Глава седьмая. СТАЛИН ПРОТИВ БУХАРИНА

Глава седьмая. СТАЛИН ПРОТИВ БУХАРИНА

Мы идем на всех парах по пути индустриализации — к социализму, оставляя позади нашу вековую «рассейскую» отсталось. Мы становимся страной металлической, страной автомобилизации, страной тракторизации. И когда посадим СССР на автомобиль, а мужика на трактор, — пусть попробуют догнать нас почтенные капиталисты, кичащиеся своей «цивилизацией». Мы еще посмотрим, какие из стран можно будет тогда «определить» в отсталые и какие в передовые.

И. В. Сталин

Мы будем многие десятки лет медленно врастать в социализм: через рост нашей промышленности, через кооперацию, через возрастающее влияние нашей банковской системы, через тысячу и одну промежуточную форму.

Н. И. Бухарин

XIV съезд и январский Пленум ЦК 1926 года были тем поворотным пунктом, в котором Сталин стал отворачиваться от Бухарина. Теперь, после политического разгрома и дискредитации остальных претендентов на вождество в партии, Сталин остается единственным реальным руководителем, а Бухарин остается единственным теоретиком партии.

Острая надобность в поддержании блока с Бухариным для Сталина отпала. Аппарат ЦК уже находился у Сталина в руках. После разгрома оппозиции сталинское большинство в Политбюро укрепилось. Теперь Бухарин не обладал уже тем голосом, который склонял в пользу Сталина итоги голосования. После разработки нового хозяйственного плана отпала надобность и в теоретической работе Бухарина. Сталин почувствовал, что сможет сформулировать политику партии самостоятельно.

Так что теперь Бухарин стал помехой для взятия окончательной власти. Он претендовал на главную регалию вождя в партии — право толковать ленинизм и формировать официальный теоретический взгляд. Для Сталина же двух вождей быть не могло. После разгрома всех остальных претендентов, до окончательной, ленинской власти над партией оставалось сделать только один шаг — переступить через Бухарина. Сталин решает сделать этот шаг.

К этому его подталкивали разные обстоятельства. Во-первых, к 1926 году Сталин сосредоточил в своих руках управление кадрами и назначение на руководящие посты. Оставалось еще совсем немного времени, когда его ставленники и на съезде составят большинство и тогда смогут проводить сталинские решения в высшем руководящем органе партии — на съезде. Уже одно это обстоятельство означает власть над всей партией. Почему бы не взять окончательно то, что уже почти в руках? Остальные претенденты на власть были уже политически разгромлены и так дискредитированы, что уже не составляли угрозы. Власть в партии они взять все равно бы уже не смогли. По сути дела, в 1926 году Сталин и так уже командовал, только прикрывая свое командование коллегиальностью решений. Он и в дальнейшем продолжал прикрываться Политбюро вплоть до середины 30-х годов.

А, во-вторых, Сталин значительно окреп в плане теоретическом. У него теперь уже были наметки новой, своеобразной политики, которую он вознамерился проводить и которая отличалась от того курса, который защищал Бухарин.

И, в-третьих, та политика, которую Сталин собрался проводить, уже имела свой прообраз в реальной хозяйственной деятельности, а не была только на бумаге, как у Бухарина.

Сталин делал все, чтобы стать политическим руководителем этого процесса, и всегда мог, в ответ на все возражения Бухарина, предъявить толстый том плана, уже проводимого в жизнь.

Здесь был чисто политический смысл. Зачем делить власть, пусть бы и номинально, с человеком, который своей властью не обладает? Зачем делиться властью с человеком, участие которого в удержании ее с каждым днем все уменьшается? Правильно, незачем. То есть в начале 1926 года Сталин уже имел все предпосылки для взятия единоличной власти над партией и государством. Нужно сказать, что он этими предпосылками воспользовался в полной мере.

Вот этот момент советские и российские историки тоже почему-то проглядели. Проглядел этот момент даже такой талантливый писатель, как Эдвард Радзинский, написавший, на мой взгляд, лучшую биографию Сталина в России.[25]

Хотя заметить этот поворот и должным образом его оценить — это дело элементарное. Достаточно только сложить все вместе: обстоятельства внутрипартийной борьбы, теоретическое творчество вождей, факты хозяйственной и государственной деятельности, чтобы убедиться в том, что все эти события и факты имеют между собой глубокую взаимосвязь.

Странно, в высшей степени странно, что историки совершенно не дают объяснения тому, как Сталин разошелся с Бухариным. Ни очевидцы Бажанов,[26] Валентинов и Троцкий, ни исследователи Волкогонов и Радзинский, биографы Сталина, ни Коэн, биограф Бухарина. У всех из них события истолковываются примерно схожим образом: Сталин задумал великий перелом в судьбе крестьянства, Бог весть, почему он этот перелом задумал и стал проводить антикрестьянскую политику. А вот Бухарин стал возражать, на том они не сошлись, и разногласия кончились разгромом Бухарина. Версия гладкая, логичная и неверная.

То, что борьба Сталина и Бухарина была совершенно непохожа на борьбу с Троцким и Зиновьевым, наших и зарубежных историков совершенно не смущает. Коэн выдвинул изящное объяснение этому факту: мол, разногласия нарастали постепенно и поначалу выражались «эзоповым языком»: мол, Бухарин понимал силу Сталина и потому поначалу решил критиковать его курс косвенно.

