САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. 2-го МАЯ

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. 2-го МАЯ

Г. Некрасов, взявший темою для своей новой поэмы задачу: «Кому хорошо живется на Руси», по всей вероятности, заставит читателей долго еще ждать ее решения. Общество пока узнало от поэта, что положение русского православного священника, составлявшее для крестьян во время их крепостной зависимости предмет зависти, теперь даже для крестьян представляется весьма незавидным. Следующий случай с одним из русских ученых техников и механиков, которые, как все твердят, составляют теперь для нашего отечества предмет первейшей необходимости и должны бы носиться на руках, показывает, что и нашим русским технологам не особенно везет на Руси.

В редакцию доставлена засвидетельствованная законным порядком копия с приговора мирового судьи Жиздринского уезда, г. Дмоховского, по делу: «О нанесении оскорбления на словах и действием французским подданным Виктором Жозефом Фежером кандидату С.-Петербургского университета Владимиру Александровичу Лебедеву». Вот этот документ, который мы печатаем с буквальною точностию, в надежде, что он послужит при случае поучительным уроком для многих русских и особенно нерусских людей:

«21 марта 1869 года кандидат императорского С.-Петербургского университета, Вл. Ал. Лебедев, словесно заявил мировому судье, что этого же числа, около двух часов пополудни, французский подданный Фежер нанес ему оскорбление словами, произнося бранные, к нему, г. Лебедеву, относящиеся слова, нанес ему оскорбление действием и нанес ему побои. Все это произошло в селе Людинове, в доме г. Мальцова. Объяснив все сие, г. Лебедев просит поступить с г. Фежером по закону, ведя дело в порядке уголовного судопроизводства. Так как обвиняемый и некоторые свидетели не могут объясняться на русском языке, то на судоговорение был вызван переводчиком г. Бер. На судоговорении 25 марта (значит — в праздник Благовещения? Зачем это?) г. Лебедев, обвиняя г. Фежера в нанесении ему: 1) оскорбления словами, 2) оскорбления действием, 3) в употреблении над ним г. Фежером насилия, просит поступить с ним по ст. 131, 135 и 142 устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. При сем обратил внимание на то, что все эти противозаконные действия Фежером произведены в многолюдном собрании и с обдуманным намерением и прекращены не по воле Фежера, а вследствие посторонней помощи, а посему просит принять во внимание 14 и 16 статьи улож<ения> о наказ<аниях>, налагаемых мировыми судьями. Обвиняемый, французский подданный В. Ж. Фежер, временно пребывающий в с. Людинове на службе у г. Мальцова, не признал себя виновным в тех проступках, в которых его обвиняет г. Лебедев; напротив, он считает г. Лебедева виноватым. Свидетели, на которых сослался г. Лебедев, спрошенные по этому делу под присягою, показали: Михаил Калинин Смелов, Федор Гаврилов Бурылев и Дмитрий Иванов Юрков, что в чертежной г. Фежер и г. Лебедев разговаривали между собою по-французски, на языке для свидетелей непонятном, затем г. Фежер схватил