Глава 13. БОИ МЕСТНОГО ЗНАЧЕНИЯ

Глава 13. БОИ МЕСТНОГО ЗНАЧЕНИЯ

Перемены происходили незаметно. Но, обосновавшись в Кремле в роли президента самостоятельной России, Борис Николаевич конечно же изменился. Изменились его манеры, взгляд, даже походка стала, неспешной. У него сложились свои представления о том, как должен вести себя президент великой России, и он старательно играл эту роль.

Президент не должен ездить в «Москвиче», ходить в районную поликлинику и бравировать свой простотой. Напротив, он обязан демонстрировать величие России.

Академик Евгений Велихов говорил в газетном интервью:

«С самого начала было видно, что он не готов к роли президента, в частности, оставлял желать лучшего его образовательный уровень. Но интуиция! Взять того же Рейгана: это был один из лучших американских президентов, а ведь смеялись — актеришка.

Поначалу у меня с Ельциным было гораздо более продуктивное общение, чем с Горбачевым. Горбачев давал свободу действий, но не брал на себя никаких обязательств. Ельцин брал обязательства и на первых порах их выполнял. Это был короткий период, пока был «доступ к телу». Но за этот период удалось спасти Академию наук, Курчатовский институт превратился в независимый центр.

Ельцин поддержал развитие демократических институтов, в значительной степени благодаря ему Россия не свернула с демократического пути. Это, безусловно, зачтется ему в истории. Я помню, как он жил на соседней со мной даче. С кастрюльками ходила Наина Иосифовна. Ельцин учил нас париться крапивой в бане. Это был один человек — открытый и понятный. Вскоре с ним начали происходить перемены...»

НОВАЯ НОМЕНКЛАТУРА

Примеру Ельцина следовали другие. Окружение российского президента охотно воспользовалось системой привилегий, не понимая, что этого надо было избежать любой ценой. Появилась новая номенклатура, которая с огромным удовольствием осваивала прелести жизни, доступные только большому начальству. Советская система привилегий пережила Советский Союз.

Высших чиновников по-прежнему охраняют. Они живут на государственных дачах, за которые платят совсем немного, получают прекрасные квартиры, оплачивают жилищно-коммунальные расходы со скидкой. Ездят на машинах со спецномерами и спец-сигналом, нарушая все правила уличного движения. Сохранилась и вся иерархическая система медицинского обслуживания номенклатуры, правительственные санатории и дома отдыха, куда продают путевки с большой скидкой. Отменили только столовую лечебного питания. В ней отпала нужда — с началом гайдаровских реформ продукты вернулись в магазины.

Впрочем, в буфетах и столовых Кремля и Белого дома сохранились невиданно низкие цены. В советские времена из столовых ЦК КПСС запрещалось выносить меню, чтобы люди не знали, чем и по какой цене потчуют начальство. Нынешние меню для прези-дентско-правительственного аппарата тоже могут вызвать у обычных людей только возмущение.

Люди быстро увидели, что новые депутаты получают по списочку дешевые машины через министерство торговли, что сохранилось бывшее Четвертое управление и другие виды медицинского обслуживания для элиты, что бывший цековский гараж специального назначения и подмосковный совхоз, где выращивают экологически чистые овощи, работают на новых хозяев.

Новые люди сели в старые кабинеты, получили право пользоваться спецсвязью, персональными машинами, поликлиниками, больницами и санаториями, которые были доступны прежней номенклатуре. Теперь уже ни у кого не возникало желания отменить эти привилегии или отказаться от них.

Павел Вощанов, первый пресс-секретарь Ельцина, в интервью газете «Труд» объяснял, почему он ушел из Кремля:

«Я пришел на работу к президенту с нормальным желанием что-то хорошее сделать для страны. И вдруг увидел, что это никому не надо. А нужно, как и раньше, служить, прогибаться, знать, на кого настучать, а кому вовремя подхихикнуть... Ты знаешь, какой была у нас самая главная проблема, когда мы переезжали из Дома правительства в Кремль?

— Ну, наверное, кому в каком кабинете сидеть?

— В десятку! Дошло до того, что Коржаков ходил по коридорам и командовал, где и кого разместить. Если рядом с президентским кабинетом — ты человек хороший, если твой кабинет в отдалении — не очень, а если и вовсе на другом этаже, то с тобой и здороваться не обязательно. То же, Кстати, было и при дележе автотранспорта. Если у тебя машина из гаража особого назначения — ты человек. А если из гаража Белого дома — тебе при встрече можно просто кивнуть, другого ты не достоин... А какая связь у тебя? Первая «вертушка» есть? А телефон с надписью «президент» для прямой связи с «самим»? Нет? Ну тогда гуляй себе...»

Новое состояло в том, что прежде высокая должность была единственным способом обрести все блага. Теперь за деньги можно было получить то же самое и много больше. Открылись радости, о которых советские чиновники в закрытой стране и мечтать не могли.

Поэтому должность стала рассматриваться как инструмент зарабатывания больших денег.

КОМАНДА СМЕНЩИКОВ

После удачной поездки в Соединенные Штаты в июне 1992 года, когда Ельцин, лидер новой, демократической России, находился в центре внимания всего мира, как-то нелепо было задаваться вопросом, кто сменит его в Кремле. Но Ельцин вдруг сам поспешил оповестить сограждан о своем решении не баллотироваться на второй срок и пояснил, почему он так делает.

Президент развязывал себе руки. Он не желал зависеть от опросов общественного мнения и рейтингов и заботиться о том, как расположить к себе миллионы людей, которым через четыре года предстоит идти к избирательным урнам.

