1. Роль нацистской партии

1. Роль нацистской партии

Германская национал-социалистская рабочая партия изначально ставила перед собой цель с учетом управления государством и всей общественной жизнью. В ее уставе («Организационная книга НСДАП») это подчеркивалось особо: «Мы строим руководство партии на основе политического руководства государством» (89—19). Партия отождествляла себя с германским народом, претендовала на роль выразительницы «политической концепции, политического сознания и политической воли германской нации». «Национал-социалистская германская рабочая партия выражает политическую концепцию, политическое сознание и политическую волю германской нации. Политическая концепция, политическое сознание и политическая воля олицетворены в личности фюрера, на основании его директив и в соответствии с программой Национал-социалистской германской рабочей партии органы имперского руководства соответственно определяют политические цели германского народа. Руководители империи, то есть рейхслейтеры, поддерживают артерии организации германского народа и здесь эти артерии сливаются с артериями государственных организаций» (89 —11).

Чтобы осуществлять такое руководство, партия приобретает соответствующую строго централизованную форму, при которой отдельный ее член низведен до положения солдата партии, беспрекословно выполняющего приказы вышестоящей партийной инстанции. «Основой партийной организации является принцип фюрерства» — говорится в уставе. Членство в НСДАП требует полного подчинения личных интересов интересам фашистской партии. Для члена партии программа «догма» , в которой он не может усомниться, которую не может критиковать; вступая в партию, он припини

мает программу безусловно и работает исходя из нее. «Программа, — говорится в уставе, — должна быть твоей догмой. Она требует полного подчинения национал-социалистскому движению... Право — это то, ч то служит этому движению и, таким образом, Германии» (89—25). Читаем в уставе далее: «Фюрер создал национал-социалистскую германскую рабочую партию. Он наполнил ее своим духом и своей волей и с ее помощью 30 января 1933 года захватил власть над государством. Воля фюрера является верховной и в партии» (89—28).

Все в нацистской партии устроено с учетом ее предназначения как школы подчинения. Высшей партийной добродетелью считается повиновение и беспрекословное выполнение приказов соответствующего фюрера. Преданность партии, выраженная в беспрекословном подчинении приказам, — основное качество, учитываемое при продвижении партийных кадров. «Только человек, который прошел школу подчинения в партии, имеет право занимать высшие руководящие посты. Нам нужны только те руководители, которые поднялись с низов. Любой политический руководитель, который не будет отвечать этим принципам, должен быть отстранен от должности или назначен на низший пост блоклейтера или целенлейтера для дополнительного обучения» (89—19).

Действительно, национал-социалистская партия формально строилась на принципах добровольности. Человек должен вступать в ее члены без принуждения, эго особо подчеркивается в уставе. Но, соединившись с государством и превратившись в официальную организацию, от которой зависит судьба отдельного гражданина, партия начинает раздавать привилегии, должности и этим, но существу, уничтожается принцип добровольности. То обстоятельство, что в национал-социалистском государстве чиновником мот стать только член НСДАП, заставлял многих людей вступать в нее, а тех, кто уже вступил, — не осмеливаться выйти из нее. Особенно опасным было исключение из партии. Оно страшнее, чем беспартийность. Беспартийный в некотором смысле в более выгодном положении, чем исключенный. Тесная связь между партией и государством приводит к тому, что «исключение из партии равносильно позере средств к существованию со всеми вытекающими из этого последствиями» (89—392).

Чиновники, состоящие в партии, подвергались двойному давлению: с одной стороны, партийного аппарата, с другой административных начальников, тоже членов партии, поддерживающих тесный контакт с руководителями фашистской партии. «На чиновников, состоящих в партии, производился еще дополнительный нажим со стороны вышестоящих учреждений и министерств, что также являлось орудием принуждения, заставлявшим чиновников работать в партии, — читаем мы в советском издании материалов Нюрнбергского процесса. Если чиновник отказывался, он должен был учитывать, что эго будет иметь для него печальные последствия. Он должен был опасаться того, что его вышестоящие начальники наложат на него дисциплинарное взыскание, а это приведет к потере заработка.

Если он хотел избежать этой опасности и выбыть из партии, он все равно терял право на существование» (89 392).

