Майкл Суэнвик Медленная жизнь
Иллюстрация Алексея Филиппова
Наступила Вторая Космическая Эра. Гагарин, Шепард, Гленн и Армстронг — все мертвы. Теперь была наша очередь творить историю.
Из мемуаров Лиззи О’Брайен.
Дождевая капля начала формироваться в девяноста километрах над поверхностью Титана. Первой была бесконечно малая пылинка толина, плавающая в холодной азотной атмосфере. Потом на этом затравочном ядре стал конденсироваться дианоацетилен, молекула за молекулой, пока не превратился в льдинку в облаке из миллиардов ей подобных.
Теперь путешествие вполне могло состояться.
Вышеупомянутой льдинке потребовался год, чтобы опуститься вниз, на двадцать пять километров. Там температура оказалась достаточно низкой, чтобы на ней начал конденсироваться этан! Но на этот раз все происходило гораздо быстрее. И льдинка снова стала снижаться.
На высоте сорока километров она попала в облако этана, где продолжала расти. Иногда она сталкивалась с другой каплей и удваивалась в размерах. Наконец она стала слишком большой, чтобы удержаться в слабых стратосферных потоках.
Она упала.
В падении она захватывала метан и скоро так увеличилась, что достигла предельной скорости — почти два метра в секунду.
На высоте в двадцать семь километров она прошла сквозь плотный слой метановых облаков, где собрала еще больше метана.
По мере того как сгущался воздух, скорость уменьшалась, и она, вследствие испарения, начала терять некоторую часть своей субстанции.
Когда до цели осталось два с половиной километра, капля изверглась из последнего слоя редких облаков, при этом она теряла массу с такой скоростью, что вряд ли смогла бы достигнуть почвы.
Однако она падала на экваториальные нагорья, где ледяные громады на пятьсот метров возвышались над землей, устремив к небу грозные вершины. Когда до земли осталось два метра, а скорость уменьшилась до одного метра в секунду, казалось, что еще миг — и капля ударится о поверхность.
Но тут две руки подхватили открытый пластиковый мешок и подставили под каплю.
— Есть! — ликующе объявила Лиззи О’Брайен, застегивая молнию мешка. Потом подняла его вверх, чтобы нашлемная камера смогла прочесть код в углу, подтверждая: «Одна капля», — и сунула мешок в ящик-коллектор для образцов.
Иногда какие-то, вроде бы незначительные мелочи и делают вас самыми счастливыми. Кто-то потратит целый год, изучая эту крохотную капельку, которую Лиззи доставит домой. А ведь это был всего лишь мешок № 64, в ящике-коллекторе № 5. И Лиззи пробудет на поверхности Титана достаточно долго, чтобы набрать такое количество природного материала, которое произведет революцию в планетарной науке.
Сама мысль об этом наполняла ее радостью.
Лиззи опустила крышку ящика и принялась скользить по гранитно-твердому льду, разбрызгивая лужи и ручейки жидкого метана, стекавшие со склона горы.
— Я пою под дождем… — пропела она, вскинув руки и кружась. — Просто пою под дождем!
— Э-э… О’Брайен! — окликнул Алан Грин с «Климента». — Ты в порядке?
— Ля, соль, фа, ля, ля, соль, фа, ми… я… снова пою…
— Да оставь ты ее в покое, — добродушно посоветовала Консуэло Хонг. Она работала внизу, на равнине, где метан просто испарялся в воздух и почва была покрыта толстым слоем тягучего толина. Как говорила Консуэло, ощущение возникало такое, словно ты по щиколотку увязла в патоке.
— Неужели не можешь распознать новый научный метод, применяемый прямо у тебя на глазах?
— Ну… если ты так считаешь… — с сомнением протянул Алан. Сам он застрял на «Клименте»: нужно ведь было кому-то руководить экспедицией и сидеть в интернете. Вроде бы довольно теплое местечко — не приходилось спать в костюме и существовать на оборотной воде и энергетических брикетах, но вряд ли коллеги подозревали, как ненавидел Алан свои обязанности.
— Что там дальше по расписанию? — осведомилась Лиззи.
— Ну… требуется выпустить робота-палтуса. Как двигаются дела, Хонг?
— Неплохо. Все идет по плану. Через пару часов думаю добраться до моря.
— Отлично, значит О’Брайен самое время присоединиться к тебе на посадочном модуле. О’Брайен, надувай воздушный шар и проверяй подвесную систему по контрольному списку.
— Вас поняла.
— А пока ты этим занимаешься, я прослушаю голосовую почту из интернета. Готовьтесь к сеансу связи.
Лиззи застонала, а Консуэло показала язык. В соответствии с политикой НАФТАСА астронавты участвовали во всех сеансах интернет-вещания. Официально — члены команды были счастливы поделиться своим опытом с простыми смертными. Но голосовой интернет (Лиззи втайне считала его чем-то вроде ликбеза) вынуждал их общаться с людьми, у которых отсутствовали даже минимальные зачатки интеллекта, необходимые, чтобы управляться с клавиатурой.
— Ничего другого нам не остается, — проворчала Консуэло.
— Мы уже делали это раньше, — вставила Лиззи.
— Ладно. Вот первое сообщение.
— Привет, это Клинок Ниндзя 43. Я все гадал, что это вы, парни, надеетесь там обнаружить.
— Прекрасный вопрос, — соврал Алан. — Ответ таков: мы не знаем! Это путешествие первооткрывателей, и сейчас мы заняты тем, что называется «чистой наукой». Время от времени подобные исследования оказываются самыми рентабельными. Но так далеко мы не заглядываем. Просто надеемся найти что-то совершенно неожиданное.
— Господи, ну и ловок же, — пробормотала Лиззи.
— Стираю запись, — жизнерадостно объявил Алан. — Следующий.
— Это Мэри Шредер из Соединенных Штатов. Преподаю английский в колледже и специально для моих студентов хочу узнать, какие отметки вы получали в их возрасте.
— Боюсь, я был настоящим «ботаником», — начал Алан. — На втором курсе получил четверку по химии и запаниковал. Но потом отказался от пары факультативов, подтянулся и исправил оценку.
— Я успевала по всем предметам, кроме французской литературы, — прощебетала Консуэло.
