Глава 8 Их Четвертое июля

Глава 8

Их Четвертое июля

Другие революции были восстанием угнетенных; эта была раскаяньем тирана.[93]

Ральф Уолдо Эмерсон

В 1862 г. Авраам Линкольн, выступая перед группой афроамериканцев, поделился с ними своим планом — по завершении Гражданской войны переселить чернокожих американцев в новую страну, которую они могли бы называть своей собственной. Он отметил, что более десяти тысяч свободных чернокожих граждан уже эмигрировали в государство Либерия. Линкольн знал, что Конгресс по его просьбе выделил денежные средства в размере шестисот тысяч долларов на переселение негров. В то время это называлось «колонизацией». Линкольн учредил специальный отдел по колонизации в Министерстве внутренних дел США. По запросу этого отдела было получено несколько предложений относительно места переселения. Среди таких мест рассматривались Британский Гондурас, Британская Гвиана, Колумбия (в той части, где теперь находится Панама) и один остров у берегов Гаити.[94]

В своей речи Линкольн признал перед своими чернокожими слушателями, что их расе «приходится переживать самое худшее из всего, что выпадало на долю какого-либо народа». Однако он также отметил, что многие белые (включая белых, сражавшихся на стороне Севера) не выносят чернокожих, и чернокожие отвечают им тем же. «Следовательно, для всех нас лучше жить отдельно», — таково было заключение Линкольна. Линкольн призвал свободных чернокожих граждан быть добровольцами и первыми переселиться в новые места обитания. Он признавал, что трудно просить свободных людей переехать в другую страну. Тем не менее он считал, что ради людей своей расы чернокожие американцы должны пожертвовать частью своего комфорта. В конце концов, сказал Линкольн, «все, кто участвовал в войне за независимость США, принесли что-то в жертву».[95]

Может показаться удивительным, что Авраам Линкольн (которого в Америке называют «Великий освободитель»[96]), выступал за план колонизации, который в наши дни кажется неразумным и даже расистским. Однако идея колонизации возникла почти на столетие раньше Линкольна. На самом деле, впервые эта идея была выдвинута чернокожими и поддержана некоторыми отцами-основателями Америки. Томас Джефферсон говорил об этом как о возможности. Предложения колонизации выдвигали Джеймс Мэдисон и Дэниэл Вебстер. План Мэдисона предусматривал продажу земель, полученных от индейцев, новым иммигрантам, прибывающим из Европы, и использование этих денег на то, чтобы вернуть чернокожих в Африку.[97]

Организация «Американское общество колонизации» была основана в 1816 г., ее членами стали как черные, так и белые. Это общество убедило президента Монро послать агентов на поиски страны, теперь известной как Либерия. Ее столица была названа Монровия в честь американского президента. Наставник Линкольна, Генри Клей, тоже был членом Американского общества колонизации. Идею колонизации поддерживал ряд республиканцев, включая лидера аболиционистов Теда Стивенса. Влиятельные газеты, такие как «Нью-Йорк таймс» и «Чикаго трибьюн», также высказывались в ее поддержку. Среди чернокожих колонизацию поддерживали памфлетист-аболиционист Дж. Уиллис Менар, врач и писатель Мартин Делани из Пенсильвании, политический активист Шарль Бебкок из Массачусетса и нью-йоркский журналист Джунис Морель, а также пресвитерианский пастор Хайланд Гарнет.[98]

Фредерик Дуглас, наиболее известный чернокожий аболиционист, выступал против колонизации. В своей речи 1894 г. Дуглас утверждал, что колонизация была ненавистна чернокожим, потому что «внушала им мысль, что они обречены навсегда быть чужим там, где родились, что им нет места на этой земле». Колонизация предлагает неграм «неопределенную родину» где-то вдалеке. «Это не искупление грехов, а изгнание», — говорил Дуглас. Он верно заключал, что «родина американских негров — Америка», и говорил: «Мы здесь, и здесь мы останемся».[99]

