Глава 14. ОКТЯБРЬСКИЕ СОБЫТИЯ

Глава 14. ОКТЯБРЬСКИЕ СОБЫТИЯ

В начале 1993 года заговорили о том, что дни Бориса Ельцина как президента сочтены и он, видимо, скоро уйдет. Возникло ощущение, что он утратил власть над страной и за пределами Кремля ему больше никто не подчиняется.

Между правительством и Верховным Советом развернулась настоящая война. Причем депутаты во главе с Русланом Хасбулатовым исходили из того, что настоящая власть в стране — это они. Символически переход к новой системе власти произошел, а практически государственный механизм не действовал.

Исполнительная власть в России еще только складывалась. Решения, принятые в Кремле, никто не спешил исполнять. Если бы провинциальные политики решили, что им не стоит связывать свою судьбу с Ельциным, система управления государством вообще бы разрушилась.

Когда стало ясно, что Верховный Совет прибирает к рукам все больше власти, Борис Ельцин обнаружил, что у него очень мало друзей. Его атаковали со всех сторон не только крепнущая оппозиция, но и недавние союзники.

Политики один за другим спешили дистанцироваться от президента, чтобы впоследствии доказать избирателям свою непричастность к непопулярной экономической политике. Так же стали поступать и местные начальники, и высший слой государственной администрации — во всяком случае, те, кто не собирался в ближайшее время уходить на пенсию.

Весь предыдущий год в команду Ельцина тянулись люди — за назначениями. Они всеми силами демонстрировали лояльность президенту. Теперь их рвение стало угасать. Тот, кто ходил в отличниках при одном классном руководителе, запросто мог оказаться изгоем при другом.

Большинству казалось, что, когда Ельцину в ближайшем будущем придется уйти, его сменит вице-президент Александр Руцкой. Более проницательные люди видели, что на роль первого человека в стране с большим основанием претендует председатель Верховного Совета Руслан Имранович Хасбулатов.

«МОЛЧИТ АППАРАТ - ОТКЛЮЧИЛИ!»

Годом раньше никому и в голову не могло прийти, что верный Руслан, которого Борис Николаевич сделал председателем Верховного Совета, пойдет против президента. Что же произошло с самым горячим сторонником Ельцина?

Размолвки между Борисом Николаевичем и Русланом Имрановичем начались довольно давно. Причины были самые тривиальные: один обижался, что его недооценивают, обделяют вниманием, отодвигают в сторону. Другой подозрительно косился на слишком амбициозного и самостоятельного соратника, который тянул на себя одеяло.

Свою роль сыграло и окружение Ельцина, которое следило за тем, чтобы никто не приобрел слишком большого влияния на президента. Сначала все вместе методично ябедничали на Геннадия Бурбулиса. Когда он уступил свои позиции, переключились на Хасбулатова. Руцким в этом смысле занимались мало: его сам президент не принимал всерьез.

Властные инстинкты Хасбулатова в любом случае рано или поздно дали бы о себе знать, но Ельцин мог бы значительно дольше удерживать его под своим контролем.

Сергей Филатов, который был первым заместителем Хасбулатова, рассказывал мне:

— Сначала я еще был секретарем президиума Верховного Совета, но с Ельциным у меня почему-то не получалось общения. Я видел: что-то его сковывает. И я понял, в чем дело. Я был назначен по инициативе Хасбулатова и ему в помощь, поскольку

Руслан Имранович практически весь воз работы взвалил на свои плечи. Он был активен, энергичен, много работал. Оказалось, Ельцин считал меня человеком Хасбулатова. Раз Хасбулатов меня взял, значит, я в его команде...

Однажды Ельцин позвонил Филатову прямо из машины. Телефонистка сообщает:

— Сейчас с вами будет Борис Николаевич говорить.

Филатов откликнулся:

— Слушаю, Борис Николаевич.

И вдруг на него обрушивается буквально поток брани:

— Что вы себе позволяете? Я проанализировал все законы, которые принимает Верховный Совет, и увидел, что все наиболее яркие, социально значимые подписывает Хасбулатов. А мелочь мне даете подписывать!

Филатов удивился:

— Борис Николаевич, я этого не замечал, но посмотрю специально. Существует определенная процедура, она должна соблюдаться. Руслан Имранович подписывает документы, когда вы отсутствуете долгое время...

— То есть он меня связывал с Хасбулатовым, — вспоминает Филатов, — и обвинение было, с его точки зрения, логичным. А потом я стал анализировать: действительно, наиболее социально значимые законы подписывает Хасбулатов, пользуясь отсутствием Ельцина.

То ли в секретариате так удачно подгадывали, когда подать документы, то ли еще что... Но с этим покончили. Теперь документы в первую очередь ложились на стол Ельцину.

А потом вдруг подошел Борис Николаевич перед началом заседания Верховного Совета — мы стояли с Русланом Имрановичем, что-то обсуждали — и приобнял меня:

— Руслан Имранович, я часто езжу за рубеж. Пусть ваш представитель, первый заместитель, ездит со мной.

Хасбулатов не возражал:

— Хорошо, и связь между нами будет.

Филатов ездил с Ельциным и в Англию, и во Францию, и в Турцию, и в Венгрию.

Потом вспоминал:

— Мы общались в самолете, вместе обедали, разговаривали. Я думаю, это его немного раскрепостило в отношениях.со мной, появилась доверительность. Хотя он больше слушал, чем говорил. Но ясно было, что контакт установлен...

Потом отношения Хасбулатова и Ельцина стали откровенно портиться. Политик никогда не прощает унижения. А команда, которая окружала Ельцина, пыталась унизить Хасбулатова. Например, ему отключили прямую связь с президентом.

Филатов как-то сказал:

— Ну в чем проблема, Руслан Имранович? Снимите трубку и поговорите с Борисом Николаевичем.

