Василий КАЗАНЦЕВ РАССКАЗЫ О ТЮТЧЕВЕ

Василий КАЗАНЦЕВ РАССКАЗЫ О ТЮТЧЕВЕ

КАКОЙ ТЮТЧЕВ?

— Кто ваш любимый поэт?— спросил корреспондент газеты у Льва Толстого.

— Тютчев.

— Какой Тютчев?

— Вы не знаете Федора Тютчева?

— Слышал вообще-то. Но ведь все о нем давно забыли.

— Как это все? Я вот помню.

— Ну что значит в истории мнение одного Льва Толстого?

— Какого Льва Толстого?— с улыбкой спросил Лев Толстой.

САМАЯ МАЛАЯ ЖАЛОСТЬ

— Напишите, пожалуйста, статью в газету,— сказал князь Горчаков Тютчеву.

— К сожалению, не могу.

— Почему?

— Вам бы хотелось, чтобы я написал ее как дипломат. А мне бы хотелось, чтобы я написал ее как писатель.

— Напишите ее как писатель.

— Тогда вы пожалеете, что попросили меня ее написать.

— Но если вы ее не напишете, то я тоже пожалею.

— И в том, и в другом случае вы пожалеете. И чтобы этого не было, возьмите назад свою просьбу. Считайте, что вы меня не просили. И что я вам не отказывал.

— Но в этом случае я пожалею, что не попросил вас написать статью,— сказал, улыбнувшись, Горчаков.

— Уверяю вас, что это будет самая малая ваша жалость из всех ваших жалостей,— отвечал Тютчев.

РАЗВЕ ЭТОГО МАЛО?

Тютчев прожил за границей целых двадцать два года. Наконец, он вернулся в Россию.

— Как вы могли прожить за границей целых двадцать два года? — спросил у Тютчева князь Вяземский. — Вам не хотелось вернуться в Россию?

— Как же не хотелось? Мне очень хотелось вернуться в Россию.

— Почему же вы не стремились вернуться?

— Как же я не стремился вернуться? Я очень стремился вернуться.

— А почему же стремились так мало?

— Я стремился вернуться в Россию целых двадцать два года. Разве этого мало?— улыбнулся Тютчев.

ВОТ И ОШИБАЕТЕСЬ

— Есть поэты, которые после первой своей книги пишут всё лучше и лучше. А есть поэты, которые после первой своей книги пишут всё хуже и хуже,— сказал Горчаков Тютчеву.

— Вы меня к каким относите?

— К первым, разумеется.

— Вот и ошибаетесь.

— Почему?

— Потому что ни к первому, ни ко второму типу меня отнести нельзя.

— Почему же?

— Потому что никаких книг до сих пор, хотя мне пошел уже шестой десяток лет, я не издавал.

НЕ ГЛАВНАЯ ТРУДНОСТЬ

— Надо бы, наконец, издать первую книгу стихов Федора Тютчева, — сказал Некрасов Тургеневу.

— Давно пора, — ответил Тургенев. — Но как это сделать?

— А в чем трудность? Возьми на себя обязанности редактора.

— Я-то с удовольствием бы. Но где взять стихи?

— У Тютчева.

— Но он их не дает.

— Почему?

— Считает, что они недостойны отдельной книги.

— Убеди его в обратном.

Прошло какое-то время.

— Ну как? Убедил Тютчева?— спросил Некрасов у Тургенева.

— Убедил. Еле-еле выпросил у него стихи.

— Считай, что главное дело сделано.

— Боюсь, что это — не главн

ое.

— Почему?

— Убедить Тютчева в том, что стихи его гениальны, было трудно. А вот убедить в этом читающую публику, думаю, будет намного труднее, — грустно сказал Тургенев.

ЕСЛИ Б НАЧАЛ

— Вы, Федор Иванович, можно сказать, царь остроумия,— сказал Тютчеву князь Мещерский.— В салонах и гостиных ваш успех необычаен. Вот если бы к тому же вы еще и читали в салонах свои стихи, успех ваш возрос бы стократно. Почему вы не читаете в салонах свои стихи?

— Боюсь, что если бы я начал это делать, меня перестали бы считать остроумным человеком, — ответил Тютчев.

ПОЧЕРК

Тютчев обменялся письмами с одной великосветской дамой. При встрече с нею он сказал:

— Черты вашего почерка так же прелестны, как черты вашего лица.

— Чего не сказала бы я о вас, — ответила, улыбнувшись, дама.

— Что вы имеете в виду?

— Ваш почерк, конечно. О чертах вашего лица я не смею судить, потому что они выше всякой критики.

— Но я где-то читал, что между почерком человека и чертами его лица есть большая связь, — сказал Тютчев.

— А вот этому сужденью я бы возражать не стала,— сказала Тютчеву великосветская дама.