Убойный цех

Убойный цех

Если с размаху поставить пластиковый ящик с рыбой на палету, от удара у рыбы что-то происходит в спинном мозгу, и она начинает биться и скакать, несмотря на то, что давно убита и выпотрошена в соседнем цеху. В такие моменты становится немного не по себе. Я уже не говорю о том, что все рабочие из убойного цеха немного странные люди.

Да и чего там удивляться, у кого хочешь поедет крыша, если ты каждый день собственноручно умертвляешь двадцать — двадцать пять, а иногда и тридцать тысяч живых существ, пускай даже это рыба. Огромные ванны, полные крови, вокруг тебя явно не прибавляют романтики, ведь кровь есть кровь, и она всегда красного цвета. А здесь, на отправке, я все чаще начинаю ловить себя на мысли, что работаю в рыбьем морге. Что по линии идут гробы, в которых лежат рыбьи трупы, на гробах наклейки с датой смерти и что мы пакуем эти гробы в какую-то огромную братскую могилу, в которой находимся и сами по себе.

— Эй, Алекс! — голос литовца вырывает меня из фильма ужасов. — Пошли кормить морского котика.

Это уже другой литовец, который пришел работать к нам в цех вместо ушедшего Арвидаса. Его зовут Йонас.

— Ты что, если поймают, уволят сразу. — Я уже в курсе, чем заканчиваются такие мероприятия на нашем заводе.

— Ничего, — отвечает он мне. — Вынесем мимо камер.

Огромные морские котики населяют Шетландские острова с незапамятных времен. Очень часто, когда идешь по городской набережной, они спокойно лежат на берегу и греются на солнышке, распевая басом какие-то только им понятные песни.

— Смотри, они совсем нас не боятся, — однажды сказала мне Катя, когда мы гуляли у берега.

— Конечно, ведь это их берег, — ответил ей я. — Они были здесь гораздо раньше нас и будут после. Это для нас берег чужой.

Несмотря на свои огромные размеры, котик выглядит очень дружелюбно. Он и его сородичи давно освоили всю прелесть лососевого завода, хотя, надо отдать должное, приходят за рыбой в основном старые особи. Молодежь, судя по всему, ловит рыбу сама, а эти почтенные старички просто рассчитывают на нашу доброту. Они вылезают из воды, шлепают по берегу прямо к рампе, где грузятся фуры, ложатся и смотрят на нас преданными собачьими глазами, выпрашивая рыбку.

Кстати, рыбка — это совсем не та салака, которой кормят морских артистов в дельфинариумах. Здесь рыбка — это лосось килограммов так на пять-шесть. Меньше, я думаю, даже не о чем разговаривать, иначе зверюга не накушается и придется идти еще. А так как снова идти за рыбой в цех — это довольно опасное мероприятие и можно вылететь с работы, то лучше рисковать один раз. Так что мы берем рыбину побольше, потихоньку пробираемся мимо камер и выходим на рампу. Благодарное животное хватает лосося и удаляется к воде, а мы с чувством выполненного долга возвращаемся на линию, где супервайзер уже рвет и мечет потому, что наш английский напарник Давид грузит коробки один.

— Ничего, пускай поработает, мы за него и так все время пашем как подорванные, — зло произносит мой новый литовский друг.

Мы становимся рядом с Давидом и начинаем работу. Монотонность и однообразие движений развивают мускулы, но потихоньку начинают убивать мозг эмоции. Зато есть время подумать о чем-то. Раз работа не требует применения ума, нужно занять его чем-то другим. Мой ум все чаще занимают мысли о том, почему я потерял все, что у меня было, и как я очутился здесь.

Я мог предполагать в своей жизни многое, но только не рыбный завод. Если бы кто-то знал, как часто я вспоминаю предыдущие годы. Нормальную квартиру, поездки по миру, интересную работу. Как же было интересно самому придумывать дизайны тюнинговых машин, а потом воплощать их в реальность!

