Они все разные…
Они все разные…
Мише восемь лет, он уже школьник. Но ходит он в школу неохотно, рассказывает о ней скупо. Между тем у него молодая учительница, и остальные дети любят ее: веселая, интересно рассказывает, читает ребятам книжки. Но Миша никак не может освоиться с классом. На уроках он напряженно слушает и как будто все понимает. Когда учительница спрашивает: «Что же мы узнаем во втором вопросе задачи?» — он вместе с другими поднимает руку. Но едва Зоя Константиновна останавливает на нем свой взгляд, Миша тотчас начинает тереть себе глаз, словно только потому он и поднял руку, что глаз зачесался…
Миша плохо успевает. Он хорошо решает задачи дома — и становится в тупик перед самой простой задачей в классе. Он твердо знает, что, если слово женского рода кончается шипящей согласной, нужно поставить мягкий знак, но в диктанте он старательно вывел: «мыш», «рож». Учительница предупредила мать: Мишу, очевидно, придется оставить на второй год. Мать рассказала о том, каков мальчик дома: он и старателен, и соображает неплохо, но вот беда — застенчив очень, может быть, потому и в классе теряется… Учительница ответила:
— У меня их сорок, я не могу знать каждого в отдельности.
Нам захотелось побывать у нее в классе, понять, чем продиктован этот ее ответ: равнодушием? холодностью? безразличием?
…Это был хороший урок. Ребята по очереди читали, задавали вопросы. В следующий час разбирались ошибки недавнего диктанта, и ребята охотно, наперебой придумывали предложения. Зоя Константиновна вела себя просто и непринужденно, видно было, что и ей интересно вести урок. В классе была приятная, оживленная атмосфера дружной работы. И мы все чаще поглядывали в тот угол, где молча сидел застенчивый Миша. Почему он молчит? Потом мы поговорили с Зоей Константиновной. Она преподает второй год. Работа очень нравится ей, увлекает. Что ей было трудно на первых порах?
— Научить ребят решать задачи. Еще — научить устному счету. И правописание безударных гласных — тоже трудная штука.
— Ну а ребята у вас хорошие?
— Очень хорошие!
— Скажите, вон тот, на первой парте, — что он за мальчик?
— О, прекрасный мальчик. У него одни пятерки. Очень развитой и смышленый.
— А тот черноглазый, в голубой рубашке?
— Это троечник. Средний ученик. Но дисциплинированный.
— А вот тот, курносый, с веснушками?
— У этого вообще четверки, но по арифметике ниже пяти не бывает.
И вдруг все эти ребята — черноглазые и голубоглазые, смуглые, светловолосые, веснушчатые — все стали на одно лицо, и уже только одно отличало их: четверочник, троечник, двоечник, отличник…
Зоя Константиновна молодая учительница, она работает в школе только два года. Она на хорошем счету: четко работает, хорошо объясняет. И никто ей не скажет: «Но ведь это еще не все! Почему вы не посмотрите вглубь, не попытаетесь разобраться в характерах своих ребят? Разве можно охарактеризовать школьника одними отметками?»
Если спросить любого опытного педагога: что всего важнее для учителя? — он скажет: любить ребенка и знать его. Это первое правило, общеизвестный и неоспоримый закон. Так почему же молодая учительница, которая хорошо окончила одно из лучших московских педагогических училищ и, видимо, искренне любит свою работу, — почему она так спокойно произносит противоестественную в устах учителя фразу: «У меня их сорок, я не могу знать каждого»? Как же тогда работать с учениками, если не знать их? Как обучать их орфографии и таблице умножения? Как учить ребят, если не понимаешь: вот тот мальчуган, что поднял было руку, а теперь смущенно почесывает глаз, — он делает это от застенчивости, и твой строгий взгляд лишил его последней веры в свои силы.
Почему, когда эту молодую учительницу спрашиваешь, какие трудности встретила она на первых порах своей работы, она вспоминает и об устном счете, и о безударных гласных, и о многозначных числах, и об умножении в пределах ста, но ни словом не упоминает о характерах своих учеников? Ведь все они разные, эти мальчишки, — стоит только взглянуть на их лица, чтобы увидеть: есть среди них порывистые и вялые, неподатливые и мягкие, есть непоседы, упрямцы и добродушные увальни. А для учительницы все они — только троечники или пятерочники. Как будто отметка может исчерпать человека, будь он даже всего восьми лет от роду!