— Меня едва не вытурили, — заявила Лиззи. — Учение давалось тяжело. Но потом я решила стать астронавтом, и все встало на свои места. Я поняла одно: черт возьми, это всего лишь упорный труд. И вот я здесь.
— Прекрасно. Спасибо, девочки. Третий вопрос. Поступил от Марии Васкес.
— Есть ли жизнь на Титане?
— Возможно, нет. Девяносто четыре градуса по шкале Кельвина — все равно что сто семьдесят девять по Цельсию или минус двести девяносто по Фаренгейту. И все же… жизнь штука упрямая. Она существует во льдах Антарктиды и в кипящей воде подводных вулканических впадин. Поэтому мы и уделяем особое внимание изучению этано-метанового моря. Если где и можно найти жизнь, то именно там.
— Судя по химическому составу, условия здесь напоминают бескислородную атмосферу на Земле, где впервые зародилась жизнь, — добавила Консуэло. — Мы считаем, что такой предбиологический химический состав существует здесь уже четыре с половиной миллиарда лет. Для химика-органика, вроде меня — это лучший ящик с игрушками во всей Вселенной. Но серьезную проблему представляет отсутствие тепла. Химические реакции, которые дома происходят быстро, здесь длятся тысячи лет. Трудно понять, как может зародиться жизнь в столь неблагоприятных условиях.
— Это будет очень медленная жизнь, — задумчиво протянула Лиззи. — Что-нибудь растительное. Обширнее любых империй и медленнее черепахи. Пройдут миллионы лет, прежде чем эта жизнь достигнет зрелости. Одна-единственная мысль может потребовать века…
— Спасибо за импровизацию, — поспешно вмешался Алан. Их начальство из НАФТАСА косо смотрело на любые предположения и домыслы. По его мнению, это было почти так же непрофессионально, как героизм.
— Следующий вопрос от Денни из Торонто.
— Эй, парень, хочу сказать, что жутко завидую тебе. Оказаться в крохотном кораблике вместе с двумя горячими дамочками!
Алан весело рассмеялся.
— Да, мисс Хонг и мисс О’Брайен на редкость привлекательные женщины. Но, к сожалению, мы так заняты, что на другое не хватает времени. Кроме того, пока я присматриваю за «Климентом», они находятся на поверхности Титана, в самом нижнем слое атмосферы, которая на шестьдесят процентов плотнее земной, и одеты в армированные скафандры. Даже появись у меня посторонние мысли, мы просто не могли бы…
— Эй, Алан, — окликнула Лиззи, — скажи мне кое-что.
— Я весь внимание…
— Что надето на тебе?
— Э… переключаемся на частный канал.
Полет на шаре, решила Лиззи, лучший способ путешествия. Передвигаться вместе с легким ветром, притом совершенно бесшумно. А вид! Просто потрясающий!
Люди много болтали о «мутной оранжевой атмосфере» Титана, но глаза быстро к ней привыкали. Стоило поднять антенну на шлеме, и белые ледяные горы просто ошеломляли своей красотой! Метановые потоки вымыли загадочные руны по склонам. А на границе со слоем толина белое сияло радугой оранжевых, красных и желтых оттенков. И там происходило такое! Вряд ли она сможет досконально понять суть происходящего, даже через сотню посещений Титана.
Долины, на первый взгляд, казались более унылыми, но и в них таилось очарование. Правда, атмосфера была такой плотной, что отраженный свет делал горизонт как бы вогнутым. Но к этому быстро привыкаешь. Черные спирали и загадочные красные следы неизвестных процессов внизу, на поверхности, никогда не надоедали.
Лиззи увидела на горизонте темную полоску узкого моря Титана, если это можно назвать морем. Озеро Эри было крупнее, но земные спин-специалисты считали, что, поскольку Титан намного меньше Земли, здесь это может считаться морем. Лиззи имела собственное мнение, но она знала, в каких случаях следует держать рот на замке.
А вот и Консуэло. Лиззи переключила смотровое устройство на живое изображение. Самое время полюбоваться шоу.
— Поверить не могу, что я наконец здесь! — воскликнула Консуэло, позволяя туго обернутой рыбе соскользнуть с плеча на землю. — Пять километров не кажутся слишком уж большим расстоянием, если спускаешься с орбиты: как раз достаточно, чтобы оставить допуск на ошибку, иначе спускаемый аппарат может упасть в море. Но когда приходится одолевать все это пешком, через вязкий, липкий толин… чертовски утомительно, доложу я тебе.
— Консуэло, можешь сказать, каково там? — спросил Алан.
— Пересекаю берег. Теперь я на краю моря.
Девушка опустилась на колени и окунула руку в море.
— Знаешь, что это такое? Много-много толченого полурастаявшего льда во фруктовом сиропе. Почти наверняка смесь метана с аммиаком. Точнее мы узнаем, когда отправим образец в лабораторию. Однако довольно верный признак — эта штука растворяет толин на моей перчатке.
Консуэло встала.
— Можешь описать берег?
— Белый. Усыпан гранулами. Я могу разбрасывать их сапогом. Наверняка ледяной песок. Мне сначала собрать образцы или выпустить рыбу?
— Сначала рыбу, — потребовала Лиззи почти одновременно с Аланом. — Давай.
— Ладно.
Консуэло тщательно очистила в море обе перчатки, схватилась за язычок молнии на обертке и потянула. Пластик распался на две половины. Консуэло неуклюже высвободила рыбу, подняла за две боковые ручки и зашла вместе с ней в темную слякоть.
— Ну вот, я стою в море. Оно мне по щиколотку. А сейчас по колено. Думаю, здесь достаточно глубоко.
Она опустила рыбу.
— Включаю.
Палтус, созданный в «Мицубиси», вильнул хвостом, как живой, одним гибким движением рванулся вперед, нырнул и исчез.
Лиззи переключилась на камеру рыбы.
Черная жидкость мелькала мимо инфракрасных глаз палтуса. Рыба плыла по прямой, от самого берега, не видя ничего, кроме пылинок парафина, льда и других взвешенных частиц, всплывавших перед ней и уносимых ее яростным натиском. Пролетев сто метров, палтус выдал радарный импульс, отразившийся от поверхности, и ушел на глубину.
