Шаг вперед, шаг назад

Шаг вперед, шаг назад

Карниз с шумом тяжелой вещи полетел вдоль окна. На грохот прибежал дневальный – осужденный. Глянув на место «аварии», он процедил: «Тэ-экс, ну, щас наладим».

Через пару минут в кабинет заглянул другой осужденный с молотком в руках.

– Можно? – спросил он.

– Подождите, мы скоро закончим беседовать, – ответил я.

– Вот смотрите, карниз упал, так уже через пять минут пришли делать ремонт. Сравните с нашими ЖЭУ… – в раздумье проговорил Владимир Иванович. На воле он занимал должность первого заместителя главы одного из районов Москвы. В колонию попал за взятку. – В чем разница? В ответственности. Здесь, в колонии, есть ответственность, на воле – нет. Потому что такая зарплата, что не формирует ответственности.

– В зоне вообще нет зарплаты.

– Ну, здесь перспектива – свобода.

– Выходит, чтобы привить чувство ответственности, нужно всех пересажать?

– А вы знаете, я был еще в СИЗО, к нам в камеру попали двое бывших прокуроров. Пообтершись в четырех стенах, они спустя время на полном серьезе говорили: хорошо было бы всех сотрудников правоохранительной системы запирать на какое-то время в камерах СИЗО. Зачем? На… стажировку! Особенно прокуроров. Ведь в уголовных делах только ставят галочку – рассмотрели, осудили… А что за этой галочкой? Судьба человека.

Сняв очки, Владимир Иванович потер глаза, близоруко прищурился.

– Я столкнулся с одним следователем окружной прокуратуры. Совсем молодой человек, говорит, что он – студент пединститута. И такие студенты нас судят…

На последнем слове он взмахнул руками, подавшись туловищем назад, уперся плечами о стену.

– Вы спрашивали, к чему в колонии нельзя привыкнуть. К тому, что здесь нахожусь. Это кошмарный сон. Судебный процесс – беспредел… Какие там адвокаты, их просто не слушают. Судья говорит: «Я так считаю». Всё, это доказательство вашей вины… Хотя нет такого юридического термина: «внутреннее убеждение». А многих людей лишают свободы именно на основании внутреннего убеждения судьи, который считает так, а не иначе. Теперь я знаю, что в нашей стране посадить могут любого человека. Доказать вину не могут, а посадить – могут. Это жутко… Но это следствие, а причины: МВД планирует, сколько человек нужно посадить, сколько возбудить уголовных дел по таким-то статьям. А значит, для этого нужно найти факты… и начинают такие факты «искать». Я позднее узнал, что в моем кабинете полгода велась видеозапись. Оказывается, всё ждали, что я возьму взятку… потратили сорок видеокассет! И что же? Я говорю: ну не было денег, мне их никто не вручал. Просмотрели сорок кассет – и ничего не увидели.

Владимир Иванович развел руками.

– Ведь если хотят уличить вымогателя, делают просто – помечают купюры, и вот он, взяточник, с поличным арестован. Я ничего ни от кого не брал, вину мою не доказали, не считая внутреннего убеждения судьи. Значит, кому-то сильно мешал…

Сжав кулаки, он решительно заговорил:

– Я вот никогда не прислушивался к поговорке: «От тюрьмы и сумы не зарекайся». На воле живешь – о плохом не думаешь. Наверное, это нормально… Только вот сам факт ареста воспринимается очень тяжело. Обстановка следственного изолятора перевоспитывает… за одну неделю… Но человек привыкает ко всему, даже к СИЗО. Жить-то нужно, человек адаптируется к новым условиям. А привыкнув, он понимает, что можно – нет, не жить, а существовать. Люди на воле не знают, что наши суды несовершенны. Процветает корпоративность: никакой из вышестоящих органов не станет признавать, что суды плохо работают. Суд – особая инстанция, здесь решаются судьбы людские, считается, что в суде не могут ошибаться… Поэтому любой приговор заранее обречен к исполнению. О СИЗО еще… Вот сидят в том числе за экономические преступления. Кому они, эти люди, опасны? Их нужно было бы освободить по подписке. И пусть гуляют себе. До суда. Со мной в камере, в Москве, сидел начальник отдела милиции. Три с половиной года провел он в СИЗО. Обвиняли по 290-й статье – в получении взятки. А потом его оправдали. Человек три с половиной года без вины отсидел! Я провел в СИЗО год и восемь месяцев. Это очень много. Когда я прибыл в колонию, то первое время даже не мог далеко ходить. Сейчас поясню, что это значило. Когда есть свободное время, разрешается прогулка на территории отряда. И вот во время прогулки я делал три шага, а потом автоматически разворачивался, чтобы таких же три шага сделать в обратном направлении. Как привык в камере СИЗО двигаться – там тесно, со всех сторон углы, кровати, люди – шаг вперед, шаг назад, так и здесь, в колонии, плечо само разворачивалось через три шага. Я один раз так стал поворачиваться, потом спохватился, думаю, что это я делаю? Разворачиваюсь!.. Зачем? Автоматически, оказывается. Даже смешно мне стало. Хотя грустно все это…

Сделав паузу, он опускает глаза, разглядывая свои руки, стол, упавший карниз.

– Ну что зона, если говорить о зоне, здесь не хватает… умственной деятельности. Вот я освоил в колонии пошив обуви, пробивку, комплектацию. Может, пригодится на свободе. Хоть знаю теперь, как обувь шьют. Еще я смотрю, оглядываюсь, что за люди меня окружают. Разные случаи бывают. Кого-то спровоцировали на преступление. Не каждый ведь может жить на одну зарплату, на которую нельзя содержать семью. И нет законного пути заработать деньги. А семью кормить надо. И человек думает: вот совершу преступление и не сяду. Так все думают. Вообще, в зоне хорошо понимаешь, узнаёшь психологию преступника. И еще вот что я понял в зоне. Ни одно преступление не стоит того, чтобы потом за него попадать в зону. Уж лучше в деревню, в глушь, пусть меньше будет благ, меньше цивилизации, но зато ты будешь на воле. На воле стократ лучше…

Выговорившись, Владимир Иванович опять трет глаза.

– Как думаете, – спрашиваю его, – почему только в зоне человек осмысливает содеянное?

– А вы знаете, не хватает культуры, образования. Там, на воле, у многих нет понимания того, что преступление – это плохо. Плюс нет тормозов у людей.

В кабинет заходит нарядчик Мурашов.

– Ну что, побеседовали? – Мурашов внимательно смотрит на Владимира Ивановича, как бы пытаясь угадать, о чем тот рассказывал.

Бывший замглавы района кивает головой и, обращаясь то ли ко мне, то ли к нарядчику, спрашивает:

– Разрешите идти?

Я говорю:

– У меня больше нет вопросов.

– Так вот, – оживляется нарядчик, – я там еще двоих привел. Будете беседовать? Бывшие военные… оба.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.