Монопольно управляющая фашистская партия в результате срастания с государственным аппаратом превращается в военно-бюрократическую организацию. Так исключается принцип добровольности, и партия перестает быть политической партией в чистом виде. Ибо всякая политическая партия должна в значительной мере опираться на принцип добровольности и убеждения. Партия, которая строится с расчетом на руководство государством, непременно получает от него извечные: бюрократию, бюрократический централизм, авторитаризм, тенденцию к секретности, принуждение и насилие.

Отсюда и противоречивое положение фашистской партии в условиях созданной ею тоталитарной системы. Формально,по уставу, у нее одни принципы. Принципы ее реальной внутренней жизни совсем другие, во многом противоположные. По уставу, вступление в партию добровольное, на практике — принудительное. Ибо от членства в партии зависело получение определенной должности в государственной иерархии. Деловые качества, компетентность, квалификация отступают на задний план, главное требование одно состоять в НСДАП. Партия провозглашает принцип убеждения, или, как нацисты выражаются, «увещевания», но в реальной жизни низовой партийной организации этот принцип не применяется. Вместо него действовали принуждение и грубая сила. Было бы логичным, если бы партия, располагающая всеми государственными средствами принуждения, использовала свободный обмен мнениями и внутрипартийную дискуссию при решении политических проблем. Демократические принципы органически враждебны самой ее природе, поскольку ее аппарат бюрократизирован. Абсолютная власть, которой партия располагает, срастаясь с государством, развращает ее. Поэтому любая внутрипартийная дискуссия, любое политическое различие воспринимается как вызов и карается точно гак же, как карается государством «государственная измена». Так как партийное руководство фашистской партии является одновременно и государственным руководством, сосредоточившим в своих руках всю полноту власти, оно воспринимает оппозицию по отношению к себе как оппозицию ко всей партии и государству, а следовательно, и к народу, с которым оно вполне искренне себя отождествляет. Это — специфическое идеологическое мистификаторство, но бюрократическая верхушка фашистской партии верит в него. Верховный вождь партии руководствуется догмой, характерной для всякого фашистского государства: фашистская партия, государство и парод — одно и то же, они неразделимы. Поэтому, сталкиваясь с любой оппозицией по отношению к себе, он рассуждает следующим образом: «Раз эти люди против меня, они против партии, ибо я выражаю интересы фашистской партии и уполномочен ее представлять». В качестве иллюстрации здесь уместно напомнить о событиях в ночь на 30 июня 1934 года, известных под названием «Ночь длинных ножей», или «Путч Рема». Рем, Карл Эрнст и другие высшие фюреры штурмовых отрядов (в 1934 году СА была огромной силой, насчитывающей около 3 миллионов человек) пытались превратить эти отряды в регулярную армию. Руководители СА намеревались стать высшими офицерами вооруженных сил страны. Фюреры штурмовых отрядов считали это вполне естественным и логичным. Ведь политические руководители партии (Гитлер, Геринг, Геббельс, Гесс. Розенберг) с захватом власти стали государез венными руководителями и вошли в правительственный кабинет. И военные руководители партии (или партийной армии) должны стать руководителями вооруженных сил государства, тем более что штурмовые отряды сыграли важнейшую роль при захвате государственной власти национал-социалистами.

Но управление военными партийными руководителями огромной, преданной им армии ставило бы в невыгодное положение политических руководителей, нарушало их монополию па власть. Если добавить го обстоятельство, что Рем и Карл Эрнст кое в чем расходились с политическими руководителями, поощряли некоторые антикапиталистические тенденции, распространенные в массе штурмовиков, становится понятно, что все это послужило достаточным основанием для их разгрома. В ночь на 30 июня 1934 года руководители СА были объявлены изменниками, предателями и заговорщиками и в ту же ночь уби ты без суда и следствия. У одного французского автора можно прочитать: Рем, которого расстреляли по приказу Гитлера, умер со словами «Хайль Гитлер!». Он был уверен, что произошла фатальная ошибка, которую фюрер поймет и исправит в последний момент.

Нечто подобное случилось и с Грегором Штрас-сером, соперником Гитлера но национал-социалистской партии. На Нюрнбергском процессе был представлен бланк с подписью Геринга, в котором тот требовал подобрать полицейского для убийства Штрассера. Геринг обещал будущему убийце полную амнистию.

