Хамелеон на первых ролях (Гавриил Попов)

Хамелеон на первых ролях (Гавриил Попов)

Представьте себе человека, который встает в пять часов утра, чтобы уделить наиболее продуктивное время суток своему увлечению. Чуть свет садясь к письменному столу, он стремится отыскать в закоулках российской истории причины сегодняшних напастей, одолевающих наше Отечество. В девять утра человек уходит на работу, за которую платят деньги, а вернувшись вечером отходит ко сну, не досмотрев информационной программы «Время». Зовут нашего героя Гавриил Харитонович Попов. А свой распорядок дня он огласил в одном из телеинтервью.

Почему стоит особое внимание уделять фигуре Г.Попова, ушедшего в тень от большой политики, а может быть даже и в политическое небытие? Главная причина состоит в том, что у Г.Попова на языке и на кончике пера именно те мысли, которые его соратники предпочитают держать за зубами. Они как бы уступали Г.Попову приоритет в прочерчивании на бумаге состава их подсознания.

Наследие экс-мэра — кладезь для исследователя нрава политиков. О нем можно написать отдельное исследование. Это поистине один из главных героев номенклатурной революции. Например, его книжку "Что делать?" можно порекомендовать в качестве настольной книги начинающим политическим дельцам. Это Белая книга новой либеральной номенклатуры! Но писана она не для слабонервных. Как и вся биография Г. Попова, изобилующая резкими поворотами и отказами от своего недавнего прошлого.

"ВЕЛИКИЙ ЭКОНОМИСТ"

Пресса часто определяла Г. Попова, как выдающегося экономиста, опытного управленца, прозорливого политика. Уж не мифами ли сформирован авторитет Гавриила Харитоновича в среде демократов? Попытаемся проанализировать эту догадку, опираясь исключительно на известные факты и опубликованные материалы.

Известно, что некоторое время ГХ (номенклатурная кличка Попова) получал зарплату за исполнение должности мэра Москвы — главы столичной исполнительной власти. Возглавляемая им мэрия отметила начало своего существования введением бесплатного проезда для пенсионеров в городском транспорте и массовыми ликвидациями ларьков и киосков, установленных "без разрешения", бесплатными завтраками для младших школьников и назначениями полных профанов на ключевые административные посты. Кроме того, набившая оскомину вывеска «Мосгорисполком» была заменена на вывеску "Правительство Москвы", а до боли знакомые еще с сайкинских времен потрошители городской экономики получили звания министров. Появилась и еще одна административная ступенька для бывших деятелей административно-командной системы — префекты. Вот так экономист! Вот так борец с административно-командной системой!

Пролистаем биографию Попова немного в прошлое. Вот он председатель Моссовета. Ни одного экономического проекта, ни одного предложения. Даже сам язык председателя свободен от экономических терминов. Еще несколько страниц в прошлое. Возьмем в руки сборник статей Попова "Эти четыре года" (1989 г.) или другой сборник — "Блеск и нищета административной системы" (1990 г.), наконец, программную книгу нашего героя "Что делать?" (1991 г.). Мы не найдем ни в одной из книг экономики. В лучшем случае в некоторых статьях проявит Попов некоторую эрудицию в области марксистско-ленинской политэкономии — и все. В остальном же это чисто публицистические работы: сочинения по мотивам популярных литературных произведений, комментарии к событиям недалекого прошлого и любопытные политические портреты коммунистических деятелей.

За «моссоветовский» период работы "выдающийся экономист" не сформулировал ни одной экономической идеи или прогноза, а как управленец — не смог организовать работу депутатов и аппарата Моссовета. Как политик Г. Попов в этот период палец о палец не ударил и для поддержки формирующейся многопартийности, о которой было столько слов поначалу.

Для примера приведем рецепт Попова, который, по его мнению, годится, чтобы сделать мыло дешевле. Вот ответ на прямо поставленный вопрос о том, что нужно делать: "Есть, знаете, еще одна категория людей, еще один род жаждущих бурной деятельности — они ходят по инстанциям. Но чтобы мыло стало дешевле, по инстанциям бегать не надо. Чего проще — встать 20 человекам около каждого магазина и уговаривать народ мыло не покупать. Месяц поуговаривали бы — мыло подешевело бы." Все это говорится без тени иронии, "на полном серьезе". И "на полном серьезе" публикуется (сборник "Эти четыре года").

Вот другое откровение "великого экономиста" ("АиФ", № 14, 1992): "Я знаю, что грязь на улицах может убрать только переделка всей системы." Ни больше, ни меньше! И главное — никакой ответственности. Мэр Москвы грязь не уберет, покуда ему на блюдечке не преподнесут "новую систему". Что-то вроде сказочного «то-не-знаю-что».

В обоих случаях Г. Попова ситуация как бы провоцировала вести речь об экономике. Но напрасны ожидания экономической мысли от доктора экономических наук. Он всегда отделывается либо пустыми банальностями, либо политическими требованиями.

Нет и не было в природе экономиста Попова, но был и приносил ощутимые дивиденды миф о докторе экономических наук с демократическим лицом. Миф, как мы увидим, насквозь лживый. Как по части демократизма, так и по части экономической компетентности.

К ПОСТУ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ

Вслед за победой блока "Демократическая Россия" на выборах в Москве последовала череда кулуарных встреч Попова со своими ближайшими соратниками. Фактически шли штабные разработки по вопросу раздела портфелей между своими людьми. Для этого массовка из депутатов, воодушевленных прорывом демократии в Москве, была вовсе не нужна. Представители этой наивной группы метались по Москве в поисках заседающего «политбюро». Пытались даже проводить свои «тусовки». Но гонцы Попова легко разрушали их непритязательные планы. Задачей этих гонцов было не допустить возникновения неподконтрольных Попову структур.

