Герой своего общества

Герой своего общества

В самой бедной семье самой бедной деревни в самой бедной префектуре Токусима, что на самом бедном острове Сикоку, 27 марта 1913 года родился мальчик Кадзуо. Отец не дождался появления сына на свет. Когда Кадзуо исполнилось три года, мать Нака повела его на кладбище и у маленького надгробного камня сказала: «Попросим небо, чтобы хоть там отцу было покойно». Взрослым, вызывая в памяти образ матери, Кадзуо видел ее или согбенной в поле, куда он пробирался тайком, потому что помещик ругался: «Тебе бы, Нака, все лодыря с ребенком гонять!», или неестественно прямой в окружении врача, никогда доселе в доме не появлявшегося, и соседей, которые неловко облачали неподвижное тело матери в единственное ее кимоно.

«Похороны матери запомнились мне прежде всего тем, что на них я впервые за шесть лет после рождения съел куриное яйцо и выпил молока, — написал Кадзуо Таока в своей книжке «Ямагути гуми». Автобиография третьего босса». — И еще врезался в сознание спор между двумя сестрами и братом, кому заботиться обо мне. У сестер — собственные семьи, брат жил у хозяев в городе, и для всех я был непосильной обузой».

Жизнь Кадзуо Таоки пошла бы, наверное, по иному руслу, если бы брат матери, портовый грузчик из города Кобэ, спьяну не сболтнул на поминках: «Мальчишка поедет со мной!»

Голод у чужих тяжелее голода дома. Эту истину Таока узнал в семье дяди, которая ненавидела и презирала Таоку. Нет горше унижения, чем быть бедным, — реальность, открывшаяся Таоке в школе. Сколько ни трудись, богатым не станешь, убедился Таока, когда с четырех часов утра и до начала занятий в школе разносил по домам газеты. Правда неизменно на стороне тех, кто наверху, тот, кто внизу, всегда виновен, вынес Таока из недолгого пребывания в цехе судостроительного завода «Кавасаки», откуда был изгнан за строптивость. И наконец, в «гондзо бэя», ночлежке, принадлежавшей маленькой тогда банде «Ямагути гуми» и служившей пристанищем портовым грузчикам, которых поденно нанимала банда, Таока постиг главную для себя заповедь: в обществе, в котором он живет, только сила и жестокость способны принести деньги, а вместе с ними — власть, независимость и счастье.

1930 год. Экономический кризис, начавшись в США, подмял Японию, словно асфальтовый каток. На треть упало промышленное производство, почти наполовину снизился внешнеторговый оборот, 3 млн. человек лишились работы. Чтобы второй каток — на сей раз забастовочной борьбы и крестьянских волнений — не раздавил окончательно социальную систему, правительство решило вдохнуть пар в котел экономики, усилив подготовку к войне, и выпустить пар из котла народного гнева, поощрив распространение зрелищ, которые, по расчетам правительства, должны были восполнить недостаток хлеба.

В Кобэ якудза открыли несколько сот игорных притонов. Во владении гангстеров оказались все новые кинозалы. В них пошли звуковые фильмы. Якудза выгнали из баров прежних хозяев и впустили туда экзотический американский джаз. Число публичных домов превысило число кинотеатров. Публичными домами управляли гангстеры. Но самое главное — найм грузчиков и строительных рабочих тоже превратился в безраздельную монополию якудза.

Сокрушая соперников, городом постепенно овладевала банда «Ямагути гуми». «Сердце мое замирало в восхищении и страхе, когда я видел на улице Нобору Ямагути — босса «Ямагути гуми», — написал Таока в «Автобиографии». — Босс был сама сила, сама уверенность в себе, он был само воплощение власти над людьми, чего я так исступленно жаждал». Жизнь в ночлежке подсказала Таоке, как обратить на себя внимание босса. Таока устроил шумный дебош во владениях самого Нобору Ямагути, и тот пришел, чтобы лично проучить «кусубори» — уличного хулигана. Но не тронул его.

