3

3

Неустроев послал Гусева в роту Панкратова, чтобы помочь командиру. Бой шел тяжелый. Из самых неожиданных укрытий вражеские снайперы, автоматчики, фаустники вели губительный прицельный огонь. В этой обстановке нередко одиночный солдат приносил успех всему подразделению. Продвижение шло медленно. Дрались 8а каждый подъезд, этаж, подвал.

Долго шла схватка за продовольственный магазин. Кузьма вскочил в магазин, когда очистили его подвал от последних гитлеровцев, и был крайне обескуражен царившим здесь весельем. Круглолицый солдат в белом халате и чепчике артистически работал рычагом насоса у пивной бочки, ловко наполняя кружки.

– Прошу отведать, товарищ старший лейтенант, баварского. – И он протянул Гусеву кружку, наполненную искристым пивом с белой шапкой пены.

– Нашли время! – раздраженно крикнул Гусев и хотел было крепко отругать солдат, но посмотрел на их усталые, закопченные лица, опаленную огнем одежду и промолчал: вспомнил о той трудной дороге, по которой пробились сюда, не раз находясь на волосок от смерти. «Командиру никогда не следует проявлять невыдержанность перед подчиненными», – упрекнул себя Кузьма. Посмотрел на бойцов и подумал: «До чего ж ты удал, русский солдат! И в самом жарком бою не покидает тебя озорство и веселье».

– Ну что ж, угощай баварским…

Увидел свое отражение в зеркале и недовольно усмехнулся: «Как же ты оброс за эти дни, Кузьма… Как в сорок первом, когда выходили из окружения. Разве можно по Берлину идти в таком виде? Этак, глядя на тебя, заведут бороды все солдаты батальона. А немцы и впрямь поверят в геббельсовскую брехню о «бородатых русских дикарях».

Гусев забежал в один дом, чтобы побриться, и… остолбенел. На полу лежали мертвая женщина и четверо малышей. Видно, по совету Геббельса «Лучше смерть от яда, чем от варваров» мать отравила себя и детей. Стало не до бритья. «Да, великую трагедию переживает немецкий народ!..»

Вскоре обстановка осложнилась. Впереди – улица, перегороженная баррикадой, к ней не подступишься: огрызается шквалом огня. Только саперы могут помочь. Командир саперного батальона майор Белов обнадежил: «Не беспокойтесь, поднимем на воздух баррикаду». И вот, пока саперы занимались подготовкой взрыва, Гусев решил еще раз попытаться побриться. Щербина, держа автомат наизготовку, рывком распахнул дверь в подвал. Пожилая женщина, вскрикнув, выронила из рук чашку. В углу, дрожа, что-то бормотал старик. В глазах обоих – ужас.

Убедившись, что вражеских солдат нет, Кузьма приветливо поздоровался:

– Гутен таг!

Немцы испуганно молчали. Вынув бритву, Гусев знаками показал старушке, что ему нужны вода и мыло. Это простое житейское желание русского офицера, кажется, вернуло ее к действительности. Она засуетилась, подала мыло, кружку с кипятком. А старик вылез из своего угла и начал собирать черепки разбитой чашки. Кузьма заметил:

– Это к счастью. Понимаете, к счастью!

Старик отрицательно покачал головой. Гусев торопливо перебирал в памяти известные ему немецкие слова и все не мог найти нужное.

– Цум глюк, цум глюк, – наконец вспомнил он, указывая на осколки.

Старик со старухой закивали, и оба разом быстро заговорили о чем-то, молитвенно сложив руки.

На улице раздались мощные взрывы: задрожали пол и стены подвала. Это саперы подорвали баррикаду. Немцы испуганно притихли. Кузьма успокоил их:

– Ничего, это тоже цум глюк.

Неожиданно затрещал звонок телефона. Кто может звонить старикам в страшные часы боя? И почему их так перепугал этот звонок? С ужасом они смотрели на аппарат, не решаясь подойти к нему, пока Гусев не сказал «Битте», указав на телефон. Старушка робко сняла трубку. И вдруг трубка задрожала в ее руке – из трубки раздался громкий, отрывистый голос. Вот он смолк: звонивший, видимо, ждал ответа… Немка широко открытым ртом, как рыба на земле, хватала воздух. Собравшись с силами, прикрыла микрофон рукой и обратилась к Гусеву с каким-то вопросом. На помощь пришел Щербина:

– Товарищ старший лейтенант, из имперской канцелярии спрашивают, нет ли на этой улице русских. Она не знает, что ответить.

– Ну что ж, удовлетворим любопытство.

Взяв трубку, Кузьма отчетливо выговаривая слова, сказал:

– У телефона русский офицер Кузьма Гусев. Что нужно?

На том конце провода молчали.

– Готовь стол капут Гитлера праздновать, – весело закончил Кузьма и попрощался со стариками.

Пока он брился, саперы сделали два полезных дела: баррикаду взорвали и дымовую завесу устроили. Под ее прикрытием рота двинулась вперед. Когда осела пыль и рассеялся дым, свернули во дворы. Опять возобновились бесчисленные отчаянные схватки за лестничные клетки, дома, подвалы. Ох и длинны берлинские улицы!

