Повелитель чипов / Общество и наука / Exclusive

Повелитель чипов / Общество и наука / Exclusive

Повелитель чипов

/  Общество и наука /  Exclusive

Геннадий Красников, один из столпов отечественной микроэлектроники: «Что касается бытовой электроники, то в СССР у каждого предприятия была своя бытовая «нагрузка». Помните игру «Ну, погоди!», где падающие яйца надо было ловить? Это наша продукция!..»

В советские времена бытовал анекдот: советские ученые создали микросхему с тремя ножками и двумя ручками — для переноски. Тем не менее космические спутники и прочие военные объекты взлетали, опережая другие страны, и исправно делали свое дело с помощью именно этих микросхем. В чем тогда были правы злопыхатели и почему сегодняшняя Россия не производит мобильных телефонов? Об этом «Итогам» рассказал Геннадий Красников, председатель совета директоров ОАО «НИИ молекулярной электроники и завод «Микрон», академик РАН.

— Геннадий Яковлевич, скажите правду: советская микроэлектроника действительно была такой убогой, как на этот счет шутили?

— Конечно, нет. При Советском Союзе микроэлектроника — это была гордость, символ общепризнанного мирового лидерства. Тогда наряду с США и Японией мы безоговорочно входили в тройку ведущих стран, занимающихся микроэлектроникой. По всем показателям — от объемов выпуска, технологического уровня и до системного подхода к делу. Потому что микроэлектроника в целом — это не только выпуск разных микросхем, но и большая инфраструктура, начинающаяся с производства чистых материалов, изготовления специфического высокоточного оборудования, специального строительства и заканчивающаяся полным циклом подготовки кадров. Множество вузов готовило эти кадры, причем высочайшего уровня. Развитие микроэлектроники шло широким фронтом — это безусловный факт. Если взять сегодня, например, ведущие компании мира, которые работают в области проектирования, изготовления микросхем, а также в сфере технологического оборудования для их изготовления, можно увидеть, что там трудится немало выпускников наших вузов и даже бывших сотрудников нашего предприятия.

— Обычные люди ничего об этом не знали, сочиняя анекдоты?

— Как обыватели могли по-другому реагировать? Возьмем для примера наше предприятие — «НИИ молекулярной электроники и завод «Микрон». Тогда 99 процентов продукции приходилось на нужды обороны и только где-то полпроцента — на бытовую технику. А обыватель мог реагировать только с точки зрения доступных для него товаров народного потребления. Вот и судили люди по тому дефициту, который тогда был, и по состоянию совершенно неприоритетного в то время направления товаров бытового назначения. Просто несравнимому по тому вниманию, которое уделяла страна, с тяжелым машиностроением, атомной отраслью, космосом. Но ведь это все до сих пор работает! Скажем, зенитно-ракетные комплексы С-200, С-300 — это разработки 70-х — начала 80-х годов. И они до сих пор конкурентоспособны. Даже с этой точки зрения понятно, какая в то время была элементная база. И, заметьте, практически вся — отечественная.

Что же касается бытовой электроники, у каждого предприятия была своя бытовая «нагрузка». Скажем, у нас — электронные часы и игрушки. Может, помните «Ну, погоди!», где падающие из куриц яйца надо было ловить? Это наша продукция. Другие, к примеру, выпускали электронные калькуляторы. Завод «Элион» и НИИТМ, который занимался производством технологического оборудования для микроэлектроники, то есть изготавливал установки плазмохимии, установки осаждения металлов и т. п., еще и магнитофоны «Электроника» выпускал. А раз направление второстепенное, то и дизайн, и качество этой продукции, прямо скажем, не впечатляли. Такой подход трудно назвать правильным. Хотя этому есть объяснение.

В советской экономике денег у предприятий было очень много, но эти деньги были очень разными: фонд заработной платы (примерно 10 процентов от всех финансовых активов) — одни деньги, фонд на покупку оборудования — другие, а деньги, которые шли на комплектацию материалов, — третьи. Все деньги были расписаны по статьям, и перемещать их с одной статьи на другую не было возможности. Получалось, что, если даже у тебя прибыли очень много, на зарплату часть перебросить все равно невозможно. И страна отслеживала, чтобы количество тех наличных денег, которые шли на зарплату, соответствовало товарам на полках магазинов. Понятно, что для нашей отрасли это обусловливало серьезнейший дисбаланс — танки, пушки и самолеты ведь не шли на магазинные полки для продажи гражданам. И чтобы удерживать баланс зарплат с народным потреблением, каждому предприятию давали в нагрузку производство этих самых товаров народного потребления (ТНП). Сложнейшая, между прочим, процедура была — распределить производство ТНП так, чтобы для каждого предприятия страны на рубль заработной платы приходился рубль произведенных товаров народного потребления. Я эту «механику» изучил досконально, потому что в 1988 году стал заместителем гендиректора «НИИМЭ и завод «Микрон» по производству, а в 1991-м — гендиректором.

