Глава 14 Турция на краю

Глава 14

Турция на краю

Очень многие не воспринимают Турцию в качестве европейской страны, скорее — как просто самую западную часть Азии. Зря, это ошибка. Даже если отвлечься от геологии — а Турция находится на Европейской тектонической плите — Турция, точнее, ее предшественница — Османская империя — веками была глубочайшим образом вовлечена в европейские дела. Были времена, когда империя простиралась далеко вглубь Европейского полуострова и влияла на европейскую историю и политику в не меньшей степени, чем другие великие европейские державы. Она была врагом одних из них и союзником других. Турецкая история — это такая же история Европы, как и история других стран континента.

Европейцы рассматривали турок как чужаков по двум причинам. Первая, очевидная — турки являются в своем подавляющем большинстве мусульманами, а не христианами, поэтому не могут в полной мере считаться европейцами. Вторая, историческая — именно Османская империя положила конец и пришла на смену империи Византийской, которая являлась преемницей Восточной Римской империи, основанной еще Константином. После того как турки захватили Константинополь в 1453 году, европейцы стали относиться к ним как к реальной угрозе всей европейской цивилизации, примерно такой же, какой в свое время были орды варваров, разрушивших Древний Рим. Они были опасными чужаками, абсолютно посторонними в Европе. Итак, будучи мусульманами и неся на себе печать грубого вторжения в европейскую историю, они по сей день не смогли избавиться от восприятия себя европейцами как чужого народа.

Однако не вся Европа восприняла турок как непрошенных агрессоров даже в 1453 году. Европейское христианство было уже давно расколото на западную католическую и восточную православную церкви. Разногласия были острыми и носили глубокий политический характер. Османы традиционно терпимо относились к другим верованиям, возможно, не по каким-то моральным, а по политическим причинам. Создание империи не заканчивается разгромом вражеских армий. Империи нуждаются в эффективном управлении захваченными территориями. Османы хорошо понимали, что управлять союзниками значительно легче, чем врагами, открытыми или скрытыми. После падения Константинополя они даровали православным христианам свободу исповедования своей религии и разрешили существование институтов православных церквей. Не было и насильственного обращения в свою веру. Католики были одновременно напуганы перспективой того, что варвары-турки пройдутся по всей Европе, и того, что на их плечах в Европе усилится влияние православия в ущерб католичеству. Православие приспособилось. Католичество в ужасе отшатнулось. Конечно, православные и мусульмане имели серьезные теологические расхождения, но относились к друг другу достаточно прагматично.

Проникновение Османской империи вглубь Европы и в остальные прилегающие регионы требует понимания и объяснения.

Во времена своего расцвета Османская империя контролировала Северную Африку, бассейн Нила, Красное море и все земли к западу от Персии. Турки-османы проникли глубоко в Европу, за Будапешт и подошли к Вене и Кракову. Такое продвижение достигалось как прямым завоеванием, так и с помощью политики привлечения местных союзников. На протяжении ста лет Будапешт был турецким городом.

В Будапеште есть синагога, в двух кварталах от которой я и был рожден. Она называется Синагога на Табачной улице (Doh?ny Utca Templom) и является крупнейшей в Европе. Doh?ny когда-то было тюркским словом, обозначавшим табак, и вошло в венгерский язык как заимствование. Архитектура синагоги также во многом позаимствована у турок, хотя и представляет собой помесь стилей, принесенных различными завоевателями Венгрии: турецкого стиля (называемого по очевидным причинам византийским), мавританского, готического и других. Мешанина различных архитектурных стилей тем не менее не мешает восприятию всего сооружения как турецкого здания. Несмотря на то что она была построена в девятнадцатом веке, синагога символизирует факт того, что Будапешт был захвачен турками в 1541 году и оставался в их руках на протяжении более чем ста лет. Османы терпимо относились и к евреям, архитектура синагоги отражает этот факт.

Османская империя

Сохранилась одна из молитв пятнадцатого века: Боже, спаси нас от дьявола, от турок и от кометы. Почему от дьявола — понятно, большая комета наводила ужас на Европу в пятнадцатом веке[68]. Турки внушали еще больший ужас, чем дьявол и кометы. Они угрожали пойти значительно дальше, чем уже продвинулись. Католики были в страхе — это была католическая молитва. Однако не все было так просто. В поисках путей установления своего господства над Средиземным морем османы заключили союз с сильнейшей морской державой того времени — Венецией. Венеция была католической, Турция — исламской, но стратегия есть стратегия, а бизнес есть бизнес. Обе стороны наступили на горло своим (религиозным) песням. Как вы помните, контроль над Великим шелковым путем, который установила Османская империя, был главной причиной, толкнувшей португальцев и испанцев начать глобальную европейскую экспансию. Вообще в европейской истории достаточно мало значимых событий, в которые бы не были вовлечены османы.