Странное объяснение Коэна входит в противоречие с примерами внутрипартийных нравов. Когда было нужно, за словом большевики в карман не лезли. Троцкого, например, критиковали очень остро и открыто. Сам Троцкий тоже не оставался в долгу. Выбили его с важных должностей чуть больше, чем за год. Прошел еще год, и Троцкий был выведен из Политбюро и ЦК партии, стал политическим изгоем.

Зиновьева и Каменева разгромили еще быстрее, всего за полгода. Еще через полгода разгромили блок Троцкого, Зиновьева и Каменева, и последних не только выбросили со всех высоких постов, но еще и из Политбюро и ЦК, а потом и вовсе выгнали из партии.

А вот с Бухариным борьба шла долго, больше трех лет. Только 6 февраля 1928 года произошло резкое столкновение. 11 июля 1928 года Бухарин встретился с Каменевым, разгром бухаринцев начался только с заседания московской парторганизации 18–19 октября 1928 года, а капитуляция бухаринцев состоялась только 29 ноября 1929 года.

Ответа на вопрос, почему борьба с Бухариным шла столь долго, невозможно найти, если рассматривать только историю политической борьбы и теоретических споров, как то делает Коэн и остальные исследователи. Вот борьба с Троцким и Зиновьевым действительно была без всяких оговорок борьбой политической, в которой были все средства хороши. Она прошла быстро и бурно. Но с Бухариным было не так.

Основой столкновения Сталина и Бухарина был совершенно конкретный, фактически осуществляемый курс в хозяйственном строительстве. Борьба первоначально шла вокруг этого хозяйственного курса, на первых порах руками сторонников той и другой стороны в хозяйственных органах.

Сталин и Бухарин были выразителями двух разных тенденций в хозяйственном развитии страны, при полном согласии в политических вопросах. Между сталинцами и бухаринцами в хозяйственных и плановых органах шла долгая, изнурительная и запутанная борьба за способ развития страны. Когда индустриализация только начиналась, между Сталиным и Бухариным были мир и понимание. Но как только Сталин повернул к гораздо более решительной и быстрой индустриализации и в промышленности, и в сельском хозяйстве, то тут Бухарин выступил против сталинского курса.

Итак, предметом борьбы после крушения Зиновьева стала уже не власть над партией как таковая, а определенная политика, понимание задач развития страны, конкретный хозяйственный план. И Сталин, и Бухарин в конечном счете были согласны в конечной цели политики партии — проведении индустриализации страны. Это было понятно. Расхождения состояли в методах и сроках, целях индустриализации.

Бухарин стал известен как сторонник укрепления сельского хозяйства методами новой экономической политики, то есть различными уступками сельскому единоличному хозяйству. Раньше это было главной темой его работ и выступлений. Однако весной 1926 года, на фоне развернувшейся грандиозной работы, его взгляды тоже начали корректироваться. Он повернулся, не сходя в основном со своих прежних позиций, в сторону промышленности и обратился к вопросу индустриализации страны. В мае 1926 года он выдвинул свой рецепт реконструкции промышленности страны:

«Мы считаем, что та формула, которая говорит — максимум вложений в тяжелую индустрию — является не совсем правильной или, вернее, неправильной. Если мы дожны иметь центр тяжести в развитии тяжелой промышленности, то мы должны это развитие тяжелой индустрии сочетать все-таки и с соответствующим развертыванием легкой индустрии, более быстро оборачиваемой, более быстро реализуемой, возвращающей скорее те суммы, которые были на нее затрачены» [46. С. 305].

Все-таки, что бы там о Бухарине ни говорили, рецепт индустриализации он предложил чисто теоретический, который мало чем отличался от рецепта Преображенского, несмотря на то, что первый стремился всеми силами отмежеваться от второго. С точки зрения теории он, может быть, и правильный, но неверный и неосуществимый с точки зрения практики.

К слову сказать, что все противники Сталина выдвигали, в общем, схожие предложения. Вот Бухарин, Рыков и Томский защищали приоритетный рост легкой промышленности. Базаров тоже защищал легкую промышленность и особенно настаивал на импорте тракторов и автомобилей. Сокольников требовал приоритетного роста сельского хозяйства. Того же самого требовали профессора Кондратьев и Литощенко в Госплане. Все их требования объединялись одним — сохранением сложившегося положения в экономике. Они исходили из того, что все пропорции советского хозяйства должны быть в неприкосновенности сохранены.

К лету 1926 года в самых основных чертах оформилась и сталинская программа индустриализации. Он представил четкий курс на развитие тяжелой промышленности и машиностроения. Причем машиностроение поднималось, согласно замыслу, на самый высокий мировой уровень. Собственно, развитие машиностроения до мирового уровня и выше — это и есть программа сталинской индустриализации.

В одной этой фразе заключен большой план. Мировой уровень конца 20-х годов — это автомобили, тракторы, самолеты-монопланы, дирижабли, танки. Все эти виды техники представляют собой сложную комбинацию различных узлов и агрегатов, каждый из которых требует своего производства. В одном только автомобиле[27] около 3 тысяч деталей. В тракторе — около тысячи. Каждую деталь нужно производить массовым, поточным способом, по своей технологии и на своем оборудовании. Выпуск одних только метизов и подшипников превращается в отдельную отрасль машиностроения. Сталь для каждой детали нужна с особыми свойствами. Для производства автомобиля и трактора используется с десяток видов самых разных сталей.

Развитие, например, только одного тракторостроения требует развития многих сопутствующих производств, начиная от выплавки высококачественной стали и кончая массовым изготовлением шайб и гаек.[28] И для развития автостроения требуется множество сопутствующих производств. И для развития самолетостроения тоже. На один самолетный сборочный цех начала 30-х годов работало около тысячи заводов-поставщиков.

