Владимирская Русь / Политика и экономика / В России

Владимирская Русь / Политика и экономика / В России

Владимирская Русь

/  Политика и экономика /  В России

За первый год президентства уровень доверия к Владимиру Путину практически не изменился: если в начале 2012 года ВЦИОМ зафиксировал 50 процентов, то в начале 2013-го — 48. Зато за последнее десятилетие сильно прибыло полку тех, кто считает, что альтернативы Путину нет и не предвидится. О том, как оценивают первый год нового президентства Владимира Путина, «Итоги» опросили политические фланги: главного редактора газеты «Завтра» Александра Проханова, слывущего ярым государственником, и руководителя Центра политических технологий Бориса Макаренко  — представителя стана либералов.

С одной стороны

Александр Проханов: «Это новый Путин»

— Александр Андреевич, просматриваются ли в нынешней России контуры Пятой империи, предсказанной вами?

— Просматриваются все отчетливее. В первую очередь империя — это соединение пространств. Провозглашенный Путиным Евразийский союз и предшествующий ему Таможенный союз — все это говорит о том, что пространства Евразии зашевелились и начали стягиваться друг к другу. Так что первый имперский симптом налицо. Второй фактор: империя должна опираться на силу, строиться на оборонном потенциале. Империя и оружие — в известном смысле почти синонимы. Империя с обломанным и тупым мечом — картонный муляж. Сегодня на оборонные заводы утекли большие деньги, возникли целые стратегии обновления. Путин создает новый, после утраченного в постсоветские времена, меч империи. И это второй фактор.

Далее — идеология. Все империи имеют общую идеологическую целостность, которая формулируется и превращается в своего рода политическую философию. У нас эта идеология только намечается. В этой связи важный симптом — появление Изборского клуба, состоящего из государственников-интеллектуалов — экономистов, политиков, художников, оборонщиков, священников, которому власть если не поручила, то во всяком случае вменила в необходимость создать идеологические контуры будущего государства.

Бесструктурность российского государства, особо обнаружившаяся в ельцинские времена, была практически снята в первом и втором путинском проявлении, а потом, после его ухода из Кремля, вновь проявилась. Сегодня империя структурируется, власть как категория сегодняшней России усиливается. Таким образом, признаки Пятой империи очевидны.

— Помнится, вы говорили, что в третий срок президентства мы увидим нового Владимира Путина. Подпишетесь сегодня под этим прогнозом?

— Подпишусь. Хотя мне как романтику казалось, что в один прекрасный день я вдруг увижу абсолютно нового лидера, нового человека, прошедшего через чудо преображения, — скажем, утром был Савлом, а вечером стал Павлом. Этого не случилось, но происходит постоянная и очевидная трансформация. Путин, отдав президентский пост Медведеву, вопреки мольбам и даже проклятиям партии третьего срока, к которой я принадлежал, очень много потерял. Он пришел в другую страну. За время его отсутствия, реального или мнимого, успели сложиться совершенно другие политические силы. Путин вдруг встретил мощный афронт: столкнулся с тем, что мы назовем «оранжевой революцией», запущенной как раз накануне его прихода. Он был вынужден заняться этой революцией и, надо отдать ему должное, с ней справился.

Новый Путин сформировался в подавлении «оранжевой революции» и в усилении вращения государства там, откуда оно при Ельцине ушло. Весь нынешний путинский период связан с возвращением государства в экономику, социальную сферу, в политику, в выборные процедуры. Но главное в том, что Путин, ощутив, что в обществе дикий дисбаланс, что либеральная среда восстала против него, стал спешно формировать государственно-патриотические круги. Может быть, даже государственно-патриотическую элиту. Взять хотя бы его назначения на госдолжности людей, не отмеченных либерализмом. Это проявляется и в твердой позиции Москвы по отношению к Дамаску, как бы на нее ни воздействовали американцы. Это новый Путин.

— Мы действительно рассорились с американцами всерьез и надолго?