Однако за два десятилетия до этого тот же самый Дуглас сказал, обращаясь к белой аудитории в своей известной речи в честь Дня независимости: «Это Четвертое июля — ваше, но не мое. Вы можете ликовать, я должен скорбеть. Привести человека в оковах в великолепный освещенный храм свободы и призвать его присоединиться к вам в пении радостных гимнов было бы бесчеловечной насмешкой и кощунственной иронией. У меня нет патриотизма. У меня нет страны. Какая страна у меня есть? Институты этой страны не знают меня, не признают меня человеком. Я не люблю — и не могу любить — ни саму эту страну, ни ее Конституцию. Я хочу, чтобы она распалась как можно скорее».[100]

Дуглас здесь произносит речь предателя, но причина у него уважительная. Он говорит, что нельзя быть хорошим гражданином в плохой стране. Многие аболиционисты соглашались с ним, они постоянно осуждали создание Америки и сжигали копии Конституции, которую лидер аболиционистов Уильям Ллойд Гаррисон называл «сделкой со смертью и договором с адом». С точки зрения аболиционистов, которую разделяли Гаррисон и Дуглас, из-за этого компромисса с существованием рабства основание Америки достойно осуждения, а отцы-основатели Америки — малодушные лицемеры.

Так называемое лицемерие основателей было главной темой насмешек британцев во времена войны за независимость США. Типичны были реплики, подобные той, что произнес Самуэль Джонсон: «Как получается, что самый громкий визг о свободе мы слышим из уст рабовладельцев?» Та же самая критика в адрес основателей прозвучала в решении главы Верховного суда Роджера Тэйни по делу Дреда Скота. Тэйни пришел к выводу, что, хотя основатели сказали «все люди созданы равными», они, возможно, так не думали, поскольку написанная ими Конституция допускала существование рабства и некоторые из них лично владели рабами. Следовательно, заключил судья, Конституция не давала чернокожим «прав, которые белые люди должны были уважать». А сенатор Джон Кэлхун, главный идеолог рабовладельческой политики южных штатов, заявил, что слова «все люди созданы равными» — «самая большая ложь и самая опасная из всех политических ошибок».[101]

Современные прогрессисты, хотя не признают идей рабовладельцев Конфедерации, в целом согласны как с аболиционистами-северянами, критикующими Конституцию, так и с южанами-сторонниками рабовладения в том, что отцы-основатели могли в действительности не верить, что все люди созданы равными, когда говорили это. Многие прогрессисты считают, как и Дуглас, что рабство — это «первородный грех» Америки и что основатели виновны в том, что это стало возможным. Рабство, продолжают прогрессисты, это два с половиной столетия труда рабов, который не оплачивался. Америка была построена с помощью рабского труда, и препятствия, созданные рабством, все еще оказывают свое влияние, которое приводит к отставанию чернокожих граждан в уровне благосостояния и степени реализации существующих в обществе возможностей. С точки зрения некоторых прогрессистов, современная Америка должна афроамериканцам огромные суммы компенсаций, поскольку, как группа, чернокожие граждане живут существенно хуже вследствие того, что их предки были порабощены.[102]

Можно ли согласиться с требованиями денежных компенсаций, на которых настаивают прогрессисты? Рабство — это действительно система похищения труда, и исторически рабами становились те, кого брали в плен на войне. Завоевав народ или племя, победители либо убивали, либо порабощали побежденную группу. Со времени зарождения человечества рабство существовало практически во всех культурах. Рабство было в Древней Греции и Риме, в Китае, в Африке и в Индии. Американские индейцы владели рабами задолго до прибытия Колумба. Так что не существование рабства, аего запрет, является отличительной чертой Западной цивилизации. «Ни одна цивилизация, когда-либо опиравшаяся на рабство, не была способна избавиться от него, — пишет Дж. М. Робертс, — кроме Запада».[103]

Более того, со времен основания страны и до конца Гражданской войны в Америке были чернокожие рабовладельцы. Я имею в виду свободных чернокожих граждан, которые сами владели чернокожими рабами. Хотя мы знаем, что существовали чернокожие рабовладельцы, размер этого явления поражает. Обзор соответствующих исследований демонстрирует, что в 1830 г. около 3500 чернокожих граждан были рабовладельцами, которые владели более десятью тысяч черных рабов. В книге «Черные хозяева» Михаэль Джонсон и Джеймс Роарк рассказывают примечательную историю Уильяма Эллисона, свободного чернокожего плантатора, занимавшегося также изготовлением хлопкоочистительных машин в Южной Каролине, который владел более чем сотней рабов. Сам происходивший от рабыни, Эллисон без колебаний покупал рабов и использовал их так же, как это делали белые рабовладельцы. Джонсон и Роарк пишут: «Эллисон не считал свой магазин и плантацию промежуточным этапом на пути к свободе. Он никогда не позволил ни одному своему рабу повторить его собственный путь. Все говорило о том, что Эллисон держал рабов, чтобы эксплуатировать их и получать за их счет прибыль, точь-в-точь как это делали белые рабовладельцы». Когда началась Гражданская война, большинство чернокожих рабовладельцев, таких как Эллисон, присоединились к белым рабовладельцам и поддержали Конфедерацию.[104]

