Черный понедельник
Черный понедельник
«Всю ночь кричали петухи…»
Слушать, как с экрана призывают убивать людей, было невыносимо. Я принял снотворное и велел жене не звать меня к телевизору, кого бы там ни показывали.
Первый утренний звонок: начался штурм.
А то мы не знали, что он начнется.
У меня, кроме собаки, есть кошка. С таким же паскудным характером. Как рожать — так на коленях у Гали, а просто погладить, посадить на колени и поласкать — издерет. Только что исцарапала хозяйку, та хотела погладить ее. Через минуту слышу Галин голос с кухни:
— Ничего тебе не дам! Раз ты царапаешься — ничего не получишь!
Я ей кричу из своей комнаты:
— Ты, прям, как Ельцин. «Будете царапаться — отключу свет и канализацию…»
Наконец, жена ушла гулять с собакой. Я прыгнул в машину и помчался на Кутузовский.
Люди идут по своим делам, играют дети, хозяева выгуливают собак, а рядом, за домами, — трескотня автоматных очередей, мощная, как работа скоростного пневматического молота.
Вышел на Кутузовский. Зевак — тьма. Тучи мальчишек. Повезло нынешнему поколению, мы такое видели только в кино. Вышел на мост. И у парапета на мосту — сотни зрителей. Представляю, какой сегодня праздник у воров и лавочников. Ударила 125-миллиметровая пушка. Снаряд разорвался внутри здания. Толпа на мосту возбужденно закричала:
— Так их, так! Чтоб они все там сгорели, сволочи!
Я прошел до конца моста. Цепь солдат в касках ведет плотный огонь по окнам Белого Дома. За спинами солдат, вплотную к ним — мальчишки. За ними — мы, зрители. Мелькнула мысль: «Почему не разогнали народ?».
А потому и не разогнали, чтобы защитники Дома не стреляли в нападавших!
Да они и не могли отвечать на выстрелы. Огонь был настолько плотный, что никто из оборонявшихся не мог и высунуться из окна. К тому же впоследствии нам стало известно, что в 7:30 по внутренней трансляции Белого Дома прозвучала команда Руцкого:
— На огонь не отвечать!
Теперь мы знаем, насколько жестокой была эта карательная акция. Перед ней померкнут все аналогичные преступления прежней власти — расстрелы восставшего народа в Воркуте и Новочеркасске.
Был даже расстрелян жилой дом рядом с парламентом. Так, ни за здорово живешь. Кому-то показалось, что кто-то выстрелил с верхнего этажа. Разнесли все окна на мелкие брызги. Сгорела квартира: то ли снаряд туда попал, то ли граната. Жильцы остались без крыши над головой. Теперь обивают пороги по инстанциям, пытаются выпросить помощь.
Пушки танков продолжали расстреливать парламент.
Ко мне подошел приятного вида человек:
— Как вы относитесь ко всему этому?
— Победили воры!
Он вспыхнул:
— Значит, я — вор?
— Не знаю, я с вами незнаком.
Он отбежал к толпе у парапета, крикнул оттуда:
— А почему ты не с ними, не в Белом Доме? Обосрался?..
Вот и сейчас, когда описываю эту сцену, звонок по телефону. Незнакомый жлобский голос:
— Ну что, обосрались твои друзья!..
Теперь выползает со дна вся нечисть.
Наступило их время. 4 октября — день торжества безнравственности. Расстрел парламента на глазах у всей страны не пройдет бесследно. Разбужены, выплыли на поверхность все темные силы.
Грохочут пушки танков. Толпа на мосту уже не так бурно реагирует на попадания снарядов. Зрелище, даже такое невиданное, начинает приедаться.
Кто-то притащил на мост моток колючей проволоки, которой было опутано все в кольце вокруг Белого Дома. Люди стали отбивать себе кусочки на память. У всех, кто пытается это сделать, руки в крови — страшная вещь, спираль Бруно. Взял и я кусочек на память.
…Загорелся один из этажей Белого Дома. Огонь быстро распространяется. Вот уже горит весь верх. Чуть поодаль от толпы, на мосту, остановились два старика (позже я разговорился с ними — фронтовики-ветераны, брали Кенигсберг). Один из стариков — благообразного вида, с седой бородой — сказал:
— Расстреляли Россию. Можно идти домой.
Дома я прилип к телевизору. Си-Эн-Эн ведет прямой репортаж с места событий. Российский позор транслируется на весь мир.