— Сколько вам тогда было?

— Тридцать три.

— Наводит на ассоциации — распятие советской микроэлектроники... Почему это случилось? Неужели правда происки мировой закулисы?

— Знаете, для правильной реорганизации при переходе к рынку нужно было хорошо знать экономику Советского Союза. А я думаю, что Михаил Сергеевич Горбачев и прочие высшие руководители страны имели о ней весьма слабое представление. Специально микроэлектронику не разваливали. Более того, в 1986 году было подписано постановление правительства, которым руководил тогда Николай Рыжков, об ускоренном развитии электронной промышленности, которое предусматривало очень большие капиталовложения. Но эту программу построили на неверных принципах — было принято решение строить новые фабрики, чуть ли не новые города, вместо того чтобы больше денег направить на реконструкцию и модернизацию существующих заводов.

— Проблема модернизации в тот момент была актуальна?

— Конечно. Микроэлектроника каждые два-три года требует обновления, строительства новых «чистых комнат». Однако вместо этого постановлением правительства, которое я упомянул выше, почему-то решили, что в первую очередь надо строить новые современные заводы в чистом поле. Тогда по всей стране, включая Украину и Белоруссию, раскопали множество котлованов, залили туда тысячи тонн бетона. И здесь, в Зеленограде, заложили вторую очередь микроэлектронного комплекса — он так и остался на стадии нулевого цикла, этими бетонными сваями и сейчас можно любоваться. Колоссальные деньги были, образно говоря, залиты в бетон. Под это дело развернулось строительство жилья для будущих работников, и эти деньги тоже ушли в песок, потому что в 1989—1990 годах бюджетный дефицит нарастал кратными темпами, и финансовой господдержки не стало.

Но нужно было показать, что у нас есть рыночная экономика, и в это время появились кооперативы и центры научно-технического творчества молодежи (НТТМ). По сути, их главным предназначением было перевести те 90 процентов средств, распределенных по разным фондам, в наличные деньги. Смысл такой: теперь, если понадобились тебе деньги на оборудование, материалы или на что-то еще, например зарплату, никаких проблем с выбиванием фондов больше нет — заключаешь договор с НТТМ, они идут в банк, получают наличные деньги, и ты покупаешь то, что нужно. Такой НТТМ мог нанять нашего сотрудника и платить ему зарплату в десять раз больше, чем раньше.

— Вам стало проще работать?

— Смотрите, что получилось. Вначале Горбачев с Лигачевым начинают антиалкогольную кампанию, а это значит, что на 40 миллиардов рублей товаров изъято с полок магазинов. Пропорция наличных зарплатных денег и товаров народного потребления резко нарушилась, освободившиеся денежные средства люди должны на что-то тратить. Надо либо излишки денежной массы изъять, либо на полки товар поставить. А вместо этого ввели эти НТТМ, и 90 процентов денег предприятий стали наличными. У людей появились деньги, все было сметено с прилавков, и дальше, кто помнит, вся страна в сплошных очередях стояла. Кооперативы, очереди, хаос.

А микроэлектроника — это специфическая отрасль, для нее нужны очень большие рынки сбыта, минимум миллионов 250—300 населения, а лучше 500 миллионов. При Советском Союзе такой масштаб создавало объединение стран под названием СЭВ. Мощнейшая кооперация была, но с развалом СССР этот налаженный рынок сбыта разрушился. Дальше — больше. Например, Министерство обороны решило обнулить свой заказ. Это ж 90-е годы: врагов больше нет, танки, пушки и самолеты нам больше не нужны. Пошла программа конверсии: если ты сегодня делал танки и самолеты, завтра будешь кастрюли выпускать или доильные аппараты. Что это означает для нас, производителей микроэлектроники? У каждого потребителя наших микросхем, естественно, был запас на складе. Но если потребности в выпуске сократились в несколько раз, значит, имеющихся запасов хватит еще на несколько лет. А поскольку у нас самих эти микросхемы есть на складе, получается, что надо подождать еще лет эдак десять, когда кому-нибудь они вновь понадобятся. Но специфика микроэлектронного производства заключается в том, что нельзя установку выключить, а потом, когда нужно, включить. Здесь без разницы: одну микросхему делать или сто миллионов, и если объемы производства падают ниже определенного минимума, то ты либо останавливаешь производство, либо работаешь в убыток.