Словом, Ельцин дал понять, что он намерен довести реформы до конца даже ценой собственной популярности. Сначала к его словам не отнеслись всерьез. Возможно, потому, что не всякое обещание Бориса Николаевича следует принимать за чистую монету.

В тот момент другие российские политики и мечтать не могли тягаться с Ельциным. Какое бы раздражение ни вызывала ситуация в экономике, харизма президента исключала успешное соперничество с ним.

Тем не менее возник вопрос: а кто — даже чисто теоретически — может наследовать Борису Ельцину?

Либеральный, демократический фланг российского политического ландшафта выглядел весьма тоскливо. Понятно, что трудно было найти фигуру, сравнимую с Ельциным. Но кто реально обладал общероссийской известностью?

Уход с поста московского мэра Гавриила Попова, одного из самых заметных ораторов времен перестройки, воспринимался как бегство из горящего дома. Он отрезал себе путь в публичную политику. Было время, когда казалось, что и санкт-петербургский мэр Анатолий Собчак — жесткий, с быстрой реакцией и прекрасной осанкой — мог бы претендовать на большее. Но и это оказалось иллюзией.

Возникал главный вопрос: может ли вообще столичный либеральный политик рассчитывать на голоса избирателей за пределами крупных городов? И Попов, и Собчак, и еще несколько замечательных ораторов были вне конкуренции, когда им противостояли ни на что не пригодные партийные чиновники. Но стало ясно, что на следующих выборах соперниками московских либералов будут совсем другие люди.

Высокий процент молодежи, проголосовавшей в 1991-м за Жириновского на выборах президента России, свидетельствовал о том, что новое поколение предпочитает новых людей, не имеющих ни партийного, ни даже перестроечного прошлого. Где же молодые демократические лидеры?

Сергей Станкевич, на которого возлагались такие надежды, растворился в коридорах власти и занял второстепенное место в длинном ряду аппаратчиков. Еще никто не подозревал, что его политическая карьера закончится банальным обвинением во взяточничестве и вынужденным бегством за границу. Со временем он вернется на родину, но утерянного не вернешь.

Сергей Шахрай, успешно дебютировавший в первый год работы российского парламента, поспешил уйти из администрации Ельцина, где он надеялся быть ключевой фигурой, но не получил ведущей роли. Шахрай попробует себя в большой политике, но обнаружит, что поклонников у него немного, и перейдет в чиновники.

Но опять-таки все задавались тогда вопросом: под силу ли городским интеллигентам, тем более если их имена связаны с мучительным периодом экономических реформ, завоевать Россию, которая не скоро выйдет из своего раздраженно-нетерпимого состояния?

Крикливый клоун или придурковатый солдафон страну не соблазнят, а вот решительный демагог, вполне возможно, в состоянии добиться успеха, ловко перемешав новые национальные и старые социалистические лозунги.

И тогда на первый план вышли две фигуры — председатель Верховного Совета Руслан Хасбулатов, которого каждый день вся страна лицезрела на экранах телевизоров, и вице-президент Александр

Руцкой, формально — второй человек в стране и, следовательно, наследник Ельцина.

Руслан Хасбулатов прекрасно понял силу прямой апелляции к общественному мнению. И он разговаривал не только с депутатами, но и через их голову со всей страной. Ему безумно хотелось нравиться. Это можно было бы отнести на счет феминизированных черт характера, если бы не очевидная охота за симпатиями будущих избирателей.

На симпатии миллионов избирателей рассчитывал и вице-президент Александр Руцкой. Почти неотличимый от своего тогдашнего друга Никиты Михалкова, он напоминал хорошего русского барина, в меру добродушного, не любящего обременять себя работой и снисходительного к слабостям других.

Его главным недостатком казалось отсутствие ясно выраженных политических целей. У него не было собственной политической платформы, зато не было и большого числа врагов.

За первый год его вице-президентства стало очевидным, что Руцкой легко поддается различным влияниям, его взгляды в немалой степени формируются окружением. У противоположных лагерей была возможность перетащить Александра Руцкого на свою сторону.

Самое важное состояло в том, что и Руцкой и Хасбулатов, еще недавно преданные соратники Ельцина, перешли в оппозицию к президенту. Точнее, не лично к Ельцину, а к экономическому курсу его правительства. Они вроде бы ничего не имели против самого Бориса Николаевича, но просили его сменить и курс, и правительство. Похоже, и Руцкой и Хасбулатов сами были не прочь принять на себя обязанности главы правительства и обиделись на то, что им предпочли другого.

ОППОЗИЦИЯ: ПРОБА СИЛ

До мая 1992 года Ельцин не поддавался на критику, держался стойко, даже видя, как падает его авторитет, популярность и престиж в стране из-за трудности прохождения реформ. В апреле окончательно были освобождены цены, вызвав новую волну недовольства.

Историк Михаил Геллер писал в эти дни:

«Почему демократия так быстро приелась русским избирателям, еще не успевшим к ней привыкнуть? На этот раз ответ известен. Для обитателей демократического рая демократия, о которой столько говорили, семьдесят лет ругали и высмеивали, пять лет хвалили и восторгались, отождествлялась с благополучием. При коммунизме было плохо, при демократии будет хорошо. Выяснилось, что это не совсем так. Жить стало труднее, хотя и свободнее...»

Летом 1992 года только 24 процента опрошенных полностью доверяли Ельцину, еще 33 процента доверяли частично.

Ельцин стоял как скала, хотя видно было, как поднимается оппозиционная волна. Демократическое движение распадалось на глазах, а противники реформ, напротив, объединялись. Причем тон задавала опасная, агрессивная оппозиция.