Хасбулатов в сердцах ответил:

— О чем вы говорите? Молчит аппарат — отключили!

Потом его перестали приглашать на встречи с президентом.

Обычно секретариат сообщает: Борис Николаевич улетает туда-то, проводы в такое-то время в правительственном аэропорту Внуково. И то же, когда он приезжает. Хасбулатову перестали звонить.

— Эти мелочи очень сильно задевают самолюбие, — говорит Филатов. — Начинаешь искать тайные причины, думать, кто за этим стоит. В основном ищут виновника в окружении. Но без ведома президента в Кремле едва ли что-то делается.

— То есть атакующей стороной был не Хасбулатов, а президентская сторона? — спросил я Филатова.

— Публично Хасбулатов, а в реальности, похоже, Ельцин.

У Ельцина есть одно хорошее качество — он редко в присутствии посторонних, на публике оценивал своих коллег.

— Я, — вспоминает Филатов, — никогда не слышал, чтобы он за рубежом о ком-то что-то плохое сказал, как бы он к некоторым людям ни относился. Он корректен до предела. Но как бы невидимые другим действия (отказать в общении, в возможности поговорить) влияют очень сильно. Тогда много ходило слухов о том, что и Бурбулис, и Хасбулатов рассматривались на роль вице-президента. И если это было так, а он потом не взял ни того ни другого, то в душе у обоих что-то осталось...

Словом, Борис Николаевич сам упустил Хасбулатова, как и депутатский корпус в целом.

«Я ЕМУ БОЛЬШЕ НЕ ДОВЕРЯЮ»

Работать с депутатами было поручено Геннадию Бурбулису, которого в Верховном Совете не любили. Демократы по инерции исходили из того, что они — партия большинства, а между тем их позиции ослабли.

Активные сторонники Ельцина — примерно двести депутатов — получили должности, ушли к президенту или в правительство. Оставшиеся либо чувствовали себя обиженными, либо являлись сознательными противниками президентского курса, и особенно экономических реформ.

Ладить с депутатами непросто.

Некоторых раздражало, что депутаты при каждой удобной возможности оказываются у микрофона. Депутаты прежде всего думали о том, что это способ стать известным, показаться всей стране. Назначенного на должность судят по его делам и способностям, избираемого — по умению подать себя.

Депутатами вместе с Ельциным была избрана целая когорта достаточно молодых политиков, которые стали известны всей стране, когда началась прямая трансляция заседаний съезда народных депутатов. Глядя из сегодняшнего дня, нетрудно предъявить им всем большой набор претензий. Большинство из них оказались мастерами слова, а не дела.

Но для депутата слово и есть дело.

В представительной демократии, чьи достоинства нам внезапно открылись, мы увидели панацею и решили взвалить на народных избранников решительно все. Несложная интеллектуальная работа привела нас к убеждению, что чем больше власти дать законодательному органу, тем лучше и демократичнее.

Еще не ясно было, как важно строгое разделение властей — законодательной, исполнительной и судебной. Если заставлять депутатов и какие-то уголовные дела рассматривать, и погрузочно-разгрузочными работами на железной дороге заниматься, то они и свое дело завалят, и чужое плохо решат.

Но это станет ясно позднее. А пока что депутаты хватались за все, ссылаясь на конституцию, в которой было записано, что съезд народных депутатов может принять к рассмотрению любой вопрос!

Трудности экономического развития естественным образом порождали оппозицию, но она сразу приобрела непримиримый характер и требовала не коррекции реформ, а их полного прекращения и смещения президента.

В феврале 1993 года состоялся второй чрезвычайный съезд компартии России. Партия быстро восстановилась. Коммунисты начали с того, что провели на Манежной площади митинг, потребовав отставки президента России. А перед этим образовался еще и Фронт национального спасения, объединивший противников Ельцина. Фронт сразу призвал народ к борьбе с «временным оккупационным режимом». Казалось, что настроения общества меняются и, разочаровавшись в немощной демократии и незавершенных реформах, люди готовы поддержать оппозицию.

Если Ельцин олицетворял «антинародный режим», то Хасбулатов желал играть роль народного защитника от «преступных реформ». Сначала Руслан Имранович говорил, что между Ельциным и парламентом России нет противоречий, а несовершенство некоторых президентских указов — вина Бурбулиса и Шахрая. Они должны подать в отставку, потому что не созрели для исполнения роли государственных деятелей.

Потом он стал презрительно оценивать исполнительную власть как таковую. Летом 1992 года Хасбулатов говорил: «Мы должны ясно отдавать себе отчет в том, что за два года нахождения у власти пока не добились никаких побед, а имеем только поражения».

Профессор-экономист, он, похоже, был обижен выбором Гайдара: у них совершенно разные школы, разное видение экономического развития, реформ... Возможно, Хасбулатов втайне сам желал возглавить правительство и показать, как надо управлять страной.

Сергей Филатов рассказывал:

«Я хорошо помню, что атаки Хасбулатова начались в начале января 1992 года при его поездке в Рязань. Первый залп был выпущен по правительству. Его активно поддержал вице-президент Руцкой. Вот тут и у нас с Хасбулатовым начался конфликт, потому что я не считал возможным позволить, чтобы Верховный Совет вошел в конфликт с правительством и президентом. Потому что или надо отказываться от реформ вообще, или их поддерживать и общей командой проводить эту линию дальше...»

Тогда Филатов предложил собрать президиум, пригласить членов правительства и разобраться в ситуации. Хасбулатов одобрил эту идею, но сам не пришел, сидел у себя в кабинете. В Верховный Совет пришли Гайдар и Бурбулис. Разговор был тяжелый. Но неожиданно договорились о документе типа декларации, которая должна была сгладить постановление съезда народных депутатов. Получилась парадоксальная ситуация: съезд принимает как бы два противоположных документа — один осуждает реформы, другой поддерживает.