Турция является европейской страной и в другом отношении. Европейская культура оказала на Турцию не меньшее влияние, чем турецкая — на Европу. После распада Османской империи в результате Первой мировой войны от страны остался лишь Анатолийский полуостров, Стамбул и горы на востоке. Кемаль Ататюрк двигался в двух взаимодополняющих направлениях. Первое было — к формированию национального государства взамен утраченной многонациональной империи, причем явно беря в качестве примера модель, зародившуюся в недрах европейского Просвещения. Второе направление — создание светского государства, в центр которого поставлена идея разделения общественного и личного начал. Религия была отнесена к частной жизни каждого индивидуума. Он фактически построил модель исламского государства нового типа, соответствующего современным европейским ценностям.

Очевидно, что Турция является не только одной из многих европейских стран. Она — пограничная территория между Европой и остальным исламским миром. Внутри страны эти два мира сливаются. Она продолжает традиции Османской империи, являясь своеобразным мостом, связывающим Европу с исламскими странами экономически, политически и интеллектуально. Она может рассматриваться как переводчик с одного языка на другой, правда, не всегда абсолютно грамотный, как дорога между мирами, не всегда являющаяся прямым и широким автобаном без объездов и без пунктов оплаты проезда. Тем не менее она выполняет свою историческую функцию настолько хорошо, насколько может, одновременно пытаясь извлекать из этой своей роли максимальные выгоды для себя. Турция в этом плане не отличается от других стран — роль посредника должна приносить прибыль, а Турция как раз и есть посредник между двумя мирами; она старается поддерживать хорошие отношения и с тем, и с другим, не просто колеблясь между ними, а по своей сути принадлежа им обоим одновременно.

На стамбульском Гранд-базаре можно наблюдать слияние этих миров. Такие места в основном привлекают туристов, но сюда приходят и местные жители. Тут вы можете купить товары из Германии и персидские ковры из Ирана. Когда вы заходите в маленькие магазинчики, вам предложат стул и чашку чая. При этом на вас смотрят оценивающим взглядом человека, в ДНК которого сохранились все навыки своих предков, которые веками учились на лету схватывать, что можно из каждого конкретного клиента вытрясти. Здесь кончался Великий шелковый путь и начинались морские пути в Италию. Это — не Европа и не Азия, это — Турция, где каждому имеющему деньги рады и где каждый язык понимают. Гранд-базар в краткой и концентрированной форме показывает всем суть Константинополя, теперь Стамбула — ворота для торгового и культурного обмена между Азией и Европой, под эгидой Турции.

Солдаты элитных войск Османской империи (по-европейски — гвардейцы) назывались янычарами. Эти войска впервые появились в четырнадцатом веке, в них набирали юношей из христианских семей. Главным для янычара была верность не религии, а паше, которая вырабатывалась как высоким жалованием, так и перспективами продвижения наверх по иерархической лестнице во время и после службы. Османы укрепляли свою власть с помощью воинов, рожденных в христианстве. Именно эти воины дошли в Европе до Буды. Тот факт, что обеспечение безопасности Османской империи и ее военная экспансия зависели от армии, состоявшей из солдат, рожденных в христианских семьях, связан с еще одним примечательным явлением: все султаны империи, за исключением самого первого, ее основателя — Османа, были рождены матерями, которые свою очередь не были рождены в исламе, а перешли в эту религию. И это тоже играло важную роль в единстве империи, состоявшей из очень разных частей.

Турция не была и не является сейчас христианской страной. Этот факт мешает европейцам воспринимать ее как часть Европы. При всей секуляризации европейской жизни христианство до сих пор является именно той религией, с которой борется и которую отвергает секуляризм. Для того чтобы восставать против религии, нужна хоть какая-то религия. В Европе это христианство. В Турции секуляризм восстает и отвергает ислам. Подобное сходство тем не менее не объединяет Турцию с Европой в достаточной мере, а даже разделяет их. Главенствующие религии хоть и объявляются как нечто устаревшее и отмирающее, до сих пор определяют жизнь в этих двух мирах в громадной степени.

Турция делится на две части — Стамбул и вся остальная Турция. Первый — светский город, вторая — консервативная, мусульманская страна. Секулярный характер жизни Стамбула усиливает его значение как одного из глобальных центров, городских агломераций, прочно стоящий на двух берегах одного из важнейших в мире морских путей — пролива Босфор, соединяющего Средиземное и Черное моря. Стамбул является мостом между Турцией и Европейским полуостровом, но он также и мост между Средиземноморьем и Россией. Это — ключевой город, разделенный Босфором.

