В кривом зеркале

В кривом зеркале

В дни проведения совещания и позже «Нью-Йорк таймс» публиковала сообщения своих собственных корреспондентов и выступления обозревателей, которые можно исходя из их содержания разделить на 3 группы.

1. Материалы, прямо и резко осуждавшие совещание, его участников и заключаемые ими соглашения. В одном из номеров газеты была опубликована вполне типичная для «Нью-Йорк таймс» того времени крупная статья Л. Чарлтон, озаглавленная «Хельсинкское соглашение: прогресс или отступление?». Заголовок рассчитан на образованного читателя, которому якобы предлагают самому принять решение.

Однако приведённые в статье аргументы, мнения, цитаты рисовали ему события таким образом, чтобы вызвать недоброжелательное отношение к происходящему. В интерпретации «Нью-Йорк таймс» Заключительный акт, имеющий историческое значение, представал как «отступление Запада, признание его морального провала и даже как непоправимая капитуляция». Соглашение в Хельсинки приняли и подписали главы 35 государств и правительств, а «Нью-Йорк таймс» упоминала о нём как об «одностороннем». Что газета имела под этим в виду, она сама, видимо, затруднялась определить. Важнейший принцип нерушимости границ вызывал у неё «гнев и в некоторых случаях уныние»[218].

2. Второе, к чему пыталась склонить своих читателей «Нью-Йорк таймс», – это то, что совещание якобы лишь формальное событие, а «активные переговоры ведутся за сценой». С помощью подобных аргументов газета старалась принизить в глазах американцев значение совещания, приписать все заслуги в решении тех или иных вопросов двусторонним встречам.

«Действительные проблемы 35 стран-участниц обсуждались во время лихорадочного раунда частных встреч, где существовала подлинная напряжённость»[219],

– утверждала «Нью-Йорк таймс». Никто, конечно, не станет отрицать важность и полезность этих встреч. Но дело в том, что газета делала всё возможное, чтобы подменить ими результаты, достигнутые на совещании. Она пыталась доказать, что если, мол, в Хельсинки и были какие-то достижения, то лишь благодаря частным беседам, а не официальной встрече.

Здесь «Нью-Йорк таймс» вновь выступала в роли изощрённого фальсификатора действительности, хотя она и не прибегала к явному искажению фактов. На практике как двусторонние беседы, так и официальная встреча прекрасно сочетались и дополняли друг друга, что же касается газеты, то она противопоставляла одно другому.

«Нью-Йорк таймс», помещая репортажи своих корреспондентов о ходе совещания, акцентировала внимание читателей на мелочах, на самых ничтожных деталях. Например, Ф. Льюис в своём сообщении главное место отвела сплетням, кулуарным разговорам, мелким, часто колким замечаниям. К. Рен в репортаже о закрытии совещания рассказывал о том, кто как был одет, что ели, что пили, во сколько обошлась организация встречи, кто обслуживал её участников и так далее.

Газета за множеством второстепенных и незначительных подробностей стремилась скрыть от читателей главное – значение Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе для судеб народов многих стран мира.

3. «Нью-Йорк таймс» навязчиво проводила идею о том, будто совещание не представляло большого интереса для рядовых американцев или европейцев. Им, может быть, и приятно было наблюдать по телевизору за тем, как улыбаются и говорят о мире главы их правительств, это лучше, чем слушать разговоры о войне; однако «гораздо больше они интересуются работой, ценами и другими материальными вопросами, непосредственно их касающимися»[220], – утверждал Дж. Рестон.

В этой жалкой роли дёгтемарателей помимо обычных газетных подёнщиков оказались известные, хорошо оплачиваемые и теперь уже далеко не молодые «столпы» американской «Нью-Йорк таймс» Сульцбергер и Рестон. Развязность, с которой они судят о крупнейшем в истории Европы событии, вдохновлена им деньгами владельцев газет. Но пусть по крайней мере эти «отравители» не выдают раздражённую волю этих денег за «общественное мнение» Америки…

«За рубежом»

Тот факт, что Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе – важный вклад в дело укрепления мира, без сохранения которого многие, если не все бытовые и материальные вопросы, ныне представляющиеся существенными, утратили бы всякий смысл, Дж. Рестон обошёл молчанием. Газета избегала подчёркивать то, что в действительности совещание в Хельсинки, явившееся результатом успешного развития процесса разрядки, привлекало пристальное внимание самых широких слоёв населения разных стран.

