Дошел до ручки. И до клавки
Дошел до ручки. И до клавки
Июль 26, 2012
Как говаривал в свое время благородный дон Румата, вот так думаешь, думаешь — и выдумываешь порох.
Впрочем, его, наверное, уже многие так или иначе выдумали, только не знают, что с ним делать.
А я вот в последнее время сидел на даче, не смотрел телевизор и не читал интернет, а трудился на грядках. Это очень помогает отрешиться от вечно сенсационных пустяков, будто нарочно высасываемых из пальца идиотизмов, которыми СМИ зашлаковывают нам последние извилины: вот только, скажем, свободной продажи оружия нам не доставало для окончательного счастья… И, окучивая картошку и обирая окаянных улиток с малины я, похоже, нечувствительно проникся крестьянским коммунизмом, что столь ненавистен Ахиезеру и столь мил старшему Кара-Мурзе. А как включил новости из-за дождя — тут-то мне Медведев и поведал, что стране пора готовиться к приватизации земли. Наверное, это и послужило последней каплей.
Ну и, конечно, бесконечные сериалы, в которых нас до сих пор продолжают стращать зверствами сталинского НКВД. Уж и СССР-то двадцать лет как нету — но хоть бы кто-то попробовал показать, чем и как живет страна эти годы. Какова убыль населения, каков рост заболеваний, сколько народу погибло от пальбы, а сколько — под колесами. Сколько русских убито, ограблено, выселено и уволено в ближнем зарубежье. Как безо всякого Ежова по всей России оставляют честных людей без жилья и пропитания. Как, точно из зэков, безо всяких лагерей выжимают последние соки из последних работающих и при том презрительно над ними же и хохочут… Показали бы историю не Александровского садика, не московского дворика, а, скажем, душанбинского или — куда проще! — киевского. Да хотя бы омского или томского, но не в тридцатых годах прошлого века, а в девяностых! Показали бы художественно, с творческим усугублением, не Берию в Кремле, а, скажем, Прохорова в Куршевеле, Абрамовича в Лондоне… Но куда там! Стонут о страданиях белой кости при злых большевиках и в ус не дуют.
И вот я подумал: двадцать лет — и двадцать лет.
1921–1941, с одной стороны, и 1991–2011, с другой. Элементарно, Ватсон. Без мелочей. По видимому совокупному эффекту.
Большевики получили отставшую на полвека, разорванную, разрушенную страшной войной, эсеровским террором и февральским экспериментом либералов страну, голодную и насквозь больную тифом, сифилисом, туберкулезом, холерой, с подавляющей неграмотностью и чудовищной детской преступностью. В ней уже всяк был сам по себе, всяк чуть что стрелял на поражение, всяк ни во что не ставил человеческую жизнь и кто во что горазд делил остатки еще не взорванного, не сожженного и не разворованного. И через двадцать лет эти самые большевики-человеконенавистники имели высокоразвитую индустриальную державу, с полностью побежденными эпидемиями, с одной из лучших в мире систем образования, и держава эта вполне успешно смогла померяться силами с построенным Гитлером общеевропейским домом.
Горбачев и следом за ним молодые реформаторы (героические камикадзе, как скромно назвал себя и своих подельников Гайдар) получили почти самодостаточную — хотя и со своими проблемами, кто же спорит, — страну с наукой мирового уровня, с мощной промышленностью, отлаженным бытом, гражданским миром, страну, которой ни один внешний агрессор не смел в открытую даже пальцем погрозить. И в результате своих усилий получили… То, что мы имеем.
Только не надо про сталинские репрессии. Репрессий у нас и без Сталина хватает. А время тогда было куда более жестокое. Обезумевшее после первой в истории человечества мировой бойни. Раздерганное кровавой вакханалией гражданской войны всех против всех. Порой просто не оставлявшее не кровавого выхода. Порой и впрямь провоцировавшее на жестокие скоропалительные ошибки. А, кстати, членов Учредилки большевики всего лишь разогнали, но расстрелял их не Дзержинский, а тот самый адмирал, про которого нам нынче крутят слезливую блаародную мелодраму с твердым знаком на конце.
А вот начинать террор против собственного народа в мирное, культурное, благополучное время можно только осознанно, по велению сердца, от холодного ума.