Лебедева за шею, ударил его по щеке и потащил к двери. Юрков и Смелов еще видели, как Фежер с Лебедевым повалились у двери и Фежер сидел на лежащем Лебедеве. Эти же все трое свидетелей, а также и спрошенный под присягою Терехов, видели, как госпожа Фежер оттащила своего мужа от Лебедева; Фежер, удерживаемый, два раза порывался опять к Лебедеву и говорил что-то по-французски. Все это происшествие, по показанию Смелова и Бурылева, г. Лебедев засвидетельствовал им и показал на шее у себя шрам; шрам был красный. Свидетель Шевалье, как католик, спрошенный с обязательством показывать, как под присягою, показал: занимался с Лебедевым в чертежной, когда пришел Фежер и заметил Лебедеву, что он занимается не тем, чем приказал ему Мальцов, на что Лебедев отвечал, что он исполняет приказание генерала. При этом произошел между ними спор, в котором Фежер требовал, чтобы Лебедев занимался чертежами по котельной, от чего Лебедев положительно отказался, говоря, что это противоречит его убеждениям. Тогда Фежер сказал ему, что он, вероятно, плохо говорит на французском языке или не знает, что говорит. Когда Лебедев ответил, что очень хорошо знает, что говорит, Фежер вывел (?!) его к двери; первого движения Фежера он, Шевалье, не видал, но когда он подвел (?!) его к двери, которая была затворена, то вышло от этого столкновение (каким образом?) и оба упали (мудрено!?); г. Фежер называл Лебедева „уличным мальчишкою“ и „повесою“; он не видал, чтобы Фежер наносил удары Лебедеву; ссора кончилась тем, что жена г. Фежера оттащила своего мужа в то время, когда Лебедев лежал под Фежером. На вопросы Лебедева Шевалье ответил, что не слыхал, чтобы Фежер называл Лебедева „канальею“ и обещал дать пощечину, потому что был сильно взволнован происшедшею ссорою. После того, как жена Фежера оттащила своего мужа, г. Фежер продолжал оскорблять Лебедева бранными словами, которые в подробности он забыл; при этом Лебедев говорил, что будет жаловаться мировому судье; он видел, что госпожа Фежер удерживала своего мужа. Что было после того, он ничего не помнит; Лебедев показывал после того шрам на шее, который мог произойти (?!) от тесного воротника рубашки; щеки же Лебедев не показывал. Г. Гинион, спрошенный на том же основании, показал, что он не присутствовал в бюро во время ссоры Лебедева с Фежером, потому ничего не знает, что происходило там; он слышал недели за две до ссоры, что Лебедев говорил Фежеру: „Вы не знаете азбуки“. Г. Мейер показал, что, занимаясь через комнату от той, в которой происходила ссора, он слышал только отдельные выражения, так, например, Фежер назвал Лебедева „повесою“, потом был шум и говорили друг другу: „Вы ничего не знаете“, но, кто говорил, не знает; Лебедев чрез полтора часа, по крайней мере, показывал ему шрам, величиною в вершок, красного цвета. Терехов и Евтеев, спрошенные под присягою, показали, что они занимались в соседней комнате с тою, где произошла ссора, и первый — Терехов, войдя, увидал Лебедева лежащего на полу, и на нем сидел г. Фежер, а второй — Евтеев видал, как г-жа Фежер тащила мужа своего за руку.

