Маленькие бирманские миры

Маленькие бирманские миры

Многие россияне, которых судьба занесла в Мьянму, думают, что эта страна – тот же Таиланд, только лет тридцать назад. Если бы все было так просто, тогда и ответ на вопрос о том, почему страна отстала от Таиланда на тридцать лет, был бы простым. А в реальности получается совсем как в России, где «западники» долго объясняли отсталость страны тем, что ее пятьсот лет назад «гнули татары», а отсутствие масла и колбасы в начале 80-х годов прошлого века в СССР объясняли тем, что сорок лет назад в стране шла кровопролитная война, хотя ясно, что причину разрухи нужно искать не в грязном клозете, а в собственной голове.

Я не претендую на глубокое объяснение того, что такое загадочная бирманская душа; к тому же буддизм вообще отрицает существование души, а жители Мьянмы – в основном буддисты. Приведу здесь лишь несколько наблюдений из янгонской жизни. Конечно, люди, живущие в Мьянме – очень разные, а молодое поколение сегодня разительно отличается от тех, кто старше. Но какие-то особенности национального характера при этом вполне просматриваются.

Начну с одного весьма показательного эпизода. Как-то я задержался вечером в офисе, причем работал там за компьютером при выключенном верхнем свете. Закончив работу, я вышел в коридор. Там я нос к носу столкнулся с охранником, обходящим свои ночные владения. То, что произошло вслед за этим, меня удивило и поразило.

Охранник остановился и секунды две задумчиво смотрел на меня. Затем он выставил руки ладонями по направлению ко мне и дико заорал. Продолжая орать, он начал опускаться вниз на согнутых коленях. Орущий и странно себя ведущий в темном коридоре охранник произвел на меня сильное впечатление. Тем не менее, мои друзья сказали, что такая реакция для бирманца старшего поколения – в порядке вещей. Он не обязательно будет орать и садиться на пол, но будет реагировать подобным странным образом.

Как мне объяснили мои знакомые, кстати, молодые бирманцы, люди старшего поколения привыкли, что все вокруг течет медленно, и череда событий никогда не меняется быстро. Поэтому резкий переход из одного состояния в другое для бирманца – это сильнейший стресс, к которому он, как правило, не бывает готов. Мои друзья привели в пример своих родителей, которые абсолютно терялись в ситуациях, требующих быстрого принятия решений. А на того злополучного охранника, несомненно, повлияла еще и распространенная в Мьянме вера в духов-натов, которые присутствуют повсеместно и могут напугать человека до полусмерти. Видимо, для охранника я был натом, вышедшим из стенки.

Я тут же вспомнил, как в офисе кондоминиума, где я тогда жил, меня на полном серьезе спрашивали, не слышал ли я по ночам подозрительные стуки и звуки из соседней нежилой квартиры, переоборудованной в офис транспортной компании, и не мелькали ли в окнах таинственные огоньки. Оказывается, охранники, обходящие по ночам этажи, давно уже были уверены, что в квартире живет нат, который по ночам разбрасывает там вещи и путает бумаги.

Вера в натов – это еще один показатель стремления бирманцев создать вокруг себя замкнутый мир, в котором всему предлагалось бы четкое и логичное объяснение. Привлечение внешних реалий для описания такого мира кажется излишним, потому что все необъяснимое логично объясняется выходками натов. Больше того, бирманец настолько замыкается в этом своем внутреннем мире, что его трудно оттуда вытащить. Я знаю коренных москвичей, которые были на Красной площади только в далеком детстве, и уже много лет знают дорогу исключительно до ближайшей булочной. В Янгоне это возведено в абсолют, а в остальной Мьянме – тем более. Большинство янгонцев знают всего один-два маршрута автобуса, и то на каком-то отрезке его пути. Поехать куда-то еще для них неинтересно и даже страшно. А если очень нужно куда-то ехать, они лучше возьмут такси, даже если при этом отдадут последние деньги. Доходило до смешных вещей, когда я не раз объяснял коренным янгонцам, как и на каком автобусе они могут добраться до того или иного района, а они недоверчиво качали головой: разве может иностранец это знать?

Много раз, гораздо чаще, чем в России, я встречал в Мьянме талантливых и умных людей, которые гробят собственный талант и ум тем, что замкнулись в своем пространстве. Например, я знаю бирманцев, говорящих по-русски намного лучше, чем большинство здешних русскоязычных гидов, но они просто боятся пойти и подать документы на получение лицензии. А еще – потерять свое лицо и испытать ужас от мысли, что ему могут отказать. А в своем мире жить легко и комфортно, там никто не откажет и никто не наступит на самолюбие.

Многие бирманцы из провинции до сих пор боятся сидеть за соседним столиком с иностранцем. Причем времена, когда за связь с иностранцами наступали какие-то негативные последствия, давно ушли в прошлое. Молодежь это доказывает на своем опыте, активно общаясь и тусуясь с иностранцами через это общение открывая для себя новый мир и ломая в себе стереотипы своих родителей. Но для очень многих представителей более старшего поколения иностранцы – это что-то чужое и ужасное, не вписывающееся в сконструированный ими мир, и от них надо держаться подальше. Многие иностранцы при этом считают, что это диктатура так запугала народ, хотя причина давно не в этом, а в том, что диктатура как раз и выросла из инфантилизма мьянманцев и их стремления самоограничиться в своем мире.

