<ОБОЗРЕНИЕ ВНУТРЕННИХ СОБЫТИЙ> С.-Петербург, 1-го января 1862 г

<ОБОЗРЕНИЕ ВНУТРЕННИХ СОБЫТИЙ>

С.-Петербург, 1-го января 1862 г

Читателям уже известно, что в последнее время казна наша приступила к отчуждению в частные руки некоторых принадлежащих ей фабрик и разного рода недвижимых имуществ. Давно уже сознана мысль, что казна никогда не будет в состоянии сделать того, что могут сделать усилия частных лиц в предприятиях, имеющих хозяйственный или торгово-промышленный оттенок; всегда знали и видели, что иные казенные имущества приносили выгоды не столько казне, сколько лично ее агентам; откровенные натуры никогда не скрывали, что, поручи им казенного воробья кормить, они и тут набьют себе карманы. Само общество наше было так настроено, что в известных кружках дорожили знакомством, даже окружали почетом людей, занимавших «прекрасное», «теплое» место, сопряженное с охраною казенного имущества. Все это было всем известно и ведомо; но отказаться от рутины, сделать уступку общественному мнению недоставало духу даже у тех, кто на всякое казнокрадство не мог смотреть иначе как с отвращением; словом, настали лучшие дни, и этим-то лучшим дням нашей гражданской жизни принадлежит сделанный казною шаг, на который давно вызывали ее разные обстоятельства. Упразднение Александровской мануфактуры, сбыт с рук казенной лосинной фабрики, продажа суконной фабрики в Московской губернии, отчуждение мелкими участками земель Западной Сибири, назначение долгосрочных аренд, принадлежащих ведомству государственных имуществ, продажа домов бывшего Румянцевского музея и др. — все это факты, уже совершившиеся. В последнее время официальные отделы губернских газет извещали о назначении торгов на продажу в частные руки казенного сада в городе Гомеле, потом прекрасного, знакомого целому Петербургу участка, лежащего за Царским Селом, на шоссе, ведущем к Павловску, и известного в публике под названием Малиновской дачи, и, наконец, известных целой Москве бывших Титовских фабричных зданий, занятых ныне под казарменные помещения.

В газетах было много разговоров о продаже старого арсенала в Петербурге и некоторых гвардейских казарм. Продажа их, впрочем, еще не состоялась; равно не решен, кажется, еще доселе вопрос, который, если читатели помнят, состоял в том: чью собственность казармы эти составляют, военного ли ведомства, или городскую, так как они были выстроены и содержались на счет городских сумм? Что греха таить: продажа этих имуществ глубоко опечалит многих, существование которых и степень общественного положения находились в тесной связи с управлением вверенных им казенных имуществ; но что же делать! казенный воробышек улетает от них из-под носу, напоминая этим отлетом старинную нашу пословицу: «Не все коту масленица, придет и великий пост».

Перебирая время от времени листки губернских газет, мы весьма часто вычитываем там, в отделе о «происшествиях», между прочим смертные случаи от запариванья людей в печах и от чрезмерного употребления спиртных напитков. С жалкой стороны рекомендуют эти случаи степень образования нашего простолюдья; в последнее время число этих жертв увеличивается еще новым вредом зла, испытываемого нашими простодушными тружениками от лихих людей. Это опаиванье: человек доверчиво выпьет чарку водки, бутылку пива, даже стакан квасу и теряет сознание, лишается чувств, иногда впадает в долговременную болезнь, а иногда и скоропостижно умирает. Случаи эти были повсеместны, но особенно были часты в Москве. Выпил мужик в кабаке чарку водки, но вышел вон — и в двух шагах упал замертво. А другой выпил стакан пива, а стал выходить из портерной и упал без чувств: его тут же ограбили. В вагоне, на железной дороге, перед остановкой сосед соседа попотчевал квасом; тот выпил, потерял сознание и по выходе тоже был дочиста ограблен. Подобные этому случаю вынудили московского обер-полицеймейстера особым приказом (№ 248) предписать частным приставам оповестить содержателей постоялых дворов, чтоб они постоянно внушали крестьянам, которые будут у них останавливаться: от неизвестных людей никаких угощений вином или пивом не принимать, а представлять их в полицию, о чем также объявлять чрез городовых унтер-офицеров крестьянам и на рынках. Причем предписано принять самые деятельные меры к розыску лиц, занимающихся подобного рода мошенничеством. А как замечено, что обманщики, покупая вино или пиво, примешивают туда, даже в самых питейных заведениях, одуряющий порошок, то велено и содержателям этих заведений и пивных лавок с своей стороны оказывать полиции содействие к преследованию и изобличению злонамеренных лиц. Достаточно ли на это одних строжайших запрещений, мы разбирать не станем.