Стамбул — это коммерческий центр. Еранд-базар представляет его старую, ориентированную на чистую торговлю экономику. Деловой центр города вмещает в себя новую экономику, в которой старые торговые навыки и привычки сливаются с современной промышленностью и постиндустриальными отраслями. Стамбул, как до него и Константинополь, — город-космополит, который населяют люди, принадлежащие разным цивилизациям, верящие в разное, но объединенные приверженностью искусству делать деньги. Поэтому он также и многонациональный и многоконфессиональный город, который объединяет бизнес. Наиболее уважаемым времяпрепровождением в городе является ДЕЛО — это утверждение справедливо для всех, от держателей крохотных магазинчиков до крупнейших банкиров. В таких городах неизбежно живет какая-то встроенная в их ткань либеральность. Этот либерализм касается интересов деловых людей, которые выкладывают деньги на стол и которых за эту их способность никто не осуждает и не обсуждает.

Изменения в эту сторону произошли с падением Османской империи. Люди, которые пришли на смену старой элите, ведомые Кемалем Ататюрком, понимали, что Турции придется расстаться с ее империей и сфокусироваться на Анатолийском полуострове. Они также понимали, что Турция должна стать современным государством. Проиграв войну европейским державам, Ататюрк решим сделать Турцию европейской державой. По его понятиям это означало в первую очередь отделение религии от государства. Религия переводилась в разряд частного дела каждого человека, общественная жизнь лишалась какой-либо связи с религией и ее внешними атрибутами. Для Турции это означало запрет на религиозные одежды для государственных деятелей и госслужащих и общее неодобрение демонстрации таких одежд в общественных местах для всех граждан.

У Ататюрка был комплексный взгляд на модернизацию как на сложную проблему. Он стремился к демократии, но одновременно понимал, что она может оказывать дестабилизирующее влияние на страну, находящуюся в переходном периоде и в тяжелом положении. Он видел другой инструмент модернизации — армию. В каком-то роде армия является наиболее передовой и современной частью общества в развивающихся странах. Ее организация и повседневное использование продуктов современных технологий могут сделать армию движущей силой прогрессивного общественного развития — я думаю, что именно это было в мыслях у Ататюрка. С практической точки зрения армия должна была прежде всего гарантировать стабильность Турции и определить, в чем эта стабильность должна заключаться. Он также понимал, что армия должна состоять из профессионалов в европейском понимании. Они должны полностью овладеть военным искусством и следовать этическому кодексу своей профессии. В этом заключалось глубинное превосходство профессиональных военных над профессиональными политиками, которых Ататюрк считал коррумпированными и преследующими только свои личные интересы бюрократами и карьеристами в отличие от честных солдат, верных своему долгу. Военные также очевидным образом превосходили представителей всех остальных групп населения страны потому, что те не были по-настоящему профессионалами в своем деле. С тех пор армия несколько раз вмешивалась в политические дела как гарант светскости, стабильности и этических принципов общества, в соответствии с принципами Ататюрка. Армия также являлась гарантом европейских принципов оценки по профессиональным качествам и реальным заслугам. И вообще, армейская организация должна была служить примером для турецкого общества в целом.

Ататюрк оказал сильное влияние на многие другие страны, например на Иран во времена правления шаха, на Египет при Гамаль Абдель Насере. Модель светского и одновременно милитаризированного государства хорошо прижилась в регионе. Но начиная с иранской антишахской революции светская модель устройства в исторических исламских обществах начала испытывать проблемы, вызванные нарастанием общей религиозности и религиозного фундаментализма в частности. В течение девяностых годов эти проблемы медленно распространялись преимущественно в суннитских странах. Наиболее экстремальные формы, которые такая тенденция получила, можно наблюдать на примере Ирана и сети «Аль Каида». Но и в остальных исламских странах концепция доминирования светского и милитаризированного государства над обществом потеряла свою былую привлекательность, частично потому, что привлекательность потерял весь Запад, а частично и потому, что не заработали насеровские идеи, развивавшие концепцию Ататюрка. Я подозреваю, что положение, согласно которому религия должна полностью переместиться в пространство приватной жизни, не выдержала испытания практикой традиционной жизни, в которой семья и клан во многом были сутью всей жизни людей, которую невозможно разделить на публичную и приватную. Христианство до сих пор не определилось до конца с тем, что следует отнести к чисто личному, а что — к общественному. Это разделение возможно в обществах с явным преобладанием светского образа жизни, для которого уважение к частной жизни каждого человека является непререкаемой аксиомой. Ислам никогда, по сути, не допускал такого рода разделение, поэтому модель общества, выдвинутая Ататюрком, попала под серьезное внутреннее давление со стороны исламского традиционализма.

Турция была родиной секуляризма в исламском мире, но даже в ней не все проходило и проходит гладко. Вне Стамбула Турция остается консервативной и религиозной страной. В народе сильны националистические настроения, которые родственны некоторым положениям наследия Ататюрка, но одновременно и противоречат другим его идеям. В 2000 году в стране образовалась Партия справедливости и развития (по-турецки АКР), которая на выборах 2002 года одержала оглушительную победу. АКР претендовала на выражение интересов мусульманского большинства. Она ослабила некоторые запреты на религиозные проявления (например, на ношение хиджаба женщинами на государственной службе и в университетах), но одновременно подтвердила свое стремление ко вхождению Турции в ЕС, свою верность принципам светскости в государстве и подконтрольности армии политическим институтам. В оппозиции АКР находится светская Республиканская народная партия (по-турецки СНР), которая опасалась, что за внешней декларативной умеренностью правящая АКР собирается превратить Турцию в исламское государство. В рамках бурной внутриполитической борьбы партии обмениваются обвинениями.