23 февраля в честь Дня российской армии оппозиция, которая собралась у Белорусского вокзала, впервые потребовала отставки Ельцина и суда над Горбачевым. Манифестанты бросали в милицию бутылки, орудовали палками. Шестнадцать милиционеров получили травмы. Это была проба сил.

В июне начались первые массовые протесты против роста цен с лозунгами «Долой правительство!».

Собравшаяся возле телевизионного центра «Останкино» толпа требовала судить «сатанистов-сионистов Ельцина», потом устроила там палаточный городок и приступила к планомерной осаде телевидения. Новая власть, которая еще недавно сама собирала антиправительственные митинги и ненавидела ОМОН, не знала, как ей следует поступить.

Выждав две недели, все-таки решились действовать. ОМОН разогнал участников несанкционированного митинга.

В разгар политического кризиса в Москве, вызванного атакой национальных социалистов на телецентр «Останкино», главный столичный милиционер и по совместительству глава российской шахматной ассоциации Аркадий Мурашев отправился на Филиппины по неотложным шахматным делам.

После скандальных событий в «Останкино» Мурашев восстановил против себя как левых, так и правых. Одни кляли его за позорную нерешительность в защите демократии от красно-коричневых. Другие, напротив, требовали отставки за слишком решительные действия ОМОНа, который сначала ликвидировал палаточный городок возле телецентра, а затем разогнал антиправительственную демонстрацию у Рижского вокзала.

Бывший народный депутат СССР, молодой и симпатичный Аркадий Мурашев удивил очень многих, когда осенью 1991 года возглавил столичную милицию. Когда мы с ним разговаривали, он сказал, что его уговорил мэр Гавриил Попов:

— Мой отказ означал бы: вы работайте, а мы будем со стороны смотреть и критиковать, а ответственность за происшедшее нести не желаем.

Но даже многие его соратники по демократическому лагерю сочли назначение ошибкой: нельзя ставить неопытного молодого человека на работу, которую он совсем не знает. Его провал скомпрометирует демократов. Мурашев в системе МВД так и остался белой вороной.

Послеавгустовская эйфория, когда многим лидерам демократического движения казалось, что они достаточно быстро сумеют добиться радикальных преобразований, закончилась. Они один за другим уходили из аппарата власти, надеясь, что Ельцин справится сам.

А Борис Николаевич ощущал дефицит власти. Это казалось странным. Он президент с особыми правами плюс еще глава правительства, к тому же министр обороны (с марта по май 1992 года). Какой еще власти ему не хватает?

Теперь он вспоминал Горбачева, который точно так же просил у депутатов чрезвычайных полномочий. Тогда Ельцин упрекал своего предшественника в диктаторских замашках. Став президентом, он понял, в чем дело: с распадом КПСС исчезла структура власти, которая позволяла добиваться исполнения решений от Москвы до самых до окраин. В столице Ельцин был хозяином, на местах на него могли не обращать внимания. Не только Верховный Совет, но и местные советы были полновластны и к тому же находились в оппозиции к президенту. Геннадий Бурбулис ввел институт представителей президента, но они в основном информировали Москву о том, что происходит, рычагов влияния на местные дела у них тоже было немного.

ЧЕМ ЗАКОНЧИЛОСЬ «ДЕЛО КПСС»?

Оппозицию вдохновил результат слушаний в Конституционном суде «дела КПСС».

Это было дело о проверке конституционности указов президента Ельцина. Он нанес несколько ударов по партии.

Первый удар по КПСС — указ Ельцина от 20 июля 1991 года «О прекращении деятельности организационных структур политических партий и массовых общественных движений в государственных органах, учреждениях и организациях РСФСР».

Против этого указа фактически возразить было нечего. Тут речь шла о том, что нельзя партийной работой заниматься на рабочем месте.

А вот после путча Ельцин сначала приостановил деятельность российской компартии, а потом вообще прекратил деятельность КПСС и распустил ее организационные структуры.

Коммунисты обжаловали три президентских указа. От 2 3 августа 1991 года «О приостановлении деятельности Коммунистической партии РСФСР».

В нем говорилось, что не зарегистрированная в установленном порядке КП РСФСР поддержала ГКЧП, препятствовала исполнению указа президента от 20 июля 1991 года. «До окончательного разрешения в судебном порядке вопроса о неконституционное™ действий Компартии РСФСР приостановить деятельность органов и организаций Коммунистической партии РСФСР», — говорилось в указе. Министерству внутренних дел поручалось позаботиться об имуществе партии, а Центральному банку — приостановить проведение операций по расходованию средств партии.

От 25 августа 1991 года «Об имуществе КПСС и Коммунистической партии РСФСР».

Ельцин объявил все движимое и недвижимое имущество КПСС и КП РСФСР, включая партийные вклады в банках, государственной собственностью. Право пользования партийным имуществом передавалось правительству и местным органам власти. Министерству иностранных дел России поручалось обратиться к правительствам других стран с просьбой сообщить о размерах партийных средств, размещенных за рубежом. Общественно-политический центр МГК и МК КПСС на Цветном бульваре переходил Верховному Совету РСФСР под парламентский центр.

От 6 ноября 1991 года «О деятельности КПСС и КП РСФСР».

В указе говорилось, что «КПСС никогда не была партией. Это был особый механизм формирования и реализации политической власти путем сращивания с государственными структурами или их прямым подчинением КПСС. Руководящие структуры КПСС осуществляли свою собственную диктатуру, создавали за государственный счет имущественную основу для неограниченной власти».

На руководящих структурах КПСС «лежит ответственность за исторический тупик, в который загнали народы Советского Союза, и тот развал, к которому мы пришли.

