V.

V.

Станция Арчеда упоминается в солженицынском «Случае на станции Кречетовка»: «Арчеда? Вот уж никогда не слышал. Где это? - Это, считайте, уже под Сталинградом». Двести километров - не совсем «под»; по здешней традиции город и станция называются разными именами. Бывший хутор Фролово, ударение на первый слог, с 1871 года прирастал железной дорогой, станцией Грязе-Царицынской железной дороги, потом - сталелитейным заводом, газовым и нефтяными месторождениями. Здесь родилась Зинаида Ермольева, изобретатель советского пенициллина, прообраз героини каверинской «Открытой книги», а сейчас на въезде в город стоит золотая баба с крыльями и смотрит в землю; я подумала, что это местная вариация Родины-матери, но она оказалось Добрым ангелом Мира - центром специально отстроенного архитектурно-паркового комплекса, посвященного российским меценатам. (Жители улицы Рабочей, где живет Юлия Сонина, вряд ли знают слова «меценат» и «филантроп» - и не по общему невежеству, а по причине незнакомства с собственно явлениями: если кто-то и становится объектом благотворительности, то явно не они. Когда погиб Кирилл, власти не дернулись, деньги на похороны собирали по окрестным домам, собес, впрочем, проявил внимание - потребовал от Юлии явиться со справками, чтобы снять с нее детское пособие.)

Как и большинство российских райцентров, Фролово прянично мил в мороз-и-солнце. Здесь какой-никакой юг - и частные домовладельцы выбирают для скромных своих жилищ самые жизнерадостные, полноцветные краски, никаких горчиц и пастелей: если забор - то цвета морской волны, дом - нежно-голубой, а наличники желтые, и даже казенное какое-нибудь заведение покрыто густой, почти до оранжевости, охрой; красок не жалеют и в панельных пятиэтажках, густым васильково-синим и ярко-зеленым раскрашивая рамы и оконные переплеты; новодельная белокирпичная церковка на главной площади сияет чешуйчатым золотом, похожа на что-то елочное, новогоднее. На главной улице - модные салоны и салоны красоты, компьютерный магазин, много пунктов сотовой связи; ресторан зовут «Березка», а бар - просто «Бар».

Как и большинство российских райцентров, Фролово отчаянно депрессивен в непогоду - краски меркнут, все неопрятно и угнетает, раздражает, ввергает в глухую тоску. В единственной городской гостинице - единственный же на всех сортир системы «очко» на осклизлом постаменте и пятнистые вафельные лоскутки, символизирующие полотенца. Я застала обе погоды и, соответственно, два города - и поразилась, насколько они непохожи.

Прокуратура находится на улице Революционной, в центре города, а малосемейная общага, где разыгралась трагедия, - на улице Рабочей, соответственно, на окраине, за железнодорожным переездом. Рабочая - еще один город, где можно, при некотором культурологическом прищуре, увидеть особенную элегичность распада - умирание индустриального проекта, ломаную геометрию случайных труб, коррозию бывших производств, ржавь времен и замыслов. Можно, но, наверное, не нужно, эта окраина интересна другим.

Малосемейное общежитие - феномен советского жилсоцбыта: недоквартира и не общага, - убежище с относительными удобствами, персональные клети. Эта временная, межеумочная форма жизнеустройства, которая проявила невиданную устойчивость в новых условиях, и бывшие крепостные казармы вполне органично вписались в рынок недвижимости. Ныне малосемейка - не жилище лимитчиков, а жилье по бюджетным ценам. Его покупают или обменивают. Например, однокомнатная квартира во фроловской малосемейке стоит 200 тысяч рублей (даже меньше, чем «материнский капитал», который Юля, впрочем, уже не получит - пользоваться сертификатом можно только по достижении вторым ребенком возраста трех лет. В Москве сертификат - вздор, три квадратных метра, а во Фролово - реальный шанс на другую жизнь). И это ничего, что в общаге нет горячей воды (даже газовых колонок), а летом нет и холодной, - но свой угол, своя жизнь, своя попытка уюта.

Семья Юли Сониной переехала сюда из Таджикистана еще в 1992-м. Мама - медик, папа «работал на северах», - они и купили сначала эту квартиру, крошечную однокомнатную, потом оставили в ней Юлю, а себе купили трехкомнатную. Хорошая, работящая семья, очень заботливая. Юля окончила медучилище в Волгограде, влюбилась, вышла замуж, в 19 лет родила Сашу, развелась, - обычный цикл женской жизни; несколько лет назад в ее жизни появился Леша, отец Кирилла.

Леша - москвич, в Волгограде отбывал небольшой срок за хранение наркотиков и оружия (Юля уверена, что подкинули), освободился, познакомились, - и переехал к ней. Из Москвы да во Фролово - это поступок, это любовь. Сейчас Леша снова в СИЗО, попал по совершеннейшей дурости - шуганул приставших цыганят, а цыганский отец возьми да напиши про угрозу убийства; дали два года, свидания не разрешают, потому что он подал на апелляцию. Юля надеется, может быть, освободят раньше. «Нам говорили - дайте десять тысяч, и заберут заявление, но не было денег совсем, и у мамы не было…» - «Десять тыщ баксов за цыганят?» - «Что вы, - пугается Юля, - рублей!» И вот, против всех этих обстоятельств - ребеночек, долгожданный, здоровый и очень любимый. Юля и сейчас убеждает, что Леша был хорошим мужем. Ну, пил, да, - а кто не пьет? Зарабатывать не очень получалось, но он старался, повторяет Юля, он очень старался. Кажется, она любит его. Может быть, у них будет еще один ребенок.

Юля с ее полутора ставками и ночными дежурствами получала 6-7 тысяч рублей, что считается очень хорошей зарплатой во Фролове, не всякий взрослый мужик столько приносит. Ее брат Егор работает на сталелитейном, в горячем цеху - тоже 6 тысяч. Тем не менее работать надо, это очень важно, это единственный способ не спиться, не деградировать, не сойти с ума. Фроловцам практически не оставляют выбора: работай за копейки - или ложись в канаву, - последнее происходит стремительно. Третий путь - уехать - практически неподъемен для семей с детьми и со своим так трудно доставшимся углом.

«Мы же понимаем, - говорит одна из работниц бюджетной сферы, - что наши зарплаты зажимают, ведь не может быть так, чтобы у нас платили три, а в Волгограде - десять. Все бюджетники, все на равных правах - как так выходит?» И добавляет, что все очень боятся повышений зарплат, потому что это всегда понижение. Например, в больнице прибавили 14 процентов - и тут же сняли за вредность, на руки получили меньше. «Лучше бы они нас вообще не трогали», - говорит она.