КНУТ ОТ НАЦБАНКА
КНУТ ОТ НАЦБАНКА
В то время я осознал: чем более либеральна финансовая система страны, тем быстрее она разваливается во время валютного кризиса. Для Украины настоящим благословением стала сильная зарегулированность банковской системы. А также полное отсутствие фондовых инструментов, которые обычно усиливают любой финансовый кризис. Будь у нас свободное курсообразование и отсутствие ограничений на переток капитала, банковскую систему ничто бы не спасло. Трудно даже представить, как пришлось бы удерживать гривну от колебаний, не будь торговой сессии, на которой курс гривны жестко контролируется регулятором.
Вдвоем с директором департамента валютного регулирования Николаем Мельничуком мы провели расчеты и решили, что если чистый объем золотовалютных резервов опустится ниже 6 млрд. долл., придется ослаблять гривну. Мы не имели никакого права оставлять страну без запаса валюты. Нужно было погашать внешние займы, не говоря о поддержании курсовой стабильности внутри страны. К счастью, снижение резервов остановилось на отметке 7 млрд. долл.
Важно было определить целевой ориентир для ослабления курса. Его практически невозможно было угадать. Ведь простая девальвация означала, что за ней последует цепная реакция: население и компании бросятся скупать валюту, и придется опускать курс еще много раз. Так легко было дойти и до 9 грн./долл. Поэтому важно было сразу выбрать такое значение курса, которое стало бы новым рубежом, ниже которого точно не пришлось бы опускаться. С выключенными телефонами и при закрытых окнах, включив подавители прослушки, мы вдвоем с Николаем Александровичем провели расчеты и получили цифру в пределах 6,2–6,3 грн./долл.
Условно договорились, что «уроним» курс, если резервы опустятся ниже 7 млрд. долл. с 10 млрд., которые были на тот день. Эта сумма позволила бы и дальше держать ситуацию под контролем, учитывая состояние монетарных агрегатов на то время. Ведь основная проблема для валютного рынка — не население, которое владеет суммами по сто-двести долларов. Основную проблему представляли юридические лица и миллионеры, которые могли серьезно шатнуть рынок в любую сторону. Чтобы противодействовать им, пяти миллиардов было мало.
Эти значения и саму идею девальвации мы держали в огромном секрете, не говоря даже самым надежным людям. Иначе кто-то сказал бы жене, та еще кому-то, и слухи о грядущем изменении курса вышли бы на поверхность. И уже точно не осталось бы иного пути, кроме девальвации. Лишь позже, когда ситуация уже начинала нормализоваться, мы обсудили этот ориентир на закрытом заседании правления.
Преодолеть кризис удалось лишь благодаря жесткости со стороны НБУ Если бы мы проводили либеральную политику, банки своими действиями обвалили бы курс гривны. Регулятор в кратчайшие сроки потратил бы валюту на наличные интервенции, и в конечном итоге не осталось бы иного выхода, кроме девальвации.
Еще до начала интервенций правление НБУ задумалось, как заставить банки соблюдать главное правило получения ими наличных — реализовывать купленную у регулятора валюту только населению.
С момента введения коридора обычной историей была перепродажа СКВ менялам, которые затем «толкали» ее на «черном рынке» по более высокому курсу. Обычно операция выглядела так: в течение пяти минут делались пятьдесят операций по сто долларов на один и тот же паспорт. Чаще всего это были менялы, иногда — подставные лица. Однако в любом случае за считанные минуты с начала рабочего дня доллары «уходили» из банка и продавались уже по ценам «черного рынка» — обычно по 5,7–5,8 грн. в разгар ажиотажа.
Обычным гражданам в обменных пунктах отвечали, что валюты нет или была утром, но закончилась. Доходило до того, что кто-то продавал доллары, а человеку, который это видел, кассир говорил, что валюты нет. Банки вели себя немногим более интеллигентно. Многие из них, включая крупнейшие учреждения, уже с утра говорили, что дневной лимит продажи валюты исчерпан.