Деятельность этих структур носила явный антинародный, антиконституционный характер, была прямо связана с разжиганием среди народов страны религиозной, социальной и национальной розни, посягательством на основополагающие, признанные всем международным сообществом права и свободы человека и гражданина.

Закономерным финалом ее политической деятельности стал антиконституционный переворот 19—21 августа сего года, поддержанный руководством КПСС... Стало очевидным, что пока будут существовать структуры КПСС, не может быть гарантий от очередного путча или переворота».

Деятельность КПСС и КП РСФСР на территории России прекращалась, а организационные структуры распускались. Имущество передавалось в ведение органов государственного управления РСФСР.

Коммунисты требовали признать эти указы противоречащими конституции. Одновременно суд рассматривал подготовленное депутатом Олегом Румянцевым и поддержанное другими депутатами ходатайство о проверке конституционности КПСС и КП РСФСР. Два запроса были соединены в один, и появилось «дело КПСС».

В начале процесса Ельцин заявил:

— Сегодня судьба России зависит не столько от президента, сколько от Конституционного суда. Любая поддержка коммунистов может дать им дополнительный козырь, активизирующий их разрушительную деятельность, которая может ввергнуть нас в гражданскую войну... Но мне кажется, что указы о запрете компартии не будут признаны неконституционными.

Предполагалось, что во время процесса в результате рыночных реформ произойдет улучшение жизни людей, и это будет лучшим аргументом против КПСС. Не получилось... Неприятности прежней жизни быстро забывались, страну волновали сегодняшние беды.

Процесс проходил с 25 мая по 30 ноября 1992 года на Ильинке в бывшем здании Комитета народного контроля СССР, где разместился Конституционный суд. Судьи появились в черных мантиях, что поначалу вызывало смех.

Председательствовал профессор Валерий Дмитриевич Зорькин, который преподавал в Академии министерства внутренних дел, а потом в Высшей юридической заочной школе МВД. Когда собрался первый съезд народных депутатов России, он предложил свои услуги депутатам, был замечен. Ему и предложили возглавить Конституционный суд, наделенный особой властью проверять законность решений президента, правительства и Верховного Совета.

Президентская сторона тщательно готовилась к процессу, в партийных архивах отыскали и предали гласности документы о многих преступлениях, совершенных при советской власти.

Широкая публика быстро утратила интерес к процессу, который шел месяц за месяцем. Там было не так много интересных моментов, за исключением некоторых эпизодов.

Профессор Феликс Рудинский, защищавший интересы КПСС, с нажимом спросил у академика Александра Яковлева, бывшего члена политбюро:

— Вы агент ЦРУ?

Яковлев сразу нашелся:

— Спасибо за вопрос. Мои хозяева в ЦРУ сказали мне, что вы агент израильской разведки, но я этому не верю...

В решении Конституционного суда говорилось: «В стране в течение длительного времени господствовал режим неограниченной, опирающейся на насилие власти узкой группы коммунистических функционеров, объединенных в Политбюро ЦК КПСС во главе с Генеральным секретарем ЦК КПСС...»

Действия президента в вопросах приостановления деятельности КП РСФСР, судьбы партийного имущества и ликвидации руководящих структур партии суд признал конституционными.

Неконституционными были признаны те пункты указов, которые распускали первичные организации, образованные по территориальному признаку. И некоторые пункты президентских указов были признаны юридически несовершенными.

Михаил Федотов, один из представителей президента на процессе, был прав, когда сказал: «На восемьдесят процентов процесс мы выиграли». По существу, опротестован был только запрет на первичные организации, но и такое решение было сочтено поражением президента, потому что это позволило коммунистам возобновить свою деятельность и невероятно приободрило оппозицию на приближающемся съезде народных депутатов.

В окружении президента были уверены, что этот процесс превратится в исторический суд над КПСС, станет вторым Нюрнбергом, позволит осудить все содеянное прежним режимом и покончить с трагическим прошлым. Но, как и в других бывших социалистических странах, выяснилось, что юридическая система не позволяет это сделать.

Когда рушились социалистические режимы, вся демократическая Восточная Европа желала устроить второй Нюрнбергский трибунал — только на сей раз над вождями реального социализма. На скамью подсудимых собирались усадить все партийно-государственное руководство. Не только для того, чтобы заставить их лично ответить за все грехи, но и для того, чтобы осудить сам режим. Причем тогда казалось, что провести такие процессы не составит большого труда, потому что преступления партийно-государственной верхушки, тайной полиции, самой системы очевидны.

И действительно, в первые месяцы после свержения социалистических режимов прокуратура рьяно принималась за дело. Казалось, что прокуратуре и суду просто не хватит сил и времени, чтобы рассмотреть столько дел. Но прошло время, и выяснилось, что ничего не получается.

Такого рода истории произошли в большинстве бывших социалистических стран. Судебные процессы над недавними партийными руководителями начались. Но почти все они окончились ничем. Практически никто из бывших партийных руководителей осужден не был. Но почему не состоялся расчет с коммунистическим прошлым?

В России развалилось дело о попытке военного переворота в августе 1991 года, хотя сначала оно казалось совершенно очевидным, и многие даже боялись, что суд приговорит гэкачепистов к смертной казни. И президент Ельцин на этот случай срочно создал комиссию по помилованию.

Однако процесс не состоялся, участники заговора были амнистированы, а активнейший участник августовских событий генерал Валентин Варенников, не пожелавший быть прощенным, вообще добился оправдания...

Возникло множество препятствий. Закон обратной силы не имеет. Как осуждать деяния, которые совершались в полном согласии с существовавшими на тот момент законами и в сознании того, что исполняется вполне законное действо?