Гусев выскочил на балкон углового дома и, вынув карту, стал сверять ее с местностью. Впереди подковой изогнулась река. Это же Шпрее! Река, которая перерезает центральную часть Берлина. Почти двести лет назад донские казаки из нее поили коней. Справа за рекой раскинулся большой лесной массив. Глянул на карту и еще раз вдаль. Конечно, это парк Тиргартен. Только на карте он зеленый, а в натуре – черный, иссеченные снарядами деревья обуглились. Улица Моабит как стрела вонзается в реку и через широкий мост с трамвайными путями уходит дальше, туда, где правительственные здания.

В бинокль можно разглядеть, что мост не взорван.

«Здорово! Значит, не успели, не ожидали нас с запада. Посреди моста – баррикады. Ничего, саперы уберут их». Перед мостом застыл трамвай.

Торопливо сбежал вниз. Надо срочно определить, в каком состоянии мост, и доложить капитану.

– Связи с комбатом нет, товарищ старший лейтенант, – огорченно ответил Панкратов.

Послав связного к Неустроеву и разведчиков к мосту, Кузьма отправился к саперам. Долго объяснять не пришлось.

– Сделаем.

Вернулся к Панкратову. Через окно видно, как, плотно прижимаясь к исковерканной взрывами земле, ползли вперед наши солдаты. Взвод, попытавшийся пробиться к мосту, был встречен сильным огнем.

Стреляли с трех сторон: из-за реки, с моста и слева из домов. Огня слева могло бы и не быть, если бы не отстал батальон Константина Самсонова из 171-й стрелковой дивизии, наступавшей по левой стороне улицы Моабит. Неустроев связался со старшим лейтенантом Самсоновым. Тот и сам понимает, что подводит соседа, но на его пути что ни дом, то крепкий орешек.

Тогда Неустроев доложил обстановку командиру полка.

Зинченко задумался. Может, попросить командира дивизии ввести в первый эшелон 674-й полк? Генерал Шатилов умеет выслушивать подчиненных, учитывать их мнения и аргументированно поправлять. Но умеет и принимать единственно правильное решение. Сейчас, видно, приберегает плеходановский полк для последнего удара.

Вызвав Неустроева, Зинченко распорядился:

– Обходитесь своими силами. Захватите подступы к мосту Мольтке-младшего. И, если он не минирован, используйте. Лучшего способа не найти.

Неустроев тут же хотел передать это приказание ротам, но связь с ними оборвалась. Послал Пятницкого. Запыхавшись, тот прибежал в роту Панкратова, но не успел и слова вымолвить, как заработал телефон. Старший лейтенант Гусев взял трубку и услышал голос комбата:

– Не ждите Самсонова. Он несколько задерживается. Очистите крайний дом на левой стороне, чтоб не били в спину.

– Нужна поддержка артиллерии! – кричал в микрофон Гусев.

Рота сосредоточилась в подвале дома, стоявшего недалеко от моста. Через оконный проем Кузьма напряженно следил за саперами, которые с взрывчаткой от воронки к воронке ползли к мосту. Комбат прислал противотанковую батарею лейтенанта Сорокина. Расчеты развернули орудия во дворе.

– Ну-ка, дайте по крайнему дому на левой стороне. А потом подсыпьте вон тому, красному! – указывая на противоположный берег, крикнул Гусев. – Там у них арт-позиции.

Немецкая артиллерия усилила огонь, ее поддержали минометы. Снаряды и мины ложились на подступах к мосту. «Закрывают вход! Покрепче, чем на Фербиндунгс-канале», – отметил Кузьма, прикидывая, с какой стороны подступиться к мосту, чтобы по нему проскочить на южный берег. А что, если использовать трамвай? Пожалуй, исходную позицию лучше всего занять за ним. Оттуда можно быстро достичь моста. И Гусев распорядился:

– Панкратов, накапливай силы за трамваем…?

В числе первых пополз туда сам. Около вагона залег, тяготясь ожиданием. В голову лезло всякое… А вдруг саперы не смогут взорвать? Или же вместе с баррикадой пролет рухнет? Ведь торопим саперов, могут просчитаться.

Мощный взрыв – и мост окутался дымом. Ну и молодцы, ну и герои! Ведь под непрерывным огнем работали, а как чисто все сделали!

– Даешь центр! За мной! – крикнул Кузьма и сорвался с места.

Через Шпрее он рассчитывал прорваться, так же как и через Фербиндунгс-канал. Образовавшаяся от взрыва завеса пыли и дыма прикрыла бегущих. Однако гитлеровцы ждали броска. Впереди и сзади с треском разорвались мины. Гусев ускорил бег. До берега оставалось каких-нибудь двадцать пять – тридцать метров. Сознание фиксировало каждый шаг. Еще один, еще… ох, как трудны метры под вражеским огнем! Совсем рядом на мосту оглушительно разорвался снаряд. Кузьма увидел упавших бойцов, и тут же какая-то сила подхватила его самого, подняла, бросила в сторону, и он полетел вниз.

Призыв Гусева подхватил замполит Берест. С возгласом «Даешь центр!», устремив взгляд на ту сторону Шпрее, он повел батальон на штурм моста.