Для изготовления серпов и кос, плугов и жаток ничего этого не требуется. Для сельхозинвентаря не требуется хромо-ванадиевой и никелевой стали, не требуются сотни заводов-смежников. Серп можно и в кузнице выковать из обычного углеродистого железа. Совсем не нужно заводов-смежников для текстильного производства. Ткацкие машины можно, в крайнем случае, и за границей купить.

Это веши, самоочевидные для всякого, кто хоть раз дал себе труд познакомиться с машиностроительным производством. Поставив целью развитие машиностроения, Сталин оказался вынужденным сделать и следующий шаг, начать развитие всех сопутствующих производств. Нельзя строить трактор, если нет качественной стали и чугуна, нет медного проката, если подшипники и болты с гайками покупаются за границей. Значит, развитие машиностроения — это одновременно и развитие доброго десятка отраслей: от станкостроения до метизного производства.

Для всего этого хозяйства требуется металл в огромных количествах. Развитое машиностроение пожирает колоссальное количество чугуна, стали, меди, никеля и других металлов. Значит, для развития машиностроения нужно развитие металлургии, как черной, так и цветной. Нельзя строить ни трактор, ни автомобиль, если нет металла.

Строительство новых заводов во всех отраслях тяжелой промышленности потребует расхода колоссального количества строительных материалов, в первую очередь бетона, кирпича и металлоконструкций. Будут возводиться тысячи корпусов и цехов, десятки тысяч зданий, сотни тысяч жилых домов для рабочих.

Для строительства и работы всех построенных заводов нужно оторвать от земли десятки миллионов человек, обучить их самым разным профессиям и поставить к станкам и машинам. Работать на земле они, понятно, уже не смогут, и, значит, нужно позаботиться об их снабжении продовольствием.

Кратко говоря, одна-единственная фраза о развитии машиностроения и превращении СССР из страны, ввозящей машины, в страну, производящую машины, означает на деле огромные изменения в хозяйстве, количественные и структурные, во всех ее отраслях.

Изменения эти — эпохальные. Сталин, в отличие от всех остальных, повел курс на кардинальные изменения в экономике, курс на ее перестройку. С такой программой Сталин не мог не разойтись с Бухариным. То, что он намеревался сделать, в корне противоречило всем взглядам Бухарина, всем его надеждам и лозунгам. Сталин начал работу по строительству новых заводов, уже достаточно ясно понимая, к чему все это приведет. Бухарин же и его сторонники поняли это только тогда, когда дело дошло до Великого перелома крестьянства. Но тогда протестовать было уже поздно.

Это вещи, повторю, самоочевидные. Глубокая связь между отраслями хозяйства секрета не представляет. Об этом должен знать любой хоть сколь-нибудь образованный человек.

Только вот советские историки, товарищи с кандидатскими и докторскими степенями, отдавшие образованию не один десяток лет, при высоких должностях, с десятками и сотнями научных работ, тем не менее, упорно этого факта не замечают. Они говорят, что: «Сталин очень поверхностно знал экономику»; «Сталин не был теоретиком. Его выводы опирались чаще на цитаты, помноженые на волевые импульсы»; «Сталинский интеллект — в плену схемы» [53. С. 195; 201; 217] и так далее.

Здесь уместно спросить: а сами доктора-профессора экономику хорошо знают? Их интеллект, наверное, точно не в плену схемы?

Для этого к Пленуму ЦК, который должен был состояться в начале апреля 1926 года, Рыков, как председатель Совнаркома и Совета Труда и Обороны, должен был представить доклад о состоянии хозяйства и экономики. На стадии подготовки этого доклада стали впервые обнаруживаться расхождения между позициями сторонников Бухарина и сторонников Сталина.

Рыков, давно занимающийся хозяйственной работой и два года руководящий Совнаркомом, был, пожалуй, наиболее последовательным сторонником новой экономической политики. В области развития промышленности новая экономическая политика в ее наиболее развитом виде выражалась в ориентации на внутренний, прежде всего крестьянский рынок, который требовал товаров широкого потребления. Рыков как раз отстаивал линию на развитие именно тех отраслей промышленности, которые производят такие товары. Приоритет он отдал легкой промышленности.

В таком духе им был составлен первоначальный вариант доклада. 17 марта 1926 года Рыков направил проект доклада

Дзержинскому в ВСНХ и своему заместителю по Совнаркому Куйбышеву. Они, прочитав доклад, пришли к выводу, что в таком виде он никуда не годен, и внесли в него большие и существенные поправки. Рыкову пришлось исправлять текст доклада. 26 марта исправленный проект доклада был снова направлен Дзержинскому в ВСНХ, Куйбышеву в ЦКК-РКИ, а также Кржижановскому в Госплан и Сталину в Секретариат ЦК. Только после внесения ими поправок и уточнений, которые весьма существенно изменили смысл доклада, наконец был составлен окончательный, удовлетворяющий всех, текст. В этой редакции он был прочитан на Пленуме ЦК 6 апреля 1926 года.