— Россия недостаточно сильна для того, чтобы противодействовать США по всем фронтам. Да, уровень конфронтационности сохраняется. Но его держат на контролируемой отметке, не давая разгореться холодной войне. Это вполне нормально. Думаю, чем жестче будет российская политика по отношению к американским демаршам, тем прочнее в итоге станет российско-американская дружба.

— Можно ли говорить о том, что Россия разворачивается к традиционным консервативным ценностям в духе уваровской триады «православие — самодержавие — народность»?

— Последнюю формулу я бы немножко потеснил: она старомодна и не приемлема сегодня. Но то, что Россия разворачивается именно в эту сторону, совершенно очевидно. Как далеко продолжится этот разворот, неизвестно. Отчуждение народа от власти колоссально, народ живет скверно. И левый поворот — новая социальная политика, новая форма сближения власти и народа, в основном экономически, на повестке дня. И Путин их не минует.

— Между тем некоторые считают, что налицо имитация движения в этом направлении. Да, президент действительно поручил разработку экономической стратегии «красным академикам». В Давосе же наши министры и бизнесмены заманивали инвесторов, суля им либеральный рай. Как это понимать?

— Это движение противоречиво. И сам Путин — противоречивое явление: в нем борются традиционный либерал и новый политик-государственник. И это противоречие будет сохраняться еще довольно долго.

— А кадровые чистки не смахивают на имитацию? Вы ведь сами говорили, что летят вершки, а корешки остаются...

— В любой политике есть какой-то процент имитации, какой-то — истинности. Вопрос в том, какая открытая политика является реальностью, какая — операцией прикрытия. В политике Англии или Америки, Китая или России все это есть. Но, повторяю, процесс начался. А имитационные явления... Что, разве их не было в период Ельцина, который готов был лечь на рельсы за благо народа?

— Крепок ли сегодня тандем?

— Думаю, он себя израсходовал. Пожалуй, тандема уже не существует. Медведев, мне кажется, сыграл свою роль. Он оказал очень большую услугу Путину, подтвердил свое товарищество. Но за время его правления вокруг него сложился мощный либеральный контекст, поссоривший его с Путиным, который, в свою очередь, по-прежнему является аккумулятором либеральных тенденций. К тому же у Медведева есть ряд крупных внешнеполитических просчетов, например, связанных с Ливией. И внутриполитических, связанных с косвенной поддержкой Болотной площади. Словом, тандем поколеблен.

Валерия Сычева

С другой стороны

Борис Макаренко: «Это движение не в ту сторону»

— Борис Игоревич, действительно ли президент начал масштабную чистку элит или громкие разоблачения и отставки — лишь своего рода дань оппозиции?

— На масштабные чистки это не похоже. Из «стенки» выпали отдельные периферийные «кирпичики», что не могло особо поколебать всю конструкцию. Что касается отставок и сложения мандатов отдельными депутатами, то вряд ли к этому стоит серьезно относиться: в нынешней властной системе народные избранники играют вспомогательные роли. Да, отправлен в отставку «тяжеловес» Сердюков. Но тянет ли это на чистку — большой вопрос. Да и сам президент недавно дал понять, что в этом деле не стоит перегибать палку.

Когда происходит чистка элит, у властителя в запасе всегда имеется другая, запасная элита. У Владимира Путина в запасе такой элиты нет. Наоборот, все прошедшие годы пирамида власти выстраивалась весьма тщательно. Она расставляла всех и вся по местам. Какие-то фигуры вылетали, им на смену приходили и приходят их заместители. Но это никак не чистка.

— Некоторые политологи не устают предсказывать отставку правительства Дмитрия Медведева. Как вы считаете, тандем все еще жив?

