МИРНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ

МИРНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ

В историческом ночном заседании второго Всероссийского Съезда Советов был принят напечатанный в приложении декрет о мире. В тот момент Советская власть только утверждалась в важнейших пунктах страны, а число веривших в ее силу за границей было совершенно ничтожно. Мы приняли на Съезде декрет единогласно, но это казалось многим лишь политической демонстрацией. Соглашатели твердили на всех перекрестках, что практических результатов наша революция не даст, ибо, с одной стороны, нас не признают и с нами не захотят говорить германские империалисты, а с другой, – нам объявят войну за вступление в сепаратные переговоры о мире наши союзники. Под знаком этих предсказаний совершались наши первые шаги в пользу всеобщего демократического мира. Декрет был принят 26 октября, когда Керенский и Краснов были у самых ворот Петрограда, а 7 ноября мы по радиотелеграфу уже обратились к нашим союзникам и противникам с предложением заключить всеобщий мир. В ответ на это союзные правительства через своих военных агентов обратились к тогдашнему главнокомандующему генералу Духонину с заявлением, что дальнейшие шаги по пути ведения сепаратных переговоров о мире поведут за собою тягчайшие последствия. Мы ответили на этот протест 11 ноября воззванием ко всем рабочим, солдатам и крестьянам, и в этом воззвании мы заявили, что ни в коем случае не допустим, чтобы наша армия проливала свою кровь из-под палки иностранной буржуазии. Мы отмели угрозы западных империалистов и приняли на себя всю ответственность за политику мира перед лицом международного рабочего класса. Прежде всего мы, во исполнение наших принципиальных обещаний, опубликовали тайные договоры и заявили, что отметаем в них все, что противоречит интересам народных масс всех стран. Капиталистические правительства попытались использовать наши разоблачения друг против друга. Но народные массы поняли нас и признали. Ни одна социал-патриотическая газета не осмелилась, насколько мы знаем, протестовать против факта коренного изменения рабочим и крестьянским правительством всех методов буржуазной дипломатии, против того, что мы отказались от всех ее подлостей и бесчестных шашней. Мы поставили задачей нашей дипломатии – просветить народные массы, открыть им глаза на сущность политики их правительств и спаять их в борьбе и в ненависти к буржуазно-капиталистическому строю. Немецкая буржуазная печать обвиняла нас в том, что мы «затягиваем» переговоры; но все народы с жадным вниманием прислушивались к брест-литовскому диалогу, и этим была в течение двух с половиною месяцев мирных переговоров оказана делу мира услуга, которая была признана и более честными из наших врагов. Впервые был поставлен вопрос о мире в такую плоскость, когда он уже не мог быть смазан какими бы то ни было закулисными махинациями. 22 ноября нами было подписано соглашение о приостановлении военных действий на всем фронте, от Балтийского моря до Черного. Мы снова обратились к союзникам с предложением присоединиться к нам и вместе с нами вести мирные переговоры. Ответа мы не дождались, хотя союзники уже не пытались на этот раз пугать нас угрозами. Мирные переговоры начались 9 декабря – через полтора месяца после принятия декрета о мире, и потому лживыми являются обвинения против нас продажной и социал-предательской печати в том, что мы не пытались сговориться с союзниками. Мы в течение полутора месяцев оповещали их о каждом нашем шаге и неизменно призывали их присоединиться к мирным переговорам. Наша совесть чиста перед народами Франции, Италии, Англии… Мы сделали все, что было в наших силах, для привлечения к мирным переговорам всех воюющих стран. Вина за то, что мы вынуждены были вступить в сепаратные переговоры о мире, падает не на нас, а на западных империалистов, а также на те русские партии, которые все время предсказывали Рабоче-Крестьянскому Правительству России скорую смерть и уговаривали союзников не брать всерьез нашей мирной инициативы. Так или иначе, 9 декабря начались мирные переговоры. Наша делегация внесла принципиальное заявление, которое характеризовало основы всеобщего демократического мира в точных выражениях декрета 26 октября (8 ноября). Противная сторона потребовала перерыва заседания, причем возобновление работ, по предложению Кюльмана, откладывалось все далее и далее. Было ясно, что делегации четверного союза испытывают немалые затруднения при формулировке ответа на нашу декларацию. 25 декабря этот ответ был дан. Дипломаты четверного союза присоединились к демократической формуле мира – без аннексий и контрибуций на началах самоопределения народов. Для нас было совершенно ясно, что это – лишь лицемерие. Но мы не ожидали от них даже проявления лицемерия, потому что, как сказал один французский писатель, лицемерие является той данью, которую порок платит добродетели. И то, что германский империализм счел необходимым принести эту дань демократическим принципам, свидетельствовало в наших глазах о том, что положение внутри Германии достаточно серьезно… Но если мы, вообще говоря, не делали себе иллюзий насчет демократизма г.г. Кюльмана и Чернина, – для этого мы достаточно хорошо знали природу германских и австро-венгерских правящих классов, – то нужно все же признать, что мы не допускали той пропасти, которая, как выяснилось через несколько дней, отделяла действительные предложения германского империализма от тех формул, которые были предъявлены нам 25 декабря г. фон-Кюльманом, в качестве плагиата у русской революции. Такого бесстыдства мы не ожидали…