Однажды мы прогуливались в окрестном районе Стамбула, называемом Чаршамба. Мне сказали, что это наиболее религиозная община во всем городе. Один знакомый ярый секулярист называл район «Саудовской Аравией». Район бедный, но жизнь там кипит. Там расположено много школ и магазинов. Повсюду на улицах играли дети, мужчины собирались группами по два-три человека, что-то оживленно обсуждая и о чем-то споря. На женщинах были хиджабы и паранджи. В районе находилась большая религиозная школа, где молодые мужчины изучали Коран и другие религиозные предметы.

Район напомнил мне Уильямсбург в Бруклине во времена моей молодости — до масштабной перестройки. Тогда Уильямсбург был заполнен евреями-хасидами, повсюду располагались иешивы, улицы заполнялись детворой, мужчины что-то обсуждали у дверей своих магазинов. Тут, в пригороде Стамбула, эти воспоминания очень ярко пробудились — чувствовалось, что местные мгновенно распознали во мне чужака. Здесь я должен был бы написать, как много общего подобные сообщества в разных местах мира имеют между собой. Но главным является тот факт, что общие черты жизни в бедных, урбанизированных и глубоко религиозных окрестностях никоим образом не приводят к преодолению глубочайших различий между религиями, которым привержены жители этих сообществ. Как и к важности самого господства религий в их жизни.

Чаршамба ярчайшим образом высветила для меня проблему, с которой приходится иметь дело АКР. С этой проблемой столкнется любая турецкая партия, которая планирует однажды оказаться у власти. В Стамбуле очень много мест, районов, которые являются вполне европейскими по всем внешним признакам, которые посторонний немедленно почувствует, а также по внутренним ценностям, которые их жители имеют. Эти места все вместе занимают очень большую часть города. Но там также есть Чаршамба, есть деревни и города Анатолии, которые живут своей, отличной жизнью, которые абсолютно уверены в своем праве жить именно так. Этим сегодня нельзя пренебрегать.

Многие приверженцы светского пути развития Турции серьезно опасаются, что АКР намеревается ввести законы шариата. Эти опасения особенно распространены в среде профессионалов. Один из местных врачей, семейные корни которого уходят вглубь турецкой истории, сказал мне за ужином, что если АКР будет последовательно продолжать делать то, что она делает в настоящий момент, то ему придется эмигрировать в Европу. Неизвестно, решится ли он на такой шаг, если развитие событий дойдет до некоторой черты, но говорил он о своих намерениях после пары бокалов вина очень напористо и страстно. Такой взгляд на развитие событий все же является крайним — большинство убежденных сторонников светского характера развития турецкого общества понимают, что у АКР нет намерений подобного рода. Иногда даже казалось, что подобные страхи намеренно преувеличиваются с целью произвести большее впечатление на иностранца, которым в данном случае был я, в целях формирования соответствующего отношения к турецкому правительству.

Но мои мысли вернулись в Чаршамбу. Секуляристы могли игнорировать существование таких людских сообществ в течение долгого времени. Но теперь это время вышло. Я не вижу, как можно сегодня управлять Турцией без интеграции всех этих учеников религиозных школ, всех мелких лавочников в турецкое общество, как можно предоставлять эти замкнутые сообщества своей судьбе, учитывая те волны, которые прокатываются по всему исламскому миру. Это невозможно. Они являются частью все возрастающей важнейшей тенденции внутри исламского мира. Время, когда эту тенденцию можно было бы просто подавить, прошло. Теперь надо как-то включить их в широкое общество, приспособить их к этому обществу. Или соглашаться на существование затяжного конфликта, который в других исламских странах уже не ограничивается одной только риторикой. Чаршамба являет собой крайний случай на общем фоне Стамбула, но, как часто бывает при рассмотрении крайностей, она высвечивает проблему наиболее наглядно.

Как уже отмечалось, Стамбул является пограничной территорией между Европой и исламским миром. В городе постоянно идет борьба европейских и исламских ценностей. Проевропейски настроенные турки просто очень сильно хотят присоединения своей страны к ЕС. Причем не из экономических соображений. Турецкая экономика, несмотря на некоторое замедление последних лет, находится в очень хорошей форме на протяжении десятилетия. Основные показатели Турции выглядят существенно лучше, чем у большинства европейских стран в последние пять лет. Почему же наличествует такая тяга к ЕС? Потому, что Евросоюз видится гарантом господства светского устройства и либеральной демократии в Турции. Если страна становится членом Евросоюза, то это будет являться подтверждением того, что турки — европейцы в полном смысле этого слова. Исламисты относятся к европейской перспективе более спокойно. Они, впрочем, как и их противники, знают, что Турцию не возьмут в ЕС. Вхождение страны в ЕС означает свободу передвижения, что влечет увеличение числа мусульманских мигрантов. Европа этого не вынесет. Получается забавная ситуация: все понимают, что на полноценное членство в ЕС рассчитывать не приходится (если быть реалистами), но сам вопрос внутри турецкого общества — ты за или против евроинтеграции — является тестом, лакмусовой бумажкой для светского общества. АКР будет продолжать свой курс, так как если они в результате этого что-то и потеряют, то немного.