Приведем несколько положений из речи Г. Х. Попова в качестве кандидата на должность председателя Моссовета 20 апреля 1990 г. Это поможет понять, зачем так энергично затевались закулисные интриги.

Прежде всего было отмечено, что возникновение самостоятельных Советов привело к тому, что Узбекистан ограничил вывоз дефицитных товаров. "Теперь никто остановить такое решение избранных органов власти Узбекистана или иной республики уже не сможет. Поэтому встает вопрос о том, что может предложить Москва стране в обмен на необходимые ей товары. Второй вопрос — о том, как научиться жить в ситуации, когда в Моссовете есть различные фракции с собственными позициями, в Москве разные позиции у райисполкомов, разные позиции в микрорайонах…" Другими словами, Попов предлагал задуматься о том, как жить и бороться с плюрализмом мнений.

Ничего конкретного в данном случае предложено не было. Разве вот что: "Для всей страны ликвидация промышленных министерств будет огромным благом. Вся страна вздохнет свободно, когда они будут ликвидированы в течение нескольких месяцев." Вот и способ — ликвидировать министерства, да заодно и весь плюрализм! Как управлять после этого страной, большому экономисту задумываться некогда.

Г. Попов говорил: "… главное — выработка общей программы Московского Совета, программы на 5 лет. Это не должна быть программа Попова или "Демократической России", это должна быть именно общая программа, которая должна быть широко обсуждена в Москве, должна быть одобрена жителями в демократических формах, чтобы можно было на нее опираться." Так Попов ставил задачи перед другими. Сам же, как обычно, этим призывам следовать не собирался. Пока другие маялись над вопросами взаимодействия между различными структурами власти и экономическими программами, "демократический вождь" занимался интригами.

Г. Попов в своем выступлении громоздил один план на другой: профессионализация Моссовета (оплата работы депутатов), создание совета председателей районных Советов, определение статуса Москвы, создание сильного юридического центра, налаживание взаимодействия с Мосгорисполкомом, проведение референдума по основным экономическим вопросам, создание центра по изучению общественного мнения, создание своей газеты, журналов, аренда канала для Моссовета и Москвы у центрального телевидения… Дальнейшая практика показала, что если что-то из этих планов и воплощалось в жизнь, то в форме, удобной и выгодной для клана, сформированного вокруг Попова.

Помимо широкомасштабных планов, Г. Попов пытался вызвать симпатии и своей нравственной позицией: "Не исключено, что мои взгляды и мои намерения, мои подходы к тем или иным вопросам будут расходиться с мнениями Президиума или Московского Совета. В том случае, если эти расхождения касаются путей и способов конкретных действий, то я буду всегда следовать тому, что решил Президиум, что решил Московский Совет. Но если же сложится ситуация, что мои взгляды расходятся с существом позиции Моссовета, то я честно скажу вам об этом и поставлю вопрос о доверии и об уходе с поста Председателя. Если Верховный Совет примет решение, которое я глубоко бы одобрил, о прямых выборах руководителей Москвы (я, правда, не уверен, что это должен быть Председатель Совета, так как я думаю, что это должен быть мэр города), то я приму все меры к тому, чтобы опять-таки подать в отставку с тем, чтобы обеспечить условия для свободных, без давления, прямых выборов руководителей Москвы".

В дальнейшем эта нравственная планка Поповым взята не была. Он даже и не собирался разбегаться, чтобы ее взять (см. главу "Рождение мэрской власти"). Это был заведомый обман, привычка к которому сформировалась долгими годами лицемерия в номенклатурно-научной среде.

НОМЕНКЛАТУРНЫЕ ИГРЫ

На встрече Попова с представителями Московского объединения избирателей 1 сентября 1990 г. он уже не думал, как договориться с республиками, а всесторонне ругал их самостоятельность и сокращение поставок продовольствия в Москву. Ругает он и самостоятельность районных Советов, объявляет о каком-то расколе в демократическом движении (связывая это утверждение почему-то с проблемами кворума на сессии Моссовета). Ругает Попов и бросившихся на дележку имущества работников партаппарата, комсомола, профсоюзов, Академии наук…

Эта встреча отмечена дьявольски точными предсказаниями:

— через год мэры городов будут избраны

— в Москве будет действовать единая исполнительная власть

— будет введена система префектур (по сторонам света)

— выборы в условиях переходного периода состоятся уже через 2–3 года.

Как в воду глядел Попов. А может быть, все планы были уже согласованы и роли распределены? Многое говорит именно за последний вывод. Но окончательного объединения старой и новой номенклатуры еще не произошло. Сговор еще не оформился, мятеж еще не был готов. Потому и ругал Попов дележку имущества, в которой сам принять участия еще не мог.

Это был момент, когда «поповцы» уже поделили Моссовет между собой, но к номенклатурной дележке собственности их пока не допускали. Отсюда и нервозность Г. Попова, столкнувшегося с реальными проблемами управления.

Могучее желание Г. Попова примкнуть к разделу общественного пирога проявилось в конкуренции за право снимать пенки с повышения цен. 15 ноября 1990 г. Попову от Предсовмина РСФСР И. Силаева пришла телеграмма о приостановлении постановления Совмина СССР № 1134 о введении с этой даты свободных розничных цен на предметы роскоши и отдельные товары первой необходимости. Гендиректор Главторга Москвы В. Карнаухов накануне получил из правительства телефонограмму с грифом «секретно». По поручению ВС РСФСР до специального распоряжения предписывалось запретить продажу указанных товаров. Службы Карнаухова и МВД работали всю ночь, учитывая и опечатывая товар.

