Не приведет ли легализация эвтаназии к росту злоупотреблений?
Не приведет ли легализация эвтаназии к росту злоупотреблений?
Пока эвтаназия не узаконена, даже самое строжайшее наказание доказуемых случаев самовольной помощи в смерти не пресечет этой распространенной практики, поскольку, в сущности, невозможно установить, кто дал больному смертельную дозу. Подозрительные случаи почти никогда не расследуются, а значит, злоупотребления продолжаются и число их множится. Радикально изменить положение дел может лишь создание системы специальной службы и находящихся под ее контролем вспоможителей. Тогда любой неправомочный помощник больше не сумеет оправдаться сердобольными побуждениями. Да и коллеги не станут закрывать глаза на подобные случаи, как это было до сих пор.
Но есть ли какие-либо гарантии того, что вспоможители всегда будут выполнять волю умирающего? Что их не увлечет роль этакого царя и бога над беззащитными людьми? И не поддадутся ли они на подкуп со стороны родственника, корыстные интересы которого идут вразрез с желанием умирающего?
В деятельности институтов, учрежденных людьми, всегда следует считаться с возможностью коррупции. Поэтому речь может идти лишь о том, в какой степени эти институты, прочно защищенные умело сформулированными юридическими установлениями, способны ее потеснить. Приведем в качестве хорошо известного примера легализацию аборта, который, несомненно, вытеснил подпольные методы изгнания плода, спас жизнь тысячам женщин, а сотням тысяч сохранил физическое здоровье. Кроме того, эта законная мера сократила до минимума возможность прерывания беременности против воли женщины.
Легализация абортов практически положила конец подпольной деятельности абортмахеров, однако не стоит надеяться, будто легализация эвтаназии автоматически упразднит деятельность «черных ангелов». Если в первом случае это была оказываемая за деньги услуга, то действия «черных ангелов» надо бы рассматривать как проявление психопатологии. Однако из признаний «черных ангелов», на совести которых целая серия сокращений сроков агонии, явствует, что в первый раз они действительно уступали просьбам больного и «делали только то, что и другие в отделении». Значит, если бы в рамках эвтелии удалось просветить медицинский персонал относительно специальных институтов вспоможения умирающим, это не только снизило бы число случаев «скрытой эвтаназии», совершаемой из милосердия, но и у других отбило бы охоту выступать в роли «черных ангелов».
Однако злоупотреблять своим положением могут не только сиделки, но и сами умирающие: находятся ведь и такие, кто соглашается на адовы муки отнюдь не во имя какой-либо возвышенной цели (например, очищения души в преддверии вечного блаженства), а из желания причинить страдания близким. Хорошо подготовленные вспоможители сумеют распознать истинную подоплеку подобных решений, но лечение выходит за пределы их компетенции. Возможно, соответствующие институты эвтелии в таких случаях должны будут прибегать к помощи психологов или психиатров.
Я весьма осторожно высказываюсь о сотрудничестве институтов эвтелии с психологами, поскольку иногда высказываются опасения, как бы психологи не стали уговаривать больных прибегнуть к эвтаназии, дабы не обременять близких. Не знаю, как добиться, чтобы ни один психолог не использовал свое влияние на ослабленного муками умирающего. Поэтому на первых порах я бы не стал привлекать психологов к работе в институтах эвтелии. Мне с трудом верится, что даже самый тонкий знаток человеческих душ сумел бы разрешить душевные проблемы больного старика, вздумавшего отомстить окружающим за подлинные или мнимые обиды или воспылавшего завистливой ненавистью к здоровым людям. Я предпочитаю надеяться, что с течением времени мы сумеем изменить свои представления о смерти, смиримся с мыслью о неизбежном конце и о достойной кончине как о возвышенном примере. Тогда и число людей, стремящихся спекулировать на своих предсмертных страданиях, значительно уменьшится.
Злоупотребления, которые выдвигают в качестве аргумента противники эвтаназии, касаются не собственно эвтаназии, а возможностей совершения связанных с ней преступлений, например попыток уговорить престарелого родственника отправиться на тот свет с целью завладеть наследством. Такие ситуации, безусловно, могут возникнуть, хотя и не столь часто, как прежде, когда люди стремились любой ценой заполучить, например, жилье. Конечно, и в будущем возможны случаи, когда кто-то попытается из корыстных побуждений сократить жизнь умирающего (если легализованная система подвергнется коррупции). Но вполне допустимо и обратное предположение: в интересах родственника окажется как раз продление жизни умирающего — во что бы то ни стало и неважно, в каком состоянии, лишь бы тот официально, юридически считался живым.
В Америке мне пришлось столкнуться с таким фактом: бабушку моего сокурсника по университету много лет держали в частной клинике. Состояние старухи даже нельзя было назвать коматозным — живой труп, высохшая мумия. Зато родственники — в обход закона о налоге на наследство — таким образом получали возможность ежегодно изымать максимальную сумму из многомиллионного состояния. Мой приятель, любивший бабушку, единственный из всей семьи время от времени наведывался взглянуть на нее — слово «проведать» он попросту не мог выговорить. Сложившуюся ситуацию он переносил очень тяжело и впоследствии — правда, причиной послужили и другие аналогичные махинации родственников по кончил с собой. Существуй в то время институт эвтелии, мой друг мог бы обратиться с протестом против гнусного надругательства над безжизненным в сущности телом.
