V

V

Дуализм христианства достаточно сложен, но монизм марксистского учения являет собой еще большее противоречие. Чем проще иногда кажется логическая система, тем противоречивее она может быть на самом деле. В христианстве отражена человеческая действительность: в противоречии между рациональным началом в человеке и иррациональным, в его предрасположенности к добру и злу. Но если христианство основывается на этом противоречии, то марксизм его отрицает. Человек — порождение общественного строя, в котором он живет, а потому марксизму намного сложнее примириться с действительностью, нежели христианству. Марксизм, — это монистическое учение, его идеология должна составлять с действительностью единое целое, а не противоречить ей. Если единства еще нет, то причина кроется не в идеологии, а в действительности: тем хуже для фактов. Но если так, то марксизм просто вынужден приспосабливаться к постоянно меняющейся действительности: в борьбе за власть он неизбежно восстает против нее, а когда марксизм приходит к власти, против него немедленно восстает уже сама действительность. В последнем случае работы у него будет предостаточно, поскольку побороть действительность ему не под силу. Однако в марксизме присутствует своя дуалистическая модель: природа — человек, но это вполне естественное и объяснимое противопоставление должно со временем исчезнуть. Общество развивается по присущим ему внутренним законам — от тезиса к антитезису и далее к синтезу. Бесклассовое общество становится классовым, затем в результате классовой борьбы появляется новое бесклассовое общество более высокого уровня, у такого общества нет нужды вновь распадаться на классы. Причины, по которым первобытное общество распалось на классы, следует искать в развитии человеческого духа, который отчуждает человека от результатов его труда — особенно в процессе индустриализации. Человек эксплуатируется, его труд становится товаром, который капиталист продает по более высокой цене, чем покупает. С победой диктатуры пролетариата исчезает очевидное противоречие между двумя классами: эксплуататорами и эксплуатируемыми, между буржуазией и пролетариатом; новому бесклассовому обществу уже не требуется никакой дуализм — история, как процесс, становится ненужной. Я обрисовал, так сказать, «коммунизм каменного века». Но поскольку я не являюсь ни марксистом, ни гегельянцем, то не вижу причин излагать этот вопрос в более изощренных стилистических конструкциях, как это любят делать марксисты и неомарксисты. Марксистские надежды на спасение приводят к печальным результатам как раз в реальной жизни; в немецком языке, в его стилистике, эти надежды остаются всего лишь грудой литературы, которую, правда, нередко хочется перевести на немецкий язык. Но марксизм, к сожалению, является политической идеологией, которая верна исключительно «в себе»; марксизм претендует на звание науки, но при этом упорно сопротивляется любой попытке подвергнуть научной оценке собственную теорию. Эдвард О. Уилсон пишет в своей работе «Биология как судьба»: «Наибольшее сопротивление научным исследованиям человеческой природы оказывает небольшой круг марксистских биологов и антропологов, которые придерживаются мнения, что человеческое поведение обусловлено несколькими неформулируемыми влечениями. Они полагают, что недостаточно развившийся человеческий дух не содержит ничего, что невозможно было бы подчинить целям революционного социалистического государства. А когда им приводят доказательства, что человеческий дух имеет более сложную организацию, то они объявляют дальнейшие научные исследования человеческой природы недопустимыми. Некоторые вполне компетентные ученые договорились до того, что эту тему опасно обсуждать — опасно, по меньшей мере, для их представления о прогрессе». То есть и в науке необходимо быть марксистом. Если одни приверженцы системы Птолемея судят других, то Солнце, конечно, по-прежнему вращается вокруг Земли. Поэтому впредь давайте рассматривать марксизм как религию, хотя у марксизма есть качество, которым другие религии не располагают: марксизм можно опровергнуть. Существование Бога невозможно опровергнуть, но невозможно и доказать, в Бога остается только верить. А вот в марксизм нужно верить, даже когда верить в него не представляется никакой возможности. Марксизм нацелен на изменение общества, а не человеческих душ. Изменить общество можно только путем упразднения частной собственности на средства производства. Христианство стремится наставить на путь истинный, марксизм желает властвовать. Догмат марксистской церкви формулирует единство того, чего нужно желать (а вовсе не единство того, во что следовало бы верить). В соответствии с догматом марксистской церкви только пролетариат имеет правильное желание, а именно желание победить буржуазию посредством устранения частной собственности на средства производства; таким образом, марксистская церковь и пролетариат тождественны друг другу, между ними нет и не может быть никаких инстанций. Вакуум собственной идеологии начинает затягивать марксистскую церковь внутрь самой себя, чтобы в конце концов воплотиться в одном человеке. Сталин с идеологической точки зрения стал идеальным воплощением церкви: под руководством этого папы вера в церковь, которую он олицетворял, и жертвы, которые требовала церковь, были самыми большими. Я не упомянул Ленина вполне сознательно. Ленин был великим идеологическим тактиком, который умело переводил стрелки партийного движения; сталинизм стал возможен благодаря Ленину, его сомнения относительно характера Сталина не играют существенной роли. Развитие марксистской церкви, таким образом, можно сопоставить с развитием католической церкви, если только перенести это развитие исключительно в земную реальность. Оба процесса одновременно являются иррациональными и рациональными; корни процессов будут иррациональными, а методы — рационально-дедуктивными. Идеология марксистской церкви, как и католической, тождественна собственному оправданию и, следовательно, собственной власти. Но марксизм отрицает трансцендентную реальность, которая определяет смысл католической церкви и не позволяет ей слиться с действительностью. Поэтому марксизм как идеология власти и воплощение этой власти становятся чем-то невероятным: он впадает в противоречие с действительностью, но должен отрицать это противоречие — так марксизм превращается в бесконечную ложь. Однако благодаря своему монизму марксизм сумел в исключительной исторической ситуации с помощью тотального контроля во имя диктатуры пролетариата над всем, в том числе и над самим пролетариатом, добиться того, чего не удалось католической церкви: создать самую закрытую, а потому самую невероятную империю, которая когда-либо существовала в истории, — римские императоры могли олицетворять бога солнца, но никак не Юпитера, Сталин же воплощал мировой закон. Советская империя до сих пор не сумела преодолеть его смерть. За пределами зоны имперского влияния марксистская религия распадается на секты, сама империя ищет нового Сталина, а заодно устраняет тех, кто уже сейчас в нее не верит, — диссидентов. Диссиденты — это индикатор абсурда советской действительности, и потому империя вынуждена их устранять. Это получается у нее вполне успешно. Империя будет устранять их и далее — я не верю в ее реформирование. Невероятное невозможно реформировать. Злейший враг советской империи — это она сама, ее невероятность. К сожалению, сегодня этой невероятной сверхдержаве противостоит еще одна по-своему невероятная сверхдержава: США.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.