Разумеется, чернокожие рабовладельцы в Америке составляли ничтожно малую часть от общего числа рабовладельцев. Я упомянул их потому, что о них так мало известно, а также потому, что они служат иллюстрацией универсальности этики завоевания, служившей опорой рабства с самого начала. Еще одним примером этики завоевания служит тот факт, что, когда Англия и Франция в начале и в середине девятнадцатого столетия рассматривали предложения о запрете рабства, вожди племен в Гамбии, Конго, Дагомее и других африканских государствах, наживавшиеся на работорговле, посылали делегации в Париж и Лондон и яростно протестовали против принятия таких предложений.[105]

Один африканский вождь как-то заявил, что ему нужны три вещи — еда, алкоголь и оружие, и чтобы их получить у него есть три вещи — мужчины, женщины и дети.

Рабство стало подвергаться критике только по одной причине — влияние христианства. Когда мне приходится выступать на стороне защитников христианства, я обсуждаю этот вопрос с ведущими атеистами, но они отказываются это признавать. Они говорят, что многие столетия христиане спокойно относились к существованию рабства и только в современный период — во времена Просвещения — рабство стало причиной споров. Подразумевается, что равенство Просвещения, а не христианство, способствовало борьбе с рабством. Однако это просто неверно. Рабство было широко распространено в Римской империи, существовавшей до пятого столетия. Это было время дохристианского Рима. Затем рабство исчезло в Европе в период между пятым и десятым столетиями. Рабство сменилось крепостничеством. Хотя такая зависимость была тягостна, крепостные не были рабами. Они владели собой сами, они могли заключать договора, у них была определенная свобода работать и вступать в брачные союзы, чего не могли делать рабы. Появление крепостничества было огромным изменением и большим улучшением состояния общества. Это произошло во время так называемых Темных веков, когда Европа была целиком и полностью христианской. Так что же — если не христианство — стало причиной исчезновения рабства в Европе?

К сожалению, рабство появилось снова в Новое время, не столько в Европе, сколько в Америке. Это произошло по экономическим причинам: в Новом Свете предстояло сделать много работы, и были люди, которых можно было заставить делать это бесплатно. Работорговля в Африке процветала, поставляя рабов в Азию и на Средний Восток, и, казалось, источник пленников, предназначенных на продажу, просто неисчерпаем.

Это «предложение» встретило новый «спрос» на плантациях Северной и Южной Америки. Рабство было выгодно классу плантаторов, а также тем африканцам, которые занимались работорговлей. Тем не менее этот институт снова стал широко обсуждаться в обществе, и снова именно христиане заговорили о важности избавления от рабства. Это чрезвычайно важный факт, что только на Западе — в той части мира, которая официально известна как христианский мир — возникло движение, направленное на избавление от рабства. Не существует истории движения по борьбе с рабством за пределами западного мира.

Даже атеисты признают, что движение против рабства в Англии и Америке возглавляли христиане. Христиане были не единственными, кто не одобрял рабство. С древних времен была еще одна группа людей, которым рабство было совсем не по душе. Этих людей называли рабами. Нам известно, что рабы сбегали от хозяев, поднимали восстания и тому подобное. Но христианство создало совершенно иной феномен: человека, который имел право быть хозяином и который при этом был против рабства. Эту идею красиво выразил Линкольн: «Поскольку я не хочу быть рабом, я не хочу быть и хозяином».[106]

Линкольн понимал, что это просто приложение золотого правила Христа: не делай другим то, что ты не хотел бы, чтобы они сделали тебе.