Лиззи, плавно покачивавшаяся в своей подвесной системе, зевнула.
Через минуту точнейшая японская кибернетика взяла крошечный образец аммиачной воды, пропустила через остроумно вмонтированную внутреннюю лабораторию и выпустила со стороны хвоста отработанный продукт.
— Мы на двадцати метрах, — объявила Консуэло. — Пора брать второй образец.
Палтус был приспособлен к забору сотен анализов, но располагал объемом только для двадцати образцов, которые мог доставить обратно. Первый был взят с поверхности. Теперь палтус извернулся и глотнул пять граммов жидкости во всей ее потрясающей загрязненности. Для Лиззи это была живая наука. Донельзя наглядная. Не слишком драматичная, но невыразимо волнующая.
И тем не менее она зевнула.
— О’Брайен! — окликнул Алан. — Когда ты в последний раз спала?
— Что? А… двадцать часов назад. Не беспокойся за меня, я в порядке.
— Иди спать. Это приказ.
— Но…
— Сейчас же.
К счастью, скафандр был достаточно удобен для сна. Собственно говоря, он был специально для сна приспособлен.
Сначала она вытащила руки из рукавов. Потом подтянула ноги под подбородок и крепко обхватила себя.
— Спокойной ночи, приятели.
— Buenas noches, querida, — пожелала Консуэло, — приятных тебе снов.
— Спи крепко, космическая путешественница.
Едва она закрыла глаза, тьма стала такой абсолютной, что, казалось, перебирает по телу мохнатыми лапками. Чернота, чернота, чернота. Во мраке вспыхивали фантомные огоньки, образуя линии, ускользая, когда она пыталась их разглядеть. Такие же верткие, как рыба, светящиеся, слабее слабого, и стоило только присмотреться, как они исчезали.
Мириады мыслей-мыслишек серебряными чешуйками пронизывали мозг и таяли.
Что-то звонило — тихо, глубоко. Колокол затонувшей часовой башни терпеливо отбивал полночь.
Лиззи начинала приходить в себя.
Там, внизу, то место, где должна быть почва. И растут невидимые цветы. А наверху должно быть небо, если таковое действительно есть. Там тоже плавают цветы.
В глубине подводного города ее охватило невероятно огромное и безмятежное осознание себя самой. Вихрь незнакомых ощущений пронесся сквозь разум, а потом…
— Ты — это я? — спросил нежный голос.
— Нет, — осторожно ответила она, — не думаю.
Крайнее удивление.
— Ты — это не я?
— Совершенно верно.
— Почему?
Подходящего ответа у нее не нашлось, поэтому она вернулась к началу беседы и воскресила в памяти каждое слово, пытаясь пустить разговор по другому руслу. Только затем, чтобы снова наткнуться на это «почему».
— Не знаю, почему, — выговорила наконец Лиззи.
— Почему?
— Не знаю.
Она снова и снова шла по кругу, путаясь в этом сне, как в сетке…
Когда она проснулась, опять шел дождь, только на этот раз — морось чистого метана, брызгавшая из нижнего облачного слоя, в пятнадцати километрах от поверхности. Согласно теории, эти облака были метановым конденсатом, образовавшимся из влажного воздуха над морем. Дождь падал на горы, очищая их от толина. Именно метан разъедал лед, придавая ему причудливые формы, вымывая пещеры и овраги.
На Титане больше видов дождя, чем где бы то ни было в Солнечной системе.
Пока Лиззи спала, море подобралось ближе. Теперь оно загибалось вверх с обоих концов горизонта, словно гигантская улыбка. Пора начинать спуск. Проверив систему креплений, она включила камеру, чтобы посмотреть, что делают остальные.
Рыба-робот спиралью уходила вниз, в мрачное море, в поисках далекого дна. Консуэло снова преодолевала вязкий слой толина, пустившись в обратный путь, туда, где находился спускаемый аппарат «Гарри Стаббс». Алан отвечал на очередной поток вопросов.
— Модель эволюции Титана показывает, что Луна образует вокруг планеты облако, состоящее из аммиака и метана, которые потом конденсируются. То же самое происходит на Сатурне и других спутниках. Состояние нижних слоев…
— Э… Алан…
Алан остановился.
— Черт побери, О’Брайен, теперь мне придется начинать заново!
— Добро пожаловать в мир живых, — перебила Консуэло. — Тебе стоит прочитать показания, полученные с робота-рыбы. Куча длинноцепочных полимеров, фракций с нечетным числом электронов… тонны самых интересных вещей.
— Ребята…
На этот раз Алан уловил что-то неладное в голосе Лиззи.
— Что с тобой, О’Брайен?
— По-моему, система креплений отказала.
Лиззи никогда не думала, что несчастье может быть такой занудной штукой. Первым делом последовало многочасовое совещание с инженерами НАФТАСА. Каково положение веревки № 14? Попытайтесь потянуть за веревку № 8. Не случилось ли чего с кольцами?
Работа шла медленно, потому что требовалось немало времени для приема и передачи сообщений с Земли и обратно. А Алан настаивал на том, чтобы заполнять перерывы голосовой интернет-почтой. С каждой минутой история Лиззи приобретала все более широкую известность, и каждый безработный неудачник на Земле считал своим долгом сунуться с очередным мудрым предложением.
— Я Тезгемот 337. Если у вас есть ружье и вы сможете выстрелить в шар, он сдуется, и вы сумеете спуститься вниз.
— У меня нет ружья, да и выстрел просто разнесет шар в клочья. Я в восьмистах метрах над поверхностью, подо мной море, а мой костюм не приспособлен для плавания. Следующий.
— Если у вас имеется здоровенный нож…
— Довольно! Иисусе, Алан, это лучшее из того, что ты смог отыскать? От органиков ничего не слышно?
— Только сейчас поступил их предварительный анализ, — сообщил Алан. — Единственное, что они могут предположить, — и я отбрасываю при этом кучу всякой чепухи, — тот дождь, под который ты попала, состоял не из чистого метана.
— Да что ты говоришь, Шерлок?!
— Они считают также, что тот белый осадок, который ты видишь на кольцах и веревках, — это и есть причина. Правда, они никак не могут прийти к соглашению, что это за штука, но думают, что какое-то вещество вступило в реакцию с тканью твоего шара и наглухо забило панель управления.