Все современные проблемы и сложности берут свое начало в поражении Османской империи в Первой мировой войне. Турция потеряла все арабские земли к югу, большинство своих владений на Балканах. Остался только Анатолийский полуостров, бывший сердцем Османской империи и местом, где этнические турки исторически доминировали. Вообще-то граница полуострова начинается где-то в районе границы Турции с Грузией у Черного моря и идет по диагонали к Адане на Средиземном море. Турция простирается и к востоку от этой воображаемой черты через гористую местность, гранича с Грузией, Азербайджаном и Арменией на севере, Ираном на юго-востоке, Ираком и Сирией на юге.

Это все очень гористые места, причем чем дальше на восток, тем более труднодоступными они становятся. Ядро Османской империи, которое уже не поддавалось никакому дальнейшему распаду, ограничивается окружающими полуостров морями и восточными горами. Из-за таких естественных преград вторжение кого-либо в Турцию являлось очень трудным делом. Самим туркам в свое время потребовалось более ста лет, чтобы утвердиться на всем Анатолийском полуострове.

Турция

Чем дальше удаляемся от центральных турецких районов на восток или запад, тем меньшее значение имеют внутренние пограничные области, вмещающие в себя различные враждебно настроенные друг к другу группы. Тем более выходит на первый план пограничная природа всей Турции как большой пограничной территории между внешними мирами. К востоку, в направлении Азии и арабского мира, лежат земли, на которых, в атмосфере которых разлито напряжение и ощущение предвоенного состояния, постоянно случаются акты насилия и войны. Курдские регионы, Армения, Ирак, Азербайджан и Сирия — это все соседи Турции. Причем земли курдов находятся как на турецкой территории, так и в Ираке. В этой части страны как по ту, так и по эту сторону государственной границы Турции ситуация характеризуется постоянным насилием. Если же из центра Турции двигаться на запад, к Босфору и Европейскому полуострову, то уровень насилия заметно спадает, но вот политическая неопределенность может даже и становиться более серьезной.

Турецкие приграничные области вмещают в себя множество различных этнических групп, которые исторически могут быть расселены по обе стороны официальной границы. Наибольшая по численности и самая важная такая группа — курды, живущие на востоке и являющиеся, наверно, единственной многочисленной нацией, не имеющей своего государства. Они разбросаны по территориям Ирана, Ирака, Сирии и Турции и говорят на своем собственном языке. Это — одна из самых хрупких пограничных территорий в макрорегионе. Одна нация, рассеянная по четырем разным национальным государствам и погруженная в их культурные среды, может служить дестабилизирующим фактором бесконечно.

В регионе живут около 30 миллионов курдов, более половины из них — в Турции. Это означает, что из примерно 75 миллионов населения Турции 20 % составляют курды. Причем они не рассеяны равномерно по всей стране, а относительно компактно живут в восточной ее части и имеют прямые отношения с курдами в соседних странах. Такое расселение курдов только усугубляет эту проблему для Турции.

Один из самых почитаемых в исламской истории героев — Саладин — жил в двенадцатом веке, был султаном Египта и Сирии и воевал с крестоносцами. В «Божественной комедии» Данте поставил Саладина в один ряд с Гомером, Платоном и Юлием Цезарем как самого великодушного нехристианина. Он был героем для мусульман и держал христиан в страхе. Он был курдом…

Я упоминаю тут об этом факте для того, чтобы подчеркнуть, насколько странно то, что у курдов нет своей страны. После Первой мировой войны проходили серьезные дебаты о возможности образования отдельного курдского государства. Оно так никогда и не появилось по причине того, что ни одна из региональных сил — Ирак, Турция и Сирия — на это не согласились. Все эти страны стремились иметь свои границы по горным системам, что должно было увеличивать их защищенность и государственную безопасность. Курдское государство — в случае своего формирования — заняло бы территорию в центральных горных областях. Перспективы направлений будущей внешней политики курдского государства были ни для кого не ясны и непредсказуемы. Курдистан, разделенный внутренними естественными горными барьерами, мог бы стать добычей соседних стран, которые опасались усиления друг друга. Иран мог бы продвинуться на запад вглубь турецких территорий, Турция — на юг вглубь Ирака и так далее. Не исключалось, что курды смогли бы консолидироваться и стать самостоятельной мощной силой, угрожающей всем. В общем, ситуация с курдами была в высшей степени неясной, поэтому раздел курдских земель межу Турцией, Ираном и Ираком имел очевидный смысл для этих государств.