Линкольн видел, что существует глубокая связь между движением, направленным на окончание рабства, и основанием Америки. И то и другое, как оказывается, было основано на христианстве. Христианство всегда считало всех людей равными перед Богом. С начала VIII столетия некоторые христиане — первыми были квакеры, затем евангелические христиане — применили это убеждение и к вопросу работорговли между Африкой и Новым Светом. Они объясняли, что равенство людей перед Богом означает, что никто не имеет права управлять другим человеком без его согласия. Мы видим, что моральные корни движения по запрету рабства те же самые, что и корни демократии и основания Америки как страны. И то и другое покоится на идее, что власть над другим человеком без его согласия не имеет никаких оправданий.

Идея согласия чрезвычайно важна для понимания причин осуждения рабства. Также нам необходимо понять, почему рабство не было немедленно запрещено основателями Америки. Линкольн подходил к этому вопросу совсем не так, как аболиционисты и современные прогрессисты. Линкольн соглашался с аболиционистами, что рабство — отвратительно. Но по поводу того, как с этим бороться, у него было другое мнение. В сущности, он считал, что их методы борьбы скорее способствуют сохранению рабства. Линкольн понимал рабство, основываясь на двух принципах: принципе владения самим собой и принципе согласия. «Я всегда считал, что человек, который производит зерно, должен иметь возможность его есть», — говорил Линкольн. Для Линкольна величие Америки — сделавшее ее «чудом и предметом восхищения всего мира» — состояло в том, что «в Америке нет класса постоянных наемных работников» и что «каждый человек может сам создавать свою судьбу». Линкольн рисовал в своем воображении общество, где люди не просто распоряжаются ценностями, которые приносит их труд, но также сами занимаются предпринимательской деятельностью. Таким образом, «вчерашний наемный работник сегодня работает сам на себя, а завтра наймет других для того, чтобы они работали на него». Зло рабства в том, что это «война против прав всех, кто трудится». Чернокожий раб «имеет право есть хлеб, который он добыл своими собственными руками, не оставляя его кому-то еще». В этом отношении «он равен мне, и судье Дугласу, и любому другому человеку». Рабство было основано на том же принципе, что и тирания, который Линкольн сформулировал так: «вы работаете в поте лица и добываете хлеб, а съем его я».[107]

Давайте проанализируем аргументы Линкольна. Мы владеем сами собой, следовательно, распоряжаемся своим трудом и имеем право стремиться к счастью. Средство, которое мы используем для достижения этой цели — согласие. Мы соглашаемся продать свой труд за цену, о которой договорились, и мы соглашаемся, чтобы нами правили лидеры, которых мы выбрали на свободных выборах. В представительной демократии согласие принимает форму соблюдения принципа подчинения меньшинства большинству. На свободном рынке согласие принимает форму соглашения о работе за определенное вознаграждение или контрактов, которые заключают участвующие в них стороны. Если добровольное согласие не получено — это тирания. Рабство плохо не тем, что это тяжелая и унизительная работа — иммигранты на Севере трудились не менее тяжело, и их работа могла быть такой же унизительной — но тем, что рабы не получают плату за свой труд. Я мог бы согласиться работать на вас бесплатно, и это не сделало бы меня рабом. Рабство плохо потому, что раб не давал согласия трудиться на тех условиях, которые ему предоставили. Против его воли его заставили работать бесплатно. Здесь мы видим, что Линкольн унифицирует аргументы в пользу демократии, капитализма и освобождения рабов. Все они, по сути, основаны на главенстве принципа согласия индивида.

Теперь мы можем ответить на вопрос: если отцы-основатели действительно считали, что все люди созданы равными, как они могли позволить существование рабства? То, что у основателей были свои недостатки и в то же время — свои собственные корыстные интересы, отрицать невозможно. Многие из них были рабовладельцами, и Джефферсон был одним из крупнейших рабовладельцев. У Джефферсона было более двух сотен рабов и, в отличие от Вашингтона, он не отпустил их на свободу. Однако случай Джефферсона проливает свет на многое: совершенно не оправдывая жизнь на плантациях с помощью аргументов южан о «счастливом рабе», вирджинец Джефферсон энергично осуждал рабство как несправедливое и аморальное. «Я трепещу от страха за свою страну, когда я понимаю, что Бог справедлив; что этот судья не может спать вечно».[108]

Важно не то, что южные плантаторы владели рабами, но то, что эти плантаторы, тем не менее, считали, что «все люди созданы равными».