Как приятно было делать что-то новое! Как безумно здорово было что-то создавать, радовать людей. Тогда я и не думать не мог, что настанет время, когда каждое утро нужно будет идти в холодный цех и заниматься тупой монотонной работой, весь день грузить руками тяжелые ящики и переносить все болезни на ногах.

Кстати о простудах. При такой работе она схватывается на раз-два, причем регулярно каждые две недели. Сначала пару часов ручная погрузка, потом час перерыва на роботов, ты стоишь рядом с линией, а разгоряченное тело остывает. И вот вам, пожалуйста: сопли, кашель и больное горло. Больничный? Ну что вы, у нас некому работать. Все, что вам светит, уважаемый Алекс, это не забыть в перерыве выпить растворимый «Колдрекс» и взять с собой таблетки в цех.

А может быть, мне все это за то, что я мало уделял времени своей семье? Может быть, потому, что я не ценил того, что семья была рядом? Может быть, мне дали по-настоящему попробовать, что такое, когда рядом нет сыновей? Судьба загнала меня на край географии и создала неимоверные трудности для того, чтобы я пришел в себя? Упал с небес на землю? Так я вроде не зазнавался и «звездной болезнью» не болел.

А может быть, болел, но не чувствовал этого? Не замечал? Как бы там ни было, меня «приземлили», и посадка была очень жесткой. Я как огромный самолет без шасси со всего размаха врезался в бетонную полосу и продолжаю пропахивать ее носом, двигаясь по инерции и разваливаясь на куски.

Нет! Нельзя разваливаться. Надо взять себя в руки! Это как в армии, в спецназе: «В морской пехоте бывают здоровые и мертвые. Третьего не дано!» Сколько раз на службе были моменты, когда понимаешь, что сил больше нет, но надо стиснуть зубы, отключить ощущения, перестать чувствовать боль, перестать думать про усталость, нужно собрать волю в кулак и дойти до цели. Победить противника, даже если нет сил.

Сейчас этот противник — коробки. Их много, они выматывают меня, я выбиваюсь из сил. Коробки, коробки, коробки, день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем — тяжелые мокрые коробки. Господи, когда же это закончится? Господи, что я здесь делаю? Господи, помоги мне выбраться отсюда, пожалуйста! Помоги!

Постепенно мысли начинает перебивать боль в руках. Как я ни стараюсь аккуратно брать ящики с рыбой, вязаные перчатки очень быстро набирают в себя воду, перемешанную с рыбной слизью и кровью. Сухих перчаток нет. Новую пару дадут только завтра утром, и то — может быть. Руки становятся мокрыми и постепенно начинают леденеть. Несмотря на то что тебе самому жарко, пальцы на руках невыносимо ломит от холода. Если оттянуть пальцем перчатку и подышать внутрь нее, на какое-то время становится легче, но это очень и очень ненадолго. Остальное время, стиснув зубы, боль в пальцах приходится просто терпеть.

Господи, за что мне все это? За что? Неужели я все это заслужил? Единственное радостное событие — горячая кружка с чаем в перерыве. Когда берешь ее в руки, наступает состояние полного блаженства. Ты закрываешь глаза и представляешь себя утром дома на кухне. В Риге. Как будто ты ранним утром сидишь за столом и вспоминаешь страшный сон, который тебе приснился сегодня ночью — сон про шетландский лососевый завод…

* * *

После перерыва, пока все мы ждем запуска конвейера, Давид рассказывает, как он по выходным подрабатывает на такси. Он никогда не работает с нами в выходные, и зарплата у него всегда меньше, чем у нас.

— Мало денег для жизни? — интересуюсь я у него.

— Нет, — ничуть не смутившись, ответил он. — Денег хватает. Просто по выходным, после клубов, нужно развозить много девчонок, платить они обычно не очень хотят, гораздо чаще предлагают рассчитаться с помощью секса. Так что на выходных я очень устаю.