Основной смысл доклада, кроме, конечно, картины сложившегося положения в хозяйстве страны, сводился к тому, что дальнейшее развитие полностью зависит от строительства новых заводов и фабрик, а это уже полностью зависит от тех средств, которые есть в распоряжении у государства. Вывод состоял в том, чтобы развернуть работу по накоплению капиталов для строительства новых заводов, и одновременно на уже имеющиеся средства, начать подготовительные строительные работы. Шаг за шагом, разворачивая борьбу за экономию средств, работу по получению доходов от торговли на внутреннем и внешнем рынках, по получению займов, нужно накопить капитал, уточнить планы строительства и выполнить программу индустриализации.

Это выступление впервые провозгласило программу конкретных мер в деле индустриализации страны, предложило ее метод осуществления, основанный на конкретных данных и конкретных достижениях советской промышленности. Пока в докладе говорилось об индустриализации вообще. Сталин, однако, уже тогда говорил о приоритете тяжелой промышленности и машиностроения, но акцента на этом делать пока не стал. В докладе такого акцента сделано не было.

На Пленуме, после доклада Рыкова, развернулась дискуссия между сталинцами и оппозиционерами. Каменев и Троцкий выступили в прениях, заявили, что предложенная программа минималистская, и провозгласили свой знаменитый тезис о «сверхиндустриализации». Мол, нужно отбросить все сомнения и сразу же, сейчас, взяться за строительство больших заводов, за развитие тяжелой промышленности, за подъем в разы производства. К чему накопления, к чему планы, когда уже есть в руках власть над большим государством.

Это заявление вызвало несколько ироничную реакцию хозяйственников. Оппозиционеры и сталинцы уже тогда говорили на разных языках, о совершенно разных вещах и не понимали друг друга. Первые говорили о политических лозунгах, а вторые — о конкретной программе строительства. Дзержинский вот так охарактеризовал выступление Каменева с этим тезисом:

«Мне кажется, что у Троцкого и Каменева идет вопрос не об индустриализации страны, не о том, откуда найти средств для усиления основного капитала нашей страны, а о том, каким образом сколотить политический капитал для их политических целей, для политических комбинаций»

[47. С. 291].

В конечном счете у Троцкого и Каменева ничего не получилось. Пленум одобрил позицию, изложенную в докладе, и принял резолюцию, выдержанную в духе доклада Рыкова.

Эта резолюция Пленума давала ход планам строительства новых заводов.

Все эти события на хозяйственном фронте происходили на фоне продолжения политической борьбы внутри партии. Несомненно то, что обстоятельства политической борьбы оказывали свое влияние на формирование хозяйственного курса партии.

В то время, в 1926–1927 году, оппозиционеры Троцкий, Зиновьев, Каменев и другие уже не могли повернуть хозяйственный курс партии в другую сторону. Для этого у них уже не было авторитета и влияния. Партия прочно находилась в руках Сталина. На XIV съезде партии он провел даже переименование партии. Теперь она называлась Всесоюзной Коммунистической партией (большевиков) — ВКП(б).

Но вот что могли и что фактически сделали оппозиционеры, так это помогли окончательному оформлению курса партии, так сказать — «от противного». Они помогли избавлению от некоторых старых подходов и взглядов, которые были в широком ходу в начале и в середине 20-х годов.

Для того, чтобы еще дальше отодвинуть Троцкого и Зиновьева от руководства с дальнейшей перспективой исключения из партии совсем, Сталину нужно было показать их взгляды в качестве предательства и извращения ленинизма. Мол, примазались к ленинизму и под шумок, потихоньку извращали его. Эта задача была понятна. Однако сделать это было гораздо сложнее, чем поставить такую задачу.

Дело в том, что Троцкий, Зиновьев и Каменев придерживались взглядов, которые, с одной стороны, были очень схожими с теми, которых придерживался сам Ленин, а с другой стороны, не так давно именно эти взгляды были официальной позицией партии. Прошло ведь всего два года с тех пор, как Зиновьев и Каменев сами были руководителями партии и членами «тройки», предрешавшей все вопросы.

Различия во взглядах Ленина и того же Зиновьева или Троцкого, конечно, были. Их и не могло не быть. Но было ясно, что делать акцент на эти расхождения — дело провальное. Нужно будет, в таком случае, доискиваться тончайших оттенков смысла в их фразах и пытаться доказать, опираясь на эти оттенки смысла, что они отошли от ленинизма. Сталин хорошо помнил такого рода борьбу, которую он наблюдал на съездах и в кулуарах, где нешуточные столкновения шли из-за фраз и тонкостей смысла.

Она, может быть, и годилась для интеллигентской партии, где абсолютное большинство членов имеет образование и может разобраться в теоретических тонкостях. Но этот вид борьбы совсем не годился для новых условий, когда партия стала массовой и, в массе своей, малообразованной. По крайней мере, подавляющее большинство членов партии совершенно не разбиралось в теоретических вопросах и шло за руководством партии. Если поставить на тонкости теории и смысла высказываний, то партийные массы не поймут. Это с одной стороны. А с другой стороны, Троцкий и Зиновьев, как более оборотистые и умелые пропагандисты, сумеют повернуть положение в свою пользу.

Нужно было все предательство Троцкого и Зиновьева объяснить партийной массе на наиболее простых и ясных примерах, в которых они и ленинизм будут противопоставлены друг другу и будут находиться в антагонистическом противоречии. А вот этого невозможно было добиться, если в сам ленинизм не внести некоторых поправок.

Некоторого упрощения ленинизма требовали не только нужды внутрипартийной борьбы, но и нужды очень широкой агитации в массах рабочих, в подавляющем большинстве своем бывших в те времена малограмотными. Начавшееся строительство требовало разъяснения его целей и задач всем его участникам, причем разъяснения, связанного с политикой партии, с лозунгами партии. Для того, чтобы разъяснить смысл партийного лозунга, в духе ленинизма конечно, малограмотному рабочему или крестьянину, нужно было несколько упростить сам ленинизм, приблизить его к уровню понимания рабочей массы.

