«Хорошо, что мы, Россия и Армения, станем еще ближе»

«Хорошо, что мы, Россия и Армения, станем еще ближе»

В ноябре писателю Юрию Полякову, главному редактору «Литературной газеты», члену Совета при Президенте РФ по культуре и искусству, исполнилось 60 лет. Мы беседуем с ним о времени — советском и постсоветском, о книгах, литературе и политике.

— Юрий Михайлович, в каком настроении и с какими мыслями Вы встретили свой юбилей?

— Я встретил свой юбилей в оптимистическом настроении, с массой творческих планов, и у меня к 60-летию вышел первый том собрания сочинений в 10 томах. Готовя этот том, я залез в свои архивы и нашел там много неопубликованных стихотворений. Одно из них я написал 11 ноября 1984 года, накануне своего 30-летия. Оно полно ужаса от того, что мне завтра 30 лет, даже строчку помню: «Я сердцем леденею от мысли, что мне завтра — 30 лет…». И так стало смешно накануне 60-летия читать про этот ужас 30-летнего мальчика. Сегодня я куда оптимистичнее.

— В некоторых Ваших произведениях выражена глубокая ностальгия по советскому времени. Это тоска по молодым годам или по социалистическому строю?

— Конечно, это ностальгия и по молодости тоже. У меня была настоящая советская молодость, комсомольская, я был активен, много лет возглавлял комсомольскую организацию Союза писателей. Кстати, многие скрывают сегодня эти эпизоды своей жизни. Вот Михаил Швыдкой был секретарем комсомольской организации журнала «Театр», и мы с ним сидели вместе на заседаниях бюро Краснопресненского райкома комсомола, которые вел первый секретарь Павел Гусев, нынешний редактор «МК». Я охотно рассказываю об этой части моей жизни. Кстати, без нее я бы не написал «ЧП районного масштаба». Я вырос в рабочей семье, в заводском общежитии, стартовые возможности у меня были очень низкие, но благодаря советским социальным лифтам, как сейчас принято говорить, я добился того, чего хотел. Получил филологическое образование, защитил кандидатскую диссертацию, стал писателем и т. д. В этом смысле я вспоминаю советскую власть добрым словом. Конечно, у нее было много недостатков, и как раз о них я и писал в моих первых книгах. Поэтому упрекать меня в необъективном отношении к советской власти нельзя. Но я принадлежу к тем людям, которые считают, что в советской цивилизации достоинств было гораздо больше, чем недостатков. Я хотел улучшить Советскую власть, а не свергнуть. Убежден, это была вполне реформируемая система. Однако я не сторонник и той точки зрения, что в СССР вообще не было недостатков, и он рухнул в результате лишь заговора темных сил. Это тоже неправда. Недостатки были, и очень серьезные, и они не исправлялись, вот в чем беда. Американцы смогли усовершенствовать чудовищный рабовладельческий строй, а мы не сумели вполне гуманный социалистический. Увы!

— Сейчас в книжных магазинах можно купить практически всю мировую литературу в красочном издании, но наряду с известной классикой и качественной литературой есть много низкопробных «творений». Как отличить хорошую книгу от никчемной? Есть такой градусник?

— Есть. Во-первых, надо читать «Литературную газету». Это издание — независимое, мы эксперты именно в вопросах современной литературы. В отличие от других периодических изданий, освещающих книжный рынок, мы не принадлежим ни к какому издательскому холдингу, который может диктовать нам условия. Ведь в чем сейчас проблема? Большинство изданий, которые пишут о книгах, так или иначе материально зависят от крупных издательств. Мы же освещаем все сколько-нибудь значительные новинки, даем им оценку объективно, без чьей-либо установки.

Во-вторых, у меня есть круг друзей-экспертов. Кто-то — специалист по исторической литературе. (Я слежу за исторической литературой, особенно по сталинскому периоду). Кто-то — по художественной литературе, кто-то в стихах разбирается. Я всегда с ними советуюсь. Я тоже в чем-то соображаю, например в современной прозе, драматургии, им подсказываю… Такая вот взаимопомощь.