Стремление бирманца иметь вокруг себя свой маленький мир, без резких изменений и выходящих из стен иностранцев, в свое время было спроецировано на всю страну. Не случайно во время правления генерала Не Вина был период, когда иностранцам вообще было запрещено находиться в Мьянме более 24 часов, а контакты с внешним миром были сведены к минимуму. Очень просто объяснить все это особенностями характера генерала Не Вина. Но генерал лишь выразил на уровне государства свое собственное мироощущение, характерное для очень многих, если не для абсолютного большинства бирманцев. В том числе именно поэтому он так долго находился у власти как выразитель некоего национального характера. Нынешнее поколение людей у власти расширило контакты с внешним миром, но все равно во многом находится под влиянием старых идей. Их принцип очень прост: мы к вам не лезем – не лезьте к нам. Я уверен, что иностранных наблюдателей не пустили на выборы 2010 года именно исходя из этого принципа, а не потому, что кто-то что-то собирался подтасовывать: если поставить такую цель, в 60-миллионной многонациональной стране подтасовать результаты можно даже при наличии нескольких тысяч наблюдателей.

В этой узости и «заданности» мирка рядового бирманца – одна их причин того, почему в Янгоне, по сравнению, скажем, с Бангкоком, долгое время вообще практически не было никакой ночной жизни; это сейчас она постепенно появляется, причем, далеко не в лучших ее проявлениях. Другой пример – поздний возраст вступления бирманцев в брак, очень резко контрастирующий с показателями соседних с Мьянмой стран.

Отношение бирманцев к людям «своего» мира значительно отличается от отношения к чужакам. Это очень наглядно проявляется при разборках подвыпивших клиентов в ресторанах. Выпившие люди иногда склонны побузить, но и здесь разборки внутри своего круга и разборки вне – это очень разные вещи.

Если поскандалили два незнакомых человека, то можно поручиться, что драки скорее всего не будет. Они минут двадцать будут стоять в двух метрах друг напротив друга и истошно по очереди орать, тыча друг в друга пальцем и собирая вокруг себя толпу благодарных слушателей. Обзывать они друг друга могут как угодно, но руки распускать не будут. Неизвестно, кто этот незнакомый человек, с которым бирманец ругается: вдруг он принадлежит к какой-то группировке или имеет влиятельных родственников. Тогда весь твой мир, который ты так тщательно вокруг себя создавал, будет очень легко разрушен.

Если же в ресторане происходит самая настоящая драка с опрокидыванием столов – значит, повздорили люди, которые друг друга отлично знают, а скорее всего, морду друг другу бьют друзья. Такой вот парадокс современной бирманской действительности.

Еще один парадокс заключается в том, что человеком, живущим в своем медленном замкнутом мире, очень легко управлять, играя на эффекте внезапности. Один из моих друзей, шан по национальности, который довольно критически относится к бирманцам, хотя и признает, что шаны – тоже не подарок, доказал это мне на одном простом примере. Он просто подходил на улице к бирманцу средних лет, который нес в руках какую-нибудь сумку, и довольно спокойно говорил ему: «Брось это!». Бирманец тут же покорно бросал свою сумку на землю. Я понимаю, что это – не испуг, и что бирманец испугается только через несколько секунд. Но до этого – послушно выполнит команду, даже не осознавая, кто и что от него требует. При отсутствии собственных мыслей по поводу происходящего (на это требуется время) он послушно исполняет чужую волю. В этом – одна их причин того, почему бирманская толпа при необходимости очень хорошо управляема.

При всей спорности таких психологических опытов над людьми с сумками, они весьма показательны для понимания бирманцев. Злые языки говорят, что бирманцы в основной своей массе честны: они не крадут только потому, что кража – это стресс для крадущего, а стресс – это выход бирманца из привычного спокойного ритма, чреватый разрушением созданного вокруг него мира, например, если вор попадется, и его будут бить ногами. Поэтому мьянманец может обмануть человека, например, подсунув ему дрянь, но не решится на кражу кошелька. Так что общеизвестная честность бирманцев объясняется в данном случае отнюдь не с позиций присущей им высокой буддистской морали.

Замечу, что молодое поколение янгонцев активно преодолевает эту традиционную бирманскую замкнутость самыми разнообразным способами. Я неоднократно видел, как бирманцы дерутся во время концертов; тут концерты проходят, как правило, без сидячих мест: люди просто собираются тесной толпой на поляне перед сценой и смотрят выступление любимых артистов. Драки среди разгоряченных музыкой и алкоголем, а иногда и не только алкоголем молодых людей – не редкость. А стоять и орать, как это делают их взрослые родственники, при гремящих динамиках – занятие глупое. Поэтому при наличии конфликта толпа, какой бы тесной она ни была, обычно расступается, давая стратегический простор дерущимся. Она же после окончания драки поглотит в себе участников, и вряд ли ты кого найдешь, если устремишься в погоню. Интересно, что когда кто-нибудь направляет со сцены на дерущихся прожектор, драка тут же прекращается, и ее участники падают на землю, закрывая лица: конспирация при драке соблюдается полная, и у дерущихся есть все способы сохранить инкогнито и безопасно отступить. Такая вот новая редакция мьянманского «своего мира».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.