Лидеры социалистических государств действовали в рамках социалистической системы. И их можно было либо судить за какие-то мелкие прегрешения, как это, собственно, и получилось, либо требовалось сначала признать преступной саму систему и всех тех, кто с ней сотрудничал. Так после Второй мировой войны поступили державы-победительницы на военном трибунале в Нюрнберге. Но, кстати говоря, едва ли сама Германия смогла бы с такой же твердостью судить саму себя...

Словом, у бывших социалистических стран процесс самоосуждения и самоочищения не состоялся.

Почему важны были такие процессы?

Во-первых, они служат предостережением палачам на будущее. Они должны знать, что неминуемо придет время, когда за преступление придется ответить.

Во-вторых, люди должны видеть, что правосудие совершается. Суд над насильником нужен не только конкретной жертве, но и многим другим людям, которые могли стать жертвами.

Наказание чиновников прежнего режима, наконец, свидетельствовало бы о намерении общества защитить некоторые основные правила человеческого существования.

Впрочем, уже в конце 1992 года стало ясно, что время ушло. Оппозиция говорила о судебных процессах, которые начнутся в России, если на президентских выборах победит политический противник Ельцина. Оппозиция считала преступлением соглашение о роспуске Советского Союза, достигнутое в декабре 1991 года в Беловежской Пуще, гайдаровские реформы и приватизацию по Анатолию Чубайсу, которая началась в октябре 1992-го раздачей ваучеров (приватизационных чеков) номинальной стоимостью десять тысяч рублей.

24 ноября 1992 года был создан Фронт национального спасения, в нем объединилась оппозиция. Президент запретил деятельность оргкомитета Фронта, но к видимым практическим последствиям это не привело.

У СОСЕДЕЙ ЛЬЕТСЯ КРОВЬ

Ельцин столкнулся с самым серьезным после августовского путча вызовом. И не только дома. Кровь лилась в бывших советских республиках, и от Ельцина ждали какой-то реакции.

Резкое обострение ситуации в Южной Осетии, где шли бои между осетинами и грузинскими войсками, и в Молдавии, где русское население Приднестровья не желало подчиняться кишиневским властям, поставило российских политиков в трудное положение. Им надо было и звание демократа сохранить, и «предателем интересов русских» не прослыть.

Едва президент Ельцин отправился с визитом в США, как спикер парламента Руслан Хасбулатов заявил, что Верховный Совет, возможно, рассмотрит просьбу Южной Осетии о вхождении в Российскую Федерацию. Вслед за ним вице-президент Александр Руцкой объявил Грузии и Молдавии ультиматум, обещав «поднять в воздух эскадрильи и бомбить ваши города».

Побывав в Приднестровье, Руцкой на съезде народных депутатов говорил, что русская армия обязана защищать русских, где бы они ни находились.

Россия оказалась чуть ли не в состоянии войны с двумя государствами из состава бывшего СССР. Можно ли было считать это удачной политикой?

Стало ясно, что нельзя не заниматься проблемами русских в ближнем зарубежье, рассматривать эту проблему как второстепенную или обращаться к ней только от случая к случаю.

Нельзя поручать отношения с государствами, возникшими на месте бывшего СССР, то пресс-секретарю, то спикеру парламента, то вице-президенту, особенно если их взгляды расходятся с мнением президента.

Спикер искал славы у национал-патриотов, ссоря Россию с другими странами. А вице-президент вел себя так, словно он все еще сидел за штурвалом боевого самолета. Александр Руцкой достаточно долго состоял в должности второго человека в стране, но так и не увидел, что его задача состоит не в том, чтобы уничтожать противников, а в том, чтобы противников превращать в партнеров, а партнеров — в друзей.

Начинающие политики еще не понимали, что нельзя от своего имени предъявлять ультиматум другой стране, потому что это воспринимается как официальная позиция государства и быстро ставит обе страны на грань войны.

В Москве трудно привыкали к тому, что бывшие республики бывшего СССР — абсолютно самостоятельные государства, с которыми нужно вести переговоры в соответствии с нормами международного права. Внешняя политика России начиналась теперь не с Берлинской стены, а с села Михайловского на российско-украинской границе.

И Ельцин не видел, что нельзя за океаном заниматься сокращением ядерных вооружений, разумно идя на серьезные компромиссы, и одновременно позволять, чтобы части российской армии фактически участвовали в боевых действиях против грузинских и молдавских войск — причем на территории Грузии и Молдавии...

Борис Николаевич совершил грубую ошибку, сказав зачем-то, что не станет во второй раз выставлять свою кандидатуру на пост президента. Его противники сразу активизировались, поспешно списав его с политической сцены. И как в случае с Горбачевым, они обнаружились у него под боком.

Самой поучительной была история с вице-президентом Александром Руцким.

В один из субботних весенних дней 1991 года, меньше чем за месяц до выборов первого президента России, Александр Руцкой, председатель одного из комитетов Верховного Совета, как обычно, находился в Белом доме со своими помощниками. Неожиданно последовал звонок от председателя Верховного Совета Ельцина, который пригласил зайти.

Руцкой вернулся только через два с лишним часа.

— А знаете, что он мне предложил? — торжествующе спросил он с порога. И, не дожидаясь ответа, выпалил: — Вице-президента!

— Ну и как?

— Я согласился, — важно сказал Руцкой. — Правда, я его предупредил, что китайским болванчиком не буду, что у меня есть свое мнение по многим вопросам и я буду его отстаивать.

— Ну и что он?

— Он сказал, что такой человек ему и нужен. Но еще я сказал, — добавил Руцкой, — что бы ни случилось, я пойду с ним до конца. Ведь я офицер...