К числу курьезных публикаций, которыми иногда изобилуют губернские ведомости, нельзя не отнести следующих:

Одно губернское правление вызывает желающих на очень интересные публичные торги: продаются четыре ветхие арестантские рубахи и тридцать шесть таковых же (то есть ветхих) портов.

Другое губернское правление публикует о продаже шестидесяти пудов не годных к употреблению кандалов.

Третье губернское правление разыскивает хозяев найденной кем-то на дороге старой набитой ветошью шапки.

Четвертое губернское правление разыскивает родственников какого-то оставившего сей бренный мир чиновника, после которого остались четыре патента на чины.

Пермская палата уголовного и гражданского суда в конце 1861 года публикует о поступке крестьян-корчемников, о которых дело самою ею окончено еще в начале 1853 года.

Из областного города Николаевска, что на устьях Амура, тоже сообщают курьезные вещи. Скромный корреспондент пишет, что в каком-то областном городе, где проживает много иностранных купцов, один из них пришел в почтовую контору и подал письмо, адресованное к кому-то в Австрию. «Нельзя принять: запрещено!» — отвечал почтмейстер. — «Что за чудо? Какая же причина?» — «Вот в Пруссию, извольте: другое дело!» — «Да отчего же так?» — «Да так; ну не велят! Выдали только прусскую книгу». Податель смекнул, с кем имеет дело, и написал на конверте через Пруссию в Австрию. — «Вот это дело другое-с: теперь отправить можно!» Читатели, вероятно, помнят рассказ о другом почтмейстере, который не хотел принять письма оттого, что адрес был написан не по форме: после «его высокоблагородию» не стояло «милостивому государю».

С берегов Амура, из Николаевска же, пишут, что там в течение целого лета было всего только тринадцать теплых дней и что 28-го августа там шел снег. В Одессе, говорят, тоже с начала сентября был мороз, а где-то под Ярославлем в начале октября подмерзло целое озеро. Ну, положим, Ярославль — это хладный север, но как же морозы могли случиться на Амуре, о котором так недавно еще раздавались крики, что это рай земной, что это русская Испания, что это… ну уж Бог с ними! Прежнее обаяние от Амура ежедневно исчезает, к нему охладевают.

Торгующий в Николаевске г. Отто Эше в прошлом году купил в Кяхте тридцать пять верблюдов с тем, чтобы сбыть их в Калифорнию. Впрочем, в Сан-Франциско прибыли только девятнадцать верблюдов; они вынесли переход океаном как нельзя лучше; а остальные шестнадцать частию разбежались в лесах амурских берегов, частию пропали дорогой и во время остановки в заливе де-Кастри.