Как мы уже неоднократно видели, нации обычно сопротивляются тем, кто отказывает им в самоопределении, курды — не исключение. Находясь на краю Европы[69], они во многих отношениях являются своеобразной национальной «аномалией». Но только не в своей готовности применять насильственные методы отстаивания своих национальных прав. В рамках турецкого государства часто ведутся какие-то переговоры, иногда происходят взрывы, организуемые боевиками Курдской рабочей партии (РКК) — главной курдской группировки. Взрывы случались и в Стамбуле, и в курдских регионах. В ответ турецкая армия организовывала облавы и рейды… И так далее. Регион бедный, религиозный и враждебный по отношению к туркам. Турки испытывают ответные чувства.

Однажды мы заночевали в курдском городе Догубаязит, расположенном недалеко от границы с Ираном. Турки имеют вполне нормальные отношения с иранцами, поэтому, когда мы двигались по направлению к границе, в нескольких километрах от города, то видели различные иранские фуры, свободно передвигающиеся в разных направлениях. У меня даже возникло чувство, что мы могли случайно заехать на территорию Ирана. В самом Догубаязите обстановка поменялась. Город выглядел значительно беднее Эрзерума, последнего турецкого города перед въездом в преимущественно курдские регионы. Разница бросалась в глаза и на улицах, и в отеле.

Мы легли спать в девять часов того же вечера, так как делать было особенно нечего, а инстинкт удерживал нас от поздних прогулок по городу. Чуть после того, как мы выключили свет, раздались два выстрела — казалось, что совсем рядом. Их разделяли пара секунд. Возможно, это был фейерверк, однако ранее мы не замечали никаких признаков того, что в городе было что праздновать. Кроме того, мы должны были заметить какие-то всполохи. Это точно не были какие-то звуки, возможные в результате позднего зажигания автомобиля. Больше всего это было похоже на два выстрела из пистолета. Для меня это прозвучало, как убийство или казнь. Потом, уже в другом городе — Ван — мне сказали, что это было вполне вероятно, но, скорее всего, не имело политического характера.

Великий шелковый путь продолжает жить. Только теперь главный продукт, который следует по нему, — героин. Он контрабандой попадает из Ирана в Турцию, а оттуда расползается по всей Европе. Главные наркодельцы — курды. Как и в любой контрабанде, правила тут устанавливают сами участники. То, что мы восприняли как казнь, вероятно и было ею, только в подоплеке была не политика, а наркобизнес. На пограничных территориях, как я уже неоднократно упоминал, всегда есть что-то, что по одну сторону границы стоит дороже, чем по другую. И что стоит риска, связанного с перевозкой этого через границу. В этих местах проходит очень древняя тропа. Кто организует такую торговлю и кто получает основной барыш, я не знаю и не очень хочу знать. Я упоминаю об этом эпизоде, чтобы еще раз напомнить, что нельзя рассматривать только политические аспекты, связанные с этим регионом, — экономика играет не меньшую роль.

Курдистан — не единственная точка возгорания на востоке Турции. Другой является Армения. Мы побывали в местечке Ани, находящемся прямо на границе с турецкой стороны. В Средние века там был город, являвшийся столицей одного из армянских царств. Армения вообще была первой страной в мире, принявшей христианство, а в Средние века большие территории сегодняшней Восточной Турции входили в армянские государства. Ани находится на ровном, плоском, сухом и продуваемом плато, которое пересекает пограничная река. Турки ведут там раскопки, что вызывает негодование армян. Когда Османская империя пала, а туркам надо было определиться с границами своего нового государства, которые можно было бы защищать с военной точки зрения, в этих местах с неизбежностью произошли этнические чистки, в которых большое число армян было убито. Армяне это не забыли, а турки — не признали, в свою очередь предъявив встречные претензии по поводу того, как в то время вели себя армяне[70]. Как и в Европе, историческая память народов долго хранит мрачные моменты. Сто лет для таких событий — это не срок. Древняя столица сейчас в руках турок, и Армения не имеет никаких возможностей тут что-либо изменить.