Весной 1991 года список вероятных кандидатов в вице-президенты, предложенный Ельцину, был длинным. Гавриил Попов сам предлагал себя. Борису Николаевичу нравился академик Юрий Рыжов, популярный среди интеллигенции.

«Я кожей чувствовал, как напряженно ждут моего решения два человека: Геннадий Бурбулис и Руслан Хасбулатов, — вспоминает Борис Ельцин. — Но ни один из них меня не устраивал. Что греха таить, я опасался чисто иррациональной антипатии народа. Меня не устраивал невыигрышный имидж обоих».

К Хасбулатову тогда не было никакой антипатии, его мало знали и рассматривали как верного сотрудника Бориса Николаевича. Ельцин, скорее, не хотел забирать Хасбулатова из Верховного Совета, боясь утратить контроль над депутатами.

Потом станет ясно, что кандидатуре вице-президента вообще напрасно придавали столь большое значение.

В июне 1991 года люди все равно голосовали за Ельцина, кандидатура вице мало кого интересовала. Но ведь это стало ясно после выборов, а до голосования казалось, что нельзя упустить ни одного шанса.

Александр Коржаков уверяет, что именно спичрайтеры президента — Геннадий Харин и Людмила Пихоя — уговорили Ельцина взять себе в вице Руцкого.

— Мы получим часть голосов коммунистов... Ельцин красивый, высокий, а рядом с ним будет Руцкой в военной форме, со звездой Героя, с усами, наконец. Все бабы наши.

«Руцкой был просто создан для избирательной кампании, — согласился Ельцин. — Он как будто родился специально для того,

чтобы быть запечатленным на глянцевых цветных плакатах, участвовать в телевизионных трансляциях, выступать перед большим скоплением народа.

Внешность заслуженного артиста, боевой летчик — Герой Советского Союза, говорит резко и красиво. Одним словом — орел!..»

Выбор Руцкого на эту роль более всего возмутил Геннадия Бурбулиса, который бравого полковника ни в грош не ставил и видел в роли вице самого себя.

Николай Гульбинский, бывший пресс-секретарь Руцкого, и Марина Шакина, известная журналистка, написали об Александре Владимировиче очень интересную книгу.

Они выяснили, что «Бурбулис попросил психологов, которые помогали в ту пору ельцинской команде, «посмотреть» Руцкого, исследовать его на совместимость и управляемость. Причем, как поняли психологи, речь шла о совместимости с Ельциным и управляемости со стороны Бурбулиса.

Психологи через какое-то время отрапортовали: о совместимости с Ельциным речь могла идти лишь в том случае, если Ельцин не будет отпускать от себя Руцкого ни на шаг, держать его под постоянным контролем.

Об управляемости Руцкого Бурбулисом не могло быть и речи — Руцкой, как истинный военный, будет терпеть лишь одного «старшего» над собой, он будет выполнять приказ командира, а не его помощника...

Если исходить исключительно из задач избирательной кампании, то казалось, что Ельцин просто не мог сделать лучшего выбора. Руцкой был тогда в центре событий... Его рейтинг рос стремительно, к нему было приковано внимание демократически настроенных коммунистов. Он стал любимцем прессы.

Расчет состоял в том, чтобы привлечь на сторону Ельцина те слои, которым мог импонировать Руцкой — «демократический коммунист», герой, афганец...

Это было особенно своевременно с учетом того, что Николай Иванович Рыжков взял себе в напарники другого героя афганской войны — генерала Бориса Громова. Но Руцкой был популярнее Громова: на нем не лежала ответственность за проигранную войну...»

ПЕРВЫЙ ЗАМЕСТИТЕЛЬ ПРЕЗИДЕНТА

Александр Владимирович Руцкой — потомственный военный. В юности занимался в аэроклубе, мечтал стать летчиком, и мечта осуществилась. Он окончил Барнаульское высшее военное авиационное училище, Военно-воздушную академию имени Ю.А. Гагарина и Академию Генерального штаба.

С 1985 года командовал полком штурмовой авиации в Афганистане. В 1986-м был сбит ракетой «Стингер» и повредил позвоночник. Ему запретили подниматься в небо, но он добился своего и вновь стал летать. В 1988-м вернулся в Афганистан заместителем командующего военно-воздушными силами 40-й армии. И вновь был сбит на границе с Пакистаном, где бомбил склады с боеприпасами моджахедов. Моджахеды передали его пакистанской разведке. Москва обменяла его на пакистанского разведчика. Президент Афганистана Наджибулла уверял потом, что за Руцкого заплатили большие деньги.

На выборах в народные депутаты СССР Руцкой выставил свою кандидатуру в одном из районов столицы и проиграл. Его программу в московской прессе именовали демагогической.

На следующий год, уже в российский парламент, Руцкой выдвигался в родном Курске. Выступая перед избирателями, Руцкой говорил:

— Я был на митингах в Лужниках и наблюдал настоящее хамство со стороны Афанасьева и Ельцина. Партийные билеты в кармане — и тут же орут с трибуны: «Мы остаемся в партии, чтобы взорвать ее изнутри». Эти подонки теперь рвутся возглавлять российское государство. Я буду биться до тех пор, пока не создадим свою Российскую коммунистическую партию...

Его избрали. В Верховном Совете полковник Руцкой возглавил Комитет по делам инвалидов, ветеранов войны и труда, социальной защиты военнослужащих и членов их семей. Его избрали членом ЦК компартии России.

Он прославился на третьем съезде депутатов России.

Накануне шесть руководителей Верховного Совета — заместители Ельцина и председатели обеих палат — обвинили Ельцина в том, что он ведет Россию в исторический тупик.