И вот как Г. Попов обосновывает эту суету: "…непростое решение не повышать цены на товары, которые рассчитаны на привилегированное потребление, — видимо, действительно непростое, но здесь решался важный политический вопрос. А политический вопрос состоял в следующем: присваивает ли себе союзное правительство право повышать любые цены на любой территории страны?

… в нынешней обстановке, с точки зрения экономиста, они (действия по повышению цен — А. К.), в конечном счете, рассчитаны в интересах теневой экономики. Почему? Потому что деньги, которые сейчас есть, будут обесцениваться в ходе инфляции. И когда им сейчас вроде бы по повышенным ценам спустят золото, ковры, все остальное, то это дает им возможность бумажки, которые у них сейчас есть, отоварить в более выгодных условиях, чем те, которые будут через полгода или еще через какое-то время. И с этой точки зрения с этим решением (И. Силаева — А. К.), конечно, никак нельзя было не согласиться".

Более нелепого объяснения, особенно в устах экономиста, представить себе было невозможно. Понятно, что инфляция съест не столько сбережения теневиков, сколько простых граждан. Но с точки зрения клановых интересов все в рассуждениях Попова было логично. Российская номенклатура стремилась перехватить у союзной номенклатуры право на установление цен и прибрать к рукам значительные бюджетные поступления. Попов активно помогал сформировать общественную поддержку таким действиям, чем выслуживал себе место при будущем перераспределении власти.

ОСНОВЫ НАЦИОНАЛ-КОММУНИЗМА

В беседе о национальных аспектах перестройки "Память и «Память» (в кн.: "Блеск и нищета административной системы", ПИК, 1990) Г. Попов по традиции начинает клеймить никому не известного студента, посмевшего высказать свое суждение о русском народе на страницах газеты:

"А задумывался ли этот студент, если уж на то пошло, — возглашает Попов, — на чьей земле стоит его город — Новосибирск? Когда и как там появились предки этого радетеля русской нации?… Ведь народ, который жил в районе Новосибирска до основания города, тоже имеет право на память. И как быть, если память этого народа требует увековечения чего-то другого, а не основания русской крепости?"

Попов мучится вопросами подростка, не называя ни того народа, который хотел бы увековечить свою историю, ни конкретных лиц, высказывающих претензии. Поэтому предмет разговора двух нерусских людей (и по крови, и по духу) о судьбах России превращается в мыльный пузырь, которым «политики» не могут налюбоваться. Они идут «дальше» и «глубже».

Г. Попов копнул в самом центре России: "А если рассматривать проблему глубже и в целом, то большая часть территории, на которой мы сейчас живем, начиная с нашей столицы — Москвы, начиная с главной реки России — Волги, — это места расселения русского народа. (Имеется в виду, что это не исконно русские земли — А. К.) В самом деле, что это за слова: «Москва», «Волга», как они переводятся на русский язык? Эти слова на русский язык непереводимы, если не воспользоваться словарем других народов, которые жили на этих землях раньше, которые давали названия и Днепру, и Дону и т. д."

Вот она — вся убогая идеологическая база для разрушения России! Оказывается, современная Россия должна расплатиться по векселям со всеми народами, которые когда-либо существовали на ее современной территории! Для идеологов распада требуется возбудить распри между племенами (от которых на деле и следа-то не осталось), давно считающими себя единой нацией. И они смогли это сделать, используя самые современные методы организации геноцида через средства массовой информации.

Переписать историю — вот чего жаждал Попов.

"И сегодня еще фактическая история России излагается с московских позиций никто не написал историю России с позиций Твери, которая всегда фигурировала как "богомерзкая Тверь" никто не написал историю России с позиций «богопротивной» Рязани, которая всегда изображалась московскими летописцами как скопище пороков. А как могла выглядеть Москва в глазах первой русской республики — Великого Новгорода? Конечно, чисто татарской сатрапией".

(Позднее московский голова потащится в Тверь с колоколом, дабы подарить его тверскому «князю», компенсируя историческую несправедливость. Может быть, думал, что и его имя впишут в летопись наряду с мудрыми московскими князьями?)

Далее Попов стаскивает читателя на свои идеологические позиции, не приводя ни одного серьезного довода: "Тот, кто стоит за память только своего народа, рано или поздно начинает оправдывать убийц." Т. е. собственной памяти у народа быть не должно, а должна быть именно какая-то безнациональная, «объективная» память, которой позволительно поливать грязью своих предков и заставлять современников выплачивать их «долги» перед историей. Попов дает рецепт вслед за своим учителем: "В. И. Ленин учил нас соединять в единый революционный поток все честные, искренние, демократические движения. И надо помочь здоровым силам «Памяти» преодолеть тенденции "избранной памяти".

Нельзя опустить и литературоведческие изыски Попова на уровне школьника, повторяющего, что Россия была "тюрьмой народов" и что Лермонтов созревал от стихотворения «Бородино» ("слуга царю, отец солдатам") до стихотворения «Родина» ("ни темной старины заветные преданья не шевелят во мне отрадного мечтанья"). В общем Родина в его понимании — поля, леса, говор пьяных мужиков, "а не государственность и ее характеристики". Дальше не составляет никакого труда подключить в аргументацию доводы Ленина с его концепцией поражения своего правительства в войне. Вот это Попов приветствует, одобряет, но пеняет одновременно своему учителю, что в развале России он остановился на «вольной» для Финляндии и Прибалтики. Надо было еще Кавказ и Среднюю Азию (вместе с сотнями тысяч русских!) предоставить самим себе.