Характерно, что, формируя подобным образом взгляды американцев по данному вопросу, газета не упускала случая сослаться на якобы «широко распространённое среди общественности Соединённых Штатов критическое отношение к совещанию в Хельсинки», видя в этом одно из оправданий негативного его освещения на своих страницах. Таким образом, создавался замкнутый круг. С одной стороны, «Нью-Йорк таймс» многое делала для того, чтобы вызвать у американцев враждебное отношение к совещанию, с другой стороны, ссылками на их мнение оправдывала свою редакционную политику. Газета не стеснялась открыто заявлять о своей позиции. «Как и многие американцы, мы испытываем глубокий скептицизм в связи с хельсинкской встречей»[221], – писала она.

Подобные утверждения «Нью-Йорк таймс» в отношении «многих американцев» весьма сомнительны. Газета, видимо, понимала привлекательность совещания в Хельсинки для народа своей страны и учитывала это при подготовке своих материалов. Теперь многие из аналитических статей и комментариев на международные темы начинались рассуждениями газеты о событиях в Хельсинки или о провозглашённых там принципах. При этом «Нью-Йорк таймс», во-первых, привлекала внимание читателей, интересующихся результатами совещания, а во-вторых, старалась осторожно, но настойчиво развенчать хельсинкские принципы в представлении американцев, заявляя через несколько дней после окончания совещания, что, мол, ничего в мире после их принятия не изменилось, что «Восток – это Восток, а Запад – это Запад, даже после Хельсинки»[222]. Газета чрезвычайно опасалась положительного влияния, которое оказывало совещание на умы народов, и всячески противодействовала этому.

Обращает на себя внимание также типичный для «Нью-Йорк таймс» подход к данной проблеме. То газета, как отмечали, всеми доступными ей средствами старалась принизить значение соглашений, достигнутых в Хельсинки, осуждала их и даже отвергала, то вдруг начинала бить тревогу по поводу их якобы нарушения социалистическими государствами. При этом газета поднимала такой шум, будто для неё дороже этих соглашений ничего на свете не было и нет. Вопросы безопасности и сотрудничества в Европе оказались выходящими за рамки интересов «Нью-Йорк таймс», так как они означали торжество политики СССР и других социалистических государств.

Выход для себя газета нашла в том, что взялась за темы «третьей корзины», но не для того, чтобы отстаивать их как таковые. Необходимо было воспользоваться ими как средствами вмешательства в дела Советского Союза. Главным для неё как в период проведения совещания, так и позже был вопрос о «свободном потоке идей, информации и людей через идеологические границы»[223]. При этом газета и стоящие за ней круги исходили не из желания содействовать взаимопониманию и расширению сотрудничества между народами разных стран. Они руководствовались стремлением оказать влияние на внутреннюю политику суверенных государств, вызвать в них перемены в интересах тех, от кого этот поток информации по замыслам «Нью-Йорк таймс» должен был бы распространяться.

Газету в данном вопросе волновало только одно: возможность проникновения буржуазной идеологии в социалистические страны. Манёвр не новый. Его суть известна – борьба против социализма, которую «Нью-Йорк таймс» ведёт со времени возникновения Советского государства. Совершенствуются способы, методы и средства – они вырабатываются газетой применительно к современным, часто меняющимся условиям.

В данных обстоятельствах лозунг «свободного потока информации», вероятно, кажется «Нью-Йорк таймс» одним из наиболее приемлемых для достижения поставленных ею целей. Не случайно она одна из самых активных его сторонниц на Западе, тех, кто хотел бы под этим лозунгом проводить «любой вид буржуазной пропаганды, любые измышления, искажения и извращения правды, то есть все формы дезинформации»[224].

Отстаивая его, «Нью-Йорк таймс» довольно «свободно» интерпретировала хельсинкское соглашение, утверждая, что оно «гарантирует неограниченный поток информации». В действительности же в нём речь идёт о сотрудничестве в гуманитарных областях, о контактах между людьми и об обмене информацией, а не о её неограниченном потоке.

Вряд ли можно допустить, что газета подменила одно из этих понятий другим по неведению или наивности. Опытные буржуазные пропагандисты «Нью-Йорк таймс» наверняка осознают, что чисто количественное, «неограниченное» увеличение объёма сообщений совсем не исключает, а, напротив, облегчает навязывание искажённых взглядов, неверных мнений и предубеждений, т. е. предполагает насаждение чуждой народу идеологии, поэтому они и ратуют за «неограниченный поток информации».