Впоследствии это стало обвинением Сталина: «Вульгаризация, упрощенчество, схематизм, прямолинейность, безапелляционность придали взглядам Сталина примитивно-ортодоксальный характер»; «Сталин был большим мастером упрощения теории марксизма-ленинизма, часто до примитивизма» [53. С. 217, 224]. Как только не склоняли его якобы примитивные взгляды, забывая при этом о тех пропагандистских задачах, которые встали перед партией, взявшей на себя руководство хозяйственным строительством.

Сталин не мог упростить теоретическое и литературное наследство Ленина, Маркса и Энгельса просто потому, что никогда этого не делал. При жизни Сталина много раз выходили сборники и собрания сочинений классиков. Вышло три собрания сочинений Ленина, и потом, уже после войны, четвертое собрание, на сей раз полное. Выходило большое количество самых разнообразных собраний и сборников работ других классиков марксизма, специально в дешевых, массовых изданиях, которые тщательно изучались на занятиях политучебы. После войны вышло полное собрание сочинений Маркса и Энгельса. В 30-х годах в библиотеках еще были на свободном доступе дореволюционные издания классиков и Ленина. Все, кто только желал, могли ознакомиться с работами классиков в оригинале и практически без купюр.

Другое дело, что для пропагандистской работы Сталин создал несколько упрощенный, по сравнению с оригинальными работами, более схематичный и ясный курс марксизма-ленинизма. Эту работу он начал еще в 1924 году, и она, в конце концов, завершилась с изданием «Краткого курса истории ВКП(б)».[29] Ну и, конечно, в своих статьях и выступлениях добивался кристальной ясности мысли.

Если хотите, то можно сказать и так: Сталин создал более простую и удобную в пропаганде версию марксизма-ленинизма.

В 1926 и 1927 годах Сталин занимался двумя главными проблемами, которые больше всего его интересовали. Первая проблема — это международное положение и руководство революционным движением по всему миру. Сталин и Бухарин, ставший руководителем Коминтерна, пытались создать в Китае плацдарм для революции путем заключения и поддержания союза между китайскими коммунистами и националистами в Гоминьдане.[30]

Вторая проблема, над которой Сталин работал в течение 1926 и 1927 годов, — это вопрос о программе оппозиции. Он работал над доказательствами коренного отличия политики Политбюро от высказываний Троцкого и Зиновьева. Он это доказывал не только словами, но и делами.

Как я уже говорил, после XIV съезда партии и январского Пленума ЦК Зиновьев и Троцкий не успокоились. Они продолжили борьбу, только теперь уже полуподпольными методами. Троцкий, Каменев и Зиновьев достигли соглашения о совместном выступлении на апрельском Пленуме ЦК, на который выносился вопрос о хозяйственном положении.

На нем они и выступили после доклада Рыкова, чем заявили о существовании вполне сложившегося троцкистско-зиновьевского блока.

Активность оппозиционеров заставила Сталина предпринять против них меры противодействия. 14 июля 1926 года был созван Пленум ЦК и ЦКК, на котором был поставлен вопрос об оппозиционной группе. Троцкий и Зиновьев выступили и здесь, представив свою декларацию с подписями своих сторонников. Посыпались взаимные обвинения и начались дебаты, из-за которых Пленум затянулся на неделю. Прения были настолько остры, что не выдержал напряжения Дзержинский, умерший после своего страстного выступления. В конце концов, даже несмотря на потери, Сталину удалось одержать победу, и удержать за собой большинство в ЦК.

Дзержинский умер неожиданно. 14 июля 1926 года собрался Пленум ЦК и ЦКК, на который были вынесены вопросы фракционной деятельности оппозиционеров. Троцкий, Зиновьев и их сторонники вынесли к этому Пленуму свою общую декларацию. Члены Центрального Комитета и Центральной Контрольной Комиссии собрались для того, чтобы разобрать эту декларацию, оценить поведение членов оппозиции и принять по ним решение.

Как и следовало ожидать, обсуждение вышло далеко за рамки общей декларации. С течением тяжелого диспута центр внимания перемещался от более общих вопросов к более частным, и, наконец, в центре внимания спорящих сторон оказалась хозяйственная политика партии.

В числе руководства ВСНХ был один из наиболее последовательных сторонников Троцкого, наиболее радикально настроенный человек из его окружения, — Пятаков. Он, не принявши нэп, проводил и поощрял методы директивного управления хозяйством, вполне в стиле времен Гражданской войны. Одной из наиболее характерных черт этой политики было строгое недопущение хоть каких-нибудь рыночных механизмов снабжения государственных предприятий, вывод их из рыночного оборота сырья, топлива и товаров. Пятаков вел борьбу за устранение рынка из снабжения госпредприятий с переменным успехом, но каждая такая попытка оборачивалась созданием все новых контрольных и согласующих органов и введением все новых форм отчетности. Спустя некоторое время этот аппарат будет разрушен почти до основания. Но во времена Пятакова объем отчетности доходил до устрашающих размеров. Нередко отчеты трестов занимали тысячи страниц и выполнялись в нескольких томах. Одно только составление их обходилось в миллионы рублей.