Остается добавить, что «вольную», о которой мечтал Г. Попов, выписали три «деятеля» во главе с Ельциным в Беловежской пуще. Результатом была кровь и экономическая разруха. Вот это и было невысказанной мечтой Г. Попова. (Как ни хотелось бы автору воздержаться от использования терминологии из области психиатрии, все-таки придется подобного рода «мечты» назвать «некрофильскими». Следуя Э. Фромму, мы будем применять этот термин для оценки воззрений и политической практики некоторых общественных деятелей.)

В своем основополагающем труде "Что делать?" Попов тоже не обошел национального вопроса и заявил такую позицию: прямые выборы Президента СССР бессмысленны, потому что "всегда будет побеждать кандидат народа, составляющего большинство". Сиречь — кандидат русского народа. «Греку» Г. Попову по душе была бы победа представителя какого-либо другого этноса, но только не русского. На II Съезде «ДемРоссии» Г. Попов высказал такой тезис: Ради будущей стабильности России"…надо немедленно дать возможность выйти из России всем автономиям, которые на референдумах за это выскажутся… Только в таком случае мы создадим государство, в котором каждому народу будет обеспечено то, что ему нужно" ("КП", 12.11.91). А еще через несколько лет (в мае 1994 г.), выступая в телепередаче «Диалог». Г. Попов объявит, что в разрушении СССР повинен русский национализм, и он же является основной опасностью для России.

Этот замес русофобии на почве чувства собственной неполноценности — тот внутренний жар, который сжигал Попова постоянно. Подсознание его постоянно всплывало в те зоны рассудочной деятельности, которые были связаны с политикой. Его окружение, его сторонники — сплошь русофобы, сплошь люди ущербные от сознания своей неполноценности. Эту ущербность они постоянно стремились перенести на других, стараясь в процессе сверхкомпенсации своего первоначально мнимого порока «перебороть» здоровую норму обычных людей.

ЧТО ДЕЛАТЬ ИЛИ НАРОДОВОЛЕЦ ПОПОВ

Не только Ленину Чернышевский перепахал душу. (Надеюсь, читатель помнит фразу вождя пролетарской революции, сказанную в адрес автора книги "Что делать?".) Душу Г. Попова он тоже перепахал. Та любовь к народу, которой, по словам ГХ, славился Чернышевский (см. статью "Н. Г. Чернышевский и отмена крепостного права" в кн. "Блеск и нищета административной системы"), забила ключом в сердце нашего героя в 1990 г. Можно сказать, что декабристы разбудили Герцена, тот растормошил Чернышевского, который в свою очередь растревожил Ленина, а потом все они вместе навалились на Попова. Так родилась в 1990 г. еще одна революционная книжка с традиционным для такого рода литературы названием: "Что делать?".

Главное в этой книжке-брошюрке — метод, которым Попов пользовался в течение всей своей недолгой политической карьеры. Метод основан на фабрикации ничем не обоснованной проблемы, которая потом превращается в основной вопрос современности. Вместо взвешивания на политологических весах всех действующих в обществе сил, формулируется «фундаментальное» в своей аксиоматичности положение: "Самое важное — бороться за немедленное создание коалиции между центром, конструктивной частью аппарата и конструктивной частью демократических сил." Для стороннего (но небезразличного и ненаивного наблюдателя!) "аксиома Попова" должна показаться рецептом предательства, рецептом вычленения из демократического движения «конструктивной» части, т. е. части, способной пойти на сговор с номенклатурой, на формирование новой номенклатуры.

А вот второе «фундаментальное» положение имеет другое свойство: свойство невольно высказанной истины. Попов считает (или делает вид, что считает), что аппарат может отвергнуть предложенную коалицию, и тогда придется отмежеваться от всего того, что аппарат делает в стране. Именно последний шаг пришлось сделать «неконструктивным» участникам демократического движения, сепаратно от которых Попов договорился с номенклатурой. Именно для того, по формулировке Попова, "чтобы не стать сначала ширмой для реализации чуждой нам программы, а затем — козлом отпущения, на которого спишут все провалы…". Правда, козлами отпущения эту часть демократического движения номенклатура все же сделала, как сделала дойной коровой «реформ» всю страну. Чуть ниже по тексту брошюры Попов проговаривается: в по-поповски организованной демократической республике главное — работа аппарата, работа профессиональных чиновников, а не депутатов. Т. е. не о профессиональном росте депутатов Попов заботился, а о «праве» аппаратчиков самочинно заправлять у кормила государственной власти.

Третий «фундаментальный» тезис выдается Поповым за экономический постулат: главное в экономике — дележ государственной собственности (опять дележ!) между новыми владельцами. Знаменитое "отнять и поделить" приобретает у Попова-теоретика новое — демократическое — звучание. Предполагается, что противоположный вариант — недемократическое присвоение собственности бюрократией. Вышло, как на грех, и то, и другое. Только собственниками стали, как старая бюрократия, так и новая — поповского призыва. Остальному населению достались фиговые листочки ваучеров. Попов прям и откровенен в своей случайной «гениальности»: он ставит вопрос о том, кто будет хозяином перестройки. Для себя и своих ближайших соратников он этот вопрос смог решить однозначно — похозяйствовать удалось с большой личной выгодой (см. главу "Попов-фонд").