— Тогда вообще для нужд наших предприятий микросхемы не закупались?

— Почему только тогда? И сейчас та же ситуация. Если вы посмотрите закупки вооружений, увидите, что, скажем, самолеты начали покупать только в последние года четыре. А до этого вся военная техника производилась лишь на экспорт.

— Вам экспорт помогал?

— А мы, собственно, за счет него и выжили. Только потому, что в 1990 году впервые вышли на экспорт. Samsung помог. Он тогда ставил свой завод на реконструкцию, и чтобы не потерять клиентов, попросил нас поставлять продукцию по его контрактам. Мы так и писали в документации: производитель Samsung, сделано на «Микроне». И в течение многих лет закрывали заказы Samsung, пока он реконструкцию завершал. Это была, конечно, чисто гражданская продукция — разнообразные микросхемы для электронных часов, калькуляторов и т. п. Они несложные, но требования к качеству были очень высокими. И это нас спасло. Все предприятия тогда боролись за выживание, и с этого времени пошло нарастать технологическое отставание страны в микроэлектронике.

— Многие выжили?

— Что вы! Была огромная отрасль — в СССР более миллиона человек работало в области электроники, колоссальная инфраструктура. Правильно сказать, что кое-кто выжил. И эта история еще не закончилась — многие из тех, кто выжил, сегодня существуют, но не развиваются.

В дополнение к сказанному еще и приватизация подкосила отрасль. Нам в 1990—1992 годах пришлось сильно постараться, чтобы сохранить нашу связку институт — завод. Эта структура так и задумывалась с самого начала: в 1964-м появился НИИ, а через три года при нем — опытное производство, которое выросло в завод «Микрон», и одно без другого развиваться не может. А на тот момент приватизация была целью государства, и в соответствии со знаменитым законом любой цех, если у него на балансе оборудования выше определенной суммы в несколько миллионов рублей, мог своим трудовым коллективом объявить приватизацию. То и дело на всероссийские аукционы пытались кидать то институт, то завод. И чтобы не допустить разрушения, из двух юрлиц сделали одно. А чтобы окончательно избавиться от опасности передела собственности, стали искать стратегического акционера. Так в 1993 году в нашей жизни появилась АФК «Система».

А те предприятия микроэлектроники, где эта неразрывная связка разработки и производства была разрушена, обанкротились. Весь Зеленоград накрыла череда банкротств. НИИ точного машиностроения и завод «Элион». НПО «Научный центр» и завод «Квант». Далее, как говорится, со всеми остановками. В Воронеже было крупное объединение «Электроника», куда входили такие предприятия, как «Видеофон», воронежский кинескопный завод — ВЭЛТ, завод «Процессор» и другие. Все банкроты. Головное предприятие — Воронежский завод полупроводниковых приборов с производством кристаллов — мы выкупили уже на стадии банкротства, он находился в залоге у Сбербанка.

— И с тех пор все хорошо?

— С тех пор начался этап сложного и неравномерного развития. Первая инвестпрограмма была связана со строительством производства 0,8 микрона. Совместно с правительством Гонконга, которое вошло в состав учредителей, в 1998 году построили новую «чистую комнату». Жуткое дело! Уставного капитала не хватило, приходилось кредиты брать — под 250 процентов! Разруливали все эти проблемы финансисты АФК. А серьезная модернизация началась в 2005—2006 годах. Мы сократили отставание и фактически создали заново новую научно-технологическую базу, построили современное производство чипов и сборочное производство. В общем, пришли к тому же комплексному движению вперед, что было во время Советского Союза. Микроэлектронные технологии ведь очень сложные и дорогие, и потому на этапе восстановления, когда мы сокращали отставание, нам приходилось закупать технологии у ведущих компаний мира. А теперь мы создаем свои — конкурентоспособные.

— Когда будет реванш за убогую советскую домашнюю электронику?

— Мы не выпускаем готовую продукцию. Наше поле — микросхемы. Сейчас в нашей космической отрасли очень много импортной электроники. Очень хотелось бы всю ее заменить отечественной. Мы работаем с Роскосмосом по нескольким программам. Но это долгий путь — длиной в годы. Вообще наша специализация сегодня — элементы EPROM-памяти и флэш-памяти, так называемой энергонезависимой, то есть способной хранить информацию без электропитания: разнообразные бесконтактные метки и карточки, продукты радиочастотной идентификации (RFID), SIM-карты, чипы с высокой степенью защиты для ID-карт, паспортов, банковских карт и т. п.