В снабжении было еще хуже. В то время большую часть нужного промышленного сырья заготавливали и обрабатывали мелкие и средние предприятия, коих насчитывались тысячи, объединенные в десятки трестов. Сельскохозяйственное сырье заготавливалось по линии сельской кооперации, которая тоже имела огромный и разветвленный аппарат.

Плюс еще были центральные органы: главки, управления, которые занимались контролем и планированием. Для того, чтобы получить нужное сырье или материалы, предприятие должно было составить десятки заявок и пройти десятки согласований. Например, план треста союзного значения должен был пройти восемь согласующих инстанций. А план треста республиканского значения — 16 инстанций. Легко себе представить, какая бюрократия сопровождала хозяйственную работу.

И вот 20 июля на Пленуме спор зашел о хозяйстве. Пятаков выступил с резкой речью, в которой обвинял сторонников Сталина, в том числе и Дзержинского, в развале хозяйства, в бюрократическом перерождении и чуть ли не в предательстве революции путем извращения хозяйственной политики.

Это выступление Пятакова вызвало бурное возмущение Дзержинского, необычное даже для его темпераментного характера. Он оборвал речь Пятакова, и закричал, показывая пальцем в его сторону: «Вы являетесь самым крупным дезорганизатором промышленности!»

Дзержинский разразился в ответ на пятаковские обвинения бурной и взволнованной речью. Он обрушился на Пятакова, на проводимую им политику, припомнил его собственные бюрократические замашки и историю со знаменитым приказом о повышении цен и бесконечные нападки на беспартийных специалистов ВСНХ:

«Я прихожу прямо в ужас от нашей системы управления, этой неслыханной возни со всевозможными согласованиями и неслыханным бюрократизмом» [8. С. 168–169].

Через три часа после окончания заседания Пленума ЦК 20 июля 1926 года Дзержинский умер.

Обычно его представляют в роли Председателя ВЧК-ГПУ. Значительная часть литературы о Дзержинском так или иначе посвящена его деятельности на ниве борьбы с внутренними врагами революции. В книге «Неизвестный Дзержинский», вышедшей в 1995 году, в первой части рассказывается о его дореволюционной деятельности, а во второй — о его работе в ВЧК, конечно, с очень подробным освещением расстрелов и расправ чекистов. Мысль проста: «неизвестный Дзержинский» — это и есть кровавый палач ВЧК. О его хозяйственной деятельности не было ни слова.

Хотя если и писать книгу с таким названием, то она должна рассказывать именно о хозяйственной работе Дзержинского. Это и есть самая малоизвестная сторона его жизни.

Если бы не работы С. С. Хромова, так и не знали бы, что без Дзержинского индустриализация, возможно, и не состоялась бы.[31]

За полтора года работы на посту Председателя ВСНХ Дзержинский сделал очень большой вклад в развитие советской промышленности. Я бы сказал, что вклад этот был решающим в деле дальнейшего развития. В годы индустриализации кем-то из индустриал изаторов был пущен в ход меткий афоризм о том, что старые заводы строили новые. Так оно, в общем, и было. Значительная часть оборудования и металлоконструкций для новых заводов изготовлялась на старых, давно работающих. От их работы зависели сроки строительства и сроки пуска новостроек в эксплуатацию. На старые заводы жали изо всех сил, чтобы ускорить пуск новостроек.

Так вот, заслуга Дзержинского состоит в том, что он привел имеющееся в наличии в 1925–1926 годах производство в более или менее работоспособное состояние. Когда он пришел на пост Председателя ВСНХ, в СССР выплавлялось 1 млн 550 тысяч тонн чугуна, 1 млн 623 тысячи тонн стали и производилось 1 млн 396 тысяч тонн проката.

В конце 1925/26 года, сразу после смерти Дзержинского, выплавка и производство составили: чугун — 2 млн 202 тысячи тонн, сталь — 2 млн 910 тысяч тонн, прокат — 2 млн 259 тысяч тонн. Рост по чугуну составил 70,4 %, по стали — 55,8 %, по прокату -61,8 %.

В 1924 году работало 45 доменных и 115 мартеновских печей. В 1926 году Дзержинский оставил после себя 53 работающих домны и 149 работающих мартеновских печей. При нем были расконсервированы и пущены: Енакиевский, Донецко-Юрьевский им. Ворошилова и Константиновский металлургические заводы на юге и пять металлургических заводов на Урале. Кроме металлургических заводов, было расконсервировано и пушено еще 400 других предприятий различных отраслей. Загрузка заводов составила 101 % от уровня 1913 года.

СССР в 1926 году вышел на 7-е место по выплавке чугуна и на 6-е место по выплавке стали, сосредоточив в своих руках 3,2 % мировой выплавки стали.

При Дзержинском началось первое строительство. Были заложены: металлургический завод в Керчи, заводы сельскохозяйственного машиностроения в Ростове и Златоусте, метизный завод в Саратове [47. С. 317–325].

Это и есть то наследство, которое оставил после себя Дзержинский в советской металлопромышленности: работающие предприятия, работающие печи, новостройки и большой задел на будущее в виде планов восстановления основного капитала. Без этого задела осуществление индустриализации было бы трудноосуществимым.

Сталину, даже после потери Дзержинского, удалось одержать победу над троцкистами. Против них выступило большинство ЦК с резкими и нелицеприятными возражениями.