Если Джефферсон и основатели страны знали, что все люди созданы равными, почему бы им не запретить рабство с самого начала? Ответ прост: если бы они это сделали, объединения страны бы не было. Историк Юджин Дженовезе говорит об очевидном: «Если бы Конституция не признала существования рабства, южные штаты никогда не вошли бы в союз». Таким образом, выбор, который стоял перед основателями в Филадельфии, был не в том, оставлять рабство или нет. Скорее вопрос был в том, создать ли союз, временно мирящийся с рабством, или вообще не иметь никакого союза. Континент Северная Америка тогда мог бы состоять из более мелких стран — уязвимых для нападения иностранных империй — и рабство могло бы сохраняться даже дольше, чем это было в действительности.

Проблему, стоявшую перед основателями, можно пояснить на более глубоком уровне. Декларация независимости говорит, что «все люди созданы равными», и основатели верили, что это так. Но в Декларации также говорится, что правительство должно быть основано на согласии тех, кем правят. Это коренные принципы демократии. Проблема возникает, если значительная часть людей — возможно, даже большинство — отказывается согласиться с тезисом «все люди созданы равными». В этом случае как следует поступать мудрому государственному деятелю? Ответ прогрессистов прост, и он совпадает с ответом аболиционистов: забыть про демократию. Если люди не готовы запретить рабство, если они не способны отличить хорошее от плохого, тогда надо их заставить. Основатели знали, что сделать это невозможно, но даже если бы такая возможность у них была, осуществив ее, они бы уничтожили демократию в самом начале ее развития. Рабство было бы запрещено, но ради этого пришлось бы установить тиранию.

Основатели решили сделать по-другому. Они назначили дату — через несколько лет — когда должна была закончиться работорговля и прекратиться поставка рабов в страну. Они запретили рабство на Северо-западных территориях (современный Средний Запад, включая Висконсин, Мичиган, Иллинойс, Индиану и Огайо). Еще важнее то, что они создали союз на принципах, исключающих рабство, хотя временно практика рабовладения оставалась допустимой. Нигде в Конституции не используется термин «рабство». Рабы везде описываются как «личности», что подразумевает обладание естественными правами. Условие «три-пятых», сформулированное в третьем параграфе раздела 2 первой статьи Конституции, согласно которому при подсчете населения штатов количество несвободных граждан учитывалось как три пятых от их реального количества, и которое, как считают в наши дни, (это условие, как считают в наши дни, представляет точку зрения основателей на ценность чернокожих) было, в действительности, мерой по ограничению количества голосов рабовладельцев Юга на выборах. Это условие помогло со временем изменить баланс сил в пользу свободных штатов. Многие из основателей верили, что этот подход окажется эффективным, потому что рабство теряет свою привлекательность и постепенно исчезнет само собой. В этом основатели ошибались, поскольку изобретение в 1793 г. машин, отделявших волокна хлопка от семян, возродило спрос на рабов на Юге.

Тем не менее, усилия основателей действительно подорвали устойчивость института рабства. До 1776 г. рабство было законным по всей Америке. Однако к 1804 г. все штаты к северу от Мэриленда законодательно запретили рабство — немедленно или постепенно; а в 1808 г. Конгресс признал незаконной работорговлю. Рабство перестало быть государственным институтом. Отныне оно стало локальным феноменом, подвергавшимся моральной и политической критике.

Линкольн не только осознавал, какая проблема стояла перед основателями, он также получил ее в наследство. Линкольн стремился отделить принципы, на которых основано американское общество, от компромиссов. Он также знал, что компромиссы были не просто низменными сделками ради продвижения корыстных интересов. Скорее, они были проявлением предусмотрительности и способом достижения народного согласия, которое стало краеугольным камнем демократического самоуправления. Линкольн слишком полагался на компромисс, предложенный основателями, говоря, что он не будет противодействовать рабству в штатах, где оно существует, но не даст ему распространиться на новые территории.