Вот с этого момента Хасбулатов стал подозрительно относиться к Филатову. Но для окончательной ссоры он еще не созрел. Однажды Руслан Имранович подошел к Филатову и попросил:

— Сергей Александрович, позвоните Ельцину. Посидим втроем, пообедаем, поговорим.

Филатов попросил соединить его с президентом и пересказал просьбу председателя Верховного Совета:

— Посидим втроем, может быть, как-то объяснимся.

Ельцин твердо ответил:

— Я не хочу. Я этому человеку больше не верю. Он творит много подлостей, и я ничего общего с ним иметь не желаю.

Филатов смутился: ну как такие слова передать? Ельцин очень грубо выразился, нельзя же напрямую это Хасбулатову сказать. Поднялся в президиум, Хасбулатов сразу спросил:

— Ну как, поговорили?

— Поговорил, Руслан Имранович, но Борис Николаевич сказал, что он не сможет.

Конфликт перешел в непримиримую борьбу.

Филатов, когда увидел, что дело совсем плохо, сказал своим коллегам по президиуму Верховного Совета Владимиру Шумейко и Юрию Ярову:

— Ребята, сходим к Борису Николаевичу, посидим, посоветуемся, что дальше делать. А то как-то неуютно нам работать. А была-то ведь единая команда.

«Ведь нас всех избрали по предложению Хасбулатова — ему съезд очень доверял, нас даже на трибуну не пригласили, — ностальгически вспоминает Филатов. — Ельцин завидовал нашей команде. Как-то собрались все вместе — на одной стороне стола Ельцин, на другой мы сидим. Видно было, что он завидует такой цельности команды. Действительно, команда была дружная, мы понимали друг друга с полуслова. И вдруг все стало разваливаться...»

Ельцин был непримиримо настроен к Хасбулатову и сказал своим союзникам в Верховном Совете:

— Я ему не могу доверять. Он постоянно обманывает, постоянно строит какие-то коварные планы. Поэтому давайте, если это возможно, вашими усилиями проводить в жизнь реформы. Я готов вам помогать.

«Это был явный раскол, — говорит Филатов. — Хасбулатов узнал, что мы были на этой встрече, и тогда начал всеми силами давить уже на нас. Я ушел, Шумейко ушел, Яров ушел... Практически из заместителей председателя Верховного Совета остался один представитель коммунистов Юрий Воронин. Хотя первоначально Хасбулатов нас собрал и говорит:

— Ребята, Воронину я не доверяю. Я его вынужден был взять ради компромисса с коммунистами.

С этого началось, а кончилось тем, что мы все оказались у него во врагах, а Воронин — лучший друг».

НАШ РУСЛАН ИМРАНОВИЧ

Возможно, ошибка состояла в том, что Хасбулатова сделали первым человеком в Верховном Совете. Гавриил Харитонович Попов говорил: «Руслан Имранович — прекрасный заместитель, но его ни в коем случае нельзя делать первым лицом...»

— А что, действительно Хасбулатов в какой-то момент увидел себя первым человеком в стране? — спросил я Сергея Филатова.

— Да, конечно. Он критиковал экономические реформы и видел, что на местах его поддерживают. Он очень часто встречался с простыми людьми. Когда ему высказывали сомнения в том, что делает Гайдар, когда поддерживали его идеи, это все придавало ему определенные силы. Его постоянно подталкивали к конфликту с правительством, говорили: почему вы не воспользуетесь своим правом? В конституции же было написано, что съезд народных депутатов может принять к рассмотрению любой вопрос. Это давало право считать съезд народных депутатов и Верховный Совет высшей властью в стране. И депутатам казалось естественным приструнить президента, я уже не говорю о министрах, председателе Центрального банка, Генеральном прокуроре.

Хасбулатов был хорошо информирован о происходящем в правительстве. У него можно поучиться. Он массу времени уделял текущей политике, например, позаботился о назначении многих заместителей министров. Они к нему приходили, рассказывали.

Все это играло на него, тем более что Борис Николаевич часто уходил от дел. Я, например, не помню ни одного заседания президиума Верховного Совета, который бы он провел от начала и до конца, — говорит Филатов. — Работал примерно час, потом передавал бразды правления Хасбулатову и уходил.

У Хасбулатова, конечно, стало появляться ощущение, что он главный человек, который все понимает, все умеет. Когда его в чем-то одергивали, возникала обида. Действовали обычные человеческие эмоции, ничего сверхъестественного не происходило.

Но в политике многие простые вещи обретают иной смысл. Когда ты у власти, кажется, что в руках есть волшебная палочка, которой можно заставить подчиненных сделать что угодно. Когда видишь, что эта палочка действует, мало кто отказывает себе в удовольствии ею и дальше размахивать. Особенно люди такого типа, как Хасбулатов...

Он настойчиво пробивал пакет поправок к конституции, принятие которых ставило его вровень с президентом России: он хотел, чтобы Верховный Совет мог отстранять от должности президентов республик, входящих в состав России, а председатель Верховного Совета получил право подписывать законы, если этого не делает президент.

Руслан Имранович стал со значением говорить:

— За ситуацию в стране отвечают два человека — президент и я.

Хасбулатова безумно раздражало, что в нем не видели фигуру, равную Ельцину. И это было несправедливо, потому что Руслан Имранович, возможно, был самым талантливым политиком России, но после Бориса Николаевича. .

Хасбулатов неустанно работал над собственным образом выдающегося государственного деятеля, храброго и мудрого. Он считал, что российское общество недооценило самого бесстрашного защитника демократии в России и отдало все лавры Ельцину, поэтому ему пришлось самому рассказать о славных эпизодах августа 1991 года. В изображении Хасбулатова события выглядели так.