Террор тридцатых проводился государством непосредственно, через его силовые и карательные системы. Террор девяностых (так и просится рука написать: «да и нулевых, в общем, тоже») опять-таки осуществляло оно же, государство, но опосредованно: оставляя на произвол судьбы, сдавая бандитам, вырывая последний грош по невесть для кого принятому вчера новому закону, закрывая глаза и затыкая уши: не до вас, смерды, крутитесь, как хотите, у благородных реформа!
Второе, по-моему, подлее.
А сопоставить результаты двух терроров количественно вряд ли когда-нибудь удастся. Слишком много преувеличивающей лжи нагорожено вокруг всякой там ежовщины — и слишком легко жертвы демократического террора списать на то, что жертвы сами же и виноваты, сотни тысяч мужчин сами померли, сотни тысяч вдов сами себя высекли… Сотни тысяч детей сами не родились…
Но вот хоть посмотреть, каких героев дали те двадцать лет — и эти двадцать. О ком страна говорила тогда — и о ком сейчас. Сравнить Стаханова — и Мавроди. Чкалова — и Навального. Туполева — и Петрика. Курчатова — и Чубайса. Завенягина — и Дерипаску. Ванникова — и Березовского. Ландау — и Глобу. Плиева — и Дудаева. Шолохова — и Сорокина. Пашу Ангелину — и Лену Батурину. Зою Космодемьянскую — и Ксюшу Собчак… Авиамоделистов, радиолюбителей, юннатов — и группы «Война», «Фемен» и «Пусси Райэт»…
Похоже, и впрямь большевицкая перестройка удалась потому, что делалась в русле культурной традиции, обещала создать, а в меру возможности и создавала общество, которое реально отвечало представлениям большинства народа о правильной, справедливой и достойной жизни. Потому она и смогла впитать в себя энергию и порыв этого большинства. И даже чудовищные страдания и тяготы воспринимались в основном как неизбежные препятствия на пути к воистину желанной цели. А проект девяностых изначально был ориентирован на слом традиции, на унижение и уничтожение всех, кто ею пропитан, на замену выстраданного культурой жизненного идеала вычитанным в импортных трактатах идеалом, и потому сумел высвободить лишь энергию тех, кто и всегда-то был вне преемственной нормальной жизни и против нее — энергию маргиналов, психопатов, ворья, жулья да маниакальных интеллигентов, ни на что не способных, кроме как на критику сталинизма. Да еще какую научную! Сопоставить, скажем, боевые потери вермахта на Восточном фронте в 1941–45 годах с полной, включая оккупированные территории, убылью населения СССР за то же время, получить чудовищные соотношения типа один к десяти и потом гневно клеймить: Сталин приказал своим штатным мясникам Жукову, Коневу и Ватутину побеждать, не считаясь с потерями… Тебя полуголодная, едва вставшая из руин страна бесплатно учила, так что ты открыл за свою жизнь, поседевший над книгами интеллигент? Астероид? Антибиотик? Элементарную частицу? Алгоритм? Месторождение? Что вы, я такими пустяками не занимаюсь. Я открыл, что советский строй был антинародным.
Светочи нравственности четверть века издевались над революционерами за лозунг «грабь награбленное»!
А свою реформу провели по принципу «Грабь построенное».
Реформаторы девяностых имели наглость попрекать большевиков за то, что те в лагерях числили уголовников социально близкими. Да эти подонки во всей общественной жизни взяли себе в качестве социально близких тех, по ком тюрьма плачет, и отдали им страну и трудовой народ на поток и разграбление!
Разумеется, себя не забывая…
Символом всего советского они объявили шариковское «отобрать и поделить» и уж измывались над ним, как могли — но сами не поднялись выше еще более простого, чисто бандитского «отобрать и поделить между своих».
И, стало быть, напрашивается, что и перестройка восьмидесятых, и уж тем паче реформы девяностых с самого начала были нацелены на то, чтобы самая подлая часть партийно-хозяйственной номенклатуры, вовремя сообразившая, как можно использовать безграмотную, но эффектную трескотню Афанасьевых и Поповых, Нуйкиных, Карякиных и Стреляных, смогла лично и индивидуально прописаться в общеевропейском доме, кинув нас подыхать медленной смертью в раскуроченной и распроданной стране. А вся демагогия про улучшение общенародной жизни, про модернизацию и ускорение, про «жилище две тыщи» и «больше социализма» — сознательный, просчитанный, хладнокровный обман.
