III.

III.

Но Николай Рубцов рассорил Сурова с официальной Вологдой еще сильнее, чем древнерусское искусство.

- Знаешь, как у нас принято? Рубцов - это наше все. Светоч и икона. А кто что-нибудь по-другому скажет - тот враг, который пытается из светоча и иконы сделать пьяницу и раздолбая. Как будто бы пьяница и раздолбай не может быть светочем и иконой! Они не понимают, что гениальность - это такая выпуклая вещь, которая появляется среди человеческой массы неожиданно и очень редко. Чик - взорвался, поразил, исчез. А пьяница он или нет - дело десятое.

Бронзовый Рубцов на набережной у плавучего ресторана «Поплавок», в котором поэт выпивал задолго до превращения в бронзовый памятник, под описание Сурова подпадает полностью - худой, в нелепом пальто, с чемоданчиком в руке, как будто из дома выгнали. Я подумал, что Сурову должен нравиться этот памятник, но он замахал руками:

- Я не люблю там бывать, особенно в праздники. Собирается большая толпа. Процентов десять приходят сами, остальных - сгоняют по разнарядке. У нас однажды даже скандал был, когда на юбилее Позгалев, губернатор, прямо у этого памятника говорил речь и потом стал читать стихи Рубцова: «Ты жива еще, моя старушка? Жив и я, привет тебе, привет». А потом оказалось, что это Есенин, и после этого Позгалев приказал, чтобы все правительство в перерывах между заседаниями слушало стихи Рубцова, всем диски раздали. Вот с такими вещами у меня этот памятник ассоциируется. Но иногда еду мимо - а там пьяницы стоят. Наливают ему стакан, плавленый сырок кладут. Я тогда останавливаюсь и просто смотрю, до слез.

Два года назад, когда отмечали семидесятилетие поэта, торжества проходили в Москве, в музее Пушкина. Сурова тоже пригласили, а оказалось еще хуже, чем в Вологде:

- Ну представь. Собралась публика в брильянтах, Михалковы всякие, еще кто-то - я и не знаю, как их всех звать. И два больших стола. Стоит охранник со списком и говорит - так, вот вам сюда, вы дорогой гость. А вам - к этому столу, здесь бутерброды потоньше и водка подешевле. Рубцов бы такое увидел - в гробу бы перевернулся.