Кажется, подобное же переселение наших кораблей пустынь совершилось и в нынешнем году. Охотники скупают верблюдов для зверинцев, но для этой цели проданы только два животные, назначение остальных пока еще неизвестно. Торговая полиция, что-то давно позамолкшая у нас в Петербурге, изредка начинает выказывать свою деятельность в провинции. Недавно воронежское губернское правление опубликовало трех крестьян: двух за торговлю в разнос без установленных ярлыков, а одного за то, что он печет булки вместо фунта в три четверти и меньше. Первых двух оштрафовали по рублю двадцати копеек каждого, а последнего тридцатью рублями серебром. Надо сказать, что и у нас, в Петербурге, и сухари, и булки слишком что-то воздушны, а ржаной хлеб и дорог, и невкусен, и недопечен и поэтому тяжеловесен. «Костромские губернские ведомости» публикуют об интересном случае, пригодном для разъяснения развития промышленности в России. В мае месяце прошлого года крестьянин Иван Жарков приехал в село Баки (Варнавин<ский> у<езд>) с ситцами и шелковыми материями и стал ими торговать. Баковский винный пристав, усердствуя казенному интересу, донес казенной палате, что у Жаркова нет свидетельства на право торговли. Казенная палата, зная, что по закону наблюдение за правильностию торговли в уезде лежит на обязанности земского суда, для большего обличения Жаркова в неправильной торговле предписала винному приставу представить об этом общий рапорт вместе со становым приставом. Но становой пристав отозвался, что он крестьянина Жаркова в неправильной торговле никогда не замечал. В нынешнем году Жарков опять приехал в Баки с ситцами и с шелковыми материями. Винный пристав хотел было его накрыть и пригласил для этого станового, но тот отказался от этого удовольствия, объявив, что в базарные дни не следует преследовать торговцев. Казенная палата построила силлогизм такого рода. Закон действительно воспрещает производить поверку торговли на ярмарках и установленных торгах. В селе Баках действительно базары бывают. Но базарные дни то ли же самое, что установленные торги? А как в селе Баках установленных правительством торгов не существует, да если бы они и были назначены, то этою статьею воспрещается лишь приступать на торгах и ярмарках вообще к поверке и разысканию свидетельств, оставлять же без преследования и прекращения явно незаконную (?) торговлю, производимую подобно крестьянину Жаркову, невозможно, то в ограждение интересов казны предписать соблюдать правила, в законах изложенные, и пр. и пр.

В «Нижегородских ведомостях» начальник губернии напечатал циркулярное свое предписание к судебным следователям. Указывая им, что по закону для содержания лиц, арестуемых при полиции, назначается лишь трехдневный срок, при нижегородской же городской полиции содержится девять человек арестантов, из которых один сидит более трех суток, один целый месяц, один более месяца, один более двух месяцев, трое по три месяца, один более трех месяцев и наконец один более четырех месяцев, начальник губернии делает должное разъяснение о цели заключения под арестом и заключает свое просвещенное назидание напоминанием, что бессрочное, по произволу судебных следователей, задержание при полиции людей, о которых идет дело, не только во всех отношениях незаконно, но противно человеколюбию и стремлениям современного общества.

Это сознание необходимости гуманных чувств, желание идти в уровень с стремлениями современного общества и постоянная угроза огласки и предания дела на суд общественного мнения в последнее время довольно часто прорываются в разных концах нашего обширного отечества. И это уж очень важный шаг, шаг, свидетельствующий, как широко развивается понимание гражданских обязанностей в нынешних правительственных лицах. Газетной огласки начинают страшно бояться даже закоренелые наши столичные и провинциальные подьячие и всеми силами стараются, чтобы как-нибудь не попасть в газетную строку.

К слову о судебных следователях приведем следующие статистические выводы, сообщаемые «Одесским вестником». В Херсонской губернии считается пятнадцать судебных следователей; из них только двое кончили курс в университете, двое кончили курс в лицеях, один был в университете, но не кончил курса, двое учились в гимназии, один в земледельческом училище, один в штурманской роте, а остальные все домашнего воспитания.

В Херсонской губернии, за исключением городов бывших военных поселений, ныне, благодаря Бога, вошедших в общий счет остального населения, всех штатных чиновников считается четыреста пятьдесят семь человек; из них кончивших курс в университетах счетом всего-навсе тридцать два человека, из других перворазрядных учебных заведений тридцать шесть человек (в общем итоге шестидесяти восьми чиновников первого по воспитанию разряда одних врачей считается двадцать шесть человек); в гимназиях и других средних учебных заведениях воспитывались 55 чиновников; остальные 334 человека или нигде не учились, или учились в низших школах. Мудрено похвалиться особенным избытком лиц, получивших высшее образование.