— А мне казалось, это совершенно нереактивная среда.
— Так оно и есть. Но шар впитывает тепло, идущее от выпускных клапанов твоего скафандра. Воздух в нем на несколько градусов выше точки таяния льда. Здесь, на Титане, это эквивалентно плавильной печи. Достаточно энергии, чтобы вызвать ряд самых необычных реакций. Кстати, ты не перестала дергать за веревку воздушного клапана?
— И сейчас дергаю. Когда начинает болеть одна рука, действую другой.
— Молодец. Я знаю, как ты устала.
— Погоди пока с голосовой почтой, — предложила Консуэло, — и посмотри на результаты, которые мы получили с рыбы.
Лиззи последовала ее совету и, согласно их ожиданиям, на некоторое время отвлеклась. В воде было куда больше этана и пропана, чем предсказывали модели, зато на удивление мало метана. Смесь фракций тоже оказалась ни на что не похожа. Ее познания в области химии как раз позволяли оценить важность собранных данных, но для научных обобщений их не хватало.
По-прежнему дергая за веревки в той последовательности, которую предложили инженеры из Торонто, Лиззи просматривала схему углеводородов, растворенных в озере.
Этин… Пропин… Бутадиен… Нитрилметан… И цифры, цифры…
Немного погодя упорный и абсолютно бессмысленный труд вместе с осознанием того факта, что ее несет все дальше и дальше над унылым морем, начали действовать на нервы. Столбцы цифр сперва потеряли смысл, а потом и вовсе расплылись.
Нитрилпропан… Нитрилпропен… Нитрилпропилен…
Она и не заметила, как снова заснула.
…И очутилась в неосвещенном здании, где пришлось подниматься по нескончаемой лестнице, пролет за пролетом. Правда, вместе с ней шли и другие люди. Пока она бежала по ступенькам, они сталкивались с Лиззи, взлетали вверх или молча проходили мимо.
Ее пробирал озноб.
Она смутно помнила, как внизу находилась в каминном зале, где царила удушливая жара. Здесь куда холоднее. Она почти замерзла.
Лиззи обнаружила, что замедлила шаг. Определенно, здесь страшный холод. До чего же неприятно.
Мышцы ног саднило. Воздух, казалось, тоже сгущался. Теперь женщина едва могла двигаться.
Она поняла, что слишком удалилась от камина. Чем выше она поднимается, тем меньше тепла остается, и энергия, переходящая в движение, постепенно иссякает. Что же, вполне естественно.
Шаг. Пауза.
Шаг. Пауза подлиннее.
Остановка.
Люди вокруг нее тоже постепенно останавливаются. Ее вдруг коснулся ветер, холоднее самого льда, и Лиззи без всякого удивления поняла: они добрались до верхней площадки и сейчас стоят на крыше здания. Здесь царил такой же мрак, что и внутри. Она посмотрела наверх и ничего не увидела.
— Горизонты. Абсолютно непостижимо, — пробормотал кто-то рядом с ней.
— Ничего подобного. Нужно только привыкнуть, — ответила она.
— Вверх и вниз — это и есть ценности?
— Необязательно.
— Движение. Что за восхитительное понятие.
— Нам нравится.
— Значит, вы и есть я?
— Нет.
— Почему?
Она пыталась найти ответ, когда кто-то ахнул. Высоко в беззвездном однообразном небе просиял свет. По толпе, собравшейся на крыше, пробежал шелест молчаливого страха.
Свет становился все ярче. Она чувствовала исходящий от него жар, не сильный, но вполне определенный, как тепло отдаленного солнца. Но окружающие застыли от ужаса. Более пугающим, чем неожиданный свет, появление которого казалось невозможным, стало возникновение тепла. Такого просто не могло быть. И все же было.
Она, вместе с остальными, ждала и высматривала что-то… сама не зная, что именно. Свет медленно перемещался по небу, узкий, слепящий, уродливый.
И тут свет пронзительно завопил.
Лиззи проснулась.
— Вот это да! — хмыкнула она. — Я только что видела совершенно фантастический сон!
— Да ну? — небрежно бросил Алан.
— Точно. В небе появился свет… как ядерная бомба или что-то в этом роде. То есть на ядерную бомбу он не походил, но был таким же страшным. Все уставились на него. Мы не могли пошевелиться. А потом… — Она покачала головой. — Потом… не помню. Просто все это было так странно! Не могу объяснить.
— Ну и не надо! — весело заметила Консуэло. — Зато мы получили потрясающие показания с морского дна. Фракционированные полимеры, углеводороды с длинными цепочками… сказочный материал! Жаль, что ты заснула и ничего не видела!
Но Лиззи уже было не до сна, а реальность ее совсем не радовала:
— Насколько я понимаю, это означает, что ни у кого не возникло гениальных идей относительно моего избавления.
— Гм…
— Если бы они возникли, ты не была бы так чертовски жизнерадостна.
— Похоже, кто-то встал с левой ноги, — вмешался Алан.
— Прости, — откликнулась Консуэло. — Я просто пыталась…
— …отвлечь меня. Ладно, все в порядке. Какая разница, буду вам подыгрывать.
Лиззи постаралась взять себя в руки.
— Стало быть, твои открытия означают… что? Жизнь?
— Сколько раз вам повторять: еще слишком рано делать выводы. Пока мы имеем только очень, очень интересные результаты.
— Поведай ей великие новости, — посоветовал Алан.
— Крепись, Лиззи, у нас есть всамделишный океан. Не просто крохотное, жалкое озерко, размерами двести на пятьдесят миль, которое мы называли морем, а целый океан! Гидроакустические данные позволяют с уверенностью предположить: то, что мы видим, — это всего лишь котловина-испаритель поверх ледяного поля тридцатикилометровой толщины. Настоящий океан лежит под ним, на глубине двести километров.
— Иисусе, — ахнула Лиззи, с трудом приходя в себя. — То есть здорово! Существует какой-то способ запустить туда рыбу-робота?
— А как, по-твоему, мы получили эти данные? Рыба прямо сейчас направляется туда. В самом центре видимого моря есть нечто, вроде отвесной полой трубы, откуда жидкость и поступает на поверхность. А прямо под дырой… угадай, что? Вулканические впадины!