Литература — это море, в день выходит сотня книг. Поэтому человек, даже если он в день читает по книге, что в принципе невозможно, то осилит за всю свою жизнь где-то 15–20 тысяч книг. А у нас столько названий выходит за несколько месяцев. В России. За всеми новинками невозможно уследить. И поэтому важно читать «Литературную газету», иметь друзей-книгочеев.

— Кстати, а насколько Вам известна армянская литература, и Армения сама. Есть ли у вас там друзья? Вы недавно, по-моему, были в Армении…

— Должен Вам признаться, что современную литературу Армении сегодня в России читатели знают неважно, и я в том числе. В свое время, конечно все знали Сильву Капутикян, Гранта Матевосяна — они были глыбами… Называли — Распутин, Матевосян, Думбадзе, Кулиев, Гамзатов, Капутикян, Евтушенко… Увы, после развала СССР культурные связи были оборваны, но с Арменией — в меньшей степени. И мы сейчас, благодаря участию Зория Балаяна, Лии Иванян начали выпускать приложение к «Литературной газете» — «Страна Наири». Пока проект делаем на средства спонсоров с армянской стороны, и я думаю, о современной армянской литературе в России читатели будут иметь некоторое представление. Друзья среди армян, конечно, есть: всю жизнь дружу с поэтом Сергеем Мнацаканяном, многие годы с Ашотом Джазояном…

— Как часто оно выходит, это приложение?

— Раз в месяц, на четырех полосах формата А-2, это очень прилично. Меня лично связывают с Арменией тесные творческие связи, у меня там вышло несколько романов в переводе Лии Иванян. Активно сотрудничаю с русским театром в Ереване, где идут три моих пьесы. Больше у меня идет только во МХАТе им. Горького — четыре. Все их поставил замечательный режиссер Александр Григорян — легенда армяно-русского театрального мира. Кстати, в этом году исполняется 50 лет, как он работает в театре им. Чехова в Ереване. Уникальный случай! Я приезжаю и на презентации, и на премьеры. Должен сказать, что в Армении охотно ходят на эти пьесы и любят их.

— «Литературная газета» в советское время издавалась сотнями тысяч экземпляров. В 90-е годы тираж резко упал. Вы возглавляете издание с 2001 года. Как сейчас читают «ЛГ»?

— Максимальный тираж «Литературной газеты» при Чаковском был 6 с половиной миллионов. Это была одна из самых тиражных газет и самая любимая газета многонациональной советской интеллигенции. Когда я приезжаю в Армению и встречаюсь с людьми, скажем, старше 40 лет, им не надо объяснять, что такое «Литературная газета». Но если при Чаковском эта газета была весьма полифонична, давала разные точки зрения, за что ее и любили, то в 90-е она стала, я бы сказал, истошно либеральной. Все писатели с другими точками зрения были изгнаны из газеты. Имя Валентина Распутина не упоминалось в газете с 1991-го по 2001 год. Я сам был любимым автором «Литературной газеты». Но когда я 6 октября 1993 года опубликовал в «Комсомольской правде» статью против расстрела Белого дома, то с 93-го по 99-й тоже не упоминался в газете. Меня наказали за инакомыслие.

— Зато буквально через два года Вы становитесь главным редактором…

— Когда я пришел, тираж газеты был меньше 20 тысяч. И как выяснилось, при обилии периодических изданий завоевать утраченные позиции очень тяжело. Мы бились много лет, прежде чем достигли тиража 100 тысяч экземпляров. Благодаря чему? Только благодаря тому, что мы вернули всех изгнанных авторов: патриотов, государственников, разумных либералов. И постепенно возвращали читателей. Нам особенно важно было снова завоевать учителей, это же наш читатель! Инженер, думающий военный, бизнесмен — это все наши читатели.

— А насколько вообще востребована бумажная пресса? Что ее ожидает?

— Обвала интереса к бумажной нашей версии пока нет. Хотя снижение заметно, идет явное перетекание читателя с бумажной версии на сайт. Я думаю, этот процесс при поколениях, выросших на бумажной литературе, будет постепенным, пока сохранится инстинкт развернутой свежей газеты. Потом, после нас, этот процесс пойдет гораздо интенсивнее.