Выступление большинства в ЦК против оппозиции подействовало на Троцкого. Он признал свои «Уроки Октября» ошибочными и покаялся в своим выступлении против партии. Члены Центрального Комитета осудили выступления оппозиционеров и перешли к карательным мерам. Теперь уже Троцкий не был неприкосновенной фигурой. На этом Пленуме он был выведен из ЦК. Каменев и Зиновьев выведены из Политбюро, но пока были оставлены в ЦК, с условием обязательного покаяния в своих ошибках. Пленум ЦК решил вывести из ЦК и исключить из партии в случае еще одного выступления против позиции большинства.

Однако, несмотря на еще одно поражение, оппозиционеры не сдались и продолжали в течение лета и осени 1926 года вести свою агитацию в парторганизациях. Троцкий так пишет об этом времени:

«Борьба в течение 1926 года разворачивалась все острее. К осени оппозиция сделала открытую вылазку на собраниях партийных ячеек. Аппарат дал бешеный отпор, идейная борьба заменилась административной механикой: телефонными вызовами партийной бюрократии на собрания рабочих ячеек, бешеным скоплением автомобилей, ревом гудков, хорошо организованным свистом и ревом при появлении оппозиционеров на трибуне. Правящая фракция давила механической концентрацией своих сил, угрозой раскола. Прежде чем партийная масса успела что-нибудь услышать, понять и сказать, она испугалась раскола и катастрофы. Оппозиции пришлось уступить» [38. С. 504].

Это обстоятельство произвело на Троцкого большое влияние, и он фактически отошел от активной деятельности. Оппозиционный блок распался. 4 октября 1926 года в ЦК поступило заявление о согласии начать переговоры. Политбюро выставило условие — прекратить фракционую деятельность и написать заявление с признанием своих ошибок. 16 октября такое заявление было составлено и подписано всеми самыми видными членами оппозиции. 21 октября 1926 года, за неделю до открытия XV конференции, собрался Пленум ЦК и ЦКК, который принял капитуляцию. Было принято решение поставить в повестку дня конференции, кроме вопроса о хозяйственном положении и доклада, еще и вопрос об оппозиционном блоке в партии с докладом по этому вопросу Сталина.

Сталин выступил с этим докладом на конференции 1 ноября 1926 года. Стало ясно, что оппозиция Троцкого и Зиновьева потерпела окончательное поражение. Теперь уже никакие меры не помогут вернуть того, что было. Любое их выступление теперь будет наказываться все строже и строже. Если до этого они были только членами ЦК, у которых есть какое-то свое, особенное мнение, которое они отстаивают, то теперь их официально назвали оппозиционным блоком, фракцией, и подвели под действие решения X съезда партии. С этого момента, спустя некоторое время затишья, троцкистская и зиновьевская оппозиция начнет эволюционировать в сторону превращения в подпольную, законспирированную организацию с целью свержения Сталина и Советской власти. XV конференция, кроме окончательного ниспровержения Троцкого, положила конец спорам вокруг хозяйственной политики. 3 ноября 1926 года конференция приняла резолюцию «О хозяйственном положении страны и задачах партии», которая содержала уже директивы хозяйственного строительства.

В преамбуле этой резолюции было заявлено:

«Под руководством ВКП(б) завершилась в общем и целом огромная работа по восстановлению народного хозяйства. Восстановительный период может считаться в общих чертах завершенным» [54. С. 538].

Эта фраза впервые говорила о некоем восстановительном периоде в хозяйственном строительстве. До этого никто ничего по этому поводу не говорил. О «восстановительном периоде» не говорилось, а говорилось о восстановлении конкретных предприятий и отраслей, потом о восстановлении основного капитала. Этом заявлением Сталин как бы подводил черту под всей предыдущей работой, отграничивая ею свою политику от той, что была до него: вот — период восстановительный, а вот — период реконструкции.

Конференция провозгласила совершенно новый лозунг хозяйственной работы, который тоже до этого не применялся. Впервые была заявлена в директивном тоне, представлена задачей партии в хозяйственном строительстве цель — догнать и перегнать передовые капиталистические страны:

«Все усилия партии и Советского правительства должны быть в первую очередь направлены на обеспечение такого расширения основного капитала, которое обусловило бы постепенную перестройку всего народного хозяйства на более высокой технической базе.

Необходимо стремиться к тому, чтобы в относительно минимальный исторический срок нагнать, а затем и превзойти уровень индустриального развития передовых капиталистических стран» [54. С. 539].

Но и это еще не все. Резолюция впервые поставила совершенно конкретную задачу хозяйственного строительства: не просто развитие хозяйства вообще, подъем производительности, улучшение качества, насыщение рынка, а развитие одной отрасли производства, роль которой была признана решающей:

«Имея в виду необходимость форсированной постройки в нашей стране производства орудий производства с целью уничтожения зависимости от капиталистических стран в этой решающей для индустриализации области, конференция ставит задачу всемерного развития машиностроения. В этом направлении должны идти главные усилия руководящих органов промышленности, сюда должны быть направлены лучшие технические силы и лучшие коммунисты-администраторы» [4. С. 547]. Этой резолюцией работа была повернута в совершенно новое русло, не предусмотренное и не запланированное всеми предыдущими делами и планами.

До этого на национализированную промышленность коммунисты-хозяйственники смотрели как на целое, на что-то общее. Вместе рассматривались самые разные отрасли: металлургия, машиностроение, текстильное производство, угольная и нефтяная промышленности, лесопромышленность. Вместе рассматривались крупные предприятия, которые тянули на себе львиную долю промышленного производства, и мелкие мастерские. Плановая работа велась, а также план восстановления основного капитала ОСВОК тоже был составлен, исходя из такого понимания промышленности.