Политический тезис ДЕСОВЕТИЗАЦИИ тоже попал в брошюре Попова в разряд фундаментальных и был, в конце концов, закреплен залпами танковых орудий по парламенту. Источник этого «фундаментализма» был, в общем то, пустяковый — нежелание отвечать за результаты своей работы в Моссовете: система, мол, виновата. Но именно эта система помогла Попову пересесть в кресло мэра и покуролесить еще год. Опять же, не отчитываясь ни перед кем.

Следующий тезис — ДЕФЕДЕРАЛИЗАЦИЯ (в нашей терминологии он больше похож на тезис о ДЕНАЦИОНАЛИЗАЦИИ, т. е. о ликвидации русской нации). Вот он рецепт процветания — на месте СССР формируются "три, четыре, а то и пять десятков независимых государств"! Тут несколько русских республик — Россия, несколько украинских республик — Украина, и союз союзов — что-то вроде РУБ — Россия-Украина-Белоруссия.

Что же это за бредни! — скажет любой здравомыслящий человек. И будет прав — это бредни. Сам Попов чувствует (хотя и не осознает) это: "Надо откровенно сказать, что даже среди демократов демократический вариант дефедерализации не имеет поддержки большинства. <…> И все же долг демократов — выдвинуть демократический вариант дефедерализации, каким бы нереальным он не казался".

Надо отдать должное, бредовые планы, несмотря на отсутствие поддержки в народе и среди соратников-демократов, все-таки были реализованы. Два десятка государств на месте Союза возникло (считая практически обособленные от России Татарстан, Чечню, Приморье. Якутию, Калининград и др. территории, а также Крым, Приднестровье, Абхазию). Не всем, правда, предстоит выжить. И, скорее всего, ни одному из них не удастся избежать обвальной катастрофы. Но идея народовольца Попова восторжествовала — для подобных людей это главное.

Все, все предсказано Поповым в его «фундаментальной» работе! Только в большинстве случаев с точностью "до наоборот". Не с антиаппаратным путем перестройки оказался связан сам Попов, не антибюрократической фигурой оказался в борьбе за демократию Ельцин. Именно они, а не мифический аппарат без лица и фамилии, провели «мероприятия», от которых предостерегал (а скорее всего тайно их жаждал) Г. Попов: развал СССР и отстранение от власти Горбачева, распродажу богатств страны и превращение России в сырьевой придаток мировой экономики, установление режима диктатуры и проведение фальшивых выборов…

Осталось еще немного, чтобы грезы Попова сбылись окончательно. Вот его прогноз аппаратных реформ, в которые он лично вложил немало: "Процесс деградации будет столь мощным, что Россию и русский народ ждет анархия, и Россию может постичь судьба стран и народов, не сумевших вписаться в ход истории. И Россия разделит судьбу Древнего Египта, Рима или Византии".

БОЛЬШОЙ "ДЕМОКРАТ"

Если Попов-экономист — чисто мифологический образ, то Попов-политик — вполне реальная фигура, способная вписываться в динамичную ситуацию Смутного Времени.

Еще в 1989 г. Г. Попов предсказал основной разворот событий ("ЛГ", 04.10.89): "Главное экономическое противостояние переходного периода состоит в том, что конечной целью перемен является свободный рынок со свободной конкуренцией, но вся ситуация в экономике такова, что любые шаги в сторону свободного рынка ведут к взвинчиванию цен, спекуляции, обогащению распоряжающихся общественным богатством бюрократов. Словом, движение к системе, призванной спасти страну, бьет по основным слоям нашего народа".

Оценивая далее позицию сторонников ведения жесткой борьбы с экономической преступностью и экономическим развалом, Г. Попов говорит, что новая административная диктатура в любом случае обречена проделать тот же путь, что и путь большевиков с 1917 до 1937 г., а также путь французской революции, сделавшей основным аргументом в борьбе с ценами и политическими противниками гильотину. В полном противоречии со своими опасениями Попов пишет: "Неограниченная демократия с правом избирателя на все влиять… может аннулировать все преимущества новой экономики. Демократия ведь всегда обременена опасностью перерастания социальной справедливости в уравнительность." Не удивительно, что при внедрении такого понимания демократии даже избранные населением администраторы полностью избавляются от такой нравственной установки, как ответственность перед гражданами.

Попов-политик постоянно диктовал Попову-управленцу линию поведения с тем, чтобы планировать и дозировать демократию, будто это сыпучий материал. Вспоминается характерный эпизод политической биографии Попова. После памятного ухода Горбачева во время первомайской демонстрации 1990 г. с трибуны мавзолея, Гавриил Харитонович предлагает упорядочить демонстрации следующим образом. Допускать в колонны только тех, кто попал в квоты организаций-участников шествия (например, 1 человек от 50 членов организации), затребовать у этих организаций перечень лозунгов и не допускать появления плакатов с личным мнением, определить способы борьбы с нарушителями и, наконец, "не пущать" демонстрантов на Красную площадь, предназначенную только для государственных праздников.

Что касается всяческих ограничений, таких предложений у Г. Попова было предостаточно. Но может быть поискать в его повседневной практике руководителя Моссовета что-то конструктивное? Попов-управленец за время пребывания в Моссовете родил единственную определенно выраженную идею или "фундаментальный путь решения" (выражение Попова) организационных проблем Моссовета: каждый депутат должен работать только в одной комиссии. Внедрить конторский порядок работы дважды пытались поименным голосованием. Не удалось.