Бессовестные родственники, ставящие своекорыстные интересы превыше воли и достоинства умирающего, всегда были и останутся. И в данный период расцвета подпольной эвтаназии некому вскрыть подобные манипуляции и положить им конец. У врачей и прочего медперсонала нет для этого ни специальной подготовки, ни времени. Однако опытному вспоможителю не составит труда распознать такие ситуации и истинное намерение умирающего, даже если тот заранее и не зафиксировал свою последнюю волю. Но безусловно всегда будут возникать спорные случаи, а посему понадобятся и вспоможители, сведущие в юриспруденции.
В настоящее время из-за множества привходящих обстоятельств почти невозможно установить, произошла ли кончина больного, поддерживаемого высокими дозами обезболивающих, в результате умышленного вмешательства, и если да, то кто из медперсонала ответствен за это. При ином положении вещей каждым больным, по всей вероятности, станет заниматься один вспоможитель и совершит акт милосердия не при помощи наркотика, и без того назначенного пациенту, а микстуры эвтаназии, легко выявляемой в организме умершего. Кроме того, если какому-нибудь вспоможителю захочется внести изменения или добавления в рецепт этого напитка, это также несложно будет установить при вскрытии. Стало быть, вспоможитель заведомо должен считаться с фактом, что в случае умерщвления пациента вопреки его воле вину скрыть не удастся.
Помимо того, я считаю допустимым, чтобы институтами эвтелии, деятельностью вспоможителей и проблемами умирающих, включая гарантию максимального уважения к конституционному праву человека на самоопределение, занимался омбудсмен. В любом случае организованная эвтелия способна обеспечить куда более эффективную защиту от злоупотреблений, чем нынешний запрет эвтаназии, проводимой нелегально, или же открытый произвол, к которому может привести легализация ныне действующей практики.
Однако следует опасаться и другого. Если закон об эвтаназии, направленный на ограничение злоупотреблений, будет принят прежде, чем произойдут изменения в общественном сознании в духе идей эвтелии и будут подготовлены кадры профессионалов, это неизбежно приведет к излишне строгим бюрократическим процедурам как для врачей, так и для пациентов, вынудив к действиям в обход закона, то есть по сути ничего не изменится. Я имею в виду прикованных к постели больных. В этом случае необходимо будет составить прошение в присутствии нотариуса (который не всегда способен квалифицированно разобраться в специфической ситуации), проверить обоснованность ходатайства, провести всякого рода консультации и… ждать, возможно, целый месяц. А страждущему, как известно, даже месяц ожидания кажется целой вечностью.
Не поможет легализация эвтаназии и в случае, если старикам и больным будут угрожать бюрократические хождения по мукам, опостылевшие за всю жизнь: заполнение анкет и бланков трясущейся рукой, да еще со слабым зрением. В особенности если некому помочь. Может ли рассчитывать на врачей и сиделок тот, у кого нет родных? Гораздо вероятнее, что сыщутся врачи, которые во избежание длительных административных процедур, по-прежнему отдадут предпочтение какому-то иному, не связанному с бюрократической волокитой способу негласно спровадить больного на тот свет. Более того, если общественное примирение с эвтаназией ослабит внутренние запреты, то не исключено, что практика скрытой эвтаназии обретет еще более широкое распространение.
Не сомневаюсь, что в ближайшие годы будет вынесено на обсуждение множество законопроектов, пытающихся скорректировать нынешнюю ситуацию, когда медицина в своем развитии намного опережает юриспруденцию. Поразительно, однако, что занимающиеся этим вопросом лица часто ссылаются на пример Бельгии или Голландии, притом не как на предостерегающий пример недоработок закона. Велика опасность, что создаваемые в нынешней атмосфере страхов и предрассудков законы лишь увеличат возможность злоупотреблений (и бюрократических барьеров с целью воспрепятствовать оным) в ущерб и без того оттесняемым на задний план принципам сострадания, гуманного мышления и возвышенных ритуалов.
Разумеется, можно ввести законы, которые превратят помощь в смерти в обезличенный акт, ужаснее практикуемой ныне «пассивной» эвтаназии, и придадут злоупотреблениям еще более общий характер. Ну а в целях избежания последних — воздвигнуть столь унизительные бюрократические препятствия, которые не преодолеть даже человеку в расцвете сил. Можно учредить комиссии по вопросам эвтаназии, где ходатайства больных станут удовлетворять или отклонять лишь на основании прилагаемых анализов, ни разу не увидев просителя и не побеседовав с ним. Можно создать приборы с дистанционным управлением, и тогда достаточно будет простого нажатия кнопки, чтобы реализовать решение комиссии. Нетрудно представить себе подобные фантасмагорические ситуации, но книга моя о другом: я пытаюсь найти такой путь ухода из жизни, при котором сохранится наше человеческое достоинство и станут глубже чувства не только уходящих, но и остающихся жить.
Если закон об эвтаназии будет введен в нынешней обстановке пренебрежительного отношения к проблеме и многовековых предрассудков по отношению к смерти, он разве что обеспечит декриминализацию подпольной деятельности медиков по ускорению смерти. Иными словами, такой закон не способен привести к существенным изменениям и сделать нашу жизнь более приемлемой, умиротворенной, а то и более счастливой.
Стало быть, легализация эвтаназии может служить поставленным целям — и прежде всего пресечению самоуправства — лишь совокупно с учреждением эвтелии. Ведь с моральной точки зрения разница между эвтаназией и убийством заключается не в том, что разрешено и что запрещено законом. Важно другое: помогаем ли мы больному умереть в соответствии с его волей или же помогаем уйти из жизни против его желания.