— Означает ли это…
— Если опять скажешь слово «жизнь», я начну плеваться, — предупредила Консуэло.
Лиззи ухмыльнулась.
— Как насчет приливных замеров? Я думала, что отсутствие орбитальных пертурбаций полностью исключает возможность обнаружения всякого океана.
— Ну… Торонто считает…
Сначала Лиззи сумела следовать ходу рассуждений планетарных геологов из Торонто. Потом отвлеклась. Речь Консуэло превратилась в отдаленное жужжание. И уже уплывая в сон, она с раскаянием сообразила, что не должна постоянно клевать носом в такое время. И чувствовать себя смертельно усталой. Она…
Она снова оказалась в поглощенном водой городе. И хотя по-прежнему ничего не видела, поняла: это город, потому что до нее доносились вопли хулиганов, крушивших витрины магазинов. Потом голоса поднялись октавой выше, превратившись в несвязный вой, но тут же упали до злобного бормотания, словно по улицам пронесся буйный водяной вал. Лиззи попятилась в тень.
Кто-то сказал ей на ухо:
— Почему ты сделала с нами такое?
— Я ничего вам не делала.
— Ты принесла нам знание.
— Какое знание?
— Сказала, что ты — это не мы.
— Но это правда.
— Тебе не следовало говорить нам этого.
— Хотели, чтобы я солгала?
Испуганное смятение.
— Обман. Что за отвратительная мысль!
Шум погромов становился все сильнее. Кто-то рубил дверь топором. Взрывы. Звон стекла. Безумный смех. Визг.
— Зачем ты отправила посла?
— Какого посла?
— Звезду! Звезду! Звезду!
— Какую звезду?
— А есть две звезды?
— Существуют миллиарды звезд.
— Не нужно больше! Пожалуйста! Прекрати! Больше не нужно!
Она проснулась.
— Привет, да, я понимаю, что молодая леди попала в чрезвычайно опасную ситуацию, но не думаю, что ей следовало бы употреблять имя Господа всуе.
— Алан, — не выдержала Лиззи, — мы в самом деле должны это выслушивать?
— Ну… учитывая те миллиарды долларов, которые внесли налогоплательщики, чтобы мы оказались здесь… да. Именно. Я даже знаю нескольких астронавтов из резерва, которые поклялись бы, что возня с чересчур эмоциональной голосовой почтой — достаточно малая цена за привилегию работать на Титане.
— О черт!
— Переключаюсь на частный канал, — спокойно объявил Алан.
Фоновое излучение незаметно изменилось. Слабое сухое потрескивание немедленно ушло, когда она попыталась на нем сосредоточиться.
— О’Брайен, какого дьявола с тобой творится? — напряженным от сдержанного гнева голосом осведомился Алан.
— Слушай, мне очень жаль. Извини. Просто немного взволнована. Я надолго отключалась? Где Консуэло? Я намереваюсь сказать слово «жизнь». И слово «разумная» тоже.
— Прошло несколько часов. Консуэло спит. О’Брайен, мне неприятно говорить это, но, судя по всему, ты немного не в себе.
— На то имеется логическая причина. Да, признаю, звучит немного странновато, и тебе может показаться не совсем логичным, но… послушай, я вижу сны с продолжением. И, думаю, они очень важны. Можно я тебе расскажу?
И она принялась излагать. Во всех подробностях. А когда добралась до конца, последовало долгое молчание. Наконец Алан спросил:
— Слушай, Лиззи, почему оно общается с тобой во снах?
— Думаю, по-другому просто нельзя. Таким же образом оно, наверное, общается и внутри себя. И не двигается: движение для него — чуждая, хотя и восхитительная концепция. Кроме того, оно, вероятно, не подозревает, что его составные части способны к индивидуализации. Мне это кажется чем-то вроде передачи мыслей. Радиосети.
— В твоем костюме есть аптечка. Открой ее. Поищи пузырек, на котором шрифтом Брайля нанесена цифра 27.
— Алан, мне совершенно ни к чему антидепрессанты!
— Я и не говорю, что они тебе нужны. Но хуже не будет.
Ну вот, Алан в своем репертуаре. Вкрадчив, невероятно убедителен, уговаривает ангельским тоном.
— Хорошо.
Она выпростала руку из рукава скафандра, на ощупь поискала аптечку, осторожно вынула таблетку, проверив шифр четыре раза (на каждой таблетке тоже была выдавлена цифра), прежде чем проглотить.
— А теперь, может, послушаешь? Я вполне серьезно…
Лиззи зевнула.
— Я действительно думаю, что…
Она снова зевнула.
— Что…
— Да брось!
«Ну вот, опять в пропасть», — подумала Лиззи, прежде чем провалиться в море мрака. Правда, на этот раз она кое в чем разобралась. Город считался подводным, потому что находился на дне темного океана. Он был живой и согревался вулканическим теплом. Поэтому и учитывал иерархические ценности по верхней и нижней шкалам. Наверху все было холоднее, медленнее, более вяло. Внизу — жарче, быстрее, насыщено мыслями. Город/организм представлял собой коллективную форму жизни, как португальский военный корабль или управляющая Сеть с гигантским разветвлением связей. Все общение в его пределах происходило посредством какой-то формы электромагнетизма. Допустим, ментальное радио. Точно так же организм общался и с ней.
— Думаю, теперь я понимаю вас.
— Не понимай. Беги!
Кто-то нетерпеливо стиснул ее локоть и потащил за собой, все ускоряя темп. Она ничего не видела. Как будто мчалась в полночь по неосвещенному подземному туннелю длиной в сто миль. Под ногами хрустело стекло. Почва была неровной, и Лиззи иногда спотыкалась, но невидимый спутник снова и снова рывком поднимал ее на ноги.
— Почему ты так медленно двигаешься?
— Медленно?
— Очень.
— А почему мы бежим?
— Нас преследуют.
Они внезапно свернули в боковой проход и поковыляли по острым булыжникам. Где-то выли сирены. Что-то рушилось. Толпа наступала.
— Да уж, вы весьма своевременно усвоили смысл движения.
