но в то же время крепкими, как кости у птицы.

Моя церковь с крылатыми подпорками станет такой легкой, подумалось ему, что будет парить над землей. Мозг точила неотвязная мысль: неужели у меня получится?»

Итак, собор является мощнейшим двигателем технического и экономического прогресса. Но одновременно и прогресса духовного, так как монастыри (и это вновь объективная реальность, а не фантазия Фоллета) являлись крупнейшими центрами хранения и переписки книг, при монастырях создавались начальные школы, а позже и серьезные богословские школы, пользующиеся международной известностью и привлекавшие студентов со всего цивилизованного мира. Кен Фоллет, разумеется, не забыл об этом.

И маленький городок действительно расцветает:

«Кингсбридж разрастался с каждым годом. Городу уже давно стало тесно в старых стенах, и за их пределами поднимались все новые и новые дома. Лет пять назад, по решению приходской гильдии, построили новую стену. Теперь в ее черте находились и все ближайшие пригороды. На лугу за рекой, где раньше горожане устраивали гулянья на праздник урожая или Иванов день, появилась небольшая деревушка, которую называют Ньюпорт»…

А преемник и воспитанник Филипа становится его достойным последователем:

«Джонатан уже давно был готов принять на себя все дела по управлению монастырем, и он с нетерпением ждал своего часа. От Алины он узнал многое о новых методах возделывания земли и очень спешил испробовать их: пахать на лошади, засеять ранние горох и ячмень на части земли еще с осени. Точно, как я тридцать пять лет назад задумал растить овец на шерсть, думал Филип».

Если же мы заглянем в учебники истории, можем предположить, что случилось с городом Кингсбриждем в последующие годы. Город, ставший сосредоточием купцов, ремесленников и образованных людей, рано или поздно заявляет о своей самостоятельности. Формируется городская коммуна, магистраты, независимые суды, парламент, светские университеты, межгородские союзы, муниципальное управление — словом, все те институты, которые лягут в основу современного западного мира.

То есть речь идет не просто о строительстве большого собора в маленьком городке, а о том, как миллионы маленьких людей в маленьких городках своим каждодневным трудом создавали основу нашей цивилизации. По-моему, достойная тема для романа.

2.

Первая точка получилась довольно увесистой — с целый романско-готический собор. Но и вторая будет не меньше.

Второй текст — это роман Андреаса Эшбаха «Солнечная станция», который я недавно имела удовольствие перевести с немецкого. Он был написан в 1999 году и скоро выйдет в издательстве «АСТ».

Время действия — 2015 год, место действия — орбитальная станция «Ниппон», на которой проводятся эксперименты по аккумулированию и передаче на Землю солнечной энергии. Экипаж станции состоит из пятерых японцев, корейца, британца японского происхождения и американца (я так дотошно перечисляю национальности и гражданство главных героев, потому что на этнических и культурных различиях между ними строится добрая треть интриги романа). Все они, за исключением американца, — ученые мирового класса: инженеры-энергетики, астрофизики, биологи, специалисты по космической металлургии. Мистер Леонард Карр, от лица которого ведется повествование, отвечает за жизнеобеспечение и безопасность станции.

«„Оператор системы жизнеобеспечения“ — это что-то вроде дворецкого. Я должен был следить за тем, чтобы все на станции блестело и стояло на своем месте. Трудная и, между прочим, очень важная работа. Короче говоря, я был уборщицей».

Почему такое странное распределение ролей? Дело в том, что в мире «Солнечной станции» Соединенные Штаты Америки перестали быть космической державой, и американский мальчик, мечтающий о звездах, бывший боевой летчик, ветеран Второй войны в Заливе может реализовать свою мечту, только став уборщицей на японской орбитальной станции.

«НАСА закрылось в 1999 году, буквально перед моим носом. Наше правительство сказало: хватит, мы ошиблись. Мы не будем осваивать мировое пространство, лучше останемся дома и сэкономим массу денег и энергии. Три последних шаттла мы продали Японии. До сих пор помню чувство бессилия, охватившее меня, когда я читал передовицу „Нью-Йорк Тайме“. Журналист обозвал эту продажу последних осколков нашей чести „удачной сделкой“ и „важнейшим шагом по укреплению национального бюджета“».