Другая идея — о необходимости "усиления фракционности" в Моссовете, высказанная накануне ухода Г. Попова в мэры, звучала вразрез с другими его тезисами. О пользе фракционности странно было слышать от человека, постаравшегося не дать в Москве никаких шансов новорожденным политическим партиям. Видимо, организованная политическая среда была проявлением той самой неограниченной демократии, которой опасался Попов. Но какая же может быть фракционность без партийной основы?

Противоречие исчезает, если вспомнить, что Г. Попов старался приспособить действительность к своим целям: поддерживая уровень межблоковой конфронтации (ранее «ДР» против КПСС, потом — «ДР» и ДДР против "консервативных сил"), играть роль единственного арбитра. Пусть фракций будет больше, пусть они ссорятся, а мирить будет Попов.

Это было вполне в духе Горбачева, когда-то возглавлявшего Верховный Совет СССР, лавирующего там между умеренными консерваторами и ястребами, ссорящего их между собой, а потом пересевшего в кресло Президента СССР. Заметим, как сходна судьба реформаторов, не умеющих использовать политические инструменты открыто: возникает страстное желание взять в руки рычаги административного управления и подкрепить свои интриги мощным аппаратом подавления. Впрочем, Горбачев использовал технику интриг для противодействия номенклатуре, а Попов — для подавления противодействия номенклатуре.

Растерянность перед сложностями политической и экономической ситуации побуждала в 1990–1993 гг. некоторых политиков играть на нетерпеливом ожидании перемен и предлагать простые рецепты решения всех проблем. Очередное «открытие» появилось в интервью Г. Х. Попова еженедельнику «АиФ» (№ 29, 1991). По словам Г. Х. Попова, пока КПСС и демократы топтались на месте, на политическую арену вышла третья сила — "люмпенский вариант фашизма". Опасность фашизма объявлена главной и, таким образом, борьба с фашизмом выходила для демократического движения на первый план. Не удивительно, что в список представителей «нашего» фашизма можно легко попасть помимо воли (а именно, волей хозяев прессы). Вас, дорогой читатель, моментально можно по распоряжению Попова причислить к люмпен-патриотам, люмпен-шовинистам, люмпен-пролетариату, люмпен-интеллигенции, люмпен-чиновникам (люмпен-аппарату). А все это — "консервативно-люмпенский фашизм".

В нашей критической ситуации пугало было сконструировано с определенной целью. Ради "завершения демократических реформ" накануне августовского путча 1991 г. планировалось ввести единомыслие в демократическом движении, а тем временем реализовать коалицию новорожденной номенклатуры со старым аппаратом. Конечно же речь шла о «конструктивной» части аппарата, о «конструктивных» демократах. При этом совсем не скрывалось, что "новые люди" для "новой партии" придут прежде всего из КПСС, где они поднабрались этой «конструктивности». Знакомый мотив коммунистического гимна слышится и в словах Г. Попова об объединении "ради доведения до конца этапа разрушения старого строя". Объединяющие различные слои общества интересы Г. Х. Попов находил в усилении исполнительной власти, укреплении порядка и дисциплины. Уж не та ли это диктатура, которой пугал и которую тайно протаскивал в общественное сознание наш "большой демократ"?

Реальная опасность фашизма, может быть, и существовала в усилении открытых сторонников национал-коммунизма. Но еще большую и реальную опасность таила в себе ситуация, в которой эти силы на деле добивались того же, что и лидеры популистской «демократии»: монополизации власти, разбойного дележа собственности, подавления оппозиционных формирований и пр.

Опыт истории показывает, что диктатура не приходит с заранее подготовленным оскалом на своей предвыборной физиономии. Она прикрывается демократическими лозунгами и народническими программами. Национал-коммунизм, представителем которого был Г. Попов, и либерализм, взятый на вооружение правительством Ельцина-Гайдара, имели одни цели, одну тактику, а потому и шли рука об руку.

Необходимость пугать других фашизмом возникала из-за собственного страха. Страх Г. Х. Попова, по-видимому, определялся желанием любой ценой сохранить заметную роль в политике. Стремясь укрепить ускользающую монополию на идеологическое оформление реформ, он заранее объявлял фашистами тех, кто может предложить какие-либо альтернативные пути, не будучи связанным ни с консерваторами из КПСС, ни с экстремистским либеральным крылом демократов.

Выдумав миф о люмпенском фашизме, Попов активно разрабатывал эту тему, не уставая повторять слова о той огромной опасности, которую несет объединение коммунистов и националистов. Именно этот шизофренический испуг привел к силовому подавлению забастовки таксистов, возмущенных убийствами своих друзей и безнаказанностью кавказских банд на улицах Москвы. Именно этот психоз стал причиной первой крови, пролившейся 23 февраля 1992 г. Именно по этой же причине Попов истерически призывал "дать отпор" попыткам нового путча, которого он так ждал и увидел, наконец, в попытке народных депутатов ликвидированного СССР (которых, кстати никто полномочий не лишал) собрать свой Съезд в марте 1992 г.

Завершающий теоретические изыскания тезис Г. Попов выдумывает после своего провала на выборах 1993 г.: неблагополучное общество (имелось в виду общество в России) не может позволить себе роскошь всеобщих равных выборов. Из этого тезиса автор сам делает вывод: нельзя давать голосовать селу, пока фермеры составляют в нем 1 %. Другое следствие: полновластие исполнительной власти в переходный период должны защищать специальные элитные части, выведенные из подчинения военных. Так проще будет найти желающих расстреливать парламент и усмирять недовольных ("НГ", 10.12.93).