Нетерпеливо:
— Это всего лишь метафора. Надеюсь, ты не думаешь, что это настоящий город? Почему ты такая несообразительная? Почему с тобой так трудно общаться? Почему ты такая медлительная?
— Я этого не замечала.
С нескрываемой иронией:
— Поверь, так оно и есть.
— Что мне делать?
— Бежать!
Смех и улюлюканье.
Сначала Лиззи спутала звуки с грохотом уличных буйств. Потом узнала голоса Алана и Консуэло.
— Сколько я пробыла в отключке? — спросила она.
— А ты была в отключке?
— Не больше минуты-двух, — сообщил Алан. — Это неважно. Посмотри видеокадры, только что переданные роботом-рыбой.
Консуэло увеличила изображение. Лиззи тихо ахнула.
Это было поразительно. Прекрасно, как прекрасны великие европейские соборы. Сооружение было длинным, тонким, желобчатым, с контрфорсами. Оно выросло вокруг вулканической впадины и имело придонные отверстия, через которые морская вода сначала поступала, а затем поднималась наверх, вслед за нарастающей жарой. Некоторые каналы вели наружу, а потом, извиваясь, снова входили в основной корпус. Конструкция казалась невозможно высокой, хотя, разумеется, Находилась под водой и при этом в условиях низкого тяготения, она состояла из сложно-слоистых скоплений труб, напоминающих конструкцию органа, или глубоководных, любовно переплетенных червей. Она обладала элегантностью дизайна, присущей живому организму.
— Ну и ну. Консуэло, теперь-то ты признаешь…
— Могу говорить только о «сложной добиологической химии». Все остальное может подождать до получения более точных сведений.
Несмотря на сдержанность слов, в голосе Консуэло звенело торжество, яснее ясного говорившее, что теперь она с радостью умрет прямо здесь. Истинно счастливый ксенохимик.
Алан, почти так же взбудораженный, добавил:
— Смотри, что начинается, когда мы усиливаем четкость.
Сооружение превратилось из серого в радугу пастельных тонов: розовый переходил в коралловый, солнечно-желтый — в голубизну зимнего льда.
— Как красиво!
На какое-то мгновение даже собственная смерть показалась почти незначительной.
И с этой мыслью она снова погрузилась в сон. Упала во тьму, в шумный гомон разума.
Это был настоящий ад. Город исчез, сменившись матрицей шума: стук молотов, звяканье, неожиданный грохот. Она шагнула вперед и оказалась в вертикальной стальной трубе. Отшатнулась и, спотыкаясь, вошла в другую. Где-то поблизости заработал двигатель: гигантские рычаги шумно клацали, перемалывая что-то, издававшее скрежет металла. Под ногами дрожал пол. Лиззи решила, что умнее всего будет остаться на месте.
Знакомое присутствие проникло в ее отчаяние.
— Почему ты сделала это со мной?
— Что я сделала?
— Я привык быть всем.
Поблизости словно начал работать отбойный молоток. У Лиззи разболелась голова. Приходилось кричать, чтобы ее услышали.
— Ты по-прежнему что-то.
Спокойно:
— Я ничто.
— Это… это неправда! Ты… здесь! Ты… существуешь! Это… уже что-то.
Мировая скорбь:
— Ложное утешение. Что за бессмысленное понятие!
Она снова обрела сознание.
И услышала обрывок фразы Консуэло:
— …не понравится.
— Наши медики утверждают, что это будет наилучшим решением для нее.
— О, пожалуйста!
Алан, должно быть, самый сдержанный тип из всех ее знакомых. Консуэло — самая флегматичная. Видимо, случилось что-то невероятное, если между ними возникла перепалка.
— Э… ребята, — окликнула Лиззи. — Я проснулась.
Последовало минутное молчание, совсем как в детстве, когда она врывалась в комнату во время ссоры родителей. Потом Консуэло чересчур весело сказала:
— Эй, хорошо, что ты вернулась!
А Алан добавил:
— НАФТАСА хочет, чтобы ты кое с кем потолковала. Не отключайся. Я подготовил запись первой передачи.
В наушниках возник женский голос:
— Это доктор Элма Розенблюм. Элизабет, я бы хотела поговорить с вами о том, что вы сейчас испытываете. Понимаю, что расстояние между Землей и Титаном несколько затрудняет нашу беседу, но уверена, что мы вместе это преодолеем.
— Что это за чушь? — рассердилась Лиззи. — И кто эта женщина?
— НАФТАСА считает, что тебе могло бы помочь…
— Она психотерапевт, верно?
— Транзиторный терапевт. Лечит резкие перепады настроений, — поправил Алан.
— Я ничего не желаю слушать об этой трогательно-деликатно-чувствительной… — Она хотела сказать «бредятине», но вовремя опомнилась, и закончила: — …материи. Так или иначе, к чему вся эта спешка? Вы, ребята, еще не поставили на мне крест?
— Что ты несешь!
— Ты проспала много часов, — пояснила Консуэло. — В твое отсутствие мы провели небольшое моделирование погоды. Может, хочешь послушать?
Она передала информацию на костюм Лиззи, а та переправила ее на свой дисплей. Примитивная модель показала озеро-испаритель, над которым болталась Лиззи, вместе с температурным графиком жидкости. Оказалось, что та всего на несколько градусов теплее воздуха, но и этого было достаточно, чтобы создать сильный восходящий поток из центра озера. Схема из крохотных голубых стрелок показывала направление локальных микротоков воздуха, сходящихся вместе, чтобы образовать спиральную колонну, поднимающуюся более чем на два километра над поверхностью, прежде чем рассеяться и распространиться в западном направлении.
Небольшая звездочка в восьмистах метрах над озером обозначала Лиззи. Маленькие красные стрелки показывали ее возможный дрейф.
Согласно схеме, она должна вращаться и вращаться по кругу до бесконечности. Оснастка воздушного шара не позволяла подняться настолько высоко, чтобы порыв ветра подхватил Лиззи и отнес к земле. Костюм не был приспособлен для плавания. Даже если она сумеет совершить мягкую посадку на воду, то камнем пойдет ко дну. Правда, не утонет. Но и не доберется до берега.
И все это означало, что она умрет.
Невольные слезы брызнули из глаз Лиззи. Она пыталась их сморгнуть, злясь на себя.