— То есть, Вы полагаете, что бумажная пресса со временем вообще исчезнет?

— Нет, я не думаю. Например, на Западе издатели мне рассказывали, что сначала вроде бы интерес к бумажным изданиям пошел на спад, книги стали читать в интернете, а потом вдруг все обернулось вспять. И они интересную вещь заметили: художественную книгу, которая в интернете не пользуется спросом, нет смысла печатать на бумаге. А та, что вызывает интерес пользователей, хорошо расходится и в бумажной версии. Как будто, прочитав книгу в интернете, ты прочитал ее не по-настоящему. Так что, думаю, пока помучаемся с бумагой. А может, случится и так — бумажная продукция станет модой, возникнут закрытые клубы любителей бумажной книги, фанаты запаха типографской краски. Кто знает…

— Как по-вашему, писатель — это зеркало, отражающее действительность, или — творец своего мира?

— И то, и другое. Для начала писателю надо научиться отражать свою эпоху. Сейчас выросло целое поколение писателей, читая книги которых, вообще не понимаешь, откуда они, где выросли, какую страну, культуру представляют. Обязательно писатель должен уметь описать свое время, свой социум, свой народ. Например, сегодня немало писателей, которые пишут по-русски, но стесняются сказать: я — русский писатель. А кто ты тогда? Нет людей вообще. Но есть подпольные люди. Еще одно наблюдение: каждый писатель говорит на языке своего поколения. Это и особая версия родного языка, это и особый мир явлений, которые ближе его поколению. Литераторы говорят на языке своего времени, этим объясняется, почему вдруг писатель, в своем поколении безумно популярный, следующему уже неинтересен. Пришло поколение с другим языком, появились писатели, которые говорят на языке своего поколения.

— Ну, Толстой и Достоевский остаются.

— Конечно, потому что они принесли новые идеи, новую систему образов, новую эстетику. Вот они остаются. Они интересны уже всем поколениям.

— Давайте перейдем к злобе дня. События на Украине взволновали весь мир, но более всего эта проблема коснулась России. Чем закончится эта война? Что будет с народом, живущим в ДНР и ЛНР?

— То, что происходит сейчас на Украине, случилось бы рано или поздно. В мире есть немало стран, где в одном государстве оказались собраны разные народы. Взять ту же Бельгию — она была создана после поражения Наполеона, так перекроившего карту Европы, что все запутались. Она объединяет народы, которые вместе жить никогда не собирались. Тем не менее, уже скоро 200 лет как живут бок о бок. Так же возникла и Италия, там до сих пор есть регионально-этнические проблемы, но государство существует. Если бы к власти на Украине пришли нормальные люди, люди с евразийским сознанием, то конфликт можно было бы смягчить. Но, к сожалению, там захватили власть националисты. Они не смогли сохранить многоплеменную страну, ведь галичанина, малоросса, крымчанина и дончанина считать украинцами, то же самое, как всех темнокожих именовать «неграми». В 20 веке произошло то, что Лев Гумилев называл зигзагом истории: к Малороссии прилепили территории, которые заселены русскими, потом Западную Украину и вдобавок Крым. Но они так и не срослись, не сроднились. Если бы украинская власть пошла на федерацию, не гноила русский язык, то страна, возможно, и уцелела. Но неумные люди решили окриком и наскоком из русских сделать украинцев. Можно ли армянина заставить быть азербайджанцем? Нет. И нашла коса на камень. Сделать уже ничего нельзя.

— А что делать с двойными стандартами? Почему Косову — можно самоопределиться, а луганским и донецким русским, которые там проживают, Нагорному Карабаху — нельзя?

