ОСТРОВ

ОСТРОВ

Gotland is like nowhere else.

Из путеводителя

Брошен на середину моря, окружен сизыми водами, со всех сторон омывается и продувается. Для наведения чистоты неустанно работают две стихии — вода и ветер. Преломления мощных источников (зеркало вод и небес) создают избыток света — хотя это север, суровый север, а не залитый солнцем юг.

Яркий свет, насыщенные цвета, четкие, графически прорисованные тени. (Естественно, когда солнце выходило из-за не поддающихся никакому просчету, хаотично движущихся облаков, никак не напоминавших те, что подарили Бродскому элегический тон: «О, облака Балтики летом, лучше вас в мире этом я не видал пока…») Есть нечто подобное у Кирико и (иногда) у Дали, но в их мире всегда жарко, хотя и не душно, там всегда — юг, полдень, зной; а здесь, на Готланде, — север, и если не холод, то неисчезающая прохлада. Даже если вдруг пригреет апрельское солнце и захочется снять куртку, потом жакет — так вдруг и окатит внезапным холодом. Слоистая температура.

Наверное, особая прозрачность воздуха связана с балтийской прохладой и есть результат химической сделки молекул. Не знаю.

Говорят, что море даже у берегов глубокое — в отличие, скажем, от милых Дубулт (привет имперскому подсознанию), где приходилось чуть ли не километры отходить от берега в поисках места для плавания. По крайней мере, паромы, похожие на многоэтажные, с обрубленными линиями, плохим архитектором придуманные здания, легко заходят в гавань столицы Готланда — города Висбю. Здесь вам не залив, а открытое море. На береговой полосе кусочки темно-розового гранита разбавляют светло-серый галечный известняк. Валуны и булыжники прут из земли. Как будто — вырастают из нее.

Море моет берега без устали. И они выглядят отмытыми — почти до белизны. Вымытый, вычищенный, отражающий свет берег. А еще прибавьте зерцало балтийских вод, в которое опрокинуто светлейшее небо. От свечения поверхностей — воды, кромки берега и неба — без темных очков болят глаза. Свет отражается от стен домиков — тоже исключительно светлых, в гамме от совсем белого до желтого и розового («итальянского»). Черепичные крыши, если смотреть на город сверху, с высокой точки, сливаются в теплое терракотовое пространство, между пепельным и жемчужным небом, которое, следуя мифологии, поддерживают по углам четыре волшебных карлика-цверга, носящих имена сторон света: Аустри, Вестри, Нордри и Судри.

Но я не о красоте — я о чистоте и прозрачности воздуха, позволяющей видеть все в подробностях. Даже камни, булыжники — по отдельности, в свете, который выводит реальность в измерение метафизики. Метафизический свет окутывает предметы очень даже физические: керамические кружки и кувшины, фарфоровые статуэтки, вырезанных из бумаги голубей, лампы в оранжевых абажурчиках, свинок и овец из папье-маше, бронзовых ангелочков, одиноких птиц на длинной деревянной ноге, модели парусников, горшки с цветущими фуксиями, крошечные меню в окнах закрытых до сезона кафе, веера из соломки, холщовые оконные занавески на коротких крестьянских бретельках. Солнце сияет нестерпимо белым на очищенном сильным ветром от облаков небе, прозрачном и светло-синем, как бокалы на длинных ножках из мастерской стеклодувов неподалеку. И этот же свет струится непонятно откуда, если солнце скрыто за облаками. Источника не видно, и предметы сами излучают свет. Вроде они его накапливают, когда солнце на небе, — как аккумулятор электричество.

А если солнца нет уже несколько дней, облака все ниже, уже не облака, а тучи, ветер все сильнее, уже не воет, а завывает, — когда гаснет свечение, меркнет стена домика, исчезает сияние керамической глазури. Цвет покрывается патиной; с картинки уходит блеск и глянец, она становится более аристократичной. Но цвет — теряет: присущую ему на острове акварельность, прозрачность.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.