Франко поступал аналогичным образом, когда в его фашистской партии. Испанской Фаланге, впервые возникла внутренняя оппозиция. Он беспощадно подавлял ее. «Хедирла и его последователи, «старые рубахи», составившие маленькую раскольническую организацию «Подлинная фаланга», или ФЕА, были арестованы и брошены в тюрьму, а их вождь — отправлен в ссылку» (93 — 51).

Пальмиро Тольятти описывает аналогичную ситуацию, которая создалась в Национальной фашистской партии Италии, когда в ней возникли внутрипартийные разногласия: «Чтобы остаться единой партией буржуазии, фашизму было необходимо покончить с разногласиями в своих рядах. Именно тогда Муссолини ясно формулирует новую цель сменить кадры фашистской партии.

Процесс борьбы против старых кадров не был легким и прямолинейным. Старые кадры были связаны с различными группировками, с массами. Анализируя данные о руководящем составе фашистской партии, юк

можно утверждать, что лишь к 1927 году операция по смене кадров завершается. С руководящих постов местных фашистских организаций были сняты участники движения 19-го года» (116—66).

Никто в фашистском государстве не гарантирован от репрессий, никто не уверен в своей безопасности. Это относится как к рядовым гражданам и членам фашистской партии, так и к государственным и партийным руководителям. Интересен ответ фон Папена на вопрос, связанный с событиями 30 июня 1934 года. Максвэлл-Файф (английский обвинитель на Нюрнбергском процессе) спрашивает, почему он не выступил против убийств, организованных Гитлером, почему не сказал: «Я не хочу быть соучастником хладнокровного убийства, орудием политики», на что фон Папен отвечает знаменательной фразой: «Это возможно, но если бы я это сказал публично, я, вероятно, исчез бы куда-нибудь, так же, как и мои сотрудники» (88—413).

Вследствие срастания с государством правящая партия при фашистской системе теряет последние остатки демократизма в своей внутренней жизни. Она превращается в военно-полицейское образование, которое все свои противоречия разрешает универсальным средством — тюрьмой и пулей. В этой партии нет споров, политических дискуссий, публичных диспутов, в ней царит слепое единство, единство подчинения и молчания, взаимной слежки, доносительства. Вместо демократизма — политический бандитизм, вместо гласности — секретность. Такая партия представляет собой союз единомышленников, чье единомыслие состоит в том, что они отказываются мыслить.

По этой причине партийное руководство не может быть заменено снизу, по воле и желанию партийной массы, что было бы нормально для политической партии. История фашизма не знает случая, когда члены партии сняли бы руководство и заменили его новым. Если происходят некоторые замены в составе руководства, они обычно проводятся только сверху. Всякое желание партийной массы изменить что-либо воспринимается верхушкой как вотум недоверия, как подкоп под основы партии и сурово наказывается. Партийная верхушка фашизма располагает всеми средствами для контроля и наказания, а партийная масса абсолютно бесправна, она практически лишена возможности обратного воздействия на партию. У пар-

тийной массы нет даже своей печати, которая позволила бы ей оформиться в политическое течение. Принципиальная невозможность оформиться в политическое течение, оппозиционное по отношению к руководству, вытекает из того, что рядовой член партии не имеет доступа к партийной печати в тех случаях, когда он не согласен с руководством, трибуна предоставляется ему только когда он хочет выразить руководству полную поддержку или восхвалять его. В показаниях на Нюрнбергском процессе Геринг откровенно и четко выразил точку зрения национал-социализма на оппозицию: «Мы считали необходимым не допускать существования никакой оппозиции. Если каждый будет знать, что если он будет действовать против государства, то он кончит концентрационным лагерем... это нам только выгодно» (90 60).

Полицейский дух фашистской партии проступает особенно четко в параграфе се устава, рассматривающем возможный выход из партии. Специально оговорено, что член партии не имеет права добровольно выйти из нее — это было бы чересчур дерзкой демонстрацией независимости. Он может покинуть партию только в связи с тяжелой болезнью или смертью. Любые другие причины исключены. Если желающий выйти из партии упорствует, он должен быть исключен. Так подчеркивается всесилие и могущество партии в отношении каждого се члена. Не отдельный член может наказывать фашистскую партию своим выходом из нее, а, наоборот, партия наказывает недостойных быть се членом» (143—13).

Кроме всего прочего, добровольный выход из партии мог бы навести на недопустимую с точки зрения национал-социализма мысль, что отдельный индивидуум может быть независимым от партии и даже прот ивопост авить себя ей.