И это лишь деталь. На самом деле изменения, произошедшие в геополитике за первые 13 лет нового тысячелетия, куда существеннее:

«Я снова взглянул на карту, висевшую на стене столовой. Это было довольно оригинальное зрелище — взгляд на мир под новым углом. Дело в том, что на старых картах центром мира был Атлантический океан. Соответственно, Северная и Южная Америка располагались в правой части карты, Европа, Азия, Африка и Европа — в левой. Однажды я прочел, что карту нового типа придумали в туристическом агентстве Гонолулу — и поэтому на ней в центре мира оказались Гавайи. На самом деле, карту создали к Олимпийским играм 2000 года в Сиднее. Идея была в том, чтобы изобразить Сидней культурной и научной столицей Земли. Австралийцы выпустили сотни тысяч постеров, открыток и настенных карт, где в центре мира был Тихий океан, и такая точка зрения нашла множество сторонников…

Возможно, она приобрела такую популярность именно потому, что отражала господствующие в двадцать первом веке настроения. Ориентиры сместились. Тихий океан стал важнейшей экономической и политической зоной. Здесь, в центре новой карты, располагались главные конкуренты — Япония и Корея. Рядом с ними Китай — еще один промышленный гигант. Его заводы по производству автомобилей грозили покончить с озоновым слоем в северном полушарии. Неподалеку от него — Австралия. И на другом конце Тихого океана — Южная Америка, которая все еще оставалась страной третьего мира. Выше по тихоокеанскому побережью Лос-Анджелес, с трудом приходящий в себя после страшного землетрясения, и Сиэтл. Остальная часть мира находится под властью религиозных фанатиков и пророков всех мастей и понемногу скатывается назад, во мрак невежества. Почти треть американцев не сумеют написать собственное имя, а в школах по-прежнему запрещено преподавать теорию Дарвина.

Европа, устрашенная этим переделом сфер влияния, сначала объединилась, а потом снова распалась на сотню маленьких княжеств, жители которых интересуются только своими собственными проблемами. Люди быстро поняли, что жить в крошечных государствах не очень-то удобно, поэтому на европейской территории разгорелись сотни крошечных войн. Всему остальному миру Европа представляется сейчас стареньким, впавшим в маразм дедушкой. Если вы спросите прохожих на улицах Токио, Сеула или Мельбурна, что они думают о Европе, вам покажется, что речь идет об ацтеках или вавилонянах. „Высочайшая культура — но почему она так быстро обратилась в прах?“

Арабский мир Ближнего Востока и Северной Африки раздирают жесточайшие религиозные войны. В самом конце прошлого тысячелетия здесь появилась новая исламская секта с пророком Абу Мухамедом во главе. Его позиция проста: „Тот, кто верует в ислам, верует в войну против христианского мира до победного конца“. Множество людей подхватили его слова. Они призывают к очищению ислама и называют себя „Святым воинством джихада“. „Святые воины“ захватили Иран, оккупировали Ирак и развязали Вторую войну в Заливе, которая длится уже не первый год с переменным успехом.

Что же до остального мира… Африка вымирает от СПИДа, а в России царит хаос».

Однако обстоятельства складываются так, что от решительности Леонарда зависят жизни сотрудников станции, да и безопасность самой Земли. Станция захвачена исламскими фанатиками, которые намереваются использовать возможности станции для устройства грандиозного теракта.

Сюжет не самый изысканный, хотя и довольно динамичный. Однако вовсе не он составляет изюминку романа. «Солнечная станция» — это достоверная фантастика. Несуществующая станция устроена и функционирует именно так, как она должна быть устроена, согласно представлениям космических инженеров. Взрывы в космосе не слышны, а все предметы подчиняются законам Ньютона. На станции царит невесомость, и автор не жалеет сил, описывая, как в таких условиях можно заниматься любовью, принимать душ, бриться, готовить еду, обедать, открывать бутылки и прочая и прочая. Даже драки в невесомости имеют свою специфику:

«Лязганье поднимающейся переборки.