— Это тебе дали прозвище Медведь? — спросил он, внимательно оглядывая, как бы прицениваясь, костистую, жилистую фигуру Таоки. Такую кличку Таока получил после того, как в драке выдавил пальцами глаза у противника.

— Я — Медведь, — ответил Таока, и, видно, столь неподдельные восторг и мольба сквозили в его взгляде, что Нобору Ямагути, обернувшись к стоявшему позади якудза, коротко проронил:

— Возьми пацана. Толк выйдет.

Быть «сансита» в доме гангстера оказалось ничуть не легче, чем находиться в семье дяди на положении ненавидимого всеми нахлебника. «Сансита» — низший разряд в табели о рангах у якудза. Подъем в пять утра. Уборка дома, тщательная, но бесшумная, потому что босс спит или после карт в игорном доме, или после пьяной оргии. Затем — бегом за покупками. Целый день — работа по дому, кто что прикажет, а приказывать могут все члены семьи якудза. Вечером — охрана босса. Холод ли, дождь, Таока — босиком, дешевое кимоно на голом теле. Глубокие трещины на руках, сбитые ноги, воспаленные от недосыпания глаза — обычный вид «сансита».

Мало беспрекословно слушаться босса, его жены, детей. Так «дэката» — следующую ступеньку гангстерской иерархии — не займешь. Надо угадывать желания хозяев, распознавать их настроение и вести себя в соответствии с ним. Не говорить лишнего. Не спрашивать о том, что знать не обязательно. Болтливость и любопытство гангстеры жестоко карают. Без напоминания и быстро следует схватывать карточные хитрости босса, сидя за его спиной в игорном притоне, перенимать манеру хозяина вести дела в порту и на стройке, изучать повадки хозяина, его мастерство владения мечом и ножом и, самое главное, проникаться жестокостью. Но здесь Таока был уже далеко не новичок; короткий и резкий удар пальцами в глаза — излюбленный прием Таоки — испытали на себе многие «баракэцу», портовая шпана.

Тяжесть обязанностей «сансита» окупалась, однако, сытостью, добротной крышей над головой, надежной защитой от внешнего недоброго мира и опасливым уважением, которое окружает в этом мире даже самого мелкого якудза. Годы спустя полиция, на основе длительного изучения истории, нравов и быта преступного подполья, придет к убийственному для буржуазного строя выводу: «Можно утверждать, что главная причина, побуждающая оставаться в преступном подполье, — удовлетворение существованием, которого не в состоянии дать нормальное общество». Надо полагать, полицейские аналитики приняли во внимание и опыт Кадзуо Таоки тоже.

В том же полицейском исследовании указано, что половина всех якудза, вступивших в банды до 1959 года, прошли в течение трех лет суровую школу «сансита». У остальных моральная и профессиональная подготовка была короче. Ее результаты отразились в такой статистике: две трети якудза считают, что для получения больших денег годятся любые способы, 75 процентов гангстеров не останавливаются перед преступлением ради интересов банды. Когда у известного криминолога Канэхиро Хосино поинтересовались, почему, судя по этим цифрам, гангстерское воспитание оказывается более эффективным, чем школьное, криминолог нанес, хотел он того или нет, еще один удар по буржуазному обществу. «Сансита» не сталкиваются с лицемерием», — сказал ученый.

Лето 1934 года. В порту Кобэ неспокойно. Поденные грузчики, которыми распоряжалась «Ямагути гуми», помалкивали, понимая, что стоит хотя бы чуть-чуть возвысить голос недовольства низкой оплатой или тяжелыми условиями труда, как расплата наступит сразу же: нож в бок или удар кастетом по затылку. Однако портовики, объединенные в профсоюз, отказались сносить произвол и пригрозили транспортным и портовым фирмам забастовкой. Фирмы бросились за помощью к «Ямагути гуми», мрачная слава которой широко к тому времени распространилась в городе. Помимо порта банда контролировала городской оптовый рынок, увеселительный район со всеми театрами, кино и злачными местами, организацию соревнований по национальной борьбе «сумо», выступления эстрадных певцов и другие стороны общественной жизни Кобэ.