Была середина недели, и до следующих выходных оставалось еще несколько дней, но воспоминания о прошлой смене в такси, судя по всему, не отпускали его до сих пор. Проковыряв небольшую дырочку в пенопластовой коробке с рыбой, он вставил в нее указательный палец и медленно начал водить им вперед-назад. Я не знаю, кого из бывших клиенток он в этот момент вспоминал, но, судя по всему, она произвела на него неизгладимое впечатление.

* * *

В коптильном цеху был такой же принцип отправки готовой продукции, как у нас, только с той разницей, что коробочки весили всего полтора килограмма. Там помощником супервайзера был еще один литовец. Вернее, неофициальным помощником. Стасис работал на заводе семь лет и прекрасно освоил все обязанности своего супервайзера. Последний конечно же не растерялся и быстренько свалил всю работу на литовца, а сам теперь мог отметиться и уехать в город, потому что в цеху ничего не останавливалось, а деньги на зарплату шли.

Не знаю зачем, но супервайзер «коптилки» в рабочее время учил русский язык. Думаю, он ударился в это потому, что Стасис постоянно уверял его, будто на острове со дня на день введут второй государственный язык — русский. Слишком уж много рабочих на заводе говорили по-русски. К тому времени, когда я стал ходить к ним на подработку, начальник отправки копченого лосося уже знал слова «Завтра», «Хорошо», фразы «Говно погода» и «Тудэй до х*я пипл».

Стасис частенько брал меня к себе подработать пару-тройку лишних часов, потому что на заводе ставка была маленькой. Там я впервые увидел Кевина. Кевин был легендарной личностью. Он развлекался тем, что на своей спортивной машине подвозил до дому школьниц, не забыв по пути свернуть на природу и совершить с ними половой акт. Его ловили, судили за секс с несовершеннолетними, но каждый раз отпускали, потому что у него тоже была справка, что не все в порядке с головой. Он выходил и продолжал развлекаться, как и прежде.

— Смотри сюда. — Стасис заговорщицки подмигнул мне и показал на пачке с копченой рыбой надпись «Вес 150 г». — Кевин, сколько граммов рыбы в пачке?

— Сто пятьдесят, — улыбнувшись, ответил тот.

— А в трех?

— Триста пятьдесят!

— А в десяти?

— Примерно килограмм, — серьезно произнес местный половой гигант.

Ему был двадцать один год, работать он пошел с пятнадцати. За пару лет Кевин освоил погрузчик и умело вытворял на нем во дворе различные пируэты, причем иногда такие, что я с моим двадцатилетним стажем вождения не смог бы выполнить даже на легковой машине. Но к сожалению, это было все, что он умел. Остальное были инстинкты.

Как-то раз его поставили к нам в холодильник помогать грузить какой-то большой заказ. Двигался он медленно, постоянно путал коробки и на ручной погрузке только мешал. Помощник супервайзера забрал его от нас и поставил к роботам, где нужно было вывозить готовые поддоны на улицу в грузовик. Чтобы забрать готовый поддон, нужно остановить робота, зайти в зону его работы, вывезти поддон и снова включить робота.

Но Кевин все время путал последовательность кнопок, даже несмотря на то, что их было всего три и все они были разного цвета.

Первое, что происходило после нажатия им на какую попало кнопку, ошарашивало окружающих. Вместо остановки робот брал пустой поддон и с размаху надевал его сверху на полный. Раздавался хлопо?к, во все стороны разлетались рыба, лед и пенопласт, а потом все мы в течение тридцати минут разгребали последствия. Нам нужно было собрать разбитые доски от поддонов, куски пенопласта от коробок, рыбу, перепаковать все заново в двадцать четыре ящика, переклеить наклейки с разбитых коробок на новые и собрать лед. Завод в это время стоял. Когда это повторилось несколько раз, Кевину запретили подходить к роботам. Но это и все, чем он отделался. Если бы такое устроил я, меня бы уволили в тот же день.