Думается, это очень опасно и для молодой учительницы, и для ее учеников. Пройдет еще год-два, ребята подрастут, резче, определеннее в хорошем и дурном станут их характеры. Учительница неминуемо натолкнется на новые, непредвиденные препятствия, и тогда ей будет гораздо труднее преодолевать их.
В 636-й московской школе преподает в младших классах Наталья Андреевна Митина. Она учительствует уже сорок лет. Когда разговариваешь с Натальей Андреевной о ее учениках, кажется, что и тебе давно хорошо знаком каждый из них. Список фамилий оживает. Узнаешь о ребятах такие подробности, какие могут быть известны только самому близкому человеку, — пожалуй, только умной и наблюдательной матери.
Примечательно: с особенным оживлением и любовью Наталья Андреевна говорит не о самых лучших, примерных учениках, но о тех, с которыми трудно. Вот этот два года прожил в оккупированной местности. Однажды немец для чего-то велел ему принести топор. Мальчуган испугался: «Зарубит!» — и лишился речи. И ноги у него тоже отнялись. Выздоровел он не сразу: речь вернулась, но мальчик остался заикой. В первый класс он поступил с двухлетним опозданием — ему уже минуло девять лет. На уроках сидел молчаливый, безучастный и со слезами на глазах смотрел в окно, ожидая, пока за ним придет мать. Чувствовалось также: он очень стесняется того, что он такой большой, — не только старше, но и гораздо выше всех ростом.
Наталья Андреевна стала подчеркивать это как достоинство: «Вот Витя у нас самый высокий, он поможет повесить картину», «Витя, ты выше всех, помоги мне достать книги с верхней полки». Зная, что мальчик мучительно смущается, когда к нему обращаются на уроке, она старалась заранее предупредить его о том, что скоро спросит — или просто взглядом, или какой-нибудь случайной фразой: «Напишем сейчас вот это предложение, а потом Витя расскажет нам…» И Витя успевал внутренне подготовиться к необходимости заговорить.
Так постепенно, неуловимо для постороннего взгляда учительница завоевала мальчугана. Ни одна его удача не осталась незамеченной, ни одна буква, которую Витя сегодня написал красивее, чем вчера. Исподволь, шаг за шагом, Наталья Андреевна заставила мальчика самого поверить в свои силы.
Теперь Витя кончил третий класс. Читая его дневник-характеристику, — Наталья Андреевна ведет подробные записи о каждом из своих ребят, — можно узнать все, что произошло с ним за эти три года. Мальчик выравнялся, подружился с учительницей, но все еще стоял в стороне от товарищей: мешало самолюбие; он видел, что другие лучше учатся, бойчее, свободнее себя чувствуют. Надо было как-то поднять его в глазах класса. Нашелся повод и для этого: Витя очень удачно нарисовал в тетрадке зимний лес и испуганного, скачущего во всю прыть зайца. Наталья Андреевна предложила мальчику перерисовать это на отдельном большом листе; затем картину повесили на доске и всем классом придумывали к ней рассказ: что тут изображено, что было до того, как заяц так испуганно помчался, что случилось с ним потом… Раза два Наталья Андреевна заметила: «Это Витя хорошо нарисовал, выразительно. Посмотрите, какие у зайца испуганные глаза, как он прижал уши. Мы давно уже не рассказывали по такой хорошей картинке». И одноклассники посмотрели на Витю с интересом и уважением, а человек становится сильнее, когда в него верят другие.
Если в Вите Наталья Андреевна должна была поддерживать каждую едва заметную попытку расправиться, поднять голову, оглядеться, то с Валей пришлось поступить совсем по-иному. Этот мальчуган пришел в школу с твердым убеждением: «Я самый лучший. Я самый умный. Все, что я делаю, хорошо». Конечно, это единственный сын. («У меня в классе семнадцать единственных», — со вздохом говорит учительница.) Тут корень зла не в самом Вале, но в Валиной маме, — это она убеждена в превосходстве своего мальчика над всеми остальными.