Карательный отряд был тут же отряжен. Таока вызвался идти первым. Нож он спрятал под мышкой. Надел кимоно, туго затянулся широким поясом. Профсоюз располагался в подвальном этаже пароходной фирмы: у входа висел красный флаг и охрану несли двое молодых докеров с красными повязками — «хатимаки» — вокруг головы — знак решимости бороться. Ничем не выдавая себя, Таока с сообщником прошли мимо юношей — множество людей то входили, то выходили из дверей. В комнате рядом с профсоюзным знаменем Таока увидел человека, который показался ему руководителем, и он с размаха ударил его ножом. Человек вскрикнул. Упал. Кто-то попытался схватить Таоку за руку, но якудза вырвался и, не разбирая лиц, принялся колоть ножом всех подряд. «Хватит! Бежим!» — крикнул сообщник и кинулся к выходу. Таока — за ним. Долго оставаться в помещении профсоюза было опасно: карательный отряд подумал бы, что авангард попал в переделку, и тогда развернулось бы кровавое побоище, в успешном исходе которого для банды босс не был полностью уверен.

Некоторое время «Ямагути гуми» прятала Таоку, снабжая, как водится в таких случаях, деньгами, пищей, одеждой. Когда Нобору Ямагути достиг соглашения с полицией, Таока покинул конспиративное убежище и сдался властям: ему засчитывалась явка с повинной, а полиция получала возможность закончить дело и повысить статистику раскрываемости преступлений. В качестве жеста признательности за это она отказывалась от преследования всей банды. Прием старый, как мир якудза. Им пользовался еще Дзиротё и, к удовольствию полиции, пользуется японское гангстерское подполье до сих пор.

«Ямагути гуми» наняла дорогого адвоката. Но ему не потребовалось много времени и большого красноречия, чтобы доказать благорасположенным к Таоке судьям: произошла тривиальная уличная ссора, а не попытка насилием помешать осуществлению членами профсоюза их конституционных прав. И посему подзащитный Таока, чьим душевным качествам дают лестную оценку столь уважаемые в городе люди, как руководители «Ямагути гуми», заслуживает снисхождения. Суд с готовностью согласился с доводами адвоката и определил минимальное наказание: год тюрьмы.

Тюремное заключение, скрашенное ежедневными богатыми передачами с воли, пролетело незаметно, и в октябре 1935 года Нобору Ямагути и с ним весь «генералитет» банды торжественно приветствовали Таоку у ворот тюрьмы. Нобору Ямагути поздравил Таоку с присвоением чина, именуемого «сынок». Между Таокой и вершиной гангстерской пирамиды оставалась теперь лишь одна ступень — чин «брата».

В «Ямагути гуми» Таока возглавил эстрадный бизнес. Мало того, что якудза владели почти всеми залами в Кобэ и ни один концерт не мог состояться, если артист не выплачивал «Ямагути гуми» дань. Не могли распоряжаться собой и сами артисты. Предложение выступить в концерте, организуемом бандой, воспринималось как приказ. В случае отказа строптивец рисковал, в лучшем случае, потерей возможности появиться когда-либо в Кобэ, а в худшем — увечьем или даже смертью. Эстрада приносила «Ямагути гуми» изрядные доходы, и путь Таоки к чину «брата» быстро сокращался. Но инстинкт зверя не заснул в Таоке за время первой отсидки в тюрьме. В ссоре он зарубил мечом своего же, якудза, и отправился за решетку на восемь лет.