Теперь же проводилось совсем другое понимание дела. Гораздо жестче и тверже было проведено деление промышленности на тяжелую и легкую. В первую категорию попадало производство средств производства: оборудования, станков и машин плюс сопутствующие производства. Топливо и энергетика попали в эту категорию, потому что почти вся их продукция потреблялась производством. А во вторую категорию попало производство товаров народного потребления.

Гораздо четче промышленность теперь делилась по отраслям, и отрасли производства были выстроены в своего рода иерархию по степени важности в хозяйстве. При Сталине самое большое значение придавалось машиностроению. Следом шли черная металлургия, топливная промышленность и электроэнергетика, а потом все остальное.

Изменялось представление о том, как следует развивать промышленность. Подход Дзержинского заключался в том, что нужно всем отраслям оказывать внимание. В идеале, финансы должны распределяться по отраслям примерно поровну, и добавочное финансирование должно оказываться лишь при или очень плохом положении отрасли, или ее чрезвычайной важности. А так, вообще-то, промышленность должна жить на свои доходы. Дзержинский так много внимания уделял металлопромышленности только потому, что ее положение было хуже остальных и она больше всех отставала в своем производстве.

Сталинский подход был совершенно другим. Раз есть отрасль, чье значение признано решающим, то ее можно и нужно финансировать и снабжать за счет других отраслей.

Нужно выделить группу отраслей, на которые бросается максимум средств и сил, оставив все остальное производство на минимальном финансировании и снабжении. В известной степени на это шел и Дзержинский, больше под давлением обстоятельств. Сталин же стал проводить такую политику совершенно сознательно, и не обстоятельства давили на него, а он сам теперь давил на обстоятельства. Впоследствии Сталин подвел теоретические основы под такое понимание хозяйственной работы. У Ленина он нашел несколько фраз и высказываний, которые он привел в качестве основания своих инициатив. В ленинском архиве нашлись очень сходные по смыслу фразы об отставании страны от развитых стран, о необходимости срочно нагнать их в развитии, о необходимости развивать обороноспособность страны. Все это, первоначально общие места и рассуждения вслух, Сталин преобразовал в некую «теорию» развития социализма в СССР, которой будто бы придерживался Ленин.

То, что у него получилось, было ленинским по форме, но сугубо сталинским по содержанию.

Здесь историки обычно обращаются к одной и той же теме: возможны ли были и хороши ли были другие варианты развития. Все сталинское объявляется негодным и разрушительным, вся его политика называется «доведением страны до развала», начинается поиск в записках расстрелянных теоретиков каких-то других сценариев развития и гадание на кофейной гуще о том, как хорошо было бы, если бы эти сценарии воплотились в жизнь.

Если бы победил другой, не сталинский вариант, то Советский Союз все равно бы пришел примерно к тому же результату. И не потому, что таковы какие-то объективные законы, а просто потому, что в среде большевистского руководства не было вопроса: будем проводить индустриализацию или не будем. Будем! Но споры шли вокруг сроков и методов.

Индустриализация шла бы, наверное, несколько более медленными темпами. Возможно, не две пятилетки, а три или четыре. Прошла бы и коллективизация крестьян, но не в год, а, предположим, лет в пять. Были бы выстроены новые заводы, меньшие по масштабам, но зато количеством побольше. Вообще, развитие при любом альтернативном варианте приняло бы более гладкий и равномерный характер. И только.[32]

Нельзя говорить, что Сталин был противником такого варианта. Более того, скорее всего, он бы и сам предпочел такое развитие событий, если был бы лет на десять моложе. Но в 1926 году ему было 48 лет, и он торопился, видя громаду работы и грандиозность своего начинания. Эта торопливость, в конечном счете, и вылилась в то, что вышло из всей этой затеи.[33]

Вскоре произошли большие политические события.

В это время, когда Зиновьев был уже отстранен от руководства Коминтерном, Сталин и Бухарин предприняли свою первую попытку проведения самостоятельной внешней политики через Коминтерн, первую попытку самостоятельного руководства международным революционным движением.

В то время их деятельность была направлена на две стороны. С одной стороны, велась активная работа в Великобритании, где рабочее движение пошло на соглашение с коммунистами и согласилось сесть за стол переговоров с представителями Коминтерна. Велась также активная работа в Китае, где шла сложная борьба за независимость страны от колонизаторов. Коминтерн старался привести китайских коммунистов в руководство национально-освободительным движением, их руками сделать страну независимой, а потом произвести в Китае революцию.

Новое руководство Коминтерна в лице Бухарина и Политбюро ЦК ВКП(б) надеялись с помощью работы в профсоюзах, через сотрудничество по линии англо-русского комитета профсоюзов, подчинить себе английское рабочее движение и вытеснить из него британских социал-демократов. Если бы это удалось, то тогда бы Коминтерну удалось бы добиться гораздо более благоприятных условий для своей работы в странах Европы. В этом деле коминтерновцы достигли кое-каких успехов. Через комитет удалось даже организовать в Британии всеобщую забастовку в 1926 году.

Но произошел провал. Забастовка не была поддержана основной частью населения и была быстро подавлена британскими властями; расследование показало, что за ее организаторами стоит Коминтерн и помощь советских коммунистов. Это послужило причиной и поводом к разрыву дипломатических отношений с СССР со стороны Великобритании 26 мая 1927 года. Британское правительство сделало ряд резких заявлений о том, что, в случае дальнейшей подрывной деятельности советских коммунистов в Великобритании, оно не остановится перед объявлением войны СССР.