В первый день путча собравшиеся на даче Ельцина в Архангельском демократы нервничают и не знают, что делать. Хасбулатов решителен, смел, находчив: «Не могу больше оставаться здесь, буду прорываться, вы как хотите...» Пришлось и остальным поневоле ехать за ним в Москву.

В Белом доме все бросаются к Хасбулатову. «И опять вопрос: «Что делать?» Сказал: «Надо организовать людей, надо строить баррикады».

Охрана предлагает Хасбулатову перейти в более безопасное крыло здания. «Я спокойно продолжал сидеть в кресле, курил свою трубку и затем заметил, что не вижу никакой необходимости покидать кабинет».

Беспримерное мужество Хасбулатова оттеняется малодушием президентского окружения. «Один из главных помощников» Ельцина, увидев входящего в его комнату офицера, в страхе закричал: «Я ни при чем, это все Ельцин и Хасбулатов!» Хасбулатов поведал о том, что даже тогдашний премьер-министр Иван Силаев 20 августа, когда ждали штурма Белого дома, сплоховал и ушел домой. Хасбулатов снисходителен к чужим слабостям и уговаривает Ельцина: «Перенервничал он, не надо на него сердиться».

Но и сам президент, как следовало из воспоминаний Хасбулатова, не смог соперничать в смелости со своим первым заместителем. Ельцин думал о том, чтобы укрыться в американском посольстве. Хасбулатов великодушно разрешил ему это сделать. «Я же должен быть с депутатами, остаюсь с ними», — говорит Хасбулатов и уходит.

Пристыженный президент тоже остался.

Ельцин, Попов с Лужковым укрылись в подвале Белого дома. Хасбулатов последовал было за ними, но не смог долго скрываться: вернулся назад, туда, где трудно...

ГЕНИАЛЬНЫЙ МАНИПУЛЯТОР

Возможно, он и сам не сразу поверил, что сумеет загнать Ельцина в угол. Но шаг за шагом Хасбулатов переигрывал президентскую команду, допустившую непозволительное количество ошибок. Он научился командовать депутатами. Многие из них его не любили, но поддерживали, потому что он им был нужен в борьбе за выживание.

Он чувствовал, что ему, мятко говоря, не симпатизируют, но это было лишь стимулом обрести еще большую власть над депутатами. Ему сильно вредила несдержанность на язык. Даже бывшего премьер-министра Англии знаменитую Маргарет Тэтчер Хасбулатов в порыве раздражения назвал «заезжей бабешкой».

Руслан Имранович гениально манипулировал Верховным Советом. Он чувствовал зал, знал, когда поставить вопрос на голосование, когда провести голосование, когда свернуть дискуссию, знал, как зажечь депутатов и как их успокоить.

У него было много рычагов влияния на депутатов: он давал квартиры, служебные кабинеты и отправлял в зарубежные командировки. Он лишил полномочий своих заместителей, не позволяя им и шагу ступить без его ведома, и вообще сконцентрировал всю власть у себя в руках.

Хасбулатов запретил председателям комитетов и комиссий Верховного Совета напрямую обращаться к президенту, только через него.

Филатов жаловался, что за ним, первым заместителем председателя Верховного Совета, ведется слежка. Если он проводил рабочее совещание, то через пять минут ему звонил недовольный Хасбулатов:

— Что это у вас за совещание, с кем вы встречаетесь?

Хасбулатов сформировал свой аппарат из очень опытных специалистов, в том числе консультантов из бывшего ЦК КПСС. Ему нужны были хорошие мозги для борьбы с президентской властью.

10 марта 1993 года открылся восьмой съезд народных депутатов России, который принял решение ограничить полномочия президента. Противостояние исполнительной и законодательной власти поставило страну в тупик.

У Ельцина был неширокий выбор: либо смириться с тем, что власть постепенно уходит у него из рук, либо что-то предпринять. Компромисс казался невозможным. Депутаты не хотели мириться с президентом, напротив, они утверждали себя в борьбе с ним. И личная вражда с Хасбулатовым сделала компромисс невозможным.

Ельцин, похоже, даже остерегался беседовать с Хасбулатовым один на один. В словесной эквилибристике он не мог соперничать с гибким Русланом Имрановичем и противостоять его хитроумной логике. Ельцин не умел так ловко управляться со словами, как Хасбулатов, и оставался в проигрыше.

По той, советской еще конституции распустить съезд и назначить новые выборы Ельцин права не имел. Но это казалось единственным выходом из тупика. Он не хотел ждать, пока его попытаются выжить из Кремля, и решил нанести удар первым и обезоружить своих противников.

Общество расколется потом на сторонников и противников этого решения. Причем все — и те, кто полностью поддержал Бориса Николаевича, — сходились на том, что решение, им принятое, противоречит конституции.

Но одни тем не менее считали его правильным, потому что ситуация была безвыходной и заставлять страну страдать, затягивать конфликт было преступно. Другие и по сей день уверены, что нарушать конституцию не позволено никому, и Ельцин был обязан искать иное решение.

Поразительным образом нарушение конституции поддержали самые видные российские правозащитники, начиная с Сергея Адамовича Ковалева, который тогда — до чеченской войны — был моральным авторитетом для значительной части общества.

Возможно, все дело было в том, что в 1993-м спор шел не о конституции, а о выборе пути. С именем Ельцина связывались надежды на демократическое развитие России и необходимые для страны экономические реформы. Оппозиция отпугивала стремлением или вернуть страну к коммунистическому прошлому, или привести к новой диктатуре.

20 марта вечером Ельцин внезапно обратился по телевидению к народу:

— Нельзя управлять страной, ее экономикой, особенно в кризисное время, голосованием, репликами от микрофона, через парламентскую говорильню и митинговщину. Это безвластие, это прямой путь к хаосу, к гибели России...