— Тандемом можно было называть конструкцию, когда более слабый по реальному политическому весу политик занимал пост более высокий, чем пост, занимаемый более сильным политиком. Таким образом они становились в чем-то сопоставимыми лидерами. Как только сильный политик занял пост номер один, конструкция тут же превратилась в обычный институт взаимоотношений «президент — премьер». Теперь что касается отставки. Очевидно, что возвращение Медведева в мае прошлого года на пост главы правительства было частью договоренностей между этими двумя главными российскими политиками. Путин, как известно, к договоренностям относится весьма уважительно, и потому я не вижу оснований для отставки правительства в ближайшее время. Она последует, на мой взгляд, в одном из двух случаев. Либо когда необходимо будет переложить на правительство ответственность за что-то очень серьезное — но пока такой ситуации нет. Либо когда Путин решится на какой-то иной курс, для реализации которого понадобится иной топ-менеджер. Но пока для этого тоже нет оснований.

— Имеет ли место окончательный и бесповоротный разрыв Путина с либеральной частью элиты?

— Во-первых, мне непонятен термин «либеральная часть элиты». Если говорить о либералах-экономистах типа Алексея Кудрина, Германа Грефа, Игоря Шувалова и им подобных, то они были, есть и, наверное, всегда будут во власти. Во-вторых, если говорить о либералах-политиках, то таковых во власти давно уже нет. Так что нельзя разорвать ту связь, которая и близко не просматривается. А вот с либеральной частью общества, как мне кажется, Владимир Путин порвал, и представить себе восстановление подобной связи довольно проблематично.

— Согласны ли вы с точкой зрения, что президент сделал окончательный идейный выбор в пользу консервативных ценностей, близких к триаде «православие — самодержавие — народность»?

— Начну с уваровской триады. «Самодержавие» у Путина не такое самодержавное, какое было у российских государей. Хотя черты царственности, конечно, присутствуют в его образе и статусе. Реальное православие в России, что бы ни говорили наши священнослужители, представляет меньшинство населения. Что такое «народность», толком, на мой взгляд, не понимал и сам Сергей Семенович Уваров, и вряд ли кто-то поймет сейчас.

Я вообще не верю в идеологизированность Путина. Да, у него, разумеется, есть принципы и убеждения, но он прагматичен. Путин считает правильным «закреплять» за собой тех, кто и так ему верит, а не выстраивать диалог с теми, кто пока что в нем сомневается. Именно поэтому он обращается к консервативным ценностям. Но раскол в обществе от этого только усиливается, потому что та его часть, которая с Путиным не согласна, ощущает себя все более отринутой властью. Кроме того, на этой консервативной волне может усиливаться влияние со стороны реакционных и откровенно экстремистских сил.

— Из кого сегодня состоит «путинское большинство»?

— Это большинство действительно неоднородно. В нем есть «твердые путинцы», которые ему настолько верят, что даже готовы голосовать за «Единую Россию». Но это менее четверти российского общества. Есть еще один отряд, который Путина выбирает скорее рационально. Они видят в нем безальтернативного лидера, гаранта стабильности, «меньшее зло» — это, так сказать, периферия путинской базы поддержки, но довольно многочисленная. Тут достаточно сравнить данные по голосованию за «ЕР» и за самого Путина: соответственно 49,30 и 63,60 процента. Что будет происходить в будущем с этой «рациональной периферией» — вопрос более сложный. К нему сейчас апеллируют и власть, и оппозиция. Продемонстрирует ли власть эффективность в том, что касается действительно первейших нужд граждан — жилья, образования, здравоохранения, работы, зарплаты, — это вопрос вопросов.

— Нынешний антиамериканизм во внешней политике всерьез и надолго или только для внутреннего потребления?

— Скорее для внутреннего, чем для внешнего потребления. Хотя на климате российско-американских отношений это уже сказалось весьма негативно. Думаю, что антиамериканизм будет проявляться и дальше.

— Как бы вы в целом оценили первый год нового президентства Владимира Путина?

— Как движение не в ту сторону.

— Почему?

— В январе прошлого года в первой предвыборной статье Владимира Путина была мысль о том, что уровень развития нашей политической системы отстал от желания общества участвовать в политике. Придя к такому выводу, наш президент мог выбрать два пути: либо подтягивать политическую систему к нужному уровню развития, что означало бы поиск путей диалога с активной гражданской частью нашего общества. Либо сделать так, чтобы эта часть не досаждала ему своими притязаниями. К сожалению, Путин выбрал второй путь.