Опасность существования «черного рынка» была в том, что более высокие цены на валюту разжигали ажиотаж. Обороты этого сегмента были не так уж велики, и по цене 5,8–7 грн. доллары покупали в основном простые люди. Помню, как мне позвонили из Днепропетровска и сказали, что у них на «черном рынке» курс 7,5 грн./долл. Я тут же обратился в один из банков и предложил продать по этой цене свои личные 100 тыс. долл. И даже заявил, что через три часа доставлю деньги самолетом. Это была небольшая сумма для валютного рынка, но ее так и не смогли продать. Таким образом, я понял, что спрос на валюту по такой цене был нереальным. Поэтому, выступая по телевидению, я заявил: если кто-то предлагает вам продать доллары по 7 грн., — продавайте не задумываясь.
Изначально регулятор потребовал, чтобы вместе с заявкой на покупку валюты банки подавали детальный график ее распределения по филиалам. Имея на руках эти графики, НБУ всегда мог провести оперативную проверку и выявить, есть ли нарушения в работе учреждения. Первый массовый рейд начался в Киеве 16 октября — еще до того как в банки попала валюта от первого наличного аукциона. Выяснилось, что из проверенных 97 пунктов столицы (около 10 % общего числа) 38 работали с нарушениями. За это в киевском территориальном управлении пришлось уволить экономиста отдела контроля и лицензирования, который недостаточно бдительно проверял обменные пункты. Еще нескольким работникам правление НБУ объявило выговоры.
Как и было прописано в постановлениях регулятора, после выявления первого нарушения владельцу валютного киоска выносилось предупреждение, а после второго — пункт закрывали. Через месяц правление НБУ учло полученный опыт при подготовке постановления № 552, которым утвердило правила применения санкций к обменным пунктам. В частности, мы закрепили норму «двух раз» — после стольких нарушений киоск подлежал закрытию. В прессе тогда писали, что регулятор истребляет ни в чем не повинные пункты обмена.
27 октября состоялось совещание НБУ с руководителями двадцати крупнейших банков. Мы обсуждали щекотливый вопрос: почему в отделениях банков и обменных пунктах все труднее купить наличные доллары по курсу в пределах двухпроцентного коридора. У регулятора были доказательства того, что крупные учреждения «сливают» купленную у НБУ валюту на сторону. Банкиры же по традиции клялись, что соблюдают все наши требования, а если где и возникают нарушения, то это перегибы на местах. Они даже согласились на открытие горячих линий, по которым кто угодно мог сообщить о случаях отказа продажи им валюты. Пожаловаться можно было либо НБУ, либо непосредственно председателю правления банка. Практика показала, что горячие линии оказались бесполезными. Звонящему предлагали прийти в территориальное отделение НБУ и написать заявление. Обычно заниматься этим никто не хотел, однако как элемент пропаганды линии работали эффективно.
Поскольку «в низах» действительно были нарушения, руководители системных банков пытались противодействовать злоупотреблениям. Некоторые из них установили самоограничения по реализации валюты. Приватбанк сначала продавал по 100 долл. в одни руки, а когда кризис пошел на убыль, поднял планку до 500 долл. Укрсоцбанк изначально провозгласил, что продает максимум 1 тыс. долл. в одни руки. Аналогичные меры предпринимали и другие учреждения, в основном системные. Все они требовали у покупателей паспорта или другие документы, которые удостоверяли личность.
Когда НБУ впервые узнал о самоограничениях, то пригрозил банкам санкциями. Лишь через время мы поняли, что это действенная мера по противодействию ажиотажу, и даже стали ее поощрять. Люди знали, что гарантированно купят свои сто долларов, но для этого нужно отстоять длинную очередь и предъявить паспорт с идентификационным кодом. Страсти спадали сами собой — многие решали, что лучше придут завтра.
