Иллюстрация «дороги в никуда»
Иллюстрация «дороги в никуда»
Конечно, мне всегда хотелось попасть в те места, где я родился, где прошло мое детство и юность.
В 1954 году, после окончания школы, я уехал учится в Ухту, Коми СССР. Потом три года в Советской Армии, в Ленинградском военном округе. Затем снова учеба, работа на предприятиях ВПК.
Несколько раз приезжал на родину, очень было больно смотреть — как все разрушается.
Теперь посмотрим фотографии.
Поднялись с дороги районного уровня на угор. Рассчитывали проехать по той полевой дороге, по которой в годы моего детства я ходил в начальную школу по полям и проселкам три километра пешком.
Однако проехать оказалось невозможно.
Поля заросли высокой травой. Хотя они заброшены уже более 40 лет, но гумус от удобрения навозом, которым устилали поля наши предки перед пахотой, остался. Поэтому бывшие поля, в отличие от лесной почвы, значительно плодородней.
Наши предки и коров?то держали по нескольку штук, чтобы получать навоз.
Корова — это «фабрика по переработки травы и сена в органическое удобрение». Она все лето жует траву, а зимой — сено. Без навоза земля зерновыми культурами вырождается за 5–6 лет. А без коровы навоза в нужном количестве не бывает.
Машину оставляем, дальше идем пешком, продираясь через высокую траву и бурьян.
Наконец пробились через бурьян туда, где когда?то стоял наш дом. Там где я родился и вырос.
Как видите, заросли выше головы. Это следствие органики, которая накапливалась вокруг дома.
Конечно, я нашел родник, который стал отправной точкой обустройства моего прадеда Василия. Ради воды этого родника прадед и выбрал место для обустройства, после того как покинул Пиццы, прежнее место жительства восточнее Сольвычегодска.
Сейчас этот родник заилился и зарос травой.
Нашел я и остатки тех берез, возле которых пилил мой отец доски в конце 1930?х, (см. фото 14.3).
С этими же березами были связаны все годы моего детства и юности. От них остались только торчащие из земли трухлявые, но еще высокие пни.
Вблизи родника стояли бани. И наша, и соседей. Строили их не ближе 10 саженей от родника
Нашел я и то место, где стояла наша баня, в которую меня в детстве дед брал с собой париться. Зимой дед после парилки всегда 2–3 раза «купался в снегу», и до самой смерти никогда не болел. Дед и меня «купал» в детстве. Хотя, как помню, я первые разы верещал отчаянно. Потом заставлять «купаться» — меня уже не надо было. Дед умер, когда мне было 12 лет. И от этой процедуры я потом отвык.
Нашел я и место, на котором я в 5 и 6 классе, будучи «юннатом», садил «сад». Ну, сад — это лишь громко звучало. Садил я тогда в конце 1940?х малину, смородину и землянику. Смородина и земляника в зарослях погибли. А вот малина разрослась по всему логу вниз, в длину метров 50 и шириной в 20.
Нашел я и место, где стоял овин деда, где он сушил снопы, прежде чем молотить их цепами на току.
Нашел я и остатки колодца, выкопанного в 1920?х отцом с дедом и дядей Михаилом Ивановичем.
Колодец был шесть саженей в глубину. Он был необходим, так как от дома до родника более 100 саженей. А воды для коров и лошадей надо много.
От колодца остался только провал, который в 1970?х был огорожен, после того как заблудшая корова из соседней, еще не брошенной, деревни угодила передними ногами в развалины колодца.
Под конец обошли кругом то пространство, где стояла Елезовка, чтобы увидеть, что еще осталось.
Увы, остались только развалины дома соседа.
В местах, где когда?то колосилась рожь да ячмень или овес, сейчас растет высокий бурьян.
Или подрастающий лес, или трава по пояс.
Это следы удобрения навозом, которое наши деды и предки ежегодно вывозили на поля.
Для этого и держали по нескольку коров — этих «фабрик по переработке травы и сена лугов в органическое удобрение», навоз.
В низинах вокруг наших деревень текли ручьи и речки. В этих речках мы в детстве ловили рыбу и купались. Их берега да склоны очищались от деревьев и кустарников, превращая в луга.