С таким съездом работать дальше стало невозможно... Считаю необходимым обратиться непосредственно к гражданам России, ко всем избирателям. Вижу выход из глубочайшего кризиса в одном — во всенародном референдуме. Я не призываю распустить съезд, а прошу граждан России определиться, с кем вы... Страна больше не может жить в обстановке постоянного кризиса... Президент вынужден взять на себя ответственность за судьбу страны...

Президент сообщил, что назначает на 25 апреля референдум о доверии президенту и вице-президенту. А также обещал вынести на референдум проект новой конституции и новый закон о выборах федерального парламента.

Он сказал, что во имя сохранения единства и целостности России вынужден подписать указ «Об особом порядке управления страной до преодоления кризиса власти». Этим указом приостанавливается работа съезда народных депутатов и Верховного Совета...

Выступление Ельцина порадовало одних («Наконец-то президент действует!») и возмутило других («Узурпатор! Диктатор!»). Противники Ельцина даже обрадовались: этот указ даст им возможность отстранить президента от должности за нарушение конституции.

Указ «Об особом порядке управления до преодоления кризиса власти» доставили на телевидение, но в последний момент Ельцин велел его не оглашать. Вокруг этого указа развернулась целая детективная история.

Свои визы на проекте указа поставили вице-премьер Сергей Шахрай и помощник президента Юрий Батурин. О планах президента поставили в известность вице-президента Руцкого. Тот поддержал твердые действия президента. Не было сомнений, что поддержит указ секретарь Совета безопасности Юрий Скоков, который постоянно говорил президенту, что против него зреет заговор.

Первый помощник президента Виктор Илюшин отправил экземпляр указа Скокову, чтобы он поставил визу, а руководитель президентского аппарата Филатов пошел с указом к Руцкому. Оба отказались завизировать указ. Тогда к Руцкому поехал Шахрай. У вице-президента было множество замечаний. Когда стали их разбирать, стало ясно, что он в любом случае не собирается ставить свою подпись.

Причем Руцкому, как выяснили авторы книги о вице-президенте Марина Шакина и Николай Гульбинский, принесли не копию, а подлинник еще не выпущенного указа — уже с подписью президента.

У кабинета Руцкого в тот день вместо обычных телохранителей почему-то стояла большая группа вооруженных людей с автоматами. Но охрана не могла обеспечить ему полную безопасность. Надо так понимать, что разговоры в кабинете Руцкого записывались. Была зафиксирована, в частности, его беседа с секретарем Совета безопасности Юрием Скоковым.

— Сегодня суббота, — втолковывал Руцкой Скокову, — здесь, в Кремле, кроме нас, только Серега Шахрай и этот ублюдок Филатов. Ты видишь этот указ? Это же государственный переворот. Это подлинник. Какие еще нужны доказательства? Арестуем их, едем с этим на телевидение и объявляем о том, что Ельцин отстранен от власти как человек, предавший свой народ, нарушивший конституцию.

— Но здесь же твоя правка, — возражал осторожный Скоков. — Значит, ты тоже собирался в этом участвовать?

— Я это делал, чтобы выиграть время и посоветоваться с тобой и Русланом. Парламент поддержит, Зорькин тоже. А что пометки, они же сделаны карандашом — были и нет...

Об этом разговоре в кабинете Руцкого сразу же предупредили президента.

Ельцин из машины связался с председателем Конституционного суда Валерием Зорькиным, спросил его мнение. Тот, судя по всему, уже держал в руках копию готовящегося указа, но ответил уклончиво: прежде чем давать оценку, надо проводить правовую экспертизу таких серьезных решений.

И тогда было решено указ в таком виде не выпускать. Через несколько дней появился другой указ, к тексту которого придраться было невозможно.

Но противники Ельцина, еще не зная, как президентская администрация выскользнет из этой опасной ситуации, ссылались на несуществующий указ как на главное доказательство преступных намерений Бориса Николаевича.

Ночью по телевидению выступили Зорькин, Руцкой, Генеральный прокурор Валентин Степанков и заместитель Хасбулатова Юрий Воронин. Они назвали действия президента антиконституционными. В Верховном Совете говорили уже о попытке государственного переворота. Под давлением депутатов прокуратура приступила к сбору материалов, чтобы привлечь президента к уголовной ответственности.

СМЕРТЬ МАТЕРИ И ИМПИЧМЕНТ

21 марта, в воскресенье, утром умерла мать Ельцина Клавдия Васильевна. Ельцину об этом не говорили до вечера — не знали, как он это перенесет. В момент острейшего кризиса, когда его судьба буквально висела на волоске, на него обрушился такой тяжелый удар.

26 марта собрался девятый внеочередной съезд народных депутатов. Депутаты решили объявить Ельцину импичмент.

У Спасской башни Кремля, на Васильевском спуске собрались сторонники президента. Появился Ельцин и сказал, что идет подсчет голосов, но он не признает решений съезда, лишающих его власти, пока не выскажется народ. Президент был готов объявить о роспуске съезда. Его помощники подготовили обращение к стране. Телевизионная группа готовилась записать выступление президента.

Руцкой напряженно ждал, чем закончится дело. В тот день он вполне мог стать президентом России. За отстранение Ельцина от власти проголосовали 617 депутатов, для импичмента не хватило трех десятков голосов.

Когда стало известно, что достаточного числа голосов не собрали, Борис Николаевич вновь вышел к своим сторонникам на Васильевском спуске. Выглядел он очень плохо. Но выкрикнул:

— Это победа!

Хотя о какой победе можно было говорить? Но в тот день страна была на грани гражданской войны. Каким бы ни было решение съезда, Ельцин бы власть не отдал. А Руцкой бы принял присягу, и появились бы в стране два президента.