Круче него был только Майк, который стоял на весах на линии и клеил наклейки на коробки с рыбой. У Майка не было никаких справок, и внешне он выглядел совершенно нормальным человеком. Его поставили на весы именно по той причине, что на общем фоне местного контингента он выглядел умнее всех. Может, потому, что носил огромные очки.

Наклейка же представляла из себя распечатанную самоклеющуюся бумажку, на которой указан сорт рыбы, ее вес, дата и, кроме всего прочего, штрих-код. Штрих-код — самая необходимая вещь для роботов, потому что это единственное, что они могут прочитать. Если наклейки наклеены не по центру коробки, криво или кверх ногами (так тоже бывает), робот сбрасывает коробку обратно и тогда ее нужно грузить вручную. На пенопластовом ящике, кстати, есть специальная выемка размером с наклейку, для того чтобы рабочему было легче «попасть в цель».

Мне кажется, что с такой задачей могла бы, наверное, справиться даже шимпанзе, но не тут-то было. Майк клеил наклейки как попало, а мы потом весь день переклеивали их на движущихся коробках, и не было такой силы, которая была бы способна заставить его начать это делать ровно и хорошо. Когда я злой как черт прибегал к нему в соседний цех, он улыбался и говорил: «Ok, Sorry» («Хорошо, извините»), но это ровным счетом не значило ничего. Он продолжал делать свою работу в том же духе и не понимал, почему я прибегаю к нему опять и опять. Через некоторое время я понял бесцельность своих хождений и смирился с тем, что для него это просто непосильная задача. Он тупо не может приклеить ее туда, куда нужно. Ну не может, и все.

Если прибавить к этому Майка, приходящего на работу пьяным, после ночи в пабе, тогда роботы просто останавливались и зависали — они не могли прочитать ту ахинею, которую распечатал для них наш загадочный друг. Хорошо, если он вдобавок не обкуривался травкой. Тогда наклейки надо было искать на днище коробки. Смешно? Только не для операторов чилла. В такие моменты наша работа действительно превращалась в ад.

* * *

— Вот же дерьмо! — Я с размаху бью кулаком в электрощит. Время от времени лента конвейера останавливается. Вызванные заводские инженеры приходят, открывают щит и глупо смотрят внутрь. Я уже не говорю о том, что на другой щит уже несколько дней течет вода из кулера, расположенного под потолком, и мне дико страшно стоять рядом с ним на мокром полу. Если что-нибудь закоротит, полностью мокрый цех засветится вместе со мной. Мало того что после вызова гениев инженерии приходится ждать по двадцать минут, так ведь нет никакого толку от их приходов. Решение с первым щитом нашлось случайно, когда после очередной остановки литовец в сердцах треснул по щиту кулаком. Все включилось и заработало, а мы с тех пор перестали вызывать инженеров.

Супервайзер, правда, поначалу ругал нас за плохое отношение к имуществу, но позже, когда ему самому осточертело ждать инженеров, тоже стал бить кулаком по щиту. Со вторым щитом проблему решили, прочистив водосток. Правда, инженеры сделали это только через десять дней.

Иногда бывает, что одна из двух цепей транспортера слетает с зубчатого колеса. В этом случае нужно нажать на «Стоп», накинуть цепь на два зуба, как в детстве на любимом велосипеде, и нажать на «Пуск». Процедура занимает не более двадцати секунд, и завод снова гудит. Но если тебя угораздило вызвать инженера, готовься к получасовой остановке. Они разберут пол линии, снимут все зубчатые колеса, вставят их в цепи и будут долго и мучительно надевать обратно на ось. Хорошо, если они при этом не забудут взять с собой на вызов весь необходимый инструмент. Если забудут — это еще минут двадцать на то, чтобы сходить и принести его из мастерской.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.