Эти луга в июле ежегодно выкашивали, заготовляя на зиму сено для коров. Никакой эрозии почвы на берегах речек быть не могло, потому как, после выкашивания травы, побеги корней кустились еще сильнее, затягивая малейшее пространство вокруг.
За осень трава подрастала, укрепляя и корни, и почву. Поэтому весенние воды ничего не размывали, скатываясь с травяного берега прямо в речки.
Сейчас, как вы видите, все заросло. Эрозии берегов тоже нет. Но в речках — не то, что рыбу ловить, подойти к ее берегу невозможно.
Пешее путешествие по останкам моей родины закончилось. С тяжелым чувством вернулись к машине. Выехали на дорогу. Она проходит по тем местам, по которым я, уже в юности, ходил рыбачить за три километра на реку Виледь. Поехали по этой дороге.
Видим впереди указатель Елизовка — Островская.
То, что название искажено — это можно простить и исправить. Но за указателем через 100 метров дорога закончилась. Далее заросли.
Кругом сплошная «зеленая пустыня».
Эту дорогу прокладывали как раз в период компании «неперспективные деревни». Так что она очень точно отражает эту компанию — это дорога в никуда.
Поездка подходила к концу. Возвращаясь, заехали в деревню Рязань — в одном километре от села Никольское. Там тоже жили Башлачевы — скорее всего, потомки тех Ивана, Василия и Левонтия, которые в средние века ушли из Рязанской земли, чтобы не быть в зависимости от кого?либо, предпочитая быть вольным крестьянином.
В деревне Рязани мы нашли нескольких Башлачевых пенсионного возраста. В том числе Клавдию Арсеньевну, 89 лет. Она с 1950 года преподавала в Никольской школе русский язык и литературу.
Наша беседа за чаем была долгой и касалась — прежде всего, детей.
Напомню, когда я в 1944 году пошел в первый класс Деминской начальной школы, то все 4 класса учились в двух небольших помещениях.
В одном — 1 и 3 классы, во втором — 2 и 4 классы.
Нас в классах было «битком», не было ни одного пустого места за партой. Нас училось около 75 детей.
Напомню, по воспоминаниям моего брата в этой же школе в 1930?х училось 70 учеников.
Когда я учился в 8–10 классах Ильинской школы, мы учились в трех параллельных классах.
А вот что поведала Клавдия Арсентьевна.
Пятых классов в Никольской школе в 1950 году было два. В каждом по 37 учеников. Итого 74.
К чему привела ликвидация «неперспективных деревень» и сселения всех в центральные усадьбы?..
В основе проекта «перспективных учёных» лежит «экономия» столбов и проводов. Для этого ликвидировали все деревни вокруг моей малой Родины, создав один совхоз в селе Никольское, куда съехались все те, кто не уехал в города. В селе построили большую двухэтажную школу-десятилетку.
Вот только к 2009 году в старших классах Никольской средней школы, по свидетельству Клавдии Арсеньевны, осталось всего по 6–7 учеников. А в первом классе — не было и одного ученика.
В центре села Никольского поставлен памятник.
На памятнике высечено около 350 фамилий погибших в боях Великой Отечественной войны.
Среди них и мой брат Александр, командир взвода отдельного штурмового батальона, погибший 3 января 1944 года под Витебском.
Это как раз те, кто в 1930?х учился в параллельных классах школы в Никольском, когда в каждом классе за партами было по 30–35 учеников.
Так что в 1941–45?х годах было из кого призывать воинов на защиту Родины.
Например, только из деревень Казаковского сельсовета в годы Великой Отечественной войны было призвано около 500 мужчин. Многие из них пали в битвах пали, чтоб большая Родина жила.
Ныне все те деревни малой Родины разрушены.
Это итог ВТОРОГО удара по русскому крестьянству, нанесенного в 1960?х «мирным» на первый взгляд средством — ликвидацией «неперспективных деревень». Вот от этого «мирного средства» остались и развалины деревень малой Родины, и памятник тем, кто пал в 1940?х в боях за большую Родину.