Сергей Шахрай рассказывал потом журналистам:

— Представьте себе, что удалось собрать две трети и импичмент бы состоялся. Что произошло бы сразу после этого? Президент, ясное дело, не подчинился бы антиконституционному решению. В зале — вооруженная до зубов охрана с той и другой стороны. Нашлись бы сторонники президента, готовые его защищать, — не только, разумеется, в зале съезда. И противники...

Начались закулисные переговоры между Ельциным и Хасбулатовым. Представители большинства депутатских фракций осудили действия Хасбулатова «за спиной съезда» и поставили вопрос об его отставке. Проголосовали, но снять Хасбулатова депутатам не удалось. Они не решились остаться без поводыря. Съезд все-таки назначил на 25 апреля референдум.

Людям предстояло ответить на четыре вопроса:

1. Доверяете ли вы президенту Российской Федерации Б.Н. Ельцину?

2. Одобряете ли вы социально-экономическую политику, осуществляемую президентом и правительством России с 1992 года?

3. Считаете ли вы необходимым проведение досрочных выборов президента России?

4. Считаете ли необходимым проведение досрочных выборов народных депутатов России?

Второй вопрос — о доверии социально-экономической политике — оппозиция сама предложила в очевидной надежде, что на такой вопрос народ конечно же даст отрицательный ответ. Депутаты считали, что президент растерял всю свою популярность и люди, разумеется, выскажутся против него.

Многие не могли тогда понять Ельцина: кто заставляет его ставить себя под удар?

Пойдя на референдум, Ельцин вновь, не в первый уже раз, рискнул и политической карьерой, и должностью, и, может быть, жизнью. Если бы он проиграл и потерял власть, его бы неминуемо объявили уголовным преступником со всеми вытекающими отсюда последствиями. Предугадать итоги референдума было невозможно. Но политический инстинкт не подвел Бориса Николаевича, как не подводил никогда в жизни...

А оппозиция пребывала в уверенности, что после референдума Ельцин уйдет, и президентом станет Руцкой. Но не полновластным хозяином страны, а номинальной фигурой. Реальную власть намеревался взять Хасбулатов и его окружение.

ЕЩЕ ОДИН КАВКАЗЕЦ С ТРУБКОЙ

Руслан Имранович понимал, что чеченец не может быть первым человеком в России, и согласен был на вторую роль. Но постепенно укреплялся в мысли, что сумел бы управлять Россией не хуже других. Ведь никто не смел напоминать Сталину о его нерусском происхождении.

30 марта на закрытом заседании съезда было принято решение о создании департамента охраны Верховного Совета численностью до двух тысяч человек.

Многочисленная охрана Белого дома — наследие августовского путча. После его провала Ельцин захотел обзавестись собственной гвардией — гарантией от других попыток взять Белый дом штурмом. Потом Управление охраны объектов высших органов государственной власти стало подчиняться Хасбулатову. Когда отношения испортились, в Кремле забеспокоились: не опасно ли разрешать Хасбулатову иметь свою маленькую армию?

Тем более, что появились сообщения, будто в здание Верховного Совета завозят серьезное оружие — автоматы Калашникова и ручные пулеметы. Тогда, правда, никто не думал, что дойдет дело до их применения.

В конце октября 1992 года Ельцин приказал ликвидировать Управление охраны объектов высших органов власти. Но съезд народных депутатов тут же его восстановил. А в феврале 1993 года Верховный Совет принял закон «О государственной охране высших органов власти Российской Федерации и их должностных лиц». Этим законом каждой из ветвей власти создавалась собственная служба охраны. Хасбулатов не хотел оставаться без охраны. И не только по политическим соображениям.

Соратники рассказывали о нем удивительные вещи: «Иногда его охватывала мания преследования. Хасбулатов среди ночи вызывал машину, приезжал в парламент, где под защитой охраны, в собственном кабинете, досыпал ночь».

По прошествии времени трудно отличить слухи, рожденные недоброжелательным к нему отношением, от реальных фактов, но в его поведении были очевидные странности.

Борис Федоров, бывший вице-премьер и министр финансов, вспоминал, как они вдвоем ездили в Париж: «Хасбулатов при этом никуда не выходит из гостиничного номера, лежит под одеялом в свитере и остроносых сапогах (почти ковбойских) и непрерывно курит трубку. В комнате нечем дышать, причем запах табака более чем подозрительный (это потом стали обсуждать, что он курил — табак или «травку»)...»

20 октября 1992 года Руслану Хасбулатову, который встречался с журналистами, стало плохо. Белла Денисенко, депутат и первый заместитель министра здравоохранения, была допущена в кабинет Хасбулатова и авторитетно заявила потом, что недомогание председателя — результат наркотического опьянения средней тяжести.

Белла Денисенко была верным союзником Ельцина и политическим противником Хасбулатова, поэтому не все ей поверили. Но о том, что Руслан Имранович балуется травкой, в аппарате Верховного Совета шушукались постоянно. Быстрые смены настроения, казалось, подтверждали его склонность к стимулирующим средствам.

«ДА, ДА, НЕТ, ДА»

25 апреля прошел референдум, которого хотел Ельцин. В референдуме приняли участие 64,6 процента имеющих право голоса. К полнейшему изумлению депутатов, да и самого Ельцина, его поддержали 58 процентов, а политику реформ — 53 процента. За переизбрание президента высказался всего 31 процент, переизбрания депутатов хотели 43 процента. Это был фантастический успех, полная победа Ельцина, его правительства и курса реформ.

Итоги референдума стали ударом по оппозиции. В ее стане царила полнейшая растерянность. Хасбулатов на заседании президиума Верховного Совета раздраженно сказал, что результат референдума — это результат «полторанинско-геббельсовской пропаганды».