Тишина.

В образовавшийся проем просовывается рука с револьвером.

Дуло револьвера сразу поворачивается направо — в „мертвую зону“ за дверью. Видно, что человек, стоящий у дверей, — не новичок в своем деле.

Но справа никого.

Медленно, очень медленно дуло револьвера плывет влево.

Снова никого.

Человек с револьвером — опытный охотник на людей. Он знает, что в любом поединке выигрывает тот, кто осторожнее и предусмотрительнее. Но теперь он уверен, что никто не поджидает его в засаде, и он делает шаг из осевого тоннеля в коридор лаборатории. Он все еще настороже — готов в любой момент выстрелить при малейшем признаке движения внутри лаборатории.

Но там никого нет. Человек с револьвером видит лишь блеск металлических шкафчиков, сейфов, щитов и белоснежную груду бумаг, повисших в воздухе. Они слабо колышутся, шелестят — это единственное движение, единственный звук. И человек делает второй шаг в темноту. Все его мышцы напружинены, он — словно тигр, подстерегающий добычу. Он делает еще один шаг — навстречу смерти.

Ральф пробыл в невесомости всего несколько часов. Его тело уже начало справляться с новым способом передвижения по пространству. Но его сознание до сих пор оперировало лишь двумя измерениями. Это его и погубило.

Я висел над дверью. Все рефлексы Ральфа были „заточены“ под нормальную силу тяжести, и он просто не подумал о такой возможности.

Я замахнулся и ударил, стараясь удерживать лезвие параллельно полу. Русский скафандр был построен на совесть — он способен защитить своего хозяина от вакуума, от шальных метеоритов, от радиации и от сибирских морозов. Но монокристаллический клинок разрезал ворот скафандра с такой легкостью, как будто тот был соткан из тончайшего шелка. Голова Ральфа отлетела в сторону, как реактивный снаряд. Кровь толчками вырывалась из рассеченных сосудов. В воздухе повисло темно-красное облако».

Но и это, разумеется, не главное. Главное — то виденье будущего, которое хочет передать нам автор. Будущего, вполне соответствующего максиме Циолковского «Земля — колыбель разума. Но нельзя вечно лежать в колыбели».

«Разве вы не понимаете, что станция — наш единственный путь в будущее? Запасы нефти кончатся через несколько лет. Скоро на Земле не останется иных источников энергии, кроме атомных станций. А что потом? В каком мире будут жить наши дети? С последствиями любой серьезной аварии на атомной станции мир будет бороться веками. Мы будем жить в страхе, что завтра или послезавтра повторится чернобыльская трагедия и на поверхности Земли возникнет еще одна мертвая зона размером со все Японские острова вместе взятые. Или мы будем использовать лишь энергию ветра, воды и огня, вернемся к паровым машинам и постоянной угрозе голода? Что бы мы ни выбрали, человечество неизбежно скатится к первобытному варварству, свет культуры, который мы поддерживали на протяжении тысячелетий, погаснет. Цивилизация должна выйти в космос, иначе она погибнет. Если мы не сделаем этого сегодня, завтра будет уже поздно. Построив солнечную станцию, мы доказали, что готовы обживать околоземное пространство. Что у нас есть технологии, позволяющие не только жить с комфортом в космосе, но и делиться добытой энергией с Землей. Когда-нибудь кольцо из подобных станций окружит Землю, и проблема нехватки энергии будет решена раз и навсегда. Мы откроем путь в будущее для наших детей, мы подарим им безграничное пространство для свершений…»

Теперь вы, вероятно, понимаете, почему я поставила «Солнечную станцию» рядом со «Столпами Земли». Тот же прием — от достоверности в мелочах к широкой, открытой в будущее картине. Оба романа предлагают нам подумать о том, каким мы хотели бы видеть свое будущее — в глобальном масштабе, для всей планеты. Я думаю, существует не так уж много книг, открывающих перед читателем такую возможность.