В оправдание свое г. Фежер объяснил, что начальником в бюро он и что он имел право указывать г. Лебедеву, какими чертежами ему заниматься. Когда Лебедев по поводу чертежей затеял с ним спор, то он приказывал ему удалиться, когда же он не послушал его, то он Лебедева взял за бока и повел (за бока?) к двери. В это время Лебедев хотел схватить его за горло, и когда он, удерживая Лебедева за руки, подвел к двери, то оба оступились (?!) и упали, и он на Лебедева повалился, тут прибежала его жена и увела (?!) с собою.

Усматривая из обстоятельств этого дела, что свидетельскими показаниями: Смелова, Бурылева и Юркова Фежер изобличается: 1) в нанесении оскорбления действием г. Лебедеву ударом его по щеке (ст. 133, 134 и 135 уст<ава> о нак<азаниях>, налаг<аемых> мир<овыми> судьями), 2) и в сжатии шеи г. Лебедева, чрез что у него образовалось лентовидное на шее пятно, что удостоверяется свидетельством доктора Баукгазе (ст. 142); 3) свидетельскими показаниями гг. Шевалье и Мейера, г. Фежер изобличается в нанесении г. Лебедеву оскорбления словами: „уличный мальчишка“ и „повеса“ (ст. 130 и 131); 4) в деле нет (?!) данных к обвинению г. Фежера в употреблении насилия над г. Лебедевым; обращаясь затем к рассмотрению тех обстоятельств, которыми сопровождались действия Фежера, для определения меры наказания, то из них можно вывести следующие заключения: 1) г. Фежером было нанесено оскорбление Лебедеву без заранее обдуманного намерения; 2) оскорбление нанесено Фежером в многолюдном собрании лицу, которое по своим служебным отношениям имеет право на особое уважение со стороны Фежера; 3) обида нанесена г. Лебедеву без всякого с его стороны повода; 4) побои, нанесенные г. Лебедеву, по свидетельству врача, относятся к разряду легких. По всем этим уважениям и на основании 119 ст<атьи> уст<ава> угол<овного> судопр<оизводства>, 170 ст. уложения о наказаниях (изд. 1867 г.) и 16, 135 и 142 ст. уст<ава> о нак<азаниях>, нал<агаемых> мир<овыми> суд<ьями>, в 25 день марта 1869 г. приговорил: признав французского подданного Виктора Ж. Фежера виновным в нанесении оскорбления словами, действием и в сжатии шеи кандидату университета Лебедеву, подвергнуть его аресту на один месяц и две недели. Впредь до того времени, пока приговор войдет в законную силу, потребовать от г. Фежера (на основ<ании> 1 пункт<а> 77 ст<атьи> уст<ава> угол<овного> судопр<оизводства>) поручительства в том, что он с места жительства не отлучится или что он от явки в суд уклоняться не будет. Приговор неокончательный и может быть обжалован в течение двухнедельного срока (на осн. 147 ст. уст. угол. судопр.) в апелляционном порядке. Мировой судья Дмоховский». (Приложена печать.)

Случай с г. Лебедевым поучителен во многих отношениях, и протокол мирового судьи знакомит нас, без сомнения, далеко не со всеми подробностями ссоры, и именно не знакомит с взаимными отношениями служивших на одном заводе французского и русского механиков, а между тем эти подробности в глазах русского общества и русского публициста могут иметь особенный интерес. С некоторыми из них мы впоследствии познакомим читателей, а теперь пока остановимся на том, что мы находим в протоколе, то есть на судебно-юридической стороне события.

Здесь прежде всего поражает нас разница в показаниях свидетелей: русских и иностранцев. Русские свидетели Юрков, Бурылев и Смелов под присягою показывают, что они не знают, ругал ли Фежер Лебедева бранными словами, потому что они не знают французского языка, но видели, как Фежер схватил Лебедева за шею, как ударил его по щеке, как потащил его к двери, как он лежал на повалившемся или на поваленном Лебедеве, как жена оттащила Фежера, который и после два раза порывался схватиться с Лебедевым, и видели потом на шее Лебедева красный шрам. По показанию французского свидетеля Шевалье, который показывал без присяги и который находился в той же комнате, где была ссора, выходит, что Фежер ругал Лебедева, что он «вывел его к двери», а не «потащил», что «первого движения Фежера» (то есть сжатия шеи Лебедева и пощечины) он не видал, что от затворенной двери «вышло столкновение, и оба упали», но упали, однако же, так, что Лебедев не вставал, потому что на нем сидел Фежер, а Фежер не вставал потому, что сидел на Лебедеве, и сидел, пока жена не оттащила его, что жена и после удерживала Фежера, что красное пятно на шее, которое Лебедев показывал ему, «могло произойти от тесного воротника рубашки» (в таком случае оно должно было быть под воротником рубашки), что другого он не слыхал и не помнит, «потому что был сильно взволнован произошедшею ссорою». Показания двоих других иноземных свидетелей, которые не находились в этой комнате, еще бледнее, что и естественно. Оправдание самого Фежера представляет в своем роде образчик: он говорил, что в бюро начальником он, Фежер, и что потому… он взял Лебедева за бока и повел его к двери (интересный способ ведение за бока — тут прямое насильственное тащение, как и называли этот способ русские свидетели), что в это время Лебедев хотел схватить его за горло, и когда он, уже держа за руки, подвел его к двери, то оба они оступились и упали — Лебедев вниз, он наверх, что тут прибежала жена и увела (не оттащила, как уверяли русские свидетели и даже француз Шевалье, а увела с собою), куда увела? В другую комнату? Но и Шевалье говорит, что Фежер и после продолжал оскорблять Лебедева бранными словами и что жена удерживала своего мужа.