Вот с таким "большим демократом" пришлось столкнуться демократическому движению.

ДВА ШАГА НАЗАД В СУМЕРКИ ПРОШЛОГО

До того, как Г. Попов стал демократом, он 20 лет разрабатывал ниву марксистской политэкономии, доказывая преимущества централизованного руководства. Будущий критик административно-командной системы писал в одной из емких монографий: "В условиях социализма принуждение, опираясь на авторитет собственности, приобрело государственную форму, охватило все хозяйство и соответствует интересам всех хозяев социалистического производства, то есть каждого члена нашего общества" ("Система методов управления социалистическим общественным производством", 1973 г.). Черное у Г. Попова, многие годы редактировавшего номенклатурный журнал "Вопросы экономики", в нужный момент легко стало белым, белое — черным.

Но идеологическая нечистоплотность — еще полбеды. Бумага все стерпит, а люди просто не станут читать всякую чепуху. Настоящая проблема таится в сумерках прошлого Г. Попова, где прячется не только загадка трансформации взглядов, но и причастность к закулисным играм коммунистической номенклатуры.

Вот какие факты ставятся в вину Попову в статье В. Доброва "Штрихи к портрету профессора Попова" (еженедельник «Ветеран», № 22, 1991) со ссылками на "Советскую Россию" от 13.04.90, "Литературную Россию" от 13.04.90 и газету "Московский Университет" от 25.05.1988.):

1. Попытка добиться академического звания путем рассылки решавшим этот вопрос академикам корзин с коньяком и шампанским. При этом Попов претендовал на академическую вакансию по профилю "Экономика строительства", не имея фундаментальных работ в этой области.

2. Попытка влиять на результаты приемных экзаменов в Университет. Научное и ненаучное руководство сыновьями и дочерьми представителей государственной элиты.

3. Косвенная причастность к махинациям в возглавляемом им Центре управления общественным производством МГУ. Чрезвычайно высокая смертность сотрудников Центра из ближайшего окружения Попова и самоубийство начальника Академии МВД, с которым какие-то дела имел наш профессор.

4. Содействие плагиатору, пытавшемуся защитить докторскую диссертацию ("Соц. индустрия" от 28.10.79 и 27.04.80 и "Московская правда" от 28.11.87 и 05.07.87).

5. Перестройка дачи в пос. Внуково под шикарную виллу. (Вспомним строки из поповской предвыборной программы: "Покажи откуда деньги!")

6. Возможное покровительство секретаря МГК Гришина, фотография которого красовалась на стене в кабинете Попова.

7. Использование сети знакомств для выдвижения кандидатом в депутаты СССР от Союза научных и инженерных обществ (вопреки отклонению его кандидатуры парткомом МГУ и протестам знавших его сотрудников МГУ).

8. Использование служебного положения для сведения счетов.

Многие обвинения трудно проверить. Так или иначе, даже если некоторые упомянутые факты присутствуют в биографии Попова, мы не станем копаться в них, а возьмем более доступный источник — сборник статей "Эти четыре года" и снова вернемся к трансформации взглядов этого "героя нашего времени".

Начнем с того, что только очень ленивый автор или неряшливый плагиатор может допустить, чтобы в небольшой книжке четыре страницы текста были полностью идентичны, располагаясь в разных разделах.

Второй характерный момент — это скука, навеваемая поповским популяризаторством. Все-таки экономисту стоило бы гордиться специальными экономическими статьями. Тем более, что Попов постоянно рекомендует себя, как экономиста-теоретика и специалиста по управлению.

Третий момент касается области идеологии. Прошлые и нынешние соратники были бы удивлены, если бы услышали такое признание: "…я теперь с гордостью говорю, что я — коммунист. Ибо возрождаются славные традиции московских большевиков" (с. 146). Напомним, что публикация относилась к 1988 г., а переиздание соответствующей статьи в книге — к 1989 г.

Книга Попова просто нашпигована цитатами из сочинений Ленина и ссылками на его авторитет. При этом нет ни одной ссылки на экономические работы других авторов. Следует подчеркнуть, что обращение Г. Попова к работам Ленина вовсе невозможно представить, как вынужденное, как необходимое для того, чтобы публикация состоялась. Их слишком много, они подчас совершенно неуместны и всегда абсолютно некритичны.

Почти в одно время с писателем В. Солоухиным Г. Попов пишет работу с идентичным названием — "Читая Ленина". Но если первый гневно обличает большевизм, его кровожадную сущность, то работа второго призывает читать работы Ленина «по-ленински». Убедительно звучит в одном из интервью и ответ на вопрос "не поспешили ли наши отцы с Октябрьской революцией?". Попов твердо отвечает: "Нет не поспешили. Жизнь это показала." И чуть усиливает впечатление: "На это у нас и существует социалистическое государство, чтобы не позволять перерастать индивидуальной трудовой деятельности в антисоциалистическую" (с. 295).

Четвертый момент, касающийся книги "Эти четыре года", позволяет раскрыть некоторые подробности биографии нашего героя. В частности, становится ясным, что организация, посадившая Попова в депутатское кресло — Ассоциация молодых руководителей предприятий, была совершенно номенклатурным образованием. По словам самого Попова, эта Ассоциация помогала комсомолу готовить смену для кормчих социалистической экономики. На деле, как известно, "творчество молодежи" вылилось в перераспределение собственности еще до возникновения каких-либо регламентирующих правил и законов о приватизации. Не отсюда ли пошла волна комсомольцев-бизнесменов, удачно пустивших в оборот свои капиталы, обходя на старте маломощных конкурентов? Спасибо за слово истины Г. Попову, который публично не уставал ругать аппаратные махинации с народной собственностью.