В подобных случаях Наталья Андреевна приглашает родителей в школу. Им очень полезно побывать на уроках и воочию убедиться, что их ребенок не лучше и не хуже других; полезно узнать, что некоторые дети читают более бегло и лучше считают в уме. Самого Валю Наталья Андреевна не одергивает, не твердит: «Не зазнавайся!», но и не позволяет ему стать над одноклассниками. Вот он насорил и хочет, чтобы за ним убрал товарищ, но нет, пусть уберет сам! Вот он решил задачу раньше всех и победоносно оглядывает класс, а Наталья Андреевна спокойно, не повышая голоса, напоминает: он забыл сделать поля, написал небрежно, посадил две кляксы, тетрадка у него помятая, неопрятная… С таким мальчуганом работать, может быть, еще сложнее, чем с робким и замкнутым Витей. Но Наталья Андреевна неутомимо воспитывает его, пристально следит за всеми проявлениями этого неровного и заносчивого характера, чтобы вовремя выправить его, пока все эти углы и колючки еще не успели отвердеть, чтобы Валя не вырос плохим товарищем, плохим работником, плохим членом общества.
Это так называемые трудные случаи. Ну, а те, кто учится хорошо, благополучные дети, успевающие ученики? У Саши и Мити в тетрадях одно и то же — пятерки. Табели одинаковые. Но ребята разные. Сашин сосед опрокинул чернильницу, залил парту. Саша заставил его все вытереть и вымыть, а учительнице ничего не сказал. Митя то и дело тянет руку: «Наталья Андреевна, Коля измазал свою тетрадку! Наталья Андреевна, Коля просил у вас учебник, а у него есть свой!»
— Разве ты Коля? — спокойно спрашивает Наталья Андреевна. — Коля мне все сам скажет, если захочет.
Наталья Андреевна знает, кто из ребят с кем дружит и кто с кем поссорился. Она знает, кто как живет, о чем думает, чем увлекается, знает, кто кем мечтает стать в будущем. Сорок ребят — сорок разных характеров, нет двух похожих, которые можно было бы спутать друг с другом. И Наталья Андреевна просто не может сказать: «У меня их сорок, не могу же я знать каждого!» — ибо она не сможет сделать ни шагу, если не будет знать. Не знать каждого из ребят — значило бы для нее обречь себя на работу вслепую, без малейшей надежды на успех.
И те, кого учила, растила, воспитывала Наталья Андреевна Митина, не забывают свою учительницу. Бывшие ученики нередко навещают ее. А после войны, когда подчас так сильно желание оглянуться на прошлое, заново пересмотреть свою жизнь, в школу началось настоящее паломничество. Приходили взрослые, семейные, приходили, чтобы увидеть ту, которая учила их очень давно, в их первые школьные годы. След, оставшийся в их сердце, в их сознании с тех далеких лет, неизгладим. Они помнят не только то, что учительница научила их читать и писать. Помнят и другое: она научила понимать, что хорошо и что плохо. Это благодаря ей стали омерзительны ложь, криводушие. Благодаря ей впервые открылась тебе неисчерпаемая радость узнавать с каждым днем все больше. Благодаря учительнице еще тогда, в детстве, ты впервые понял, что горячо любишь свою родную страну и хочешь многое для нее сделать. Все самое светлое, чем ты дорожишь с детства, — пробуждение твоего ума и сердца, все лучшее в тебе самом — накрепко, незабываемо связано с этим человеком, учившим тебя видеть и понимать жизнь.
Скажут: но можно ли так беззаветно, безраздельно отдать себя детям, школе?
Да, правда: такая работа отнимает много сил и времени. Ей нельзя отдавать себя вполовину, формально, «от сих и до сих». Но если ты сказал себе: «Я буду учителем», — ты тем самым принял на свои плечи большую, тяжелую ношу. Ты учитель — это значит: неустанный труд. Постоянное напряжение всех душевных сил. Упорное, безостановочное движение вперед. Это значит — ни часа самоуспокоенности и самодовольства, когда могло бы притупиться внимание, ни минуты, когда можно сказать себе: вот, все хорошо, все достигнуто, все сделано. Это значит — огромная, ни с чем не сравнимая ответственность: за растущих людей, за их ум и характер, за их будущее. И это — такое же огромное, ни с чем не сравнимое счастье. Но оно может быть подлинным и полным только тогда, когда ты действительно знаешь и любишь тех, чей будущий человеческий облик во многом зависит сейчас от твоих усилий, внимания, труда, — твоих учеников.
1947 г.