Ах, как нас сделали! Как Чикатило карапузиков!
Поманили яркими фантиками и парой-тройкой недобрых эстрадных хохмочек над нами же, пообещали по доброте душевной разрешать все, что злой папа запрещал, завели в джунгли якобы честной конкуренции, ограбили, изнасиловали, придушили и предоставили полное право мучительно догнивать, время от времени в агонии взбрыкивая то тем автомобильным заводиком, то этим… Вот всего у нас, понимаешь, уже в избытке, только джипов все не хватает и не хватает! Мамаш с детишками давить, понимаешь, все нечем и нечем!
Да еще и ухитрились убедить, что нам же самим так лучше, и все оставшиеся проблемы всего лишь от недостатка свободы… Ну, и конечно, от кариеса и нарушений потенции.
Люди хотят в то будущее, которое является реализацией идеалов именно их культуры, и категорически не хотят в то, которое им представляется очевидным надругательством надо всем, что они с детства привыкли считать хорошим, правильным и справедливым.
Двадцать лет нас кнутом вбивают в капитализм, а народ все равно упирается, тошно ему. По сердцу он только жуликам, которых Ельцин сделал капитанами бизнеса и эффективными собственниками, да их пристебаям, для которых свобода — это свобода тусоваться, матюгаться и ширяться. Но эффективного собственника нельзя назначить, он должен сам вырасти, копейку к копейке собирать, любить свое производство, болеть за него… А если тебе за символические гроши и верность подарили завод, который злой Сталин для проклятого коммунизма построил на народной крови, что ты с ним сделаешь? Правильно, продашь втридорога и уедешь на вырученные деньги в Европу. У нас же теперь уважение к правам человека: что украл — то твое. Вот и весь капитализм. И люди это уже видят и чувствуют на своей шкуре. А власти все продолжают и продолжают его строить и твердить о том, какой он прогрессивный и эффективный и что частная собственность священна. И, кто может, приспосабливается, ориентируясь на самые успешные, стало быть — самые криминальные и самые подлые примеры. Уже выросло поколение, которое не ведает альтернативы кошмару и полагает его естественной и обыденной, единственно возможной нормой жизни, и поколение это — такая проблема, по сравнению с которой теорема Ферма — просто семечки.
Думаю, все, что у нас еще как-то работает и что-то производит — живет при социализме. Что самое парадоксальное, мелкий бизнес — тоже. А все, что от этой работы получает баснословные прибыли — живет при капитализме. Два строя в стране. Потому президентам и приходится все время рулить производством в ручном управлении — это просто жалкий и бессильный суррогат отмененного Госплана.
А пресловутые экономические рычаги оказались пригодны только для сдирания семи шкур с жалких остатков реально работающих.
Когда все время приходится делать не то, что велит твое естество, когда на протяжении многих лет тебе говорят, что черное — это белое и наоборот — люди неизбежно звереют. Отсюда такой рост нетерпимости и прямой агрессии, отсюда такая апатия…
Вышла, правда, небольшая накладка. Оказалось, что в общеевропейском доме наших особо эффективных даже с их наворованными миллиардами не очень-то ждут и не очень-то жалуют, относясь к ним именно так, как они заслуживают. Тогда опять понадобилась сильная Россия — чтобы подпереть их европейскую прописку со спины «Искандерами».
Но кроме как для этого смерды им по-прежнему до лампочки.
Все становится так ясно и очевидно, если, не позволяя отвлечь себя мелочами, поставить рядом эти две двадцатки.
Однако ж как дальше жить, вот вопрос.
Никогда не числился в КПСС, но, баллотируйся нынче на пост президента Ленин — голосовал бы за него.
А вот за Зюганова…
Ох.
Подойти к нему и спросить честно и бесхитростно: вот ты столько времени во главе партии, и не какой-то там, а Коммунистической. Если тебя выберут, коммунизм строить будешь?
Он ведь это воспримет как провокацию. И в ответ в лучшем случае опять расскажет, как сладко пахнет в Бурятии нетленный лама… Или придумает очередную избитую ОМОНом беременную женщину.
А как заметил Шелленберг Штирлицу, маленькая ложь рождает баальшое недоверие.