Ему вторил вице-президент Александр Руцкой, выступавший в Новосибирске:

— Вы видите, кто голосует за президента и как оболванивают людей. Голосовали спекулянты, проходимцы, ворье, а сейчас еще будут голосовать голубые, педерасты, прочая нечисть.

Депутаты думали, что Ельцин разгонит их буквально на следующий день, но он и не думал этого делать. Победив, он словно успокоился. Нечто подобное происходило с ним и осенью 1991-го после поражения августовского путча.

Все ждали от Ельцина активных действий. Наиболее горячие его сторонники считали, что референдум дает ему прямое право немедленно распустить съезд народных депутатов и назначить новые выборы.

Но Борис Николаевич, что бы о нем потом ни говорили, попытался пойти вполне законным путем.

Президентская команда разработала проект конституции, по которому президент выводился за пределы трех ветвей власти и становился главой государства, получая очень широкие права. Но сразу возник новый вопрос: а как принять новую конституцию? Ясно было, что съезд народных депутатов ее никогда не одобрит. Что же делать? Собрать Учредительное собрание? Провести еще один референдум?

Ельцин созвал конституционное совещание, надеясь на компромисс. Но депутаты конечно же не хотели конституции, которая лишала их власти.

Георгий Сатаров, бывший помощник президента, говорил мне:

— Колоссальное президентское упущение — это период после референдума в апреле 1993 года. Он одержал победу. В тот момент надо было распускать съезд, тогда не было бы трагических событий осени 1993-го. Но он на это не пошел... Главной задачей стала новая конституция. Он созвал конституционное совещание. В результате нарыв не был вскрыт и взорвался...

— Вы так это трактуете? Обычно же считают, что причина в его характере: он одержит победу и дальше не знает, что делать, и пребывает в вялой расслабленности.

— Конечно, это тоже есть. Но если говорить о 1993 годе, у него не было спада. Просто свою победу на референдуме он решил превратить в победу на конституционном поле. Он словно говорил: хоть вы проиграли, а я выиграл, давайте вместе это делать.

ЧЕМОДАНЫ С КОМПРОМАТОМ

Видя, что Ельцин ничего не предпринимает, его противники решили, что президент слаб и бояться его нечего. Исход войны казался неясным. Многие думали, что победит Хасбулатов и депутаты, на их сторону встал обиженный Ельциным вице-президент Александр Руцкой.

Даже Михаил Сергеевич Горбачев говорил близким к нему людям:

— Когда эта власть рухнет, главная моя забота — как ее законно подхватить.

Политическая борьба разгорелась с новой силой. Воюющие стороны уже давно обвиняли друг друга в коррупции. В 1993-м такие обвинения были надежным средством сведения политических счетов.

Накануне апрельского референдума в Верховный Совет приехал вице-президент Руцкой. Он потребовал обеспечить прямую трансляцию его выступления по телевидению и обвинил президентскую команду в коррупции.

Руцкой пожаловался, что президент отобрал у него «мерседес» и заменил неисправной «Волгой», да еще в четыре раза сократил численность его охраны. И это в то время, как Руцкой собрал одиннадцать чемоданов документов, которые доказывают масштабы коррупции в стране. Руцкой атаковал Шумейко, Полторанина, Чубайса, Бурбулиса.

Полторанина он обвинил в том, что тот чуть было не отдал немцам здание российского Дома науки и культуры в Берлине. Бурбулиса — в том, что с его помощью концерн «Промэкология» получил право на экспорт десяти тонн «красной ртути», которой в реальности не существует в природе. Чубайса — в том, что приватизация проводится с корыстными целями, и он это докажет в суде. Чубайс тут же обратился к нему:

— Саша, очень прошу тебя, ну, подай, наконец, в суд. Пожалуйста, доведи хоть одно из своих начинаний до конца.

В этой борьбе прокуратура во главе с Генеральным прокурором Валентином Степанковым была на стороне Верховного Совета. После выступления Руцкого Степанков поручил специальной комиссии во главе с прокурором Николаем Макаровым расследовать факты, приведенные вице-президентом.

Против вице-премьеров Владимира Шумейко и Михаила Полторанина возбудили уголовные дела, которые затем рассыпались.

22 июля 1993 года бригада Генеральной прокуратуры провела демонстративный обыск в служебном кабинете верного соратника президента — руководителя Федерального информационного центра Полторанина. Приехали девять человек — четверо из Генеральной прокуратуры, пять сотрудников министерства безопасности.

Ответ не заставил себя ждать.

Ельцин лишил Руцкого всех полномочий: «Я утратил доверие к вице-президенту и освободил от всех поручений, даваемых президентом. Причина проста — их выполнение использовалось в ущерб делу, в ущерб курсу проводимых преобразований».

Аппарат Руцкого составлял шестьдесят человек, ему оставили шесть.

1 сентября 1993 года Ельцин подписал указ о временном отстранении от исполнения обязанностей вице-президента Руцкого и первого вице-премьера Шумейко. Причина? «Обстановка, сложившаяся в результате взаимных обвинений в коррупции и судебных претензий должностных лиц системы исполнительной власти друг к другу, серьезно подрывает авторитет государственной власти Российской Федерации».

При этом Шумейко как ни в чем не бывало продолжал работать в правительстве. А к Руцкому в Кремль перестали пускать посетителей. Потом ему и самому пришлось покинуть Кремль. Но это был первый удар. Руцкого тоже обвинили в коррупции.

Евгений Савостьянов, который в те годы возглавлял Московское управление министерства безопасности, рассказывал мне:

— С одной стороны, нельзя было дать парламентской группе захватить инициативу в борьбе с коррупцией, а с другой — избавить силовые ведомства от людей, которые симпатизировали противникам президента. Так появился на свет некий трастовый договор, обличающий Руцкого в коррупции.