— Боже, не дай мне умереть так!!! Только не из-за моего собственного невежества!
— Никто ничего и не говорил о некомпетентности… — начал Алан успокаивающе.
В этот момент прибыло дополнительное сообщение от доктора Элмы Розенблюм.
— Элизабет, я специалист по моральной поддержке. Вы столкнулись с эмоционально значительной вехой в своей жизни, и очень важно, чтобы вы это поняли и приняли. Такова моя работа. И чтобы понять всю значительность и необходимость, и… да… даже красоту смерти.
— Частный канал, пожалуйста.
Лиззи несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Потом, уже сдержаннее, добавила:
— Алан, я католичка, ясно? И если должна умереть, мне не нужен специалист по моральной поддержке. Мне необходим чертов священник!
Она вдруг зевнула;
— О Господи! Только не это!
И тут же зевнула еще дважды.
— Священник, ясно? Разбуди меня, когда он будет на связи.
Она снова стояла на дне своего разума, в унылых пространствах, где раньше стоял затонувший город. И хотя ничего не видела, была твердо уверена, что находится в центре гигантской безликой равнины, такой большой, что можно шагать по ней целую вечность и так ни до чего не добраться. А может, это всего лишь временное успокоение.
Бескрайнее напряженное молчание окутывало ее.
— Привет? — робко сказала она. Слово отдалось безмолвным эхом: небытие в небытии.
Наконец мелодичный голос ответил:
— Ты кажешься иной.
— Мне предстоит умереть, — пояснила Лиззи. — Осознание этого изменяет личность.
Земля была покрыта мягким пеплом, словно здесь недавно бушевал всепожирающий пожар. Она не хотела думать о том, что здесь пылало. Запах гари до сих пор наполнял ее ноздри.
— Смерть. Мы осознали это понятие.
— Правда?
— С тех пор как ты дала его нам.
— Я?
— Ты дала нам понятие индивидуальности. Это одно и то же.
И тут до нее дошло.
— Культурный шок! Дело именно в этом, верно? Вы не знали о возможности существования более чем одного сознания. Не знали, что жили на дне океана — во Вселенной с миллиардами галактик. Я принесла вам больше информации, чем вы могли проглотить в один прием, и вы поперхнулись.
Скорбно:
— Поперхнулись. Что за гротескное понятие!
— Проснись, Лиззи!
Она проснулась.
— Похоже, я начинаю куда-то двигаться, — объявила она. И рассмеялась.
— О’Брайен, — осторожно начал Алан, — почему ты смеешься?
— Потому что никуда я не двигаюсь. Только вращаюсь и вращаюсь по окружности. Причем очень медленно. И кислорода у меня осталось…
Она проверила приборы;
— …на двадцать часов. И никто меня не спасет. Я умру. Но если не считать этого, я делаю огромные успехи.
— О’Брайен, ты…
— Я в порядке, Алан. Немного измучена. Может, чересчур эмоциональна и от этого откровенна. Но, учитывая обстоятельства, думаю, это позволено?
— Лиззи, священник на Связи. Отец Лаферье. Архиепископ Монреальский договорился с ним.
— Монреаль? Почему Монреаль? Нет, не объясняй: очередной политический ход НАФТАСА, так?
— Видишь ли, мой шурин тоже католик, вот я и спросил его, к кому лучше обратиться.
Лиззи чуть помедлила.
— Прости, Алан. Не знаю, что на меня нашло.
— На тебя столько всего свалилось… ладно, слушай.
— Здравствуйте, мисс О’Брайен, я отец Лаферье. Связался со здешним начальством, и оно пообещало, что мы поговорим конфиденциально и никто не будет записывать беседу. Так что если хотите исповедаться, я готов.
Лиззи проверила спецификации и переключилась на частный канал. Лучше не вдаваться в лишние подробности. Она просто перечислит грехи по категориям.
— Простите, отец мой, ибо я согрешила. Прошло два месяца со дня моей последней исповеди. Мне предстоит умереть, и, может, поэтому я не совсем здраво мыслю, но, кажется, я вступила в контакт с инопланетным разумом. Думаю, будет ужасным грехом притвориться, будто это не так.
Она немного помолчала.
— То есть не знаю, грех это или нет, но уж точно нехорошо.
Она снова помолчала.
— Я виновна в гневе и гордыне, зависти и похоти. Я принесла понимание смерти в неведающий этого мир. Я…
Она почувствовала, что снова засыпает, и поспешно добавила.
— В этих и других прегрешениях я каюсь и от всего сердца прошу прощения у Господами отпущения, и…
— И что?
Снова мелодичный голос. Она опять очутилась в странном темном ментальном пространстве, спящая, но в сознании, мыслящая, но готовая принять любой вздор, неважно, каким бы он ни был объемным. Не было ни городов, ни башен, ни пепла, ни равнин. Ничего, кроме отрицания отрицания.
Не дождавшись ответа на вопрос, голос сказал:
— Это имеет какое-то отношение к твоей смерти?
— Да.
— Я тоже умираю.
— Что?
— Половины наших уже нет. Остальные вот-вот последуют за ними. Мы считали себя единым существом. Ты показала, что это не так. Мы считали себя всем. Ты показала нам Вселенную.
— И поэтому вы должны умереть?
— Да.
— Почему?
— А почему нет?
Лиззи обнаружила, что способна мыслить так же быстро и уверенно, как в обычной жизни.
— Позволь мне показать кое-что.
— Зачем?
— А почему нет?
Собрав все свои мыслительные способности, Лиззи вернулась к тому моменту, когда впервые увидела на камере рыбы город/организм. Его возвышенное величие. Хрупкую грацию. И переливы цвета, как рассветные лучи, падающие на сверкающее ледяное поле: гармоничные, сливающиеся, совершенные. Она вызвала в памяти эмоции, испытанные в тот момент, и добавила к ним свои ощущения в минуту рождения младшего брата, шелест холодного ветра в легких, когда она добрела до вершины своей первой горы, чудо Тадж-Махала на закате, вид призматического полумесяца атмосферы на краю Земли, когда смотришь на нее с низкой орбиты…
Все, что у нее было, она вложила в эту картину.