Хроника иногда прерывается, на экране появляются то один, то другой популярные деятели. Уже ничего нового не говорят — в основном изыскания на тему: какую придумать казнь отступникам.
Выступает комендант Москвы: чрезвычайное положение, комендантский час и так далее. Сообщает интересную новость. Цитирую по памяти:
«При попытке выбраться из Москвы арестован небезызвестный Невзоров. При нем — охранник с оружием…»
Арестовали, значит, по этой причине: охранник с оружием!
Каждый крупный жулик в этой стране имеет телохранителей, каждая криминальная коммерческая структура — боевой отряд. А вот журналисту, которого дружно ненавидят все воры бывшего Советского Союза, иметь охранника нельзя.
Часа три-четыре пополудни. В Дом с белым флагом пошел Руслан Аушев, Президент Ингушетии.
Вечером я позвонил Руслану, он торопился, улетал домой.
— Руслан, сколько трупов?
— При мне вынесли из Белого Дома 127.
— Много еще осталось?
— Много.
Герой Советского Союза Руслан Аушев — один из самых порядочных людей, которого я знаю. Его слову можно верить. Запомните эту цифру — 127. 127 трупов, обнаруженных к вечеру 4 октября. Вероятно, с цоколя и первого этажа. На верхние этажи еще не поднимались. Сколько там наворочено, никто тогда не знал. Теперь уже и не узнает.
Я акцентирую ваше внимание на этом пункте потому, что буквально на следующий день начнется странная чехарда с трупами. Еще одна позорная и грязная история из тех, к которым нам уже не привыкать.
Власть начнет заметать своим грязным хвостом следы кровавого преступления.
Еще одно интересное сообщение: против Кирсана Илюмжинова возбуждено уголовное дело. Открылась история с мазутом.
Я про этот мазут знал давно. В правоохранительных органах есть документы по этой сомнительной сделке. Правоохранительные органы знали. Знали и власти — им докладывали. Знал и Ельцин. Но Кирсан был его друг, а Калмыкия — чуть ли не полигон, на котором испытывались предстоящие России реформы. Но стоило Кирсану ослушаться старшего брата, не проявить личной преданности, как сразу бывший «личный друг» превратился в подследственного. Молодой калмыцкий президент повел себя очень достойно в дни президентского путча — он не просто отказался участвовать в готовящемся преступлении, но сделал это открыто, на глазах у всей страны. Но любое проявление человечности и порядочности в коридорах власти мгновенно наказывается. Поплатился и Илюмжинов. Со старой папки с «Делом о мазуте» была сдута пыль, и она легла на стол к следователю.
Я знаю, что были люди в правительстве, которые хотели, даже пытались возмутиться. Но никто не достиг успеха.
Каждый был «на крючке». На каждого есть своя папка с «Делом о мазуте».
Просто нет сил смотреть телевизор. Раньше, во времена Тотальной Лжи, была одна или две телевизионные программы. Сейчас — много, и на всех — ЛОЖЬ.
Ничто их не проняло. Даже Обращение Святой Церкви прошло мимо сердца.
Церковь 2 октября обратилась в первую очередь к средствам массовой информации: не лгите, не подавайте одностороннюю информацию, умолчание — тот же грех…
Не помогло. Жрецы Лжи — язычники, они в Бога не веруют. Не верят и в Божий Суд.
Вышел Указ о цензуре. На следующий день его отменили. Есть умные люди в правительстве. Кто-то, видать, объяснил:
— Борис Николаевич, зачем вам лишние разговоры, зачем Указ о цензуре, когда она и так есть.
Сегодня, оглядываясь назад, можно проследить точно, по датам, как изводили, пока не свели на нет, главное завоевание народа — свободу слова. Проследим «этапы большого пути».
Март 1993 года (перед референдумом), агитационный террор — временное запрещение свободы слова. Одновременно — проверка: как отреагирует общественность? Общественность никак не отреагировала.
Апрель 1993 года. Щадящий режим, призванный продемонстрировать великодушие победителей — на экран время от времени крохотными дозами проникает Правда.
21 сентября — полное запрещение свободы слова.
Полное, но не окончательное. Перед «свободными» выборами власти будут делать все, чтобы создать видимость равных возможностей. На экране иногда начнут появляться люди, которые, трясясь от страха, запинаясь и озираясь по сторонам, будут излагать «свое мнение».
На самом деле свободу слова, за которую мы так боролись, уже похоронили. Препарировали на кусочки и закопали в разных местах.
Вернемся к 4 октября.
Так что же на самом деле происходило в Белом Доме?