Руцкой прямо на съезде объявил о создании фракции «Коммунисты за демократию» и поддержал Ельцина. Его заявление имело огромный резонанс. К нему во фракцию записалось несколько десятков депутатов.

Руцкой хорошо выступал, умел расположить к себе аудиторию, производил на людей благоприятное впечатление. Многим нравился. Говорил то, что от него ждали, рассказывал, как защищает права инвалидов и участников войны в Афганистане, что по Москве он ездит только на общественном транспорте, персональной машины у него нет. Руцкой честно признавался, что раньше у него были другие взгляды, а теперь он их поменял и поддерживает Ельцина.

Александр Владимирович всей душой был готов трудиться рука об руку с президентом. Но после выборов о нем забыли. Ельцину и его команде он был просто не нужен. Его воспринимали как архитектурное излишество.

Ельцин говорит об этом совершенно откровенно:

«Главной ошибкой Руцкого — вернее, не ошибкой, а органически присущей ему чертой — было упорное нежелание понять и принять собственный статус. С самого первого дня он считал, что вицепрезидент — это, если по-простому, первый заместитель президента... Руцкой внутренне не желал принимать ситуацию, при которой сразу несколько ключевых фигур в российском руководстве, включая вице-премьеров, играют в политике гораздо более весомую роль, чем он».

В аппарате Ельцина исходили из того, что Руцкой выполнил свое дело и теперь может отдыхать, то есть наслаждаться чисто представительскими функциями. Когда Ельцин переехал в Кремль, Руцкого сначала даже не взяли с собой.

Олег Попцов вспоминает:

«Ельцин никогда не думал о своих взаимоотношениях с вице-президентом. Он был убежден, что подобной проблемы существовать не может. Вице-президент не является фигурой самостоятельной, человеком со своим окружением, своей целью, своей концепцией...

Поведение Руцкого есть следствие не столько поступков самого Руцкого, скорее это череда грубейших ошибок Бурбулиса, который с первых минут поставил на Руцком крест. Он сам воспринимал Руцкого как бутафорскую фигуру...»

Но Руцкой жаждал деятельности. Он приходил на заседания правительства и садился по левую руку от Ельцина. Он считал, что если народ выбрал их двоих, то они вдвоем и должны управлять страной. А ему словно в насмешку подчинили комитеты по санитарно-эпидемиологическому надзору, по надзору за безопасным ведением работ в промышленности, по стандартизации, метрологии и сертификации...

Иван Силаев рассказывал мне, как вице-президент Руцкой пытался взять под свою команду целые министерства. Приходил к главе правительства и напористо требовал:

— Иван Степанович, вы должны передать мне министерства культуры, образования, физкультуры и спорта.

Изумленный Силаев возражал:

— Но это же функции правительства!

— Нет, я считаю, что они должны быть у меня.

Когда неприкаянность Руцкого стала очевидной, Бурбулису пришла в голову мысль — поручить Руцкому сельское хозяйство. Дескать, такое гиблое дело избавит нас от надоедливого вице. Гайдару эта мысль не понравилась, потому что Руцкой мешал проведению земельной реформы. Александр Владимирович рьяно принялся за дело, но его бестолковые указания привели аграриев в ужас. Президента стали просить оградить сельское хозяйство от Руцкого.

«МАЛЬЧИКИ В РОЗОВЫХ ШТАНИШКАХ»

В конце ноября 1991 года Руцкой отправился в поездку по Сибири. Он встречался с руководителями военно-промышленного комплекса и увидел, в каком тяжелом положении оказались целые военные города. Производство там больше не финансировалось. Это означало, что во всем городе перестали платить зарплаты и пенсии. В некоторых городах отключалось отопление.

В этой поездке несдержанный Руцкой назвал новое правительство «мальчиками в розовых штанишках», хотя потом он доказывал Гайдару и Бурбулису, что имел в виду вовсе не их, а молодых депутатов из фракции «Смена — новая политика».

В Барнауле Руцкой говорил:

— Давайте вообще прекратим разговоры о либерализации цен. Павлов уже попробовал это сотворить, когда была проведена частичная реформа денег, которая ничего не дала, а привела к издевательству над людьми, которые тысячами стояли в сбербанках, и были повышены цены. И что, от этого рынок пополнился товарами и продуктами?..

Правительство возмутилось словам Руцкого, и его поездка закончилась скандалом. Руцкой пытался восстановить отношения с Бурбулисом и Гайдаром, пригласил их в Кремль, предлагал перейти на «ты». Но Ельцин перестал встречаться с вице-президентом.

Руцкого спрашивали: почему он не подает в отставку, если не согласен с президентом?

— Я могу подать в отставку, — отвечал он, — я с удовольствием это сделаю, и у меня, собственно, есть такое желание, но я постараюсь еще что-то сделать и после этой поездки поговорить с президентом, что немножко не туда порулили. И если он не поймет, я подам в отставку...

Но в отставку Руцкой не уходил, а продолжал выступать так, словно он не вице-президент, а лидер оппозиции. Все его слова тщательно фиксировались и докладывались президенту.

Руцкой, наученный кем-то из своих советников, совершил крупное открытие, заявив, что «в наших условиях принципы монетаризма и макроэкономики не действуют». Потом это будут часто повторять оппозиционные политики, пока даже до них не дошло, что законы экономики имеют столь же универсальное значение, как и законы физики.

В марте 1992 года Руцкой в интервью британской телекомпании сказал: «Правительство, при котором старики роются в мусорных отбросах, а школьники не могут позавтракать в буфете, это не правительство, это преступники, и они должны отвечать по закону за свои действия». Естественно, эта цитата широко распространилась.