— Разве это передовой край?

— С точки зрения потребителя, да, это привычные вещи. Но вы же, когда пользуетесь этими картами или метками, не задумываетесь, что там внутри. А в технологиях производства RFID-меток технологические революции происходят чуть ли не каждый день. Это и есть самый что ни на есть передний фронт мировых разработок. Как еще уменьшить размеры? Как записать больше информации? Чтобы она хранилась больше 10 лет. Чтобы больше не повреждалась от того или иного воздействия. Сегодня весь мир занимается новыми элементами памяти, потому что базовые возможности стандартной ячейки памяти, которая сейчас используется в большинстве приборов, исчерпаны. И весь мир ищет принципиально новые варианты исполнения энергонезависимой памяти. Это целый пласт фундаментальных исследований, начиная с поиска новых материалов, изучения их магнитных или сегнетоэлектрических свойств, поиска новых принципов захвата энергоносителей, как, например, нанокластеры кремния. Огромная база для исследований международного уровня.

— Когда мы сможем сами производить мобильные телефоны?

— Там нужны другие технологии, так называемые КМОП-структуры для интегральных микросхем с низким уровнем потребляемой мощности. Это отдельный класс технологий, и в этой части мы только сокращаем отставание от Запада. Поэтому в ближайшее время рассчитывать на то, что будем производить микросхемы для мобильных телефонов, не приходится — они будут неконкурентоспособными. Зато у нас сейчас неплохие позиции в части технологий производства чипов на кремний-германиевых структурах, обеспечивающих сверхвысокие рабочие частоты (до 10—20 ГГц). Их применяют в различных датчиках: например, ими напичканы современные автомобили — датчики расстояния, датчики расхода, радары и т. д. Вообще нет ни одной компании в мире, которая поддерживала бы все существующие на данный момент технологии. Возьмите ту же компанию Intel — у нее всего несколько технологий, в основном для производства быстродействующих процессоров — так называемые быстродействующие КМОП-технологии. Кстати, даже у идущих впереди американцев есть свои проблемы. Например, значительные сложности связаны с тем, что часть заказов на производство микросхем для военной и космической техники передано в Юго-Восточную Азию, так как собственные заводы не способны закрыть все потребности Пентагона, и такой аутсорсинг создал проблемы с надежностью и отказоустойчивостью работы микросхем и, соответственно, готовой аппаратуры, особенно в экстремальных условиях эксплуатации.

Эпоха компаний, выпускавших «все для всего», ушла в прошлое, сегодня мы работаем в эпоху специализации. Например, компании, специализирующиеся на чипах памяти, как правило, не производят никаких других типов микросхем. Но с каждым изделием связан огромный рынок, причем глобальный. Мы сейчас в основном работаем для внешних рынков сбыта, поставляем на экспорт микросхемы бесконтактной идентификации, интерфейсов, конвертеров. У нас свои представительства на Тайване, в Гонконге, в Шэньчжэне.

— А как же родная страна?

— Есть явный перекос: более 20 лет мы работаем на зарубежные страны. Хотелось бы, чтобы и на отечественном рынке начался рост спроса на микроэлектронику. Но у нас структура микроэлектронной отрасли внутри страны еще только формируется. Этап восстановления отрасли начался буквально 5—6 лет назад, и как только пошло какое-то позитивное движение, мы сразу же уткнулись в проблемы кризиса 2008—2009 годов. Причем состояние нашего предприятия не типичное для отрасли. Нам-то удалось совершить качественной рывок и пойти вперед, сегодня наша «чистая комната» с технологией 180—90 нм считается одной из самых лучших в Восточной Европе. Но другие предприятия находятся в разных состояниях. Кто-то все еще изготавливает не гражданскую продукцию, а только микросхемы для ВПК разработки 80-х годов. Такая потребность еще есть, потому что наша военная техника тех времен все еще стоит на вооружении разных стран. Но по мере того как эта техника будет уходить со сцены, будут уходить и эти предприятия. Поэтому, думаю, ландшафт микроэлектроники в России еще будет меняться. Тем более что мировые финансовые кризисы зачастили один за другим. Стране необходимо выстроить стратегию развития отрасли в сложившихся макроусловиях. Необходимыми частями такой стратегии я считаю развитие внутренних рынков, укрупнение предприятий, что, в частности, позволит не распылять гособоронзаказ, и экономические преференции.