Дымовая завеса сработала. Попов на волне критики стал председателем Моссовета и не преминул поддержать тех, кто старался для него. Московская мэрия при Попове стала уютным гнездышком для комсомольцев-предпринимателей.

НОВЫЕ ПРОГРАММЫ ВМЕСТО ОТЧЕТОВ

При открытии 2-й сессии Моссовета в конце 1990 года прозвучала речь Попова, которая стала единственным подобием его отчета перед депутатами и избирателями.

О работоспособности Советов и проблемах кворума Попов говорил так: "…советская система находится в кризисе именно как советская система, ибо она была своего рода кукольным театром, где нити дергала правящая партия. Когда кукольный театр попытались сделать живущим самостоятельно, реально выяснилось, что механизм этот малоспособен." Эти слова тогда никого всерьез не насторожили, потому что воспринимались как привычные теоретические упражнения председателя Моссовета. А на самом деле в них содержалась скрытая информация: сговор с номенклатурой уже состоялся.

Теория теорией, но депутатам нужно было объяснить, почему Попов несколько месяцев блокировал созыв сессии. По его словам, сессия была отложена из-за того, что Горбачев с Ельциным договорились сделать общесоюзную программу на основе программы Г. Явлинского "500 дней" (тут бы и подготовленные командой Лужкова "Московские 500 дней" пригодились). Договоренность сорвана, говорил Попов, а Россия без выхода из СССР реализовать свою программу не сможет. Поэтому нужно ждать новых переговоров между Ельциным и Горбачевым, а пока реализовывать программу «минимум»:

— дать по 70 руб. на каждого ребенка, не посещающего детсад

— провести приватизацию жилья

— приватизировать торговлю, а исполкому поручить разработать введение карточной системы

— на втором этапе перейти к созданию инфраструктуры рынка — бирж, банков, обеспечить привлечение иностранного капитала, разработать программу борьбы с теневым бизнесом и преступностью, начать разгосударствление образования и конверсию.

Попов лишь вскользь упомянул о задании 1-й сессии исполкома подготовить проекты решений о переходе к рыночным отношениям в экономике Москвы, о приватизации жилья и торговли… Все эти поручения еще не были выполнены, но Попов от этого никакого неудобства не испытывал. Он нащупал новую «программу-минимум», он грезил новыми планами: нужен генеральный план развития города, отраслевой перспективный план, еще какие-то планы… Попову не хотелось увязать в частностях, а тем более — оглядываться назад.

Тут стоит вернуться к предвыборной речи Гавриила Харитоновича, произнесенной еще в апреле 1990 г. В этой речи была в качестве основной задачи определена выработка общей программы Моссовета на 5 лет вперед. Декларировалось, что разработка этой программы пройдет при широком обсуждении среди депутатов и горожан. И в 1990 г., и в 1991 г. Г. Попов подменял реальные планы мифологией исторических целей и реальные отчеты — ничем не подкрепленными планами.

Пустопорожнее планирование, вероятно, является одной из основных черт представителей номенклатуры. Главное — запланировать, а там — хоть трава не расти. Через полгода работы в Моссовете Попов снова говорит о необходимости разнообразных программ (борьбы с теневой экономикой, поддержки культуры и искусства, привлечения иностранного капитала, продовольственной) и планов (восстановления исторических ценностей, развития города как научно-технического, финансового и туристского центра, перевода города на товарное производство). Еще через полгода вновь повторяется банальность о необходимости "составить более цельный и более развернутый план". Ни одного авторского проекта мозг "выдающегося экономиста современности" за все время его присутствия в политике так и не родил.

Позднее Г. Попов говорил о том, что только через год работы в Моссовете он понял, что "КПСС бросила Москву на шею Моссовета" ("НГ", 10.12.93). Уяснив, что камень на собственной шее держать невыгодно, он совершает свое первое бегство — в мэры.

* * *

Утвердившись на почве разработки основ коалиции со старой номенклатурой и закулисным созданием новой, Попов не сомневался в том, что ответ за развал системы власти в Москве он нести не будет. В мае 1991 г. депутаты попытались выбить из ускользающего от ответственности Попова отчет о результатах его деятельности за год. Попов сделал вид, что его заставили пойти на неподготовленное сообщение и лишь в общих чертах описал трудности своей работы. Одновременно Г. Попов потребовал от сессии Моссовета при любом исходе выборов мэра (в июне 1991 г.) рассмотреть вопрос о его уходе с поста председателя Моссовета. Т. е. в любом случае никакого настоящего отчета он делать не собирался.

По мнению Попова, уже вовсю ведущего предвыборную кампанию за пост мэра, основной недостаток Моссовета состоял в том, что не был составлен план работы на перспективу ("Куранты", 28.05.91). Спрашивается, о чем же думал сам Попов, который подобных планов Моссовету не предлагал ни разу? Вот снова он стоит на трибуне и от кого-то требует развернутого цельного плана. Снова в качестве оправданий за полный провал своей деятельности Попов привел маловразумительные доводы: 1) ему постоянно мешала активность депутатов, от которых он стремился скрыться за закрытыми дверями кабинета 2) очень много усилий председатель Моссовета истратил, чтобы держать Москву "на плаву".

Вторым своим оправданием он просто расписался в том, что практически полностью был включен в систему исполнительной власти и работал только на нее. Моссовет же был для него тем трамплином, с которого можно стартовать в верхние слои административно-номенклатурной системы.