Заботливые помощники приносили Ельцину записи выступлений Руцкого, который совершенно забыл, что у него есть должностные обязанности и критиковать президента он может, только подав в отставку.

— А что вы думаете? Так и скажу президенту: «Давай кошелек», оставлю ему три тысячи рублей и спрошу: «Ну как, проживешь на три тысячи?»

Марина Шакина и Николай Гульбинский увидели в задиристых манерах Руцкого серьезные психологические причины:

«Прошлое Руцкого оставило глубокий след не только в его характере, но в самой психике. Человек, которого дважды сбивали, брали в плен, пытали, уже не может видеть жизнь в ее нормальном ракурсе, теряет ощущение силы наносимых им ударов. Оскорбляя, унижая, раскидывая людей, он искренне полагает, что ничего плохого им не сделал.

Афганское прошлое определяет постоянную вовлеченность Руцкого в «борьбу», его привычку видеть мир в черно-белых тонах, его подозрительность, манию преследования, недоверие к людям».

Егор Гайдар разглядел в нем другую черту:

«То, что вице-президент — человек весьма ограниченный и малообразованный, новостью для меня, разумеется, не было. Но в процессе работы, особенно сталкиваясь с экстремальными ситуациями, требующими принятия быстрого решения, такими, как события в Северной Осетии и Ингушетии, Южной Осетии, в Таджикистане, вдруг с недоумением убеждаюсь, что героический летчик, мягко говоря, еще и не слишком храбр.

До того момента, когда нужно принимать решение, бездна слов, энергии. Когда же доходит до дела и надо действовать, причем, не дай бог, президента нет, а на «хозяйстве» остались мы двое, он — вице-президент, и я, исполняющий обязанности премьера, вот тут-то и проявляется его страстное желание переложить принятие решения на кого-нибудь другого...

Да, за бравой внешностью усатого рубахи-парня скрывается мечущаяся, неуверенная в себе натура».

В декабре 1992 года, накануне съезда народных депутатов, который должен был решить судьбу правительства Гайдара, на встрече с Руцким в редакции «Литературной газеты» известный журналист Юрий Щекочихин спросил Руцкого:

— В отношениях с президентом вы ведущий или ведомый? Или вообще летите в разных направлениях?

— Я все-таки считаю, что Борис Николаевич — ведущий, а я — ведомый, — ответил Руцкой. — Но раз вы так поставили вопрос, то как летчик скажу: иногда ведомый выполняет и роль ведущего... Но в этой ситуации лучше лететь в одном самолете с двойным управлением. Тогда уж точно и гарантированно можно прилететь на заданный аэродром...

Своими действиями я пытаюсь добиться одного — реализации обещаний, данных людям на президентских выборах... Дело в том, что, как ни парадоксально, я по многим вопросам оказываюсь прав...

Но Ельцин для себя уже решил, что Руцкой ему не нужен.

Борис Федоров вспоминает, как новый президент Соединенных Штатов Билл Клинтон предложил Ельцину, когда зашла речь о создании комиссии по сотрудничеству между двумя странами, чтобы ее возглавили вице-президенты Альберт Гор и Александр Руцкой. Ельцин резко ответил, что Руцкого было бы лучше отправить на ракете в космос, а комиссией займется более надежный человек — новый глава правительства Виктор Черномырдин.

ВЛАСТЬ САМА ИДЕТ В РУКИ

Откровенные противники правительства с весны 1992 года стали доказывать, что Егор Гайдар не способен управиться с такой махиной, какую представляет собой российская экономика. Поговаривали, что Гайдар уже не контролирует и собственное правительство, в котором не все с ним согласны, и несогласные ждут нового хозяина.

А Борис Ельцин, по словам оппозиции, не менял главу кабинета только потому, что Егор Гайдар — визитная карточка российских реформ, и президент не желает будоражить мир переменами в Кремле...

На смену Егору Тимуровичу искали какого-нибудь прогрессивного хозяйственника, который бы поладил с влиятельным директорским корпусом.

Летом 1992-го российские и иностранные газеты оживленно обсуждали перспективу замены несправившегося «мальчика» Гайдара на выразителя мнения директорского лобби и военно-промышленного комплекса Аркадия Ивановича Вольского, президента Российского союза промышленников и предпринимателей. Можно было подумать, что это дело решенное.

На иностранных корреспондентов производило большое впечатление то, что Аркадий Вольский, как и в прежние времена, сидел на Старой площади, где раньше располагался ЦК КПСС, в котором Вольский заведовал отделом машиностроения, а потом был помощником у Андропова и Черненко. Иностранные журналисты называли тогда Вольского самым влиятельным закулисным политиком России, вокруг которого объединяется политическая оппозиция. «Создается впечатление, — писала «Нью-Йорк тайме», — что власть сама идет ему в руки».

Аркадий Вольский, Александр Руцкой и депутат Николай Травкин, в прошлом знаменитый подмосковный строитель, Герой Социалистического Труда, образовали тройственный союз. Сговорившись еще с парламентской фракцией «Смена», они создали Гражданский союз и объявили его тем самым центром, которого — в этом привычно сходилось общественное мнение — так не хватает России.

Словом, тем летом всегдашнее ожидание перемен в начальстве, живущее в обществе, вывело Аркадия Вольского на первый план.

И все ждали: когда же, наконец, Ельцин переведет Вольского в правительство?

Почему же Ельцин никак не решался сменить Гайдара? Понимал, что мир воспримет уход Гайдара как решительную перемену курса? Боялся проявить политическую слабость, чтобы оппозиция не набросилась на него с утроенной силой?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.