На рабочие массы России ответ Кюльмана произвел огромное впечатление. Он истолковывался как результат страха командующих классов центральных империй перед недовольством и возрастающим нетерпением рабочих масс Германии. 28 декабря в Петрограде произошла колоссальная рабочая и солдатская демонстрация в честь демократического мира. А на другое утро вернулась из Брест-Литовска наша делегация и привезла нам те грабительские требования, которые г. фон-Кюльман предъявил нам от имени центральных империй, в истолкование своих «демократических» формул. Может показаться, на первый взгляд, непонятным, на что собственно рассчитывала германская дипломатия, предъявляя свои демократические формулы только затем, чтобы через 2–3 дня проявить свои волчьи аппетиты. По меньшей мере рискованными представляются те теоретические прения, которые развернулись вокруг демократических формул, в значительной мере по инициативе самого Кюльмана. Что на этом пути дипломатия центральных империй не может пожать больших лавров, это должно было быть заранее ясным прежде всего для нее самой. Но секрет поведения дипломатии Кюльмана состоял в том, что этот господин был искренне убежден в нашей готовности играть с ним в четыре руки. Он рассуждал при этом приблизительно так: России мир необходим. Большевики получили власть благодаря своей борьбе за мир. Большевики хотят удержаться у власти. Это для них осуществимо только при условии заключения мира. Правда, они связали себя определенной демократической программой мира. Но зачем же существуют на свете дипломаты, как не для того, чтобы выдавать черное за белое? Мы, немцы, облегчим большевикам положение, прикрывши наши хищения декоративными формулами. У большевистской дипломатии будет достаточно оснований не докапываться до политической сути дела или, вернее, не раскрывать содержания заманчивых формул перед глазами всего мира… Кюльман надеялся, другими словами, на молчаливое соглашение с нами: он возвратит нам наши хорошие формулы, мы дадим ему возможность без протеста заполучить в распоряжение Германии провинции и народы. В глазах немецких рабочих насильственный захват получит, таким образом, санкцию русской революции. Когда мы показали во время прений, что для нас дело идет не о пустых словах и не о декоративном прикрытии закулисной сделки, а о демократических принципах сожительства народов, Кюльман воспринял это, как злонамеренное нарушение молчаливого договора. Он ни за что не хотел сходить с позиции формулы 25 декабря, полагаясь на свою изощренную бюрократически-юридическую логику, старался на глазах всего мира показать, что белое ничем не отличается от черного и что только наша злая воля заставляет нас настаивать на этом различии. Граф Чернин представитель Австро-Венгрии, играл в этих переговорах роль, которую никто не назовет внушительной или достойной. Он неуклюже секундировал и по поручению Кюльмана брал на себя во все критические моменты внесение наиболее резких и цинических заявлений. Генерал Гофман вносил в переговоры освежающую ноту. Не обнаруживая большой симпатии к дипломатическим конструкциям Кюльмана, генерал несколько раз клал свой солдатский сапог на стол, вокруг которого развертывались сложные юридические прения. Мы, с своей стороны, ни на минуту не сомневались, что именно сапог генерала Гофмана является единственной серьезной реальностью в этих переговорах.

Великим козырем в руках г. Кюльмана являлось участие в переговорах делегации Киевской Рады. Для ставших у власти украинских мещан делом решающей важности казалось «признание» их капиталистическими правительствами Европы. Сперва Рада предлагала себя в распоряжение союзных империалистов, получила от них некоторые суммы на карманные расходы, а затем отправила своих представителей в Брест-Литовск для того, чтобы за спиной народов России выторговать у австро-германского правительства признание своей государственной законнорожденности. Едва вступив на путь «международного» существования, киевская дипломатия обнаружила тот же кругозор и тот же нравственный уровень, какие всегда характеризовали мелкотравчатых политиков Балканского полуострова. Господа Кюльманы и Чернины не делали себе, конечно, никаких иллюзий насчет солидности нового участника переговоров. Но они правильно учитывали, что при участии киевской делегации игра осложняется не без выгоды для них.

При первом своем появлении в Брест-Литовске киевская делегация характеризовала Украину, как составную часть формирующейся Российской Федеративной Республики. Это явно затрудняло работу центральных дипломатов, которые увидели свою главную задачу в том, чтобы превратить Российскую Республику в новый Балканский полуостров. При своем вторичном появлении делегаты Рады заявили под диктовку австро-германской дипломатии, что отныне Украина отказывается входить в Российскую федерацию и становится совершенно независимой республикой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.