Двигаясь на северо-запад от Ани, вы попадете в город Карс. Это — турецкий город, но его здания выглядят очень по-русски. На самом деле, до Первой мировой войны весь регион был российским — Армения, Карс, Ани. Во время войны турки боролись с русскими, которые задействовали значительные силы у города Сарыкамыш в гористом районе Турции недалеко от российской границы. Турки послали около 90 тысяч своих солдат в атаку на русские войска зимой 1914–1915 годов. Битва продолжалась около недели. В результате нее около 80 тысяч турецких солдат погибло — по словам одного местного жителя, который однажды вечером рассказывал мне об этом эпизоде войны. Они замерзли насмерть[71]. Произошло это в течение одной ночи или нескольких, сейчас не суть важно. Бойня, так характерная для Европы в период между 1914 и 1945 годами, имела место и здесь. Мы все еще в Европе…

Двоюродный брат одного моего стамбульского друга встретил нас в городишке Гёле примерно в часе езды от Карса. Вечером он повез нас через грязные проселочные дороги, проложенные среди голых холмов северо-восточной Турции, в маленькую деревню, для того чтобы повстречаться с одним 110-летним стариком — местным жителем. Им оказался представитель народности лазов, которая является одной из разновидностей грузин и которая в основном живет в наши дни на территории Турции. Старик, который был почти слепой и глухой, жил в двухэтажном доме, расположенном на склоне холма, вместе с еще тремя поколениями своих потомков. Его сын, в возрасте на вид между 60 и 70 годами, работал в городе, а внук, которому было чуть более сорока, являлся кем-то вроде старосты в деревне. Правнуку было четыре года, он вел себя очень застенчиво, но было видно, что незнакомцы в его доме доставляют ему удовольствие. Лазы — южнокавказские грузины — составляли большинство населения деревни и некоторых других окрестных деревень в этой удаленной от основных центров местности. Ранее она контролировалась русскими, теперь — турками. Семья, в гостях у которой мы находились, была самой богатой в деревне, так как владела пятьюдесятью коровами. В этих богом забытых местах границы значили очень мало, к тем, кто правил в регионе в то или иное время, относились дружелюбно постольку, поскольку они не вмешивались в местную повседневную жизнь.

После третьей чашки чая открылась дверь, и внутрь вошла жена сына старика — крепкая женщина, вероятно, лет шестидесяти. Она с гордостью сообщила, что обихаживала коров, что было ее прямой обязанностью. То, что у семьи было больше коров, чем у кого бы то ни было в деревне, являлось поводом для гордости. Отсутствие многих зубов компенсировалось внутренней ее теплотой и обязательностью, было видно, что жизнь всей семьи крутится вокруг нее. Несмотря на то что деревня была классическим «медвежьим уголком», в доме был спутниковый Интернет, поэтому все могли в режиме онлайн узнавать текущие новости о том, что происходит за горами и холмами вне их ущелья. Было ли старику действительно 110 лет, или, может быть, только 90, я не знаю. Но все люди этой семьи, живущей четырьмя поколениями под одной крышей, прекрасно осознавали и чувствовали, что они живут хорошо, могут гордиться своей такой жизнью, и им не стыдно продемонстрировать ее гостю из далекой Америки.

Также стоит рассказать еще об одном эпизоде той поездки. Во время посещения Карса и места впечатляющей битвы при Саракамыше мы проезжали по пустынной долине, на которой было расположено только несколько деревень, которые никак не выглядели похожими на современную Турцию или на любую другую соседнюю страну. Они не были бедными, скорее всего, лучше всего их описать как пришедшими в наши дни из совершенно других времен. Источником энергии там был помет немногочисленного скота, которым владели местные жители. Это было все, что у них было. На этой территории не было ни деревьев, ни торфа. Помет складывался в кучи, внешне напоминавшие хижины и имевшие какие-то непонятные нанесенные на них знаки отличия. Дело было к вечеру субботы, пожилые женщины чем-то украшали эти кучи.

В каждой деревне, в которых мы побывали, перед каким-то одним домом стоял современный и чистый трактор. Его вид был тут даже более странным, чем «скульптуры» из навоза. Оказалось, что трактора были выделены каждой деревне в рамках какой-то государственной программы. Но тут не было простейшего электричества или какого-либо еще источника энергии. И это — в регионе, где в свое время восемьдесят тысяч человек замерзли насмерть. Мы были на самом краю Европы. Люди живут здесь спокойной жизнью, вынося то, что любой европеец сейчас не смог бы вынести.

По современному Великому шелковому пути перемещаются не только наркотики, но и нефть. И в этом деле также замешаны курды. Война в Ираке привела к фрагментации некогда единой страны. Одной из частей является иракский Курдистан, лежащий на северо-востоке, поблизости от границ с Турцией и Ираном. Давно было известно, что в этих местах есть нефть, но при Саддаме никто не был готов к освоению этих месторождений. После крушения его режима курдские регионы получили широкую автономию, а нефтяные компании решили рискнуть и стали разрабатывать тут нефтедобычу.

Этот факт поставил Турцию в двусмысленное положение. С одной стороны, турки категорически против какой-либо курдской независимости где бы то ни было. С другой — они стремятся получить источники энергоносителей, альтернативные российским, чтобы уменьшить свою серьезную зависимость от России. В результате Турция рассматривает региональное правительство иракского Курдистана и в качестве полезного инструмента для обеспечения своих энергетических нужд, и как опасный прецедент, как подрывной элемент, как воплощение курдского национализма.