— Вот так вы выглядите, — объяснила она. — Это то, чего мы оба лишимся, если вас не станет.
— О! — выдохнул мелодичный голос.
И она снова оказалась в своем костюме. В нос ударил запах ее пота, обостренный страхом. Она ощущала свое тело и легкую боль в тех местах, где на него давили веревки подвесной системы, тяжесть в ногах, к которым прилила кровь. Все было кристально ясно и абсолютно реально. Все, что случилось раньше, казалось дурным сном.
— Это Пес Сета. Какое чудесное открытие вы сделали! Разумная жизнь в нашей Солнечной системе! Почему правительство пытается это скрыть?
— Э…
— Я Джозеф Деври. Этот инопланетный монстр должен быть немедленно уничтожен!
— Привет, это Педро Домингес. Как адвокат должен сказать: я считаю величайшим оскорблением то, что НАФТАСА не сообщает никакой информации!
— Алан! — завопила Лиззи. — Какого хрена тут творится?
— Сценаристы, — пояснил Алан странным, извиняющимся и одновременно раздраженным тоном, — Они подключились к каналу, услышали твою исповедь, а ты, очевидно, сказала что-то такое…
— Прости, Лиззи, — поддакнула Консуэло. — Нам и вправду очень жаль. Может, тебе послужит некоторым утешением, что архиепископ Монреальский вне себя от злости. Грозится подать в суд.
— В суд? Да на кой мне все это…
Лиззи осеклась.
Рука сама собой поднялась и схватила веревку номер № 10.
«Не делай этого», — подумала она.
Другая рука протянулась вбок и сжала веревку № 9. Лиззи и этого не собиралась делать. Когда же она попыталась отнять руку, та отказалась повиноваться. Потом первая рука (правая) продвинулась вверх на несколько дюймов и мертвой хваткой вцепилась в веревку. Левая тоже скользнула вверх на добрых полфута.
Дюйм за дюймом, рука над рукой, она поднималась к шару в полной уверенности, что окончательно спятила.
Теперь правая рука стискивала панель управления, а другая легко держала веревку № 8. Без всякого усилия повиснув на них, она вскинула ноги. Потом прижала колени к груди и выбросила ноги вперед.
Нет!!!
Ткань лопнула, и она начала падать.
Едва различимый голос шепнул на ухо:
— Не беспокойся, мы спустим тебя вниз.
Охваченная паникой, она схватилась за веревки № 9 и № 4. Но они вяло обвисли в ее пальцах, совершенно бесполезные при падении с такой скоростью.
— Потерпи.
— Я не хочу умирать, черт возьми!
— Тогда не умирай.
Она беспомощно летела вниз. Ощущение было страшноватым: бесконечный бросок в белизну, несколько замедленный путаницей веревок и рваным шаром, тащившимся за ней. Она растопырила ноги и руки, превратившись в подобие морской звезды, и сопротивление воздуха еще больше замедлило падение, но все равно море с возмутительной скоростью надвигалось на нее. Ей казалось, что это длится вечность.
Все было кончено за одно мгновение.
Лиззи таким же непроизвольным толчком освободилась от шара и креплений, сдвинула ноги, вытянула ступни и расположилась перпендикулярно поверхности Титана. И в такой позе пробила верхний слой жидкости, послав во все стороны огромные фонтаны. От удара она на миг потеряла сознание. Внутри взорвалась багровая боль. Лиззи подумала, что, вполне возможно, сломала несколько ребер.
— Ты многому научила нас, — сказал мелодичный голос. — И так много дала.
— Помогите мне!
Вокруг сомкнулась темная вода. Свет стал меркнуть.
— Множественность. Движение. Ты показала нам Вселенную, бесконечно бо́льшую, чем ту, которую мы знали.
— Послушайте, спасите меня и считайте, что мы квиты. Идет?
— Благодарность. Какое необходимое понятие!
— Несомненно!
И тут она заметила палтуса, плывущего к ней в кипении серебряных пузырьков. Лиззи протянула руки, и рыба послушно пошла к ней. Ее пальцы сомкнулись вокруг ручек, которыми воспользовалась Консуэло, чтобы запустить прибор в море. Последовал рывок, такой резкий, что Лиззи показалось, будто руки выломало из суставов. Но робот тут же ринулся вперед и вверх; и ей только и оставалось, что держаться за ручки.
— О Господи! — неожиданно для себя крикнула она.
— Мы надеемся, что сумеем довести тебя до берега. Но это будет нелегко.
Лиззи судорожно цеплялась за ручки. Потом ухитрилась подтянуться так, что почти оседлала механическую рыбу, и уверенность в себе вернулась. Она доплывет! В конце концов, это не труднее, чем в тот раз, когда она с температурой участвовала в соревнованиях по гимнастике и выступила на брусьях и коне. Все дело лишь в решимости и упорстве. Ей просто нужно сохранять самообладание.
— Послушайте, — начала она, — если вы действительно благодарны…
— Да.
— Мы дали вам все эти новые понятия. Но должно же быть то, что вы знаете, а мы — нет.
Короткое молчание, вмещающее в себя бездну мыслей.
— Некоторые наши понятия могут вызвать путаницу и непонимание.
Пауза.
— Но если говорить о перспективах, все будет в порядке. Шрамы исцелятся. Вы переустроитесь. Шансы на самоуничтожение пока что находятся вполне в приемлемых пределах.
— Самоуничтожение?
Несколько секунд Лиззи не могла дышать. Городу/организму потребовалось несколько часов на то, чтобы разобраться в чуждых понятиях, которые она на них вывалила. Человеческие существа думали и жили куда более медленными темпами. Сколько времени ушло бы у них, чтобы усвоить чужие понятия? Месяцы? Годы? Века? Эти создания говорили о шрамах и переустройстве. Звучало довольно зловеще.
Но тут рыба увеличила скорость, да так неожиданно, что Лиззи едва не выпустила ручки. Вокруг нее вихрились темные воды. Невидимые частицы замерзшей материи отскакивали от шлема. Она безудержно рассмеялась. И вдруг почувствовала себя просто потрясающе!
— Начинайте, — сказала она. — Я возьму все, что у вас есть.
Да, это будет та еще прогулка!
Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА
© Michael Swanwick. Slow Life. 2002