Разумеется, такая политика, на которой настаивала «Нью-Йорк таймс» и те влиятельные круги в Соединённых Штатах, с которыми она поддерживает тесный контакт, не давала желаемых для них результатов. Идеологическая экспансия может привести лишь к поражениям. Видимо, сознавая, что своих целей подобном образом не добиться, «Нью-Йорк таймс» стала в 1976 г. выражать своё недовольство тем, что представители американского правительства согласились в своё время принять участие в совещании. Примерно через год после его проведения «Нью-Йорк таймс» с раздражением оценила его как «главную грубую политическую ошибку», осудив подписание его США.

Наиболее типичными стали такие выражения, как: «громоздкая конференция; конклав (частное или тайное совещание); заключительное формальное заседание; эйфорическая конференция 35 государств на высшем уровне; хельсинкский карнавал».

Эти и другие, сходные с ними высказывания, как мы видим, либо заключают в себе резко враждебное отношение, либо по меньшей мере несут отрицательный оттенок. Постоянное их использование при упоминании о данной теме служило одним из способов воздействия «Нью-Йорк таймс» на читательскую аудиторию с целью формирования негативного представления о совещании в сознании американцев. Приведённые здесь факты противоречат высказыванию газеты о том, что

«мы (имеются в виду журналисты западной прессы. – В. К.) слишком искушены, чтобы употреблять слова, несущие явную смысловую нагрузку»[225].

Действительность доказывает, что «Нью-Йорк таймс» сама грешит тем, в чём пытается иногда обвинить других.

Итак, в редакционной политике «Нью-Йорк таймс» в отношении Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе можно выделить следующие этапы:

1. В начале 1970-х годов газета не испытывала большого интереса к вопросам подготовки совещания. Она уделяла этому крайне мало места на своих страницах, пытаясь убедить читателей, что тема эта не представляет особой важности. Если речь заходила о ней, то журналисты «информировали» свою читательскую аудиторию так – это, мол, событие, которое дипломаты ряда стран ожидают со скукой. На его повестке дня стоят «три вопроса: „Бессмысленный“… „Неизбежный“… „Невероятный“…»[226]. Применяя метод «легковесного подхода» к данной теме, как и к проблемам разрядки в целом, газета стремилась к тому, чтобы читатель не воспринимал их всерьёз.

2. В последующий период, вплоть до 1975 г., т. е. до созыва совещания на высшем уровне в Хельсинки, «Нью-Йорк таймс», всячески противодействуя идее его проведения и сдерживая американское правительство в данном вопросе, выражала постоянный пессимизм и сомнения в успехе этого международного форума. Несмотря на его последовательную и планомерную подготовку, газета старалась доказать, что «Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе… находится в тупике»[227].

3. В период проведения совещания в Хельсинки в июле – августе 1975 г., которое прошло с большим успехом, невзирая на мрачные прогнозы «Нью-Йорк таймс», она заняла по отношению к нему открыто враждебную позицию. Это проявилось как в содержании публикуемых ею материалов, так и в манере их подачи.

Когда же газета убедилась, что ей не удаётся извлечь никаких пропагандистских выгод из развёртываемых ею кампаний и что она не в состоянии перехватить инициативу у своих идеологических противников, «Нью-Йорк таймс» резко заговорила о «незаконнорождённости хельсинкского соглашения»[228].

…Журналистская ложь ядерного времени может стать последней, произнесённой на планете, ввергнутой ею в ад. Ни один журналист не имеет права оставаться в этом вопросе нейтральным. Каждый должен занять определённую позицию, каждый должен сказать: «Я за или против гонки вооружений, за ядерную катастрофу или против неё».

«Демократический журналист», журнал Международной организации журналистов

В действительности хельсинкский Заключительный акт отразил процесс объективного развития современных международных отношений, закономерности мировой политики. Подключение к поискам оздоровления обстановки широкого круга государств позволило продвинуть дело безопасности и сотрудничества на качественно новую ступень. Достигнутые в Хельсинки в 1975 г. договорённости наметили чёткую платформу действий государств в одностороннем, двустороннем и многостороннем порядке на многие годы.

70-е годы, прошедшие под знаком разрядки, не были, как утверждают некоторые империалистические деятели, случайным эпизодом в трудной истории человечества. Недругам этой политики не удаётся, как бы они ни старались, вытравить её из сознания людей, народы дорожат плодами, которые принесла с собой разрядка.