Мировому судье, при такой разнице свидетельских показаний, оставалось следовать в своем приговоре более вероятным и естественным показаниям русских свидетелей, и он, к чести своего судейского звания, это сделал смело и решительно. Он, как мы видели, признал за доказанные факты и пощечину, и сжатие шеи Лебедеву, и побои, словом, признал нанесение обиды действием — «притом в многолюдном собрании и лицу, имеющему право на особое уважение» (ст. 135), — преступление, за которое виновные подвергаются аресту не свыше трех месяцев, но он уменьшил арест наполовину. Он не признал в преступлении заранее обдуманного намерения, хотя Лебедев в своем апелляционном отзыве в Жиздринский мировой съезд, напротив, доказывает, что все действия Фежера произведены с заранее обдуманным намерением («Деят<ельность>» № 68). Он затем не нашел в деле данных к обвинению Фежера в употреблении насилия над Лебедевым, хотя сам же обосновывает свой приговор на 142 статье, в которой определяется наказание за самоуправство и за употребление насилия. Может быть, обдуманного заранее намерения совершить преступление в том виде, в каком оно совершено, у Фежера и не было: но неужели сжатие шеи, пощечина, «выведение за бока к двери» и потом сидение на поваленном или повалившемся Лебедеве не «насилие»? Что тогда разуметь под именем «насилия»?

Правда, кассационный департамент сената (решение 1867 г. № 469) отличает некоторые обиды действием от насилия, когда говорит: «Хотя обида действием совершается „большею частию“ посредством насилия, но очевидно, что, когда таким действием выражается преимущественно не намерение оскорбить или оказать презрение к личности, а самоуправное мщение посредством какого-либо телесного повреждения, не имеющего, впрочем, свойства тяжких побоев, ран или увечья, то и наказание должно быть определено по главному характеру действия». Но это толкование закона едва ли может быть приложено к преступлению Фежера. Его пощечина, сжатие им шеи Лебедева, его сидение на нем предшествовались и сопровождались ругательными словами: «уличный мальчишка», «повеса», в которых он весьма недвусмысленно выразил свое французско-начальническое презрение к личности обиженного русского техника, — презрение, которым преисполнена была его горделивая заморская душа, возмутившаяся оказанным ей в присутствии других русских работников неповиновением его quasi[11] — подчиненного русского, обстоятельство, на которое указывал и сам подсудимый в своем нелепом оправдании.

Но, помимо этого упущения, мы не можем не выразить своего искреннего удовольствия решением мирового судьи Дмоховского и вообще благодарности Верховному Законодателю, давшему нашим техникам и мастерам, которые на наших фабриках и заводах представляют большею частию только страдательные силы и держатся в черном теле, средства в новых судах отыскивать кровные свои обиды на таких «цивилизованных» заезжих самоуправцах, как Фежер. Бог знает, скоро ли и чем бы кончился подобный иск на строптивого иноземца при прежнем порядке нашего судопроизводства? Но здесь мы уже подходим к новой интересной стороне печального казуса с русским технологом Лебедевым, — к стороне неюридической, именно к зависимому положению наших рабочих сил, хотя бы и образованных и ученых, и наших лучших фабрик и заводов от иностранцев. Рассматриваемый предмет является нам в новом, еще более интересном, экономическом свете, и рассмотрение оного при этом освещении мы отложим до следующей статьи, которая покажет, что даже образованным нашим техникам, не говорим уже о простых чернорабочих, на Руси живется зачастую не особенно хорошо.