Таока вышел на свободу незадолго до капитуляции Японии. Двадцать якудза встретили его у тюрьмы — все, что осталось от «Ямагути гуми». Босс Нобору Ямагути умер от ножевых ран. «Братья» постарели и сникли. Почти все «сынки» воевали в императорской армии. В порту распоряжались солдаты да жандармы. Кинотеатры, концертные залы, игорные дома сгорели от бомб — американская авиация нанесла по Кобэ почти сотню воздушных ударов.

Бомбардировки сделали бездомными 530 тысяч жителей города. В развалинах они искали хотя бы подобие кровли, чтобы укрыть от непогоды детей и самим приклонить голову. Искал и Таока. Освободившись от конвоя солдатского, Таока не встал, однако, под конвой собственной совести. Он отобрал у многодетной семьи крышу, которую пощадила бомба, устроил под ней игорный притон. За карточной игрой и застал Таоку императорский приказ о капитуляции.

За время захватнических войн японские колонизаторы ввезли в страну из порабощенной Кореи и из оккупированных районов Китая 2 миллиона невольников. Особенно много было их в промышленном Кобэ. Освобождение из концлагерей не принесло этим людям свободы от лишений и нищеты. Оставленные американской оккупационной армией в неприкосновенности полиция и городские власти продолжали относиться к выходцам из Кореи и Китая как к низшим существам, фактически обрекая их на голодную смерть. Но долгое рабство не сломило воли корейцев и китайцев к сопротивлению.

В феврале 1946 года был убит полицейский начальник одного из районов Кобэ, в апреле — высший чин полиции другого района. Затем восставшие корейцы и китайцы захватили полицейский участок и открыли двери тюрьмы, где находились вчерашние узники императорских концлагерей. Опасность нависла над городским полицейским управлением. «Японская система пошатнулась, — написал в «Автобиографии» Таока, имея в виду строй угнетения и эксплуатации. — Необходимо было защищать власть, спасать общество, — продолжал далее якудза, понимая, надо полагать, что, погибни эти власть и общество, смерть настигнет и преступный мир. — И, как бывало раньше, полиция обратилась, — не без самодовольства подчеркнул Таока, — за помощью ко мне». Полиция помнила, разумеется, «геройство» Таоки в борьбе с профсоюзом порта Кобэ.

Чрезвычайный совет, открывшийся в городском муниципалитете, мог бы сделаться прекраснейшей иллюстрацией буржуазной демократии. Мэр Кобэ, начальник городской полиции и гангстер Кадзуо Таока обсуждали, как спасти «японскую систему». Собственно, говорил гангстер, а общественный избранник — мэр — и представитель государства — полицейский — сосредоточенно внимали ему. На страницах гангстерского печатного органа «Ямагути гуми дзихо» лидер банды «Сасаки гуми» Митио Сасаки рассказал позднее о тогдашнем плане Таоки.

«Члены «Ямагути гуми» мужественно, с сознанием огромной ответственности перед обществом день и ночь охраняли полицейское управление от нападения «людей из третьих стран». — Гангстер использовал по отношению к корейцам и китайцам презрительное выражение из лексикона довоенных японских милитаристов. — В случае атаки полицейские были готовы бежать с важными документами, с досье из здания управления через черный ход, — поделился воспоминаниями о диспозиции Таоки якудза. — Члены «Ямагути гуми» изготовились скинуть с крыши управления на нападающих канистры с бензином и забросать их гранатами, а затем с револьверами и мечами выскочить из парадных дверей и довершить разгром противника. Полиция предупредила, что не станет трогать «Ямагути гуми», если убитыми или ранеными окажутся «люди из третьих стран». Семьям погибших якудза она обещала деньги, — без малейшего смущения продолжил гангстер рассказ о сговоре властей с преступным подпольем. — Якудза сделались щитом безопасности родины», — высокопарно закончил гангстер.

«Джапан инкорпорейтед» — так именуют буржуазные историки, экономисты, социологи Японию за единомыслие большого бизнеса с законодательной и исполнительной властью. Есть четвертый участник этого союза — якудза. Союз, истоки которого уходят в императорскую Японию, окончательно выковался после второй мировой войны.