Во время дебатов между Линкольном и Дугласом, сенатор Стивен Дуглас — похожий на Кэлхуна и произносящий речи, похожие на речи современных прогрессистов, — высмеивал мнение основателей, которые верили в то, что все люди созданы равными. Кэлхун пошел еще дальше — он считал, что статья о равенстве в Декларации независимости была не самоочевидной истиной, но самоочевидной ложью, поскольку люди, как мы знаем, очень отличаются — в размерах, в быстроте действий, в разумности и даже в области нравственности. Линкольн стремился защитить основателей от таких клеветнических высказываний. Комментируя Декларацию независимости, Линкольн объяснял точку зрения основателей: «Они имели в виду всех людей, но они не собирались заявлять, что все люди равны друг другу во всех отношениях. (…) Они определили достаточно ясно, в каком отношении они видят всех людей созданными равными — равными в определенных неотчуждаемых правах. Они не собирались утверждать, что все уже обладают этим равенством, что очевидно не соответствует истине, или что они предоставят это равенство всем немедленно. (…) Они собирались просто провозгласить это право, с тем, чтобы оно начало проводиться в жизнь, как только позволят обстоятельства».[109]

Примечательно, что позицию Линкольна поддержал Фредерик Дуглас, который, как мы знаем, когда-то критиковал Конституцию, но в конце концов понял, что она воплощает принципы, противные рабству. «Запретите рабство, и ни одно предложение или слог Конституции менять не придется», — сказал Дуглас. Рабство, как он осознал, было просто «строительными лесами для внушительной конструкции, и их нужно было убрать, как только здание было построено». Дуглас начал понимать то, что аболиционисты девятнадцатого века и прогрессисты двадцатого века так и не поняли — что наилучшая программа по запрету рабства — это вовсе не поддержка грандиозных и непрактичных проектов, но скорее те действия, которые «наносят наиболее болезненный удар по рабству из тех, которые можно нанести именно в это время».[110]

Для того чтобы покончить с рабством, понадобилась Гражданская война. Шестьсот тысяч белых было убито на той войне, «одна жизнь за каждые шесть освобожденных рабов», — как напоминает нам историк К. Ванн Вудворд. Настоящие герои Гражданской войны не те, кого боготворят прогрессисты — бывшие рабы, такие как Дуглас, или аболиционисты-северяне, такие как Уолт Уитмен, сестры Гримке и Чарльз Самнер. Совсем не удивительно, что бывший раб выступает против рабства, и Дуглас в конце концов достиг славы и известности благодаря своим усилиям по искоренению этого зла. Аболиционисты-северяне могли позволить себе протестовать против рабства, собираясь в удобных залах, но — помимо Джона Брауна, который отдал свою жизнь за то, во что верил, — очень немногие заплатили такую цену за свои убеждения. Но именно эта высшая цена была заплачена солдатами (многие из которых были недавними иммигрантами), погибшими на войне за окончание рабства. Я думаю о трех сотнях тысяч солдат союза северных штатов, которые никогда не владели рабами, но все же сражались и погибли ради того, чтобы институт рабства перестал существовать.

Когда я недавно посещал Геттисберг, гид показал нам церковь, которая во время войны служила госпиталем для союзных войск. Именно здесь солдатам перевязывали раны, делали операции и ампутировали конечности. Это побоище было столь ужасным, что люди вынуждены были проделать отверстия в полу для стока крови. Если мы интересуемся «историей, как она видится глазами простого человека», давайте вспомним белых солдат, которые умерли для того, чтобы освободить чернокожих рабов. Они ничего не были должны рабам. Рабы оказались обязаны им своей свободой, свободой, которую они не могли добыть себе сами.

Должна ли Америка что-нибудь рабам, чей труд был украден? Я думаю, да, хотя Фредерик Дуглас, и не он один, большей частью с этим не согласен. В речи, обращенной к массачусетскому Обществу противников рабства, за несколько дней до конца Гражданской войны, Дуглас поднял этот вопрос: что нужно сделать для бывших рабов? Вот ответ Дугласа: «Не надо ничего с нами делать! То, что вы делаете с нами, уже нанесло нам вред. Ничего не делайте с нами(…) Если негр не может стоять на своих собственных ногах, пусть он упадет. Все, что я прошу, — это дайте ему шанс встать на ноги! Оставьте его в покое. (…) Если только вы развяжете ему руки и дадите ему шанс, я думаю, он будет жить».[111]