3.

С точками мы разобрались, теперь пора взглянуть на прямую. Думаю, общая тенденция уже ясна — на основе определенного набора технологий выстраивается экономическая и социальная система, моделирующая определенные процессы, происходящие в прошлом, настоящем или будущем.

Теперь поищем предшественников и аналогии.

Лучше всего под определение подходят наши родные производственные романы, да еще произведения Хейли и его продолжателей, о которых я уже упоминала. Однако такое сравнение может показаться уничижительным, а мне бы этого не хотелось. Ни «Столпы Земли», ни «Солнечную станцию» нельзя называть низкопробной литературой. Разумеется, эти книги не гениальны, но это те самые добротные «средние» тексты, которых нам так не хватает и которые должны, по-видимому, составлять основной массив чтения. Это книги, прочитав которые, ты понимаешь, на что потратил свои деньги. Тебе не открылись духовные «острия и бездны», но ты узнал что-то новое, у тебя появились новые темы для размышлений.

Итак, не будем пренебрежительно отмахиваться от «производственных романов XXI века», а попытаемся проследить, как можно использовать найденные авторами приемы.

Собственно, «технология как сюжетообразующий элемент романа» — не новинка в фантастике. Строго говоря, фантастика времен Жюля Верна могла бы поместить этот девиз на свое знамя. На этой основе было написано множество слабых, средних и довольно сильных текстов, начиная с классических «Из пушки на Луну», «20 тысяч лье под водой» и «Таинственного острова». В последующие годы фантасты неоднократно предпринимали попытки вернуться к романам такого рода на новом витке спирали. Из наиболее ярких произведений XX столетия мне вспоминаются «На пути в рай» Дейва Волвертона, «Разоблачение» Майкла Крайтона, «Возвращение со звезд», «Непобедимый», «Мир на Земле» и отчасти «Фиаско» Станислава Лема.

В чем сильные стороны такого метода? Что дает он и писателю, и нам, читателям?

Во-первых, приятное ощущение того, что с тобой играют «по-честному». Автор приложил определенные усилия: он изучил какую-то область человеческого знания, не поленился залезть в справочники и рассказывает о том, что показалось ему важным и интересным.

Во-вторых, и в главных, как я уже писала, такие тексты дают возможность и автору, и читателям взглянуть на окружающий мир по-новому, проследить некоторые закономерности, определяющие развитие науки, техники или социальной жизни, увидеть, что случайные факты являются элементами сложной структуры, а иногда даже разглядеть за горизонтом краешек будущего. Сказать, что фантастика — это литература раздумий о будущем, значило бы впасть в страшное упрощение. Но хоть какая-то часть фантастики должна этим заниматься!

Однако есть у этих романов один общий недостаток. Увлечение технологиями идет в ущерб психологии. Это не значит, что герои романов — деревянные куклы, и их не интересует ничего, кроме работы. Напротив, по глубине и точности психологических описаний вышеназванные романы выгодно отличаются от всевозможного «любовного чтива», которому казалось бы сам Бог велел… Дело в другом. Эти переживания по большей части строго функциональны. Джек Строитель собора не может примириться с тем, что его возлюбленная Алина вышла замуж за другого. С разбитым сердцем он уезжает во Францию и там знакомится с готической архитектурой. Благодаря случайному стечению обстоятельств малолетний сын Леонарда Карра оказался как раз в том городе, против которого направлен террористический акт, и это придает последнему американскому герою силы и решимость для борьбы с превосходящими силами противника. В результате читатель начинает исподволь ощущать, что его эмоциями манипулируют так же, как и эмоциями персонажей. Является ли этот недостаток текстов недостатком самого метода? Трудно сказать…

Но наличие недостатка вовсе не означает, что его невозможно исправить. И, как знать, быть может, именно вам, уважаемый читатель, однажды захочется поставить свою точку если и не на вышеописанной прямой, то поблизости от нее…