И все же полностью перекладывать вину на «низы» было бы неверным. Именно руководители учреждений допускали ситуацию, когда доллары покупались у регулятора, но не доходили до населения. Почти сразу же после начала интервенций НБУ проанализировал отчетность банков и увидел, что в октябре те резко нарастили остатки валюты в кассах — со 170–180 млн. в первой половине 2004 года до 300–400 млн. Вместо того, чтобы снабжать население, они придерживали валюту.
Сами банки говорили, что специально нарастили остатки в кассах, чтобы выдавать депозиты вкладчикам, которые придут забирать деньги. Было похоже на правду, потому что население снимало гривну со счетов в банках, чтобы перевести ее в валюту, которая потом шла на валютный депозит, в банковский сейф или уносилась домой. Однако это была лишь версия для прессы.
На самом деле, банки банально подстраховывались на случай обвала курса гривны. Как и население, они скапливали наличную валюту «на черный день». По тем же мотивам банки скупали безналичные доллары. В конце октября дошло до того, что они обращались в НБУ с просьбой выдать им рефинансирование под залог скопившейся валюты — не только безнала, но и нала. Регулятор, видя истинное положение вещей, отказывал.
22 октября НБУ разослал письмо, в котором предупредил, что если такая ситуация будет продолжаться, то в условиях дефицита валюты на наличном рынке мы будем наказывать банки, которые увлекаются накоплением. В качестве одной из мер воздействия НБУ упомянул отлучение от сессии по продаже наличной валюты.
И оседание долларов в кассах, и перепродажа менялам, работавшим на «черном рынке», приводили к тому, что ажиотажный спрос на валюту лишь усиливался. В третью неделю октября население скупило на 329,9 млн., а в четвертую — на 565,4 млн. долл. больше, чем продало. Все это в конечном итоге уменьшало золотовалютные резервы, что было чревато резкой девальвацией гривны. Как это обычно бывает, банки не отнеслись серьезно к предупреждению регулятора, и санкции таки пришлось применить. Регулятор был беспощаден.
Специально для контроля соблюдения банками своих обязательств были созданы несколько мобильных групп, которые ездили на машинах по всей Украине. Им была дана полная свобода передвижения — даже я не знал, где находились «зон-деркоманды». Банки понимали: проверить всех НБУ не в состоянии, но все же знали, что контролеры могли внезапно прийти именно в их обменный пункт, обнаружить нарушения и отлучить банк от участия в наличных интервенциях. Благодаря «зондеркомандам» создавался нужный эффект устрашения во всей системе.
На нарушениях были пойманы примерно 10 % банков. Выглядело это, к примеру, так. По отчетности регулятор видел очень большой объем продажи наличных долларов через какой-то филиал и срочно направлял туда проверку. Контролеры смотрели, скольким людям и за какое время были проданы сотни тысяч долларов. Одно дело, если на филиал выделены 3 млн. и возле касс стоят огромные очереди. И совершенно другое, если та же сумма продавалась за десять минут. Факт злоупотребления даже не нужно было доказывать, и к банку мгновенно применялись санкции.
В разгар кризиса я лично, переодевшись в спортивный костюм, ездил по обменным пунктам Киева. Наверное, смешно представить себе молодого человека в кроссовках и с удостоверением исполняющего обязанности председателя правления Нацбанка. Однако метод работал — я обменивал доллары, мне почти никогда не давали чек о совершении операции, после чего я поручал нашим валютчикам применить к нарушителям санкции.
Иногда мы даже не прибегали к проверке. Банковская система — это большая деревня, и слухи в ней распространяются со скоростью света. Если лично до меня доходила информация, что какое-то учреждение перепродавало валюту менялам, я тут же отлучал банк от продажи наличной валюты. Всего во время кризиса регулятор применил меры воздействия более чем к десяти учреждениям. А в отношении системного банка, который мы не имели морального права отключить от сессии, применялись очень жесткие санкции.
Примечательно, что ни разу решение НБУ не было оспорено. Это говорило о высокой степени доверия к нашим действиям. Если регулятор кого-то наказал, то заслуженно.