Сто «оруэллов»

Сто «оруэллов»

Не знаю, что стало бы с молодым Эриком Блером, начинающим писателем, взявшим в качестве псевдонима имя Джорджа Оруэлла, если бы в конце 1936 года, проезжая через Париж по дороге в Испанию, он послушался бы совета Генри Миллера. Не стесняясь в выражениях, тот объявил ему, что его идеи борьбы с фашизмом — вздор. Однако Оруэлл отнесся к этому как к декларации безответственности.

В Испании он был тяжело ранен. Но еще серьезнее контужен политически. Он разочаровался в своих революционных убеждениях, и тема разочарования дала ему возможность обрести себя. Произведения Оруэлла стали не менее скандальны, чем книги Генри Миллера, но по другой причине. Вопреки европейской интеллектуальной моде на марксизм и русскую революцию, несмотря на то, что Советский Союз был союзником Запада в борьбе с нацизмом, Оруэлл занял непримиримую позицию по отношению к тоталитаризму. Литературный предвестник холодной войны, в год общей победы над Германией он высмеял советскую историю в «Скотском дворе»: «Все животные равны. Но некоторые животные более равны, чем другие».

Убедительна оруэлловская концепция новояза — искусственного языка, который не допускает инакомыслия. Целью тоталитаризма, по Оруэллу, оказывается не страх, но его перерождение в искреннюю любовь к Большому Брату. Большой Брат — торговая марка Оруэлла, не менее известная, чем набоковская Лолита. Но, несмотря на антикоммунизм и писательское воображение, Оруэлл не смог представить себе истинную картину жизни при диктатуре. Большой Брат тем и страшен, что не представим. Тем более, для тех, кто под ним не живет.

Не знаю, насколько большим писателем был Джордж Оруэлл, но он достоин того, чтобы, по аналогии с физическими величинами, мы определяли мглу диктаторских режимов в оруэлловских единицах. Деспотизм зрелого сталинизма я бы определил высшей мерой в 100 «оруэллов». Северная Корея, где народ благодарит Дорогого Вождя за питьевую воду, достойна не меньшей оценки. Куба — тоже чемпион: перелет из одного города в другой невозможен без разрешения полиции. Куба набрала бы 80–90 «оруэллов». В тех же пределах — Туркмения. Покойный Василь Быков, который был вынужден уехать из страны Лукашенко, сравнивал реальность Белоруссии с произведениями Оруэлла. Он поставил бы Лукашенко не меньше «оруэллов», чем Туркмении. Много «оруэллов» заработали бы страны Ближнего Востока, Иран, Пакистан, Китай…

Это — очевидно. Иное дело — Запад. После конца холодной войны он все больше пропитывается духом строгости и подчинения авторитету. Западные страны с традиционной демократией зарабатывают оруэлловские очки, когда высокомерно говорят от имени истины, спекулируют на политической корректности. Запад, перестающий быть культурной альтернативой для русских — это подрыв русской цивилизации. За таким Западом не хочется следовать. В какую сторону идти? Западные «оруэллы» увеличивают шансы русского апокалипсиса.

Уничтожение «оруэллов» в чужих странах, зараженных диктатурой, вроде бывшего Ирака, нередко ведется Западом по-оруэлловски. Буш с Путиным могли бы при встречах обмениваться личными «оруэллами» в порядке самозачетов. Православие, как и ненавистный ему польский католицизм, бренчит оруэлловскими сребрениками. Масштабы отечественных «оруэллов» за последние годы стали ненасытны, хотя пока что не достигают уровня советских времен.

В сущности, «оруэллы» неистребимы. Они в природе государственной власти, ее самоценности, самодовольстве, безнаказанности. «Цель репрессий — репрессии. Цель пытки — пытка. Цель власти — власть», — писал Оруэлл в антиутопии «1984». Апокалипсис для России — нормальное состояние. Но человеческой природе я бы тоже выдал немало «оруэллов».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.