Мы не ставим здесь целью проанализировать энергетическую стратегию Турции. Наша задача — показать и рассмотреть сложность проблем, стоящих перед Турцией в ее политике по отношению к курдам, а также увидеть, каким образом сталкиваются интересы различных сил региона. Между иракскими и турецкими курдами существуют идеологические расхождения, даже трения, но и те и другие являются курдами… Турецкие курды видят на примере своих иракских соплеменников, что автономия возможна, они видят также чисто коммерческие перспективы. Туркам тут приходится идти по туго натянутому канату, следя за каждым своим шагом.

В точно таком же положении они находятся в связи с гражданской войной в Сирии. Турция враждебно настроена по отношению к светскому режиму алавитов[72], возглавляемому Башаром Асадом. Турки поддерживают суннитов, восставших против этого режима. Однако сирийские сунниты сами глубоко расколоты, причем некоторые группы являются крайними джихадистами и экстремистами, например, как те, кто образует так называемое Исламское государство. Турки очень осмотрительно подходят к своей вовлеченности в эту войну, опасаясь ее распространения на территорию самой Турции.

Они вообще ведут себя предельно осторожно в своих действиях вдоль южных и восточных границ, на этих пограничных территориях. Тут все очень сложно и запутанно, включая отношения с Кавказом, курдские проблемы внутри Турции, а также в Ираке и Сирии. Турки сталкиваются с дугой нестабильности вдоль своих границ, которая иногда оборачивается заманчивыми возможностями, иногда несет только угрозу. Эта дуга, можно сказать — полумесяц, фактически является одной из границ большой Европы: к востоку от нее — Иран, к югу — аравийские страны; все они уже не несут никаких европейских черт. Здесь, на краю Европы, все крайне нестабильно и очень часто выливается в откровенное насилие, которое экспортируется даже вглубь европейского полуострова вместе с турецкой эмиграцией в Европу и с миграцией в Европу через Турцию.

Во времена холодной войны одной из самых опасных и чувствительных точек возгорания был запад Турции — Босфор и та небольшая часть Европейского полуострова, которая до сих пор остается за Турцией. Советский Союз был безумно заинтересован черноморскими проливами: Босфор, Мраморное море и Дарданеллы являлись вожделенной целью русских с восемнадцатого века. Приз, маячивший на горизонте, — свободный доступ в Средиземное море, богатейший морской регион мира, от которого русский флот отделял только один последний рубеж. С установлением российского контроля над проливами страна получала бы полный доступ к Средиземноморью, а значит, почти автоматически превращалась из бедной континентальной страны в великую морскую державу, чей военно-морской флот мог бы на равных конкурировать с британским, французским и любым другим. Без контроля над проливами Россия оставалась только гостем в Средиземноморье, который имеет туда проход, только если Турция или какая-либо другая большая морская сила такой проход разрешает.

Сутью американской стратегии (во время холодной войны) было сдерживание Советского Союза. Ее неотъемлемой частью было недопущение перехода Турции и Греции под советский контроль или хотя бы серьезное влияние. Одновременно эти две страны время от времени приближались к полноценной войне друг с другом: по поводу ли островов в Эгейском море, кипрского ли кризиса или просто по причине многовековой вражды.

В данный момент все это, кажется, в прошлом. Русские успешно экспортируют нефть через Босфор, турки эту нефть охотно покупают. Греки попали в глубочайший кризис и не могут себе позволить даже помыслить о каком-либо конфликте с Турцией. Вдоль береговой линии Анатолийского полуострова царит достаточное спокойствие, и имеются все шансы на то, чтобы так и продолжалось. Но все это благолепие не относится к северо-восточным границам Турции и к южным границам России по Кавказским горам. Сейчас Средиземное море не является акваторией, где существует серьезная военная угроза — за исключением спорадических действий Израиля или против Израиля.

Однако история учит, что Средиземноморье не может долго оставаться в относительно спокойном состоянии. И его водные просторы, и окружающие прибрежные территории слишком значимы для многих сильных геополитических игроков, а в их глубинах слишком много потенциальных противоречий. Сегодняшнее противостояние Соединенных Штатов и России, потенциальная возможность прихода в движение всей Северной Африки, которая непосредственно соприкасается с раздробленной и не слишком процветающей Южной Европой, открывают возможности для дальнейших конфликтов и конфронтаций.

Однако я считаю, что самым важным региональным фактором является подъем Турции — не всегда постоянный и устойчивый, но тем не менее, в общем и целом, страна становится все сильнее в то время, как ее соседи либо слабеют, либо оказываются погруженными в конфликты. Идея возврата к чему-то типа Османской империи — взрывоопасная концепция, особенно среди светски настроенных групп турецкого населения, которые видят в ней шаг на пути к введению шариата. Турецкая мощь растет и, несомненно, будет оказывать все большее влияние на Европу и на Кавказе, и на Балканах, причем это ее влияние как целой страны будет сильнее, чем влияние турецких и других мусульманских иммигрантов.