А в наши дни? Должна ли Америка выплачивать компенсации за рабство ныне живущим чернокожим гражданам? Не больше, чем потомкам белых, погибших в Гражданской войне. В мои намерения не входит просто сказать — что сделано, то сделано. Скорее я имею в виду, что наш долг перед северянами, погибшими на Гражданской войне, огромен. Но те герои мертвы, и мы не знаем, где их потомки. Наш долг больше, чем деньги, которые можно было бы заплатить; мы платим свой долг, чтя героев и помня о них. Точно так же страна должна рабам, чей труд был нечестно отнят у них. Этот долг также лучше всего оплатить памятью, поскольку эти рабы мертвы, а их потомки — и это будет горькой пилюлей, которую придется проглотить прогрессистам — живут теперь лучше, благодаря тому, что их предки были привезены из Африки в Америку.

Действительно ли они живут лучше? Этот вопрос можно проиллюстрировать на примере великого боксера-афроамериканца Мухаммеда Али. В начале семидесятых Мухаммед Али боролся с Джорджем Форманом за титул чемпиона в тяжелом весе. Схватка проходила в африканской стране Заир. Не слишком заботясь о тактичности, их встречу называли «битвой в джунглях». Али стал победителем, и когда он возвращался в Соединенные Штаты, репортер спросил его: «Что чемпион думает об Африке?» Али ответил: «Слава Богу, мой прадедушка попал на тот корабль!» Хотя в реплике Али сквозит характерная для него едкая насмешка, здесь также звучит широко распространенное мнение. Али признает, что, несмотря на все ужасы рабства, оно помогло африканцам попасть в мир западной свободы. Рабам пришлось тяжело — корабль, который упомянул Али, перевозил рабов по ужасному маршруту, для жизни, полной тягостного труда — но их потомки в наши дни, даже если они не говорят об этом, живут лучше. Али был достаточно честен, чтобы это признать.

Чернокожая феминистка и писатель Зора Нил Хьюстон разделяет его мнение. О рабстве она пишет так: «Из того, что я знаю, это было очень печально. Конечно, это так. Но мои предки, которые жили и умерли в рабстве, уже мертвы. Белые люди, которые наживались за счет их труда и жизней, также мертвы. Я лично ничего не помню о тех временах и не несу за них ответственности. Как не несет ее и внук человека, который был хозяином моих родственников. (…) Я не желаю тратить время, пиная старые могилы. (…) Рабство — это цена, которую я заплатила за цивилизацию, и цивилизация стоит всего, что я заплатила через моих предков».[112]

Наш вопрос решен не Али или Хьюстон, но тем действительным выбором, который делают афроамериканцы со времен Гражданской войны до настоящего времени. Помните Американское общество колонизации? Многие из свободных чернокожих граждан, поддерживавших идею колонизации, придерживались представления, которое мы бы сегодня могли назвать прогрессистским. Они считали, что Америка была основана как страна белых людей, и она всегда останется страной белых людей. Они считали, что чернокожие никогда не смогут называть Америку родной страной и что они никогда с чистосердечной радостью не смогут праздновать четвертого июля День независимости. Они были уверены, что единственной возможностью для черных быть по-настоящему свободными было найти свою собственную страну, создать ее самим и написать свою собственную Декларацию независимости.

Идея колонизации исчезала после Гражданской войны потому, что чернокожие лидеры, подобно Фредерику Дугласу, поняли, что их посылки были ложными. Америка была основана белыми людьми, но она не была основана как страна белых. Америка была основана на принципе равенства — не просто равного достоинства, но также равного права людей управлять собой, развиваться и свободно продавать свой труд. Понадобилась тяжелая война, чтобы восстановить эти принципы и распространить дар равенства на порабощенных афроамериканцев. Однако сотни тысяч белых сражались на этой войне и заплатили кровью за грех рабства, в котором была виновна их страна. Африканские рабы ужасно страдали на пути в Америку, и слишком часто — от того, как с ними обращались здесь, но их потомки имеют то, чего не имел никто из африканцев ранее, и чем мало кто из африканцев владеет теперь. Сегодняшние афроамериканцы, как и все американцы, имеют огромные преимущества жизни в условиях свободы и множества возможностей, доступных для реализации, в стране, достаточно большой, чтобы исполнились их мечты.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.