— Под этой интригой была какая-то реальная основа?

— В таких случаях всегда есть и правда, и ложь. Насколько я могу судить, трастовый договор — это была выдумка. Когда я увидел эту бумагу, я сразу выразил сомнение и сказал, что надо быть очень осторожным в ее использовании...

На борьбу с Руцким был мобилизован адвокат Андрей Макаров. Известным он стал после того, как защищал брежневского зятя Юрия Чурбанова. На процессе по делу КПСС представлял президентскую сторону. Его назначили начальником Управления обеспечения деятельности Межведомственной комиссии Совета безопасности по борьбе с преступностью и коррупцией.

5 августа заседание этой комиссии прошло под председательством президента. Вскоре комиссия передала документы, касающиеся вице-президента Руцкого, прокурору Москвы Пономареву.

Руцкого обвиняли в том, что он покровительствовал фонду «Возрождение», который заключил контракт с одной иностранной фирмой на поставку в страну детского питания для отдаленных районов России. Руцкой осенью 1991 года поставил резолюцию: «Прошу изыскать возможности по реализации данного контракта». Двадцать миллионов долларов перевели на счет маленькой иностранной фирмы, а детское питание в Россию так и не поступило.

Когда Руцкой создавал фонд «Возрождение», он говорил, что задачей фонда станет социальная защита малоимущих слоев населения. Получилась же обычная коммерческая структура, которая брала деньги у государства и крутила их.

Руцкому поставили в вину и тесные отношения с сомнительным бизнесменом Борисом Иосифовичем Бирштейном, который в Швейцарии основал компанию «Сеабеко» — она занималась посредническими операциями по вывозу сырья из России и других республик. Дружба с Бирштейном стоила карьеры двум видным чиновникам — министру безопасности Виктору Баранникову и первому заместителю министра внутренних дел Андрею Дунаеву, которые, по мнению президентского окружения, перешли на сторону оппозиции^

Это была сложная интрига, в которой ключевую роль играл адвокат Дмитрий Якубовский, согласившийся помочь президентской команде.

Сергей Филатов рассказывал потом журналистам:

«Приехал из-за рубежа Андрей Караулов, позвонил мне и попросил о встрече. Сказал, что виделся в Канаде с Якубовским, тот понимает игру некоторых и имеет на них серьезные документы. Было названо несколько фамилий, в том числе и Руцкого. Документы Якубовский готов был отдать при условии, если Борис Николаевич или я дадим ему такое поручение. Я согласился.

За рубеж направились Ильюшенко и Караулов. Они подтвердили, что имеется большое количество документов, но могут сказать о них только при встрече. Они привезли с собой оригиналы документов о покупках, которые делал Бирштейн женам Баранникова и Дунаева за рубежом и в Москве...

Когда я сказал Борису Николаевичу, что привезли такие документы, он изменился в лице. Результаты проверки подтвердили их подлинность. Решение президента было бескомпромиссным — Баранников и Дунаев были освобождены от занимаемых должностей».

В книге Ельцина говорится о том, что жены Баранникова и Дунаева в Швейцарии «килограммами, авоськами скупали и сгребали духи, шубы, часы и прочее, и прочее. Всего на сумму более чем 300 тысяч долларов».

И Баранников, и Дунаев в октябрьские дни действительно оказались в Белом доме и стали министрами в правительстве, которое ночью сформировал Александр Руцкой.

Появились и другие документы, на основании которых Руцкого обвинили в коррупции. Некоторые из них с самого начала вызывали большое сомнение, а потом и вовсе оказались липовыми. Но участники этой борьбы исходили из того, что на войне как на войне. Это была первая большая война компроматов. Вторая разразится осенью 1999 года, накануне парламентских выборов.

КРОВЬ, ПРОЛИТАЯ 1 МАЯ

Атмосфера в стране изменилась после Первомайских праздников 1993 года, которые окрасились кровью. До 1 мая речь шла о политической борьбе, хотя страсти были накалены до предела. После 1 мая возникло тревожное ощущение, что политические проблемы будут решаться силой.

Во время демонстрации, устроенной оппозицией, произошло столкновение с ОМОНом. Безоружная милиция ничего не могла сделать с обезумевшей шпаной. В этом столкновении участвовали заранее подготовленные боевики, которые хотели пролить кровь.

Пострадало около шестисот человек, двадцать пять сотрудников милиции пришлось госпитализировать. Сотрудник милиции Владимир Толокнеев погиб. На кадрах хроники отчетливо видно, как его убили — задавили грузовиком. Убийцу так и не нашли. Прощаться с милиционером в Дом культуры ГУВД приехал Ельцин.

Хорошо помню, как сильно на меня подействовали события 1 мая. В те месяцы по утрам я иногда встречал Геннадия Андреевича Зюганова. Он еще не ездил на иностранном лимузине со спец-сигналом и охраной.

Я ходил на работу и с работы мимо его дома, который построило управление делами ЦК КПСС для бесквартирных функционеров (там же жил и Ельцин, когда его перевели в Москву), и время от времени навстречу мне попадался Зюганов.

У меня вообще, можно сказать, был партийный маршрут. Сначала Зюганов, потом здание нашего бывшего райкома, который находился на бывшей улице Готвальда. Теперь это улица ученого Чаянова.

В нашей новой жизни райком, который на самом деле уже не был райкомом, очень многое для меня значил. Сначала райком был даже важнее Зюганова. Зюганова я в лучшем случае видел раз в день, а мимо райкома проходил дважды — по пути на работу и обратно. И, как минимум, два раза в день хорошее настроение мне было обеспечено.

Писатель Виктор Некрасов, выброшенный из страны в советские времена, спасался от ностальгии чтением «Правды».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.