— Ничего нельзя с этим сделать. К этому надо относиться как к традиционной несправедливости по отношению не только к России, а вообще к народам Евразии. Запад всегда был несправедлив. Что вытворяли во время Первой мировой войны турки — союзники немцев, и что делал просвещенный Берлин, когда началась резня армян? Ничего. Тихо кивал. В геноциде армян немцы тоже повинны, они были хорошо осведомлены о том, что творят турки. К нам, народам, населяющим Евразию, относятся как к людям второго сорта. Ну и что? Пусть относятся. Нужно делать свое дело. Решать свои вопросы. И относиться к ним так же. Как китайцы, считающие себя сердцевиной мира. Судя по всему, Украина распадется на две-три части. К этому все идет. Думаю, в результате возникнет Новороссия. В каких отношениях она будет с Украиной, Россией — сложный вопрос, многое зависит от расстановки политических сил в мире. Могу только предполагать, что после кошмара, который Киев устроил в Донбассе и Луганске, они на Украину больше не вернутся. Такие обиды не прощают. В коллективном сознании людей, которые живут сейчас в этом регионе, сформировалось к действиям Киева такое же отношение, как у армян к геноциду. Да это и есть геноцид, но только более современными методами осуществляемый.

— При чтении многих современных произведений в стихах и прозе вспоминается пролетарский поэт Иван Бездомный, который впоследствии сам признал, что его искренние революционные творения были чудовищны… Скажите, насколько вредит литератору идеологическая ангажированность, и может ли писатель, поэт, быть вне идеологии?

— Тут есть две крайности. Писателя без идеологии быть не может. Это исключено. Даже если он тщательно ее скрывает. Даже если у него нет своей идеологии, а есть только отрицание господствующей идеологии, это уже идеология. Это называется идеология анти-элиты. Если не нравится все, а главное — народ. Самое страшное, кстати, когда приходит к власти анти-элита, как сейчас на Украине. Но литература глубже и шире идеологии. У самого последнего негодяя есть своя правота перед Богом. Вот эту правоту должен понять писатель. Не оправдать! Понять… Когда ты политизирован, то мыслишь по-манихейски: черное-белое, черное-белое. Но писатели давно нашли способ, как стравливать этот излишний политический пар. Я тоже пользуюсь этим способом. Это — публицистика. Казалось бы — зачем писать статьи? Скажи то же самое в романе. Но писатель-то понимает: едва в романе герои начнут спорить на политические темы долго и нудно, как у Солженицына, читать не будут, как не читают сегодня толстенные романы автора «ГУЛАГа». Статьи дают возможность остудить в себе излишнюю политизированность, охладить ум.

— То есть, политика мешает художественному слову?

— Чрезмерная политизированность. Не надо отказываться от своих политических взглядов, но и не надо быть их рабом.

— Но Вы же участвуете в политической жизни страны?

— Это уже другой разговор. Конечно, участвую. По некоторым моим статьям даже принимались политические решения. После статьи «Где проспект Ивана Калиты?» по стране пошла волна присвоения улицам и переулкам имен нашей корневой истории. Это же бред! Приезжаешь в город Егорьевск и ходишь по улице Розалии Землячки, которая там никогда не была. Зачем мне Розалия Землячка, извините? У нас есть святая Феврония, княгиня Дашкова, Анна Ахматова, Галина Уланова… Это одна форма участия в политике — словом. Можно участвовать делом. Я много лет вхожу в Президентский совет по культуре. В свое время именно мы подняли вопрос о том, что у нас совершенно чудовищные учебники по истории. И процесс выработки консолидированного взгляда на историю все-таки пошел.

— У нас на носу Новый год, и наша беседа выйдет в преддверии праздника. Что бы Вы пожелали нашим читателям?

— Судьбы российского и армянского народа исторически тесно связаны. В последний приезд в Ереван я встречался с президентом Армении, его видение того, что происходит в мире, его усилия по укреплению и восстановлению связей между Россией и Арменией мне очень близки. Надеюсь, в будущем году мы станем еще ближе к взаимной выгоде и взаимной помощи. Верю, что в будущем году окончится безумие, когда Запад решил поставить Россию в угол. Вы сначала найдите такой угол, в котором мы бы поместились! Надеюсь, в будущем году Европа опомнится. А пожелания? Чтобы мы все были здоровы и счастливы в будущем году, а наш общий ковчег не штормило бы…

Беседу вел Григорий